Текст книги "Женский портрет"

Глава XVII

Изабелла не молилась; все ее тело охватила судорожная дрожь. Подобное случалось с нею нередко, однако сейчас она вибрировала, словно звенящая струна арфы. Надеть бы на арфу чехол да застегнуть его наглухо… Но нет: ей хотелось перебороть волнение. Простояв некоторое время на коленях, она сумела немного успокоиться. Уход Каспара Гудвуда доставил Изабелле огромное удовольствие: будто наконец оплатила долг, что висел над головой, как дамоклов меч. Ощутив облегчение, она склонила голову еще ниже. Радость заставляла сердце биться чаще, и в этом было нечто постыдное, кощунственное и неуместное. Через десять минут Изабелла поднялась и вышла в гостиную. Дрожь еще не до конца улеглась, и состояние нашей героини объяснялось двумя причинами: во-первых, трудной беседой с Каспаром, а во-вторых, вероятно, ее возбудило ощущение собственной власти над поклонником.

Усевшись в кресло, Изабелла взяла книгу, но даже и не подумала ее открыть. Откинувшись на спинку, она негромко замурлыкала себе под нос, как порой делала после не самых очевидных поступков, и предалась удовлетворенным размышлениям об отказе двум пылким поклонникам за какие-то две недели. Стремление к свободе, о котором она столь решительно поведала Каспару, пока в практические действия не перешло: возможностей предаваться своей мечте у Изабеллы было совсем немного. Сегодня же она сделала весьма серьезный шаг, вкусив радость победы – пусть большой битвы и не состоялось; планы начали исполняться. Придя в радостное состояние духа, Изабелла тем не менее ощутила угрызения совести, представив мистера Гудвуда, печально бредущего по темным улицам. Открылась дверь, и наша героиня с опаской приподнялась в кресле, решив, что поклонник вернулся, однако в номер вошла Генриетта.

Едва глянув на подругу, корреспондентка догадалась: той недавно выпало нелегкое испытание, а какое – сообразить несложно. Она тут же подошла к Изабелле, однако та встретила ее холодным молчанием. С одной стороны, наша героиня находилась в приподнятом настроении, отправив мистера Гудвуда обратно в Америку – стало быть, его визит пришелся кстати. С другой – она не забыла, как Генриетта заманила ее в ловушку.

– Он приходил, дорогая? – воскликнула корреспондентка.

Изабелла отвернулась и некоторое время не удостаивала подругу ответом, а затем покачала головой:

– Вы поступили дурно.

– Из самых лучших побуждений! Надеюсь, и вы тоже?

– Не вам судить. Вы лишились моего доверия.

Говорила Изабелла крайне неодобрительно, однако бескорыстная Генриетта на тон ответа никакого внимания не обратила – волновали ее лишь чувства подруги.

– Изабелла Арчер, – твердо и серьезно заявила она, – ежели вы отдадите свою руку одному из местных джентльменов, считайте, что мы больше не подруги.

– Прежде чем бросаться подобными угрозами, дождитесь, пока мне сделают предложение, – ответила Изабелла.

О попытках лорда Уорбертона она Генриетте не сказала ни слова и возвращаться к этой истории не собиралась. Оправдываться? Вот еще!

– Не сомневайтесь: как только окажетесь на континенте – предложений долго ждать не придется. Энни Клаймер трижды предлагали руку и сердце в Италии. Маленькой простушке Энни, представьте!

– Ну, раз она устояла, чем я хуже?

– Полагаю, поклонники Энни не слишком настаивали. С вами дело другое.

– Вы мне льстите, – невозмутимо ответила Изабелла.

– Вовсе нет – я говорю чистую правду! Вы ведь не станете отрицать, что дали мистеру Гудвуду надежду?

– Не понимаю, с чего я должна перед вами отчитываться. Еще раз повторяю: доверять вам я больше не могу. Однако, коли уж вы принимаете такое участие в мистере Гудвуде, не буду скрывать – он сей же час возвращается в Америку.

– Хотите сказать, что вы его отвергли? – ахнула Генриетта.

– Всего лишь попросила оставить меня в покое. И от вас прошу того же.

Растерянно моргнув, Генриетта отошла к зеркалу над каминной полкой и сняла шляпку.

– Надеюсь, ужин с сестрами Клаймер доставил вам удовольствие, – продолжила Изабелла, однако подруга не дала себя отвлечь пустыми разговорами:

– Куда вас влечет, Изабелла Арчер?

– Прямо сейчас? В кровать, – все тем же легкомысленным тоном ответила наша героиня.

– Я имею в виду – сознаете ли вы, что делаете? – настаивала Генриетта, осторожно взмахнув шляпкой.

– Понятия не имею и в том нахожу удовлетворение. Несущаяся вдаль карета, темная ночь, четверка резвых лошадей на невидимой дороге – вот мое представление о счастье.

– Явно не мистер Гудвуд научил вас, как говорить подобные вещи, – вы выражаетесь словно героиня неприличного романа, – хмыкнула Генриетта. – Боюсь, впереди вас ждут ужасные ошибки.

Изабеллу бесцеремонность подруги возмутила, и все же она на миг задумалась: нет ли доли истины в ее заявлении? В итоге лишь сказала:

– Наверное, вы и впрямь меня очень любите, раз позволяете себе быть столь бестактной.

– Люблю всей душой, Изабелла, – с чувством откликнулась Генриетта.

– Ежели я вам настолько дорога, оставьте меня в покое – прошу еще раз.

– Смотрите, этак в покое останетесь надолго.

– То же самое говорил и мистер Гудвуд. Я ответила, что готова рискнуть.

– Да уж, бесстрашия вам не занимать. Вы меня пугаете, Изабелла! – вскричала Генриетта. – Когда мистер Гудвуд возвращается в Америку?

– Не знаю, он не сообщил.

– Вероятно, вы даже не сочли нужным поинтересоваться, – иронически заметила подруга.

– Я слишком мало доставила ему радости, чтобы иметь право на расспросы.

Генриетта едва сдержала язвительное замечание и лишь воскликнула:

– Хорошо, что мы близко знакомы, иначе я назвала бы вас бессердечной!

– Перестаньте, – ответила Изабелла, – иначе вы меня совсем расстроите.

– Боюсь, уже расстроила. Ладно… во всяком случае, надеюсь, что бедный мистер Гудвуд встретится на пароходе с Энни Клаймер.

На следующее утро Генриетта сообщила, что возвращаться сейчас в Гарденкорт не планирует, хотя мистер Тушетт оказал бы ей радушный прием. Ее ждала поездка к леди Пенсл, и мистер Бантлинг обещал доставить приглашение. Генриетта во всех подробностях пересказала свой разговор с компанейским приятелем Ральфа и заявила: наконец нащупала ниточку, которая наверняка приведет к интересным впечатлениям, тем более мистер Бантлинг в получении приглашения от сестры полностью уверен. Как только оно поступит, Генриетта немедля отправится в Бедфордшир. Коли Изабелле будут любопытны ее исследования – милости просим заглянуть в ближайшие выпуски «Интервьюер». Генриетта явно не сомневалась, что скоро ознакомится с жизнью английского общества изнутри.

– Куда вас влечет, Генриетта Стэкпол? – повторила Изабелла вчерашний вопрос подруги.

– К самому высокому положению. Стану королевой американской журналистики. Ежели мой следующий очерк не разойдется по всему Западу, клянусь: я проглочу свою перочистку!

Генриетта уже договорилась с Энни Клаймер пройтись по магазинам и закупить все необходимое в дорогу – мисс Клаймер прощалась с полушарием, в котором ее оценили по достоинству. Вскоре она отправилась на Джермин-стрит. После ее ухода коридорный доложил о Ральфе Тушетте. Как только тот открыл дверь, Изабелла заметила: кузен чем-то озабочен. Новости он выложил едва ли не с порога – пришла телеграмма от его матушки с сообщением о тяжелом приступе старой болезни отца. Миссис Тушетт была крайне встревожена и умоляла сына немедля вернуться в Гарденкорт. Против обыкновения, на сей раз текст телеграммы поводов для критики не давал.

– Я решил, что лучше всего сперва побеседовать с доктором – сэром Мэттью Хоупом, – рассказал Ральф. – По счастью, он как раз в городе. Мы сговорились встретиться в половине первого, и я попрошу его приехать в Гарденкорт. Мистер Хоуп охотно согласится, тем паче что и раньше наблюдал папеньку – и дома, и в Лондоне. В два сорок пять отходит скорый поезд, на нем и поеду. Вы можете присоединиться ко мне или прибыть через несколько дней – как вам будет удобно.

– Разумеется, я поеду с вами! – воскликнула Изабелла. – Вряд ли я чем-то помогу дядюшке, однако он болен, и я хочу быть рядом.

– По-моему, вы его любите, – с застенчивой улыбкой предположил Ральф, – и цените по достоинству, в отличие от многих – ведь папенька слишком сложен.

– Я его обожаю, – подтвердила Изабелла.

– Что ж, очень рад. Кстати, он тоже вами восхищен – почти так же, как я.

Изабелла удовлетворенно кивнула, хотя на минуту в голову закралась мысль: как хорошо, что мистер Тушетт из тех поклонников, что не собираются делать ей предложения… Вслух же она сказала совсем о другом – мол, имеются и другие веские причины не задерживаться в Лондоне. Столица ее утомила, хотелось поскорее уехать, к тому же Генриетта собралась в Бедфордшир.

– В Бедфордшир?

– Да, к леди Пенсл, сестре мистера Бантлинга, – та должна прислать Генриетте приглашение.

Несмотря на тревогу, Ральф расхохотался, однако быстро вновь помрачнел.

– Бантлинг – человек решительный. Но вдруг приглашение затеряется по дороге?

– Всегда полагала, что английская почта безупречна.

– Ну, и на старуху бывает проруха, – пожал плечами молодой человек. – Впрочем, старина Бантлинг – рыцарь без страха и упрека. Что бы ни случилось, о Генриетте он позаботится.

Ральф отправился на встречу с доктором Хоупом, а Изабелла занялась приготовлениями к отъезду из гостиницы. Опасность, в которой очутился дядюшка, взволновала нашу героиню чрезвычайно, и, стоя у раскрытого чемодана, она со слезами на глазах растерянно оглядывала комнату. Вероятно, по этой причине к двум часам, когда вернулся кузен, вещи были еще не сложены. В гостиной молодой человек застал мисс Стэкпол, только что поднявшуюся в номер после ленча, и та выразила Ральфу соболезнования по поводу болезни старика.

– Мистер Тушетт – великий человек, – вздохнула Генриетта, – и останется таковым до последнего. Ежели и в самом деле наступают последние его дни – уж простите за подобные слова, однако вы наверняка держали в уме печальный исход, – мне жаль, что не получится появиться в Гарденкорте.

– Надеюсь, в Бедфордшире вас ждут более интересные развлечения.

– Неловко развлекаться, когда происходят столь грустные события, – приличествующим случаю тоном ответила Генриетта. – Мне хотелось бы присутствовать при прощании.

– Отец может прожить еще долго, – возразил Ральф и тут же, перейдя к более жизнерадостным темам, принялся расспрашивать корреспондентку о предстоящей поездке.

Сознавая, что молодому человеку приходится нелегко, та на сей раз обращалась к нему мягко и между прочим поблагодарила за знакомство с мистером Бантлингом.

– Ваш друг поведал мне много интересного, – сообщила она. – Рассказал о светских новостях, о королевской семье… Ежели по правде, пока не могу сообразить, насколько услышанное мною делает честь правящей династии. Впрочем, мистер Бантлинг настаивает, что у меня просто своеобразный подход. Ничего; пусть только даст мне факты, а я уж быстро сложу их в цельную картину.

Далее Генриетта упомянула о любезном обещании Бантлинга подъехать после обеда и вывести ее в город.

– В город? Куда же именно? – отважился уточнить Ральф.

– Собирается показать мне Букингемский дворец, чтобы я получила представление, как живет королева.

– А! Стало быть, мы оставляем вас в хороших руках. Наверняка вскорости услышим, что вас пригласили еще и в Виндзорский замок.

– Ежели предложит – я готова. Тут стоит лишь приступить к делу, дальше уж идет само собою. И все же, – добавила Генриетта, – я не нахожу себе места. Меня беспокоит Изабелла.

– Чем снова отличилась моя кузина?

– Я вам уж многое рассказала, так что вреда не будет. Раз начала – всегда дохожу до конца. Мистер Гудвуд был здесь вчера вечером.

Ральф изумленно распахнул глаза и побагровел, вспомнив, как Изабелла, прощаясь с ним на Винчестер-сквер, опровергла его предположение о свидании с поклонником. Двуличность кузины сильнейшим образом уязвила молодого человека. С другой стороны, напомнил он себе, ему-то что? Свидание и свидание – ради бога. Во все времена юные леди хранили сердечные дела в тайне. Поэтому ответ Ральф дал самый дипломатичный:

– Что ж, насколько я понял ход ваших рассуждений, вас подобное развитие событий вполне устраивает.

– Вы о визите мистера Гудвуда? Само по себе это неплохо. Да, я сплела небольшой заговор – дала ему знать: мол, Изабелла в Лондоне, а когда меня удачно пригласили на ужин, послала ему весточку с тонким намеком. Надеялась, он застанет подругу в одиночестве. Не буду притворяться: рассчитывала, что вы не станете мешать их встрече. Мистер Гудвуд появился в гостинице, однако лучше бы не появлялся…

– Так кузина была с ним жестока?

Лицо Ральфа засветилось при мысли, что Изабелла все же не лицемерила.

– Точно не знаю, как именно сложилась их беседа. Однако Изабелла явно не оправдала ожиданий мистера Гудвуда. Отправила его обратно в Америку…

– Бедный мистер Гудвуд! – вздохнул Ральф.

– Похоже, моя подруга спала и видела, как бы от него избавиться.

– Бедняга… – повторил молодой человек.

Надобно сказать, что реплики он подавал машинально, а думал вовсе о другом.

– Мне не нравится, как вы говорите. По-моему, вам безразлично.

– Ах, – вздохнул Ральф, – вы совсем забыли: я ведь не знаком с этим достойным джентльменом и никогда его не видел.

– Ну, я с ним еще встречусь. Скажу – пусть не отчаивается. Полагаю, Изабелла все же одумается, иначе и сама махну рукой. Я имею в виду – на свою подругу.

Глава XVIII

Ральфу пришло в голову, что в данных обстоятельствах прощание кузины с Генриеттой может оказаться довольно напряженным, а потому к выходу из гостиницы он спустился первым. Через некоторое время Изабелла к нему присоединилась, и в ее глазах молодой человек приметил, как ему показалось, следы едва завершившегося бесплодного спора. Путь до Гарденкорта они проделали почти в полном молчании, и слуга, встретивший их на станции, обнадеживающих вестей о состоянии мистера Тушетта не принес. Ральф поздравил себя за предусмотрительность: хорошо, что сэр Мэттью Хоуп обещал приехать пятичасовым поездом и остаться на ночь.

Миссис Тушетт, как выяснилось по прибытии, неотлучно дежурила у постели супруга. Стало быть, сказал себе Ральф, маменьке требовался лишь повод, чтобы проявить себя. Сложные натуры выказывают лучшие свои качества в непростых обстоятельствах.

Изабелла прошла к себе в комнату, ощущая повисшую в доме тяжелую тишину – предвестницу несчастья. Через час она, однако, спустилась по лестнице в поисках тетушки, желая расспросить ее о здоровье больного. Заглянула в библиотеку, однако никого там не обнаружила. В сырую и прохладную погоду, еще более испортившуюся в последние дни, миссис Тушетт вряд ли предприняла бы обычную свою прогулку на воздухе, и наша героиня совсем уж было решилась отправить горничную на разведку на половину тетушки, когда услышала неожиданные звуки – в гостиной кто-то негромко музицировал. Тетушка к фортепиано никогда и близко не подходила – стало быть, развлекается Ральф? Коли так – значит, его тревога по поводу отца улеглась?

Приободрившись, наша героиня направилась на звуки музыки. Гостиная в Гарденкорте представляла собой весьма обширное помещение; фортепьяно располагалось в самом дальнем от дверей углу, так что сидящая у инструмента спиною к входу совершенно незнакомая дама появления Изабеллы сперва не заметила. На эту великолепную, затянутую в роскошное платье спину наша юная леди и воззрилась с немалым удивлением.

Очевидно, дама приехала с визитом, пока Изабелла отсутствовала; странно, что никто из прислуги не упомянул о гостье… Впрочем, известно, насколько сдержанны могут быть слуги, выполняя распоряжения хозяев. К тому же горничная миссис Тушетт держала себя с Изабеллой весьма сухо, и та тоже ей не слишком доверяла, всякий раз норовя выскользнуть из ее ловких рук, кстати сказать, наводивших должный блеск на перышки нашей героини.

Само по себе появление гостьи в доме нашу героиню нисколько не смутило; каждое новое знакомство, как считала она с детства, способно оказать важное влияние на дальнейшую жизнь. Некоторое время Изабелла предавалась подобным рассуждениям, а затем отметила: играет незнакомка великолепно – точно что-то из Шуберта, хотя и не слишком знакомое. Пальцы ее касались клавиш мягко и свободно, с большим умением и чувством. Наша героиня тихонько присела и, дождавшись финала, испытала желание поблагодарить гостью. Поднялась со стула, и незнакомка тотчас обернулась, словно только что заподозрив присутствие постороннего.

– Прекрасная пьеса, а ваше мастерство придало ей еще больше очарования! – с присущей ей неподдельной искренностью восторженно воскликнула Изабелла.

– Надеюсь, я не побеспокоила мистера Тушетта? – мило приняла комплимент дама. – Дом ведь большой, а гостиная так далеко от его половины, что я решила рискнуть, тем более играла du bout des doigts [4]4
  Кончиками пальцев (фр.).


[Закрыть].

Хм, француженка? Кто ж еще может разговаривать столь изысканно… Изабелла заинтересовалась гостьей вдвойне.

– Надеюсь, у дядюшки все более или менее благополучно. Наверняка столь прекрасная музыка сразу заставила его приободриться.

Гостья улыбнулась и мягко возразила:

– Боюсь, бывают времена, когда даже Шуберт не способен помочь. Впрочем, это должны быть совсем уж плохие дни.

– Ну, последнее не про меня, – ответила Изабелла. – Напротив, была бы счастлива еще немного послушать вашу игру.

– Ежели вам нравится – с удовольствием.

Любезная незнакомка вновь заняла место у инструмента и взяла несколько аккордов. Изабелла пристроилась поближе, но гостья вдруг замерла, подняв руки над клавишами, и обернулась. Было ей около сорока, на вид не сказать чтобы красавица, однако очень милая.

– Прошу меня простить, – произнесла она. – Вы ведь племянница, та самая юная американка?

– Родная племянница миссис Тушетт, – кивнула Изабелла.

Дама у фортепьяно продолжала сидеть вполоборота, с большим интересом поглядывая на нашу героиню.

– Вот и прекрасно! Значит, мы с вами соотечественницы, – заметила она и продолжила играть.

Выходит, не француженка… Первое предположение было весьма романтичным, так что Изабелла едва не испытала разочарование. С другой стороны, встретить в Англии столь не-обычную американку куда интереснее, нежели француженку…

Дама играла в той же манере, что и раньше, – мягко и с большим чувством, а за окном гостиной тем временем начало смеркаться. Короткий осенний день подходил к концу, и припустил нешуточный дождь, омывающий своими струями серую траву лужайки; поднявшийся ветер закачал верхушки старых деревьев. Наконец музыка стихла, и незнакомка, поднявшись со стула, с улыбкой приблизилась к Изабелле. Не успела та вновь ее поблагодарить, как соотечественница заявила:

– Очень рада вашему возвращению. Я много о вас слышала.

Изабелла нашла даму весьма приятной особой, однако ответила не слишком приветливо:

– Интересно, от кого?

Слегка поколебавшись, незнакомка объяснила:

– От вашего дядюшки. Я здесь уже три дня, и в день приезда он принял меня в своей комнате. Говорил о вас не переставая.

– Вероятно, вам было скучно – ведь вы меня никогда не видели.

– Напротив, захотела с вами познакомиться, тем более ваша тетушка неотлучно находится у постели больного, и я успела сама себе наскучить. Увы, время для визита выбрала неудачное.

В комнату вошел слуга с подсвечником, за ним второй – с чаем на подносе. Вероятно, чай подали по распоряжению миссис Тушетт, ибо вскоре она и сама появилась в гостиной. С племянницей тетушка поздоровалась весьма сдержанно – во всяком случае, на чайник смотрела с неменьшим интересом. Обе леди спросили ее о состоянии супруга; покамест радоваться нечему, рассказала та; сейчас с ним местный доктор, но куда больше надежд семья возлагает на предстоящий консилиум с участием сэра Мэттью Хоупа.

– Полагаю, вы успели познакомиться? – продолжила миссис Тушетт. – Ежели нет, то теперь самое время. Мы с Ральфом будем заняты нашим больным, а иного общества для вас не предвидится.

– Я о вас пока ничего не знаю, убедилась лишь в ваших потрясающих способностях к музицированию, – обратилась к гостье Изабелла.

– О, тогда вам предстоит узнать многое, – своим обычным суховатым тоном заявила миссис Тушетт.

– Пожалуй, стоит ограничиться коротким рассказом – все остальное мисс Арчер вряд ли заинтересует, – с легким смешком проговорила незнакомка. – Я старая подруга вашей тетушки, долго жила во Флоренции. Зовут меня мадам Мерль.

Последнюю фразу она произнесла так, словно имя говорило само за себя. Изабелле, однако, оно не сказало ничего. Впрочем, манеры новой гостьи ее покорили – пожалуй, подобных она еще не встречала.

– Не смотрите на имя – мадам Мерль не иностранка, – пояснила тетушка. – Родилась она… э-э-э… все время забываю, откуда вы родом.

– Вряд ли это заслуживает особого внимания.

– Отчего же? – продолжила тетушка, никогда не упускавшая возможности закончить свою мысль. – Ежели я забыла – почему бы не напомнить?

Мадам Мерль бросила взгляд на Изабеллу и широко улыбнулась, сразу устранив обычную неловкость, возникающую между незнакомыми людьми.

– Я родилась под сенью национального знамени.

– Моя подруга обожает изъясняться загадками, – проворчала миссис Тушетт, – и это главный ее недостаток.

– Ах, – воскликнула мадам Мерль, – недостатки у меня имеются, однако таинственность к ним не относится. Во всяком случае, это не главный порок. Так вот, я появилась на свет на бруклинской военно-морской верфи. Отец был высокопоставленным флотским офицером и занимал весьма ответственную должность. Вероятно, мне следовало бы любить море, а я его ненавижу – потому и не возвращаюсь в Америку. Обожаю сушу. Знаете, когда что-то любишь, это много значит.

Изабелла, примерив на себя роль беспристрастной наблюдательницы, слова тетушки о таинственности подруги серьезно не восприняла: лицо у той было открытое, выразительное и отзывчивое – подобное вряд ли свидетельствуют о скрытной натуре. В нем читались широта взглядов и склонность к решительным поступкам. Не красавица в обычном смысле, однако притягательна, сразу располагает к себе. Высока, белокура, далеко не худа, но и не дородна – вся ее фигура изобилует приятными округлостями. Черты тяжеловаты, но вполне пропорциональны и гармоничны, а цвет кожи самый что ни на есть здоровый. Глаза серые и небольшие, наполненные внутренним светом – в таких глупого взгляда не увидишь, впрочем, как говорят, и слез тоже. Рот большой, с прекрасно вылепленными полными губами, левый уголок при улыбке слегка приподнимается вверх – в манере, которая многим показалась бы странной, другим – жеманной, а третьим – изящной. Изабелла отнесла себя в третью категорию. Волосы мадам Мерль имела густые, уложенные в строгую прическу, какую увидишь у скульптур Юноны или Ниобеи, а руки – крупные, белые, прекрасной формы, настолько совершенной, что никакой необходимости украшать их драгоценными кольцами не было.

Сперва, как мы помним, Изабелла приняла подругу миссис Тушетт за француженку. Приглядевшись внимательнее, скорее сочла бы ее происхождение германским. Возможно, даже Австрия? Баронесса, графиня, принцесса? И уж насчет Бруклина никогда не догадаешься, хотя обратного утверждать тоже нельзя. Кто сказал, что в Америке не рождаются люди со столь благородными чертами? Ежели над колыбелью гостьи Тушеттов развевалось звездно-полосатое знамя, вполне возможно, что оно непосредственным образом сказалось на ее воззрениях. И все же в мадам Мерль не усматривалось непостоянства, свойственного трепещущему на ветру куску шелка; вся ее манера выражала спокойствие и уверенность, приходящие с большим жизненным опытом. Впрочем, обретя опыт, она вряд ли утратила энергию молодости, зато приобрела благожелательность и мягкость. Наверняка в подруге миссис Тушетт крылись неукротимые, хотя и умело сдерживаемые, душевные порывы… Сочетание самое идеальное, решила наша героиня.

Подобные мысли занимали Изабеллу, пока они втроем сидели за чаем, но вскоре церемонию прервал приезд медицинского светила из Лондона. Сэра Мэттью немедля проводили в гостиную, и миссис Тушетт увела его в библиотеку, намереваясь побеседовать в частном порядке. Изабелла и мадам Мерль расстались, условившись встретиться за ужином. Возможность проводить время в беседах с чрезвычайно интересной женщиной помогла нашей героине преодолеть печаль, охватившую ее в Гарденкорте.

Спустившись на первый этаж перед ужином, она нашла гостиную пустой, однако почти сразу появился Ральф. Тревога его по поводу отца значительно улеглась: сэр Мэттью сообщил об улучшении состояния старого банкира и сказал, что следующие несколько часов он может провести с обычной сиделкой. Таким образом, Ральф, его матушка и столичный доктор решили отужинать вместе. Вскорости все спустились в гостиную, немного припоздала лишь мадам Мерль.

До ее прихода Изабелла улучила минутку для разговора с устроившимся у камина Ральфом.

– Скажите на милость, кто все же такая мадам Мерль?

– Умнейшая женщина из всех, кого я знаю, не исключая вас.

– Мне она показалась весьма приятной.

– Даже и не сомневался.

– Поэтому вы ее и пригласили?

– Я никого не приглашал. Знать не знал, что она здесь, когда мы вернулись в Гарденкорт. Да никто ее и не звал. Мадам Мерль – старая подруга маменьки. Сразу после нашего с вами отъезда в город от нее пришло письмо: мол, приехала в Англию, нельзя ли у вас остановиться на несколько дней. Обычно она живет за границей, хотя в Англию наезжает нередко и времени проводит здесь немало. Проситься в гости в любой дом она может с полной уверенностью – ей везде рады, не только в Гарденкорте. Естественно, маменька не колебалась: мадам Мерль – единственный человек в мире, которым она восхищается. Разумеется, маменька весьма довольна сама собою, но ежели захотела бы на кого-то походить – так только на мадам Мерль. Вот было бы любопытно!

– Очаровательная дама, – подтвердила Изабелла. – И на фортепьяно играет прекрасно.

– Она все делает прекрасно. Женщина без изъянов.

Изабелла задержала взгляд на лице кузена:

– Мадам Мерль вам не нравится.

– Напротив: я когда-то был в нее влюблен.

– А она вас отвергла – потому вы ее и недолюбливаете.

– Вряд ли есть смысл это обсуждать, ведь месье Мерль тогда был еще жив.

– То есть он умер?

– С ее слов – да.

– Вы ей не верите?

– Почему же? Весьма вероятно; полагаю, месье Мерль и в самом деле скончался.

– Не совсем вас понимаю, – снова заглянула кузену в глаза Изабелла. – Вы на что-то намекаете, а на что именно – не соображу. Кем был месье Мерль?

– Супругом мадам.

– Вы положительно невыносимы! У нее есть дети?

– К счастью – нет.

– К счастью?

– Я имею в виду, что ее ребенку не повезло бы – мадам способна избаловать дитя до неприличия.

Изабелла уже приготовилась очередной раз упрекнуть Ральфа в совершенной несносности, однако беседу пре-рвало появление обсуждаемой ими леди. Вошла она в гостиную стремительно, шелестя шелками, и, на ходу застегивая браслет, сразу извинилась за опоздание. Одета мадам была в темно-синее атласное платье, открывающее верхнюю часть груди, прикрыть которую безуспешно пыталось необычное серебряное ожерелье. Ральф предложил ей руку с преувеличенной вежливостью бывшего любовника.

Впрочем, ежели дело и вправду обстояло таким образом, мысли Ральфа занимала не только мадам Мерль. Столичное светило провело ночь в Гарденкорте и наутро отбыло в Лондон, однако после консультации с личным доктором мистера Тушетта пообещало его сыну на следующий день вновь навестить пациента. Обещание свое сэр Мэттью исполнил и, вновь появившись в доме, уже не столь оптимистически оценил состояние больного. За сутки тому стало хуже: слабость значительно усилилась, и Ральфу, проводившему немало времени у постели отца, порою казалось, что конец близок. Местный доктор, человек весьма знающий, которому Ральф втайне доверял больше, нежели прославленному врачу, не отходил от мистера Тушетта, да и сэр Мэттью навещал его несколько раз. Большую часть времени старик пребывал в забытьи, много спал и почти не разговаривал.

Изабелле страшно хотелось хоть чем-то быть полезной, и ей дозволили дежурить в спальне больного в те часы, когда прочим его сиделкам (в числе коих едва ли не главную роль играла миссис Тушетт) требовалась передышка. Старик племянницу, видимо, не узнавал, заставляя опасаться, что скончается в ее присутствии. Мысль эта Изабеллу чрезвычайно тревожила, не давая возможности расслабиться. Однажды дядюшка очнулся и бросил в ее сторону вполне разумный взгляд; Изабелла тут же к нему подбежала, однако больной снова смежил веки и впал в бессознательное состояние. На следующий день он был в ясном уме уже дольше – правда, на сей раз при нем находился Ральф. К большому облегчению, отец заговорил, и сын его заверил, что, пожалуй, вскоре они уже попробуют сидеть в постели.

– Нет, мой мальчик, – вздохнул мистер Тушетт, – подобное мне не под силу, разве что вы похороните меня сидя, как делали наши предки, коли не ошибаюсь.

– Ах, папенька, не говорите так, – проворчал Ральф. – Вам становится лучше, не отрицайте.

– Воздержитесь от ложных надежд, тогда и отрицать будет нечего, – ответил старик. – Зачем тешить себя иллюзиями перед смертью, ежели до того мы не обманывались? Рано или поздно я уйду из жизни – а лучше умереть, когда ты болен, нежели пребывая в добром здравии. Я очень болен, сын мой, серьезнее, чем когда-либо. Надеюсь, вы не станете доказывать, что мне может стать еще хуже? Это было бы невыносимо. Не станете? Вот и хорошо.

Сделав данное глубокомысленное замечание, старик замолчал, однако следующий раз, когда сын дежурил у его постели, обратился к нему вновь. Сиделка ушла на ужин, и Ральф, сменив мать, присматривавшую за больным с обеда, остался в комнате один. Спальня освещалась лишь пылающим в камине огнем – последнее время мистер Тушетт сильно мерз, – и длинная гротескная тень молодого человека падала на потолок и на стену.

– Кто здесь? Вы, сын мой? – пробормотал старик.

– Да, это я, папенька.

– Вы один?

– Один, больше никого нет.

Мистер Тушетт погрузился в долгое молчание, а затем снова подал голос:

– Я хотел бы с вами поговорить.

– Не утомитесь ли вы?

– Ничего страшного. Мне предстоит долгий отдых. Побеседовать я собрался о вас.

Придвинувшись к постели, Ральф положил ладонь на руку отца.

– Почему бы вам не выбрать более занимательную тему?

– Я считаю вас человеком занимательным и незаурядным. Всегда надеялся, что вы сделаете в жизни нечто значительное.

– Ежели вы нас покинете, я буду тосковать – тут уж не до свершений.

– Как раз этого я и боюсь, потому и вызвал вас на разговор. Вам следует обрести новые интересы.

– Зачем, папенька? Мне и прежних довольно, куда больше?