Текст книги "Найти себя в эпоху перемен"

Модернисты! Кто ещё?

В один из выходных дней, когда Алексей сидел над переводом с английского, Анатолий принёс два больших альбома, изданных в Германии на немецком языке, с репродукциями картин Пабло Пикассо и Сальвадора Дали. Алексей, чей художественный вкус формировался на картинах Репина, Сурикова, Брюллова, Левитана и других русских художников, впервые увидел работы не реалистического жанра. Кубизм, сюрреализм – эти термины, как и сами произведения, стали открытием для студента. «Зачем так искажать реальность? Что хотели этим показать художники? Ну, объём, ощущение пространства, а что здесь главное? Становятся ли образы более выразительными? С эстетикой может быть проблема: не всех восхитят искажённые формы женщины или предмета. В чём компенсация, что оправдает отступление от классических реалистических приёмов в живописи и скульптуре?» Вначале он резко отверг художественные приёмы обоих живописцев: «Халтурщики, обманщики, мазилы! Где эстетика? Где гармония? Что сказал бы Лессинг?»

Анатолий никак не отреагировал на замечание Алексея, только, улыбаясь, сказал: «Посмотри внимательно, я не спешу их возвращать». Несколько вечеров Алексей привередливо рассматривал репродукции с картин двух великих новаторов искусства, пытался понять их смысл и назначение. Вот портреты Амбруаза Воллара и Фердинанды Оливье. «Искажение реальной формы никак не повлияло на передачу образов, напротив, усилило характерные черты, психологический настрой, подвигло больше к размышлениям, – думал Алексей. – А вот его другие периоды творчества под названием какого-то цвета. «Голубой» период: «Любительница абсента», «Аскет», «Завтрак слепого»… Что хотел сказать такими приёмами художник?» Алексей видел холодную, отталкивающую цветовую гамму, неправильные черты лиц, отчуждённость от мира или отверженность этим миром. Она проникала в подсознание и создавала сильное негативное впечатление от всей обстановки и самих персонажей. Алексей почувствовал в этой работе знаменитого художника другое, не классическое время – новое время, несущее вместе с достижениями и новые разрушения, ранее неведомые проблемы человечеству. В «Розовом периоде» акцентом для него стала гуманная, мирная, на его взгляд, жизнеутверждающая работа Пикассо «Девочка на шаре». Когда Алексей вскоре впервые оказался в Эрмитаже, он вошёл в зал художника, как к своему знакомому. Он был благодарен Анатолию за то, что тот успел его познакомить с репродукциями этих картин.

Особое впечатление на него произвели работы художников, передавшие все ужасы и трагизм начавшегося шествия фашизма по Европе: «Предчувствие гражданской войны», «Лицо войны» – Сальвадора Дали и «Разрушение Герники» Пикассо. Первая ему запомнилась на всю жизнь, и он часто, говоря о войне, обращал внимание аудитории на эту картину: «Хотите через искусство почувствовать и понять, что такое война для человечества? Посмотрите картину Дали, в ней всё!» Алексей отныне будет всегда просматривать альбомы современного искусства, изучать, познавать, посещать музеи других стран, порой восторгаться работами модернистов, но любить и наслаждаться будет классикой, особенно родной русской живописью.

Когда он с друзьями совершит первое путешествие по столицам и посетит Эрмитаж и Русский музей в Ленинграде, у него возникнут и закрепятся навсегда два чувства: одно от западноевропейской живописи, другое от русской. Признавая великое мастерство, новаторство, динамизм первой, он будет трепетать от той теплоты, душевности, тончайшего отражения национального духа в полотнах русских живописцев. Позже он придёт в Третьяковскую галерею, увидит работы русских мастеров и проживёт короткое время с ними. Закрепит навсегда своё особое чувство к ним и будет, навещая обе столицы, в первую очередь стремиться сюда.

И Серебряный век?

Через какое-то время Анатолий принёс две потрёпанные книжки Марины Цветаевой, изданные в Берлине ещё в начале 20-х годов в русском издательстве «Геликон». Он сказал, что в Новосибирске у родителей есть целая библиотечка по изобразительному искусству и поэзии этого издательства. В ней сохранились сборники Андрея Белого и Бориса Пастернака. Анатолий, между прочим, показал такую осведомлённость о поэтах Серебряного века, которая просто была недоступна Алексею. Он знал имена хрестоматийных персон, тех, кого изучали в школе, но нигде не встречал книги или более полные сведения о многих авторах-новаторах, создавших целую историческую эпоху в литературе. Время стремительного всплеска брожения умов, подхлёстнутое войнами и революциями начала XX века, вынесло на поверхность целую плеяду поэтов-авангардистов. Они пытались ощутить новые ритмы, новые векторы развития человеческого общества. В них – предчувствие катастрофы, нарастающей опасности, той чёрной тучи, которая уже повисла на историческом горизонте. Кто-то отражал это сознательно, кто-то интуитивно. Скорее интуитивно, не до конца осознавая, поэты формально, образно, выражали в новаторских строках социальный разлом, рождение нового непонятного ещё мироустройства. Одни – с восторгом, другие – со страхом, третьи – с надеждой. В них сквозило смятение перед неизвестностью будущего. Каждому в том мире была уготована своя судьба. Они пытались её разглядеть, понять, где и как им предстоит жить. В катаклизмах эпохи рождались новые, неведомые ранее формы литературного самовыражения, новые эстетические представления, соответствующие драматизму момента, ожиданию надвигающегося нового по смыслу времени, новой жизни. Искусство, как бы оно парадоксально и нетрадиционно не выглядело, если это плод талантливого художника, всегда отражает реалии, и достойно внимания поколений.

Анатолий открыл Алексею целый мир поэзии, людей, которые были сокрыты не только от него, но и многих его современников. Он как-то проговорился, что его дед до революции работал года три в одном из университетов Германии, писал стихи, издал два сборника, но в великие поэты не вышел. Это было его хобби. Он был знаком со многими русскими поэтами, следил за их судьбой после революции, собрал хорошую библиотеку, которую частично сумела сохранить его дочь – мама Анатолия. Репрессии его не коснулись, но судьба забросила в Сибирь. Оказался в Новосибирске, где до последнего дня преподавал литературу и русский язык в средней школе.

Анатолий много знал о футуристах группы «Центрифуга», увлечённо рассказывал о них Алексею. Их творчество, это новое видение природы человека и вещей, они не «чёртики из чемоданчика», а продолжение традиций в новом качестве. Это не что иное, как развитие творческих возможностей. Открывал Алексею глаза на акмеистов – Гумилёва, Ахматову, Мандельштама. Даже привёз однажды журнал «Аполлон». Алексей впервые держал в руках дореволюционное издание. Пожелтевшая толстая книжица в мягком переплёте, с потрёпанными страницами на плотной бумаге, вызвала странные чувства. Ему показалось, что в комнату вошла целая ватага поэтов и писателей, чтобы познакомиться: Николай Гумилёв, Максимилиан Волошин, Константин Бальмонт, Валерий Брюсов, Зинаида Гиппиус, Александр Блок. Здесь же он увидел художников: Александра Бенуа, Микалоюса Чюрлёниса, Николая Рериха, Кузьму Петрова-Водкина. Казалось, целая вечность разделяет их. Из критической статьи Сергея Маковского Алексей сделал вывод, как он сам был прав, давая в себе право художнику без оглядки на традицию выражать личное отношение к жизни, как он её видит, не подстраиваясь под мнение толпы или утверждённые академической средой каноны. Каков был мощный новаторский порыв молодых художников начала XX века к новому искусству, к новому выражению окружающего мира. Мир многообразен и неисчерпаем. В нём отразились возникающие огромные исторические разломы, трагические социальные конфликты. Революция всё перевернёт, всё изменит, изгонит всех, кто не примет её собственного произведения – социализма. А потом всё оставшееся втиснет в железные оковы соцреализма, почти на три четверти века затормозив развитие. Некоторые гении прорастут сквозь них. Но сколько погибнет? Незаметно и параллельно непризнанные художники будут в подвалах и укромных мастерских «андеграунда» в нищете творить, а власть всей своей мощью будет привычно их уничтожать. Алексею довелось в начале 80-х годов познакомиться с полуподпольной выставкой современных модернистов в настоящем подвале на Малой Грузинской улице в Москве. Он увидел своими глазами образцы свободного живого искусства, но закупить в галерею своего города не имел права. Ему навязывали картины из запасников Подольского хранилища художественного фонда СССР. Сегодня работы изгоев стоят миллионы долларов, а забытые в хранилищах полотна остаются невостребованными. Время ещё не распорядилось, что из традиционного, а что из нового искусства оно оставит потомкам, но сама возможность нашего времени: не прятать, не отвергать, не запрещать – даёт шанс из разных жанров, течений, имён оставить самое достойное. Многие произведения искусства времён соцреализма будут востребованы как историческое свидетельство того времени, как лицо эпохи. Талантливые будут жить и тревожить души людей в любое время.

Поищи у современников

Мариенгоф – имажинист, Есенин – тоже. Даже о Есенине знали мало. Что-то такое легковесное, кабацкое, по сути, гуляло в народе при упоминании его имени. Имя знали, а поэзию – мало кто. Когда Алексей увидел объявление на дверях книжного магазина о подписке на пятитомное собрание сочинений Сергея Есенина, первое издание после 1920-х годов, он всю ночь простоял в очереди, чтобы стать его обладателем. Есенин стал одним из самых его любимых поэтов, стихи которого знал наизусть. Алексей понимал беспокойство и растерянность поэта перед неопределённостью будущего. Что оно несёт – величие или трагедию обществу? «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье». Так студент через узкое пространство, «лючок» 60-х годов, который олицетворял Анатолий, начал открывать другой – нехрестоматийный мир литературы и искусства. Каждый новый шаг был открытием. Открывалось поле между «нельзя» и «можно», но через завалы и неизвестность. В этом был особый интерес. Особое ощущение собственных открытий. Приглушённо, где-то глубоко внутри звучал вопрос: «Почему так? Зачем от нас прячут эти пласты культуры? Чем они могут навредить нам?» Но жёсткие руки власти, уже стоявшей над пропастью, ещё крепко держали на замке свои владения.

Увидев однажды, что Алексей вынимает из папки книги Оноре де Бальзака «Шагреневая кожа» и Альфреда де Мюссе «Исповедь сына века», Анатолий заметил: «Действительно, жизнь, как шагреневая кожа. Чем больше ты делаешь, исполняешь свои желания, тем быстрее она сокращается. Время уплотняется. Эти книги, конечно, поучительные, но их надо было читать ещё в школе. Для нас, современников, это мысли и дела той прошлой жизни, людей прошлого века. В них ушедший мир. Его не вернёшь, его можно только познавать. Восхищаться или осуждать, наслаждаться или отвергать. Чему-то учиться. Но мыто как ориентируемся в современном мире, что мы о нём знаем за порогом собственного дома? Что думают наши современники в той же Франции? Какие они? Что ценного они произвели для духовного совершенства? Ты не смотришь журнал «Зарубежная литература»? Там много интересного. Кстати, найди Поля Сартра. Последняя книжка «Слова» только что издана у нас. Кажется, это тебе подойдёт». Алексей быстро нашёл эту книгу. Ему не понравился юный вундеркинд, который к девяти годам успел написать целый чемодан романов и повестей. О чём же они? Что он мог со своим детским опытом и почти полной изоляцией от внешнего мира сотворить? «Мыло» от множества прочитанных книг? А есть ли в них жизнь? Но из этого мальчика в будущем получился большой писатель. Даже нобелевский лауреат. Его великие амбиции материализовались позже в знаменитых произведениях и философских трактатах. От книги «Слова» Алексей был в восторге, именно от слов, стиля, красоты языка, его вдохновенного, с лёгким юмором гениального изложения. «Вот бы научиться так!..» «Тошнота» его озадачила. Можно сказать, он мало что понял. Если предположить, что сценарий разыгрывается в нашем обществе, то это значит, что человек здесь не свободен. Индивидуальность лишена самостоятельности, подчинена общественным стандартам своего времени, коллективному быту, обязательным формам общественного сознания и поведения. Тошнота героя книги исходит от соприкосновения с реальностью? Это в собственном сознании противоречило всему образу жизни Алексея, той среде, в которой он находился с первого дня. Словно рыба в воде, он жил в ней, и всё его окружение, вся школа, институт, город, страна так же. «Этим «ребятам» на Западе всё чего-то не хватает. Сартр размышляет: «Я» не имеет цели, мир не имеет смысла…» Может, у них, действительно, нет такой цели, как у нас?» Алексей не имел почти никакого выбора своего особого пути в жизни. Все возможные варианты были простые и приземлённые. Без особой философии в сознании. Он шёл пока по накатанному другими пути и был не в состоянии понимать, что такое свобода для индивидуума. Свобода выбора.

Анатолий не остановился на зарубежной литературе. Как догадался Алексей, это было ловкое предисловие. Каждый понимал, что далеко не всё доходит до нашего читателя сквозь фильтр политической цензуры, через «железный занавес», как потом назовут это состояние. И он решился показать, что не дозволено советскому читателю, что ходит по рукам в виде самиздата. Почти конспиративным путём в руки Алексея попадают известные ему по журналу «Аполлон» авторы: Мандельштам, Гумилёв, Ходасевич, Цветаева. Это были перепечатанные не очень качественно на машинке, но с любовью переплетённые книжечки. «И что тут такого опасного или вредного нашему читателю? – думал Алексей. – Власть всё время пытается арестовать «солнечный лучик» и заточить его в темницу».

Сартр или Моруа?

Алексей начал более внимательно рыться в развалах букинистического магазина, среди сотен томов находить то, к чему проявился определённый интерес. Без всякой политики, как и Анатолий, он искал подлинные образцы искусства, литературы, имена несправедливо забытые или специально замалчиваемые цезурой. Но это было практически бесполезное занятие. Следуя совету Анатолия, он стал больше внимания уделять новейшей зарубежной литературе. Его привлекла маленькая книжка: сборник рассказов другого французского писателя и публициста Андре Моруа «Фиалки по средам». Анатолий, хитровато улыбаясь, спросил, увидев простую розовую книжечку в мягком переплёте: «Что на тебя произвело большее впечатление, эти рассказы Моруа, или «Тошнота» Сартра?»; «Мне было интересно всё», – сказал Алексей. На что Анатолий ответил: «Знаешь, для меня один только рассказ из этой книжки, собственно одноимённый, «Фиалки по средам», значит больше, чем вся философия Сартра. Там в нескольких строчках заключена вся премудрость жизни, путь к истинному счастью – это способность любить и жертвовать собой ради любви. Сколько бы ни рассуждали философы о добре и зле, лучше жизнь не станет. А вот способность любить – прямой путь к идеалу. «Наше время жаждет нежности и любви. Под напускным цинизмом оно прячет тоску по настоящим чувствам», – не так ли говорил герой рассказа? А можно понимать любовь и шире, как проповедует христианская религия. Жаль, что у нас это закрытая тема. А мои пращуры и родители были верующими. Я пытаюсь понять их, но, что-то мешает, не даёт мысли развиваться, проникать в тайны прошлого…»

Ответ Анатолия озадачил Алексея. Ему просто не хватало жизненного опыта. Он не мог ответить однозначно. В книгах в художественной форме на жизненных примерах героев раскрывался опыт, мудрость жизни. Этот опыт порой был сильнее и убедительнее любых теорий. Он был близок к тому, что каждый наблюдал вокруг себя, но сам не мог сконцентрироваться, осмыслить более глубоко. Книга давала такую возможность. Анатолий повёл разговор дальше: «Вот, есть жизнь индивидуума, пусть самая маленькая и незаметная для других. Со своими личными чувствами, переживаниями, преодолениями, поиском. Мы читаем о ней, сравниваем, извлекаем какой-то опыт. Он может подсознательно влиять на наше поведение через запечатлённые картинки жизни книжного героя, который нам понравился, с которым мы сопереживали, читая книгу. А что нам дают философские трактаты, мудрые и мудрёные теории? Только знания? Логику? Способность размышлять? Мы осознали их только умом, но не приняли сердцем.

А как они повлияли на человечество? Стало оно счастливее, безопаснее, действительно мудрее и мягче в своих нравах? Посмотри, сколько теорий наплодили философы, предлагая рецепты счастливой жизни. А к чему они привели? Один только Руссо – гуманист и просветитель столько посеял «доброго и светлого», что от его «мудрых мыслей» слетела не одна голова на гильотине, и не один диктатор подкреплял свои действия на практике, подавляя инакомыслящих. Может прав Сартр, вложив в уста герою своей книги резкие слова: «Чего вы добились вашей наукой? Чего вы добились вашим гуманизмом?» И вообще, что влияет на поведение человечества – религия, философские теории, литература, искусство? Наконец, спасёт ли красота мир? По школьным программам ты усвоил, что спасёт, а я тебе приведу тысячи примеров, что – нет! Для меня большая загадка, почему человечество часто самым варварским способом решает свои проблемы. Я говорю о войнах. Многие деспоты, оставившие кровавый след в истории, были просвещёнными и даже занимались искусством. Возьми Наполеона, Гитлера, Муссолини… А в древнем Риме? Кстати, Гитлер опирался на теорию Ницше, о сверхчеловеке. Куда она завела человечество? Страсти, расчёт, прагматизм, запредельные амбиции лидеров правят миром. Они взрывают всё божеское и разумное, как разогретый пар взрывает замкнутый сосуд. Культурный слой в обществе тонок. Это особая материя, она взращивается индивидуально, её надо возобновлять с каждым новым поколением, непрерывно, без временных пауз. Ибо короткая заминка сразу утончает этот слой, возвращает человека в первобытное состояние. Низменные инстинкты сразу затмевают разум. Тогда общество превращается в стадо, которому нужен пастух, и он может повести его куда захочет.

В животном мире есть ограничители, ибо лишнее, бессмысленное уничтожение источников питания, может привести к гибели особей. Человек, которого называют злым гением, пусть даже просвещённый, но, который возносится на вершину власти невежеством и равнодушием масс, не знает ограничений. Он может бессмысленно уничтожать, испепелять, беспредельно потреблять сверх разумных пределов и вести к гибели целые народы».

Многое в размышлениях Анатолия могло насторожить какогонибудь ревностного идеолога от власти, вызвать возмущение и обвинения в незрелости, но не Алексея, который не имел политического опыта и всё впитывал, словно губка. Потом пытался вспоминать, обдумывать, искать в литературе ответы на возникающие вопросы. Так начинался долгий путь познания жизни, который заканчивается только вместе с ней. Он никогда не станет теоретиком, учёным-философом, но останется тем любознательным человеком, для которого и предназначена вся мудрость жизни, заключённая в учёных книгах, произведениях искусства, литературе.

Анатолий был загадкой для Алексея. Он увлекался литературой, искусством, его отец преподавал гуманитарные предметы, а сын пошёл учиться в физматшколу, потом в университет «на физику». Но склад ума его был гуманитарным, философским. Почему? Анатолий уклонялся от прямого ответа, но дал понять, что ему много известно о судьбах талантливых представителей литературы. «Им не дают быть самими собой. Они всё время под прессом. Почему застрелился Фадеев, ушла из жизни Марина Цветаева, где книги Анны Ахматовой? Я не верю, что Сергей Есенин сам полез в петлю, или Маяковский застрелился из-за проблем с женщинами… Физика – свободная наука. Она сегодня преобразует мир. Не только в техническом понимании, но и социальном, нравственном, политическом. Посмотри, как сегодня накалены международные отношения, а развязать войну никто не решится. Это будет самоубийством. Скажи, это ли не великая сила, порождённая физикой? А как она потянула все другие науки и образование, технику, быт. Ты же был в закрытом городе, видел. Мне интересно этим заниматься, хочу поработать практически, ощутить, где мы находимся в смысле реального прогресса, и заняться наукой. Здесь реальная свобода. Мне в Новосибирске уже предлагали тему». Анатолий не догадывался, что в науке тоже была цензура и давление на учёных. Невежественные правители искусственно сдерживали развитие генетики, биологии и даже физики. Достаточно вспомнить конец тридцатых годов прошлого столетия, когда в тюрьме на грани смерти оказался будущий лауреат Нобелевской премии Л.Д. Ландау, когда были расстреляны Л.В. Шубников, Б.М. Гессен и другие видные физики. Но это станет известно широкой общественности гораздо позже.

Через полгода Анатолий защитил диплом и уехал в Новосибирск.