Текст книги "Найти себя в эпоху перемен"

Поэт не бог, но…

«Бесов» он тоже воспринял только со второго чтения, в конце 80-х годов, как пророчество, как первый тревожный сигнал, возвещавший о зарождении в обществе бесовской разрушительной силы – бездушной, прагматичной, циничной, жестокой. Она расчистит дорогу к власти будущим «Шариковым» и неслыханным по масштабам истории диктаторам. Раньше он думал, что автор ошибся, что вместо этих мракобесов придут просвещённые революционеры, в которых он ещё верил с пылкостью юношеской души. Он и сам попробовал ощутить себя бесёнком. «Я же приверженец социализма. Убеждённый. Активный. Что я делаю плохого? Я и мои друзья не преступники. Мы печёмся о простых людях, хотим сделать их жизнь и свою собственную более счастливой, осознанной. Мы помогаем в трудных ситуациях, мы выводим их на свет, в общество. Мы помогаем наполнять их жизнь содержанием, которое приносит радость. В чём наше заблуждение, в чём вред людям?» Нет, он не мог согласиться с Достоевским. А «бесы» – литературная фантазия неуравновешенного автора. Иначе, всё надо отвергнуть, порушить все устои, противостоять миллионам убеждённых, увлечённых, рождённых и выросших в этой среде людей. Мог ли молодой человек, почти юноша, без веских убедительных оснований подвергнуть сомнению всемогущую «Систему», созданную умами «великих гениальных» классиков – авторов той самой «верной» теории, основы которой втолковывались народу на уровне государства от рождения до последнего дня. Засомневаться во власти, завоёванной в революционных сражениях и битвах на полях Гражданской войны? А индустриализация невиданными темпами, а коллективизация, а великая Победа над фашизмом под красными знамёнами, а Космос? Нет, только «происки врагов», а не друзей, нас подталкивают к сомнениям. «Союз – нерушимый!» Пусть дрожат там, на Западе, кто смеет сомневаться или покушаться на наш выбор. Он самый справедливый, самый гуманный».

Алексей мог говорить убедительно, приводить аргументы, сравнивать. Его убеждённость передавалась другим. Даже своего умного скептического родственника – математика он убедил на всю жизнь. Он пытался излагать на бумаге свои мысли, пробовал писать рассказы, но что-то всегда его останавливало. Он подумал, что его личные опусы никому не будут интересны и задал себе жизненную программу – пройти через всё, что встретится на пути, испытать себя в профессии, в общении с людьми, добиваться реализации своих идей. «Только вызревшие выводы, новые знания, открытия, какие-то удачи и серьёзные ошибки, – сказал он сам себе, – могут призвать к перу. А сейчас – в жизнь!»

В дневнике он записал: «Пишу, чтобы понять себя. Жизнь, что педантичная торговка – требует от тебя платы за всё взятое у неё, с процентами. Ты должен много, очень много успеть прочесть, набраться жизненного опыта и наблюдений. Состояться в избранной профессии. Не теряй зря времени, используй каждую минуту для знаний. Если у тебя в трудную минуту «опустятся руки», с тяжёлым вздохом, отчаявшись, будешь метаться из угла в угол, возьми в руки книгу, которая отвлечёт тебя от тревожных мыслей и высветит другой мир или подарит новые знания. Ведь в ней отражён сконцентрированный опыт автора, плод его жизненных целей, результат мыслительной и практической деятельности. В ней ты, может быть, найдёшь ориентир, или почувствуешь красный сигнал «Стоп!» Такое могут дать только опытные знающие друзья. А если их нет рядом, или у друзей малый опыт, тогда книга твой первый друг. А когда ты получишь собственный уникальный духовный багаж, отдай его книгам. Своим! Высокие мечты дают человеку больший запас энергии. Потому он и достигает вершин. Что может сравниться с тем сражением, когда ты выходишь один на один с собой?»

Так Алексей спонтанно запрограммировал себя на будущее.

Свои первые стихи и зарисовки, больше похожие на школьные опыты, он собрал в студенческую папку и отправился на берег Томи. Повторился банальный, да простит меня читатель, классический сюжет: начинающий автор расстаётся со своими первыми пробами. Что толкало его на этот шаг? Неуверенность, ощущение собственной несостоятельности, как начинающего поэта? «Я должен освободиться, очиститься от багажа, который мне дорог, но он держит меня, не даёт начать по-новому думать, излагать, ставить определённые цели. Отказавшись от него, я увижу, может, совсем не скоро, будет ли вновь меня притягивать волшебный магнит творчества. Если да, то это случится на другой основе, у меня появится новый жизненный опыт. У меня будет осознанный выбор».

Он шёл сюда, где больше всего черпал вдохновение. Ничто не толкало его на поспешность. Напротив, он медлил, шёл нерешительно, не совсем уверенный в правильности своего решения. Было уже поздно, луна поблёскивала в отражении спокойной реки, молодые парочки в обнимку бродили по берегу или прятались за деревьями. Кое-где под самым откосом поднимались тонкие столбики дыма от маленьких костерков. Алексей присел на траву, медленно провёл задумчивым взглядом по изгибу широкой реки. Через короткое время поднялся, собрал немного сухого плавника, брошенного рекой на берег, и развёл огонь. Он любил в ночном сумраке созерцать яркое тёплое состояние материи, на глазах превращающейся в молекулы лёгкого воздушного потока, возносящегося к небу. Ещё в детстве, уходя с друзьями на речку порыбачить с ночёвкой, он неподвижно и заворожено наслаждался игрой стремящихся ввысь живых огненных языков пламени. Было в них что-то таинственное и магическое. Сознание переключалось на представление о далёком прошлом человечества, когда оно в разных уголках планеты собиралось племенным сообществом у своих пещер после удачной охоты, и созерцало такое же пламя в ожидании трапезы. А вожди племён в ночном полумраке возносили руки к небу, благодаря богов за покровительство. Огонь соединял их с небом, с высшими небесными духами.

Алексей чувствовал связь времён здесь, сейчас, на берегу полноводной реки, которая текла в том же русле много тысячелетий назад. Огонь, река, небо объединяли в одно целое времена и людей в исторической цепочке жизни.

Не успел он достать свои бумаги со стихами и несколькими рассказами, как к нему тихо и незаметно подошёл невысокий худощавый молодой человек лет двадцати пяти с длинными вьющимися волосами, правильными, можно сказать, классическими чертами лица. Алексей вздрогнул, ему не нужен был посторонний в эти минуты. Предстояло откровение – интимный акт прощания со своими литературными пробами, надеждами на близкое общение с музами. Здесь ему предстояло порвать одну важную, исходящую из глубин души нить, которая начала, но не смогла связать его с высшими духовными надеждами. Как бы сейчас сказал истинный поэт: «Возможностью говорить с богами». Он мог только чувствовать и подсознательно слушать их. Но свой несовершенный голос он должен был на время заглушить, чтобы не искушать более себя и не нарушать гармонию царства поэзии. Он понимал, что природа не оставила ему этой надежды. И всё же колебался. Кипа бумаг лежала у него на коленях. Как устроен мир? Порой кажется, что в нём всё предопределено. То неведомая рука в нужное время направляет твои действия, то она чинит препятствия, то, наоборот, вновь зажигает зелёный свет. Можно поверить, что ангел-хранитель ведёт тебя по жизни. Говорила ему мама в детстве: «Алёша, у тебя есть твой ангел-хранитель. Он всё видит и знает, он помогает тебе. Ты его слушай, не перечь…» Как слушать, как перечить, если он никогда его не видел, и тот не подавал знака. Но, становясь взрослым, не раз ощущал его присутствие, не придавая этому значения.

И вот сейчас такое общение произошло. Нет не с ангелом-хранителем, а с живым человеком, неизвестно откуда возникшим. Алексей не знал, что «ангел» всё же был рядом. «Извини, парень, здравствуй! До боли знакомая картина. Юный поэт готовится сжечь свои творения. Не так ли? Ещё раз извини и не посылай меня «подальше». Я тебе не помешаю. Уйду сразу, как почувствую, что тебе больше не нужен. У меня сегодня особое состояние, я, как бы, не принадлежу себе. Я перешёл неведомый рубеж. Мне кажется, что здесь, в Сибири, я понял себя, я посмотрел на себя с высоты, которая раньше мне была недоступна. Мне не хочется говорить с друзьями, с теми, кто знает меня, я почти анонимно хочу пообщаться с незнакомым человеком, с которым, как я вижу, у меня есть духовная связь. Я не хочу просить у тебя посмотреть рукописи, я не хочу ничему учить и наставлять, хотя сам уже известный поэт».

«Известный? Я что-то не знаю такого, – подумал Алексей. – Чемто похож на Александра Блока. Может, приехал из столицы?»

«Ты сам всё решишь, – продолжал незнакомец. – Я только скажу о своём неудачном опыте и скорее поддержу тебя».

Какая-то сила удерживала Алексея от желания отвернуться, прогнать его прочь или сострить, скрыв своё намерение. От пришельца исходила добрая притягательная сила.

Алексей пребывал в каком-то странном состоянии. Он не сдвинулся ни на йоту, не шевельнул руками, не спрятал от незнакомца бумаги. Пытался вспомнить, кто он и слушал его почти в оцепенении. Незнакомец отвечал откровением. Всё окружение располагало к открытому диалогу. А пламя костра создавало магическую ауру, противиться которой Алексей был не в состоянии.

«Стихи я начал сочинять ещё в третьем классе. Первое посвятил моей маме на день рождения, потом учительница попросила написать для стенгазеты, ещё позже – для девочки, которая понравилась. Так незаметно я научился подбирать рифму, откликаться на какие-то события. По-настоящему сел за стихи, когда влюбился, в пятнадцать лет. Это было всё. Я не знал ни дня без стиха. Даже сейчас, по прошествии десятка лет, я нахожу в некоторых из них проблески настоящей поэзии. Первое стихотворение опубликовал в городской газете, потом пригласили на поэтический вечер в Дом культуры. Там был журналист из областной молодёжной газеты, он попросил стихи с обещанием их опубликовать. Шаг за шагом, я стал печататься в разных изданиях, стихи даже попали в журнал «Смена», а потом в «Юность». Я по праву стал считать себя поэтом и поступил на филфак в университет. Там я написал две поэмы, мои работы оказались в одном союзном сборнике. И возомнил себя звездой первой величины. Но это продолжалось недолго, пока я с неистовостью одержимого не окунулся в мировую и отечественную литературу, готовясь стать профессионалом в ней. От Анакреонта и Гомера до Блока и Есенина над всей исторической вереницей поэтов я ощущал ореол светлой вдохновенной материи. Я ощущал её всем своим существом, она проникала в сердце, в мозг, она овладевала моим состоянием, делала меня бессильным перед ней, но я сам не мог её воспроизвести. Она не пускала меня в свой круг. Она тешились надо мной, играла моими чувствами, она поднимала меня на небеса. Но, когда я брал перо, то сразу опускался на землю, мысли становились тяжёлыми, грубыми, в душу проникал страх, неуверенность, я путался в рифмах, я напрягал себя и быстро оставлял своё занятие. Та светлая материя поднималась вновь на небеса, наблюдая за моими страданиями, но не собиралась снизойти до моего сердца. Скажи, это ли не знак? Но природа продолжает издеваться надо мной. Призрак истинного вдохновения всё же внезапно падает на меня, торопит, исчезает, не давая порой схватиться за ручку. Я воспроизвожу то, что посетило в такие мгновения.

Но всё больше стал ощущать груз ответственности перед читателями, перед собой, наконец, перед своим будущим. И понял, что я один из многих, многих тысяч обычных любителей поэтического слова, виршами которых заполнены современные издания. У них нет будущего, они «однодневки». Я даже подумал, что лучше записывать свои «творения» в домашние журналы поклонниц или близких друзей, так они могут попасть в новое время, как семейное историческое свидетельство, но не более. А все книжки и журналы будут забыты ещё при жизни твоих сверстников. Давай посмотрим, кто из великих известнейших поэтов XVIII – XX веков остался в памяти, кого переиздают и читают? В активе два-три десятка авторов, остальные сотни и даже тысячи канули в Лету каждый со своим поколением, а кто и при его жизни. Если говорить по большому счёту, то давай повторим, вспомним, что говорил Гораций – римский поэт: «…а поэту посредственных строчек ввек не простят ни люди, ни боги, ни книжные лавки». Или Гёте – этот немецкий гений. Вильгельм Мейстер – его герой, понимал, что дар поэта исходит с небес. Это первое условие. «Поэт должен отдать всего себя, всецело вжиться в свои заветные образы. … Взгляни, говорил он, – как люди рвутся к счастью и к развлечениям! Упорно растрачивают все желания, труды, деньги – и на что? На то, что поэту дано от природы – способность наслаждаться миром, ощущать себя самого в других и достичь гармонического слияния со многим, между собой несовместимым».

Нас с тобой отвлекают тысячи мелочей, мы по жизни решаем много рутинных проблем, у нас много раздражителей. Мы порой не верим сами себе, не то, что другим. Разве можем мы вжиться в образ, в «тиши и без помех наслаждаться своими сокровищами?» Для этого надо быть «помеченным богом». Что ты хочешь? Марать бумагу и навязывать свои рифмы окружающим, или возвыситься до небес, и пусть на тебя молятся поклонники? Загляни в свою душу и постарайся услышать её голос. Я неверующий, но сказал бы так: голос неба».

Алексей был ошеломлён. Пришелец делал ставку на самый высший уровень творчества. «Действительно, достичь вершин Пушкина или Гёте могут только одарённые «небом», гении, эта метка ставится уже в детстве. А что у меня? Научился путём упражнений составлять рифмы, красиво излагать свой замысел, только и всего. Я не чувствую, что моим пером водит кто-то свыше, что я записываю то, что льётся из души само собой. В моей работе нет лёгкости, того внутреннего полёта, которой стихам придаёт светлый и лёгкий образ музыкального звучания. Даже если я буду в совершенстве владеть искусством рифмы, поэзии может не быть. Не столь важна форма стиха, насколько духовная материя, живущая в них. Слова – только проводник, можно сказать – провод, по которому энергия духа передаётся из подсознания поэта в подсознание читателя и овладевает им. В человеке сразу изменяется энергетика. Он начинает ощущать себя в состоянии свободного полёта, освобождённым на время от тела. Всё вокруг теряет смысл, и он, подобный солнечному ветру, парит над миром. Нет, я никогда не смогу достичь такой вершины. Хотя, это не обязательно. Есть же «тихие» имена. Их поэзия была созвучна только современникам или небольшому кругу ценителей. Некоторые сборники таких поэтов переиздают и теперь. Человеческая душа каждого индивида создана природой универсально. Одна на всю жизнь. А может и больше? Мало, что в ней изменяется с течением времени. От юных лет до зрелого возраста многие её порывы одинаково созвучны в потоке времени, равно молоды. Если с ранних лет в душе не прозвучал поэтический аккорд, то вряд ли он зазвучит позже. Недаром старики говорят, что у них душа молодая. Важно, какая она была изначально. Это, наверное, так. Я не буду испытывать судьбу. Просто здесь я не уверен. С этим кончено, я остаюсь только поклонником поэзии», – думал Алексей.

Его собеседник внимательно посмотрел на него, как бы читая мысли. Алексей по его лицу в отблеске костра отчётливо видел, что он действительно читает его мысли. «Ладно, дружище, оставайся, я удаляюсь. Каждое твоё решение будет оправданно, его продиктует твой внутренний голос. Но ценность избранного пути будет разная». И пришелец исчез в темноте. Прямо как в триллере. Алексей сразу вспомнил: его портрет был в толстом столичном литературном журнале, который он совсем недавно читал в областной библиотеке.

Кажется перед заголовком какой-то поэмы. Только он не смог вспомнить, о чём она… Когда Алексей погасил костерок и поднялся, чтобы уйти, его щеки коснулось нечто тёплое, будто возносящийся в небо воздух погашенного костра.

Встреча навсегда

Однажды, вернувшись с каникул, Алексей обнаружил в своей комнате молодого человека, не намного старше. Чёрные глаза и загорелое лицо, большой лоб и заметно поредевшие волосы резко отличали его от других студентов. Умный, с лукавицей, вид, уважительные манеры подсказывали Алексею, что новичок уже не один год «грыз» науки. А может, он аспирант? Но тот быстро назвал себя и дал уточняющую справку: «Анатолий! Буду дипломировать у вас на кафедре ядерной физики, поживу пока с вами».

Вскоре из доброго товарищеского разговора Алексей узнал, что Анатолий закончил Новосибирскую физматшколу, учился в университете, но по личным обстоятельствам оказался в Томске. У него есть жена, она заканчивает учёбу и весной приедет в Томск.

Через несколько дней общения Алексей почувствовал, что в словах, репликах, житейских оценках Анатолия кроется уже большой опыт, глубокая эрудиция, интеллект. В то же время он был прост в отношениях с ребятами, часто шутил, не злоупотреблял остротами, играл с ними в шахматы. С первых же дней начал ходить в спортзал на фехтование и включился в команду института. Алексей нашёл с ним общий язык в вопросах литературы и искусства. Но сразу натолкнулся в нём на неприятие многого из того, что касалось общественной работы, комсомола и политики. Когда заходил разговор о личностях на мировой политической арене, или каких-то острых событиях, Анатолий, улыбаясь, бросал короткую, но вескую фразу, которая часто заставляла участников разговора менять позицию. Студенты, уже поднаторевшие в познаниях, сразу понимали и оценивали весомость и глубокий смысл замечаний Анатолия.

Анатолий привнёс в студенческую среду новое едва уловимое чувство интеллигентности, некоего образца уже сложившегося инженера со своими особыми манерами в поведении, умении общаться на более высоком уровне, чем это было принято в студенческой среде. Это касалось и внешнего облика, и рационального, более эффективного для личностного роста, досуга. Главное, он давал понять, что у физика должен быть «царь в голове». «Пустая голова при элегантном внешнем виде скорее выдаст тебя за красивого попугая». Алексей полностью разделял с ним подобные правила, но того, что было связано с внешним видом, придерживался частично. Ведь в студенческой среде царили другие нормы и правила. В моде тогда были узкие брюки-дудочки и красные рубашки с закатанными до локтей рукавами. Какой уж тут галстук и стрелки на брюках? А вот в том, что называется воспитанием чувств, что касалось развития интеллекта, он впитывал, словно губка, каждую мысль, каждый совет.

Алексей вскоре понял, что его многое разделяет с Анатолием. Он выглядел пришельцем из другого мира, в чём-то более рационального, более глубокого и независимого. Но, в чём-то самом главном, они были схожи. То, что их разделяло, стало для обоих точкой отсчёта истины, вернее поиска истины. Один был прагматичным, образованным и выдержанным человеком, аккуратным во всём. Другой выглядел идеалистичным, одухотворённым, сентиментальным фантазёром и мечтателем, с возбудимой психикой, делающим, по сути, первые шаги на пути основательного самообразования. Но их объединяла совместимая духовность, способность критической самооценки по высшему уровню, поиск смысла жизни, любознательность и скрытые творческие начала. Их волновала и перспектива быть полезными обществу, способными принести ему что-то своё, нужное. Главное – они должны стать не простыми специалистами, а людьми с широким кругозором, разносторонними, способными ориентироваться в различных областях знаний, культуры, большой политики. Быть личностью! Для этого мало того, что дают преподаватели, их лекции и учебники.

Надо искать ответы на многие вопросы самим, вникать в смысл и первопричину жизненных явлений, чтобы появилась способность оценивать события как бы сверху, видеть их корни, проявлять интерес к окружающему миру. Брать ответственность на себя. Само время призывало к тому. Только целеустремлённое, единое и профессиональное сообщество могло решить главную государственную, фантастическую по масштабам и неповторимости задачу – построить новую идеальную жизнь для всех сразу. Так думали многие неравнодушные к своей судьбе люди. Все ресурсы – материальные и духовные были направлены на достижение этой цели. Это было особое состояние общества. Его многое объединяло, давало каждому ощущение силы, могущества, принадлежности великому делу, великой цели. Цели заманчивой, но не осуществимой. Тогда этого многие не понимали, даже люди просвещённые. По прошествии десятилетий, оказавшись в новом мире, кто-то будет осуждать то время, дистанцироваться от его ценностей и главной цели. Не признавать, что они были в том состоянии и разделяли многие ценности своего времени. Но это не будет отражением их внутренней правды. Скорее формой самоуспокоения, оправдания собственной невостребованности в новом мире, неспособности признать поражение или найти себя в нём.

Но в начале 1960-х два студента, не заражённые сомнением избранного государством пути, особо не углубляясь в политику, подружились. Эта дружба была малозаметна для окружающих. Общались они мало, только возникло невидимое духовное пространство, особое интуитивное ощущение близости друг друга.