Текст книги "Основания морали"

2. Субъективизм или объективизм

Теперь мы переходим к проблеме, которая с незапамятных времен служила источником недоразумений и споров в этике. Является ли ценность «субъективной» или «объективной»? Однако чаще вопрос формулировался иначе: является ли этика (или ее правила) «субъективной» или «объективной»?

Спор этот, как я полагаю, оказался столь продолжительным отчасти потому, что предлагавшиеся ответы были слишком простыми, а отчасти потому, что вопросы формулировались неправильно (или, что почти то же самое, использовалась неверная терминология).

Любой акт оценки в основе своей субъективен. На ценность, как на вкус и цвет, товарищей нет. Любой акт оценки подразумевает наличие оценивающего <субъекта> и выражает его отношение к оцениваемому объекту. Это отношение зависит от потребностей оценивающего <субъекта>, его желаний и предпочтений, а также от его суждения о том, в какой мере оцениваемый объект может (если вообще может) быть полезен для удовлетворения его желаний.

Объекты и действия могут цениться как средства, как подчиненные цели и как конечные цели. Согласно распространенному в этической литературе взгляду, действия и состояния сознания, которые ценятся «исключительно ради них самих», как конечные цели, обладают «неотъемлемой внутренней» ценностью. Этические мыслители часто используют этот термин, но для любого, кто знаком с экономической теорий, он проблематичен, поскольку применительно к объекту означает, что ценность заключена в самом объектен не является плодом сознания оценивающего или результатом отношения между оценивающим и объектом. Однако трудно подобрать удовлетворительную замену этому термину и по-другому выразить описываемое различение. Можно сказать, что объекты и действия, ценимые лишь как средства достижения целей, обладают только инструментальной или производной ценностью. Но многие вещи – верность слову, правдивость, свобода, справедливость, общественное сотрудничество – обладают и «инструментальной», и «внутренней» ценностью.

Различие между двумя этими типами ценности в этике аналогично различию, которое проводится в экономической теории между ценностью потребительских благ и ценностью средств производства, или капитальных благ. Ценность средств производства в конечном счете есть производное от ценности потребительских товаров, которые с их помощью изготовляются. Вместе с тем средства производства обладают такого же рода меновой ценностью, такого же рода рыночной ценностью, как и потребительские блага. Скажем, жилой дом или квартира – это потребительское благо: он желаем сам по себе, поскольку непосредственно удовлетворяет потребности и доставляет удовлетворение. Фабрика – это средство производства, и ее ценность поэтому производна: она ценится постольку, поскольку с ее помощью создается ценность потребительских товаров и тем самым она приносит денежный доход своему владельцу. Однако, несмотря на то что ценность жилища является непосредственной, «конечной» и «имманентной», а ценность фабрики – опосредованной, инструментальной и производной, фабрика, как и жилище, обладает рыночной ценностью и может быть продана за гораздо более высокую денежную цену. Иными словами, в сфере этики, как и в сфере экономики, конечная и «имманентная» ценность не обязательно является более высокой или более значительной ценностью, чем производная или инструментальная ценность. Кроме того, и в этической, и в экономической сфере многие вещи могут обладать обоими видами ценности <одновременно>⁶.

Вернемся теперь к проблеме субъективности и объективности в этике. Любой акт оценки, повторим еще раз, в основе своей субъективен. Но именно здесь и возникает главная трудность. Мои (субъективные) мнения, прикидки, оценки и намерения для вас объективны. А ваши мнения, прикидки, оценки и намерения объективны для меня. Это значит, что для меня они являются внешними факторами, с которыми я должен считаться (скажем, если хочу что-то вам продать или что-то у вас купить) точно так же, как вынужден считаться с любыми другими «объективными» факторами. А мои оценки – это «объективные» факторы, с которыми должны считаться вы, как считаетесь со всеми прочими объективными факторами.

И точно так же, как вы и я должны принимать во внимание оценки и позиции друг друга как объективную данность, каждый из нас должен считать объективной данностью оценки и позиции всех остальных людей, или «общества» в целом. На рынке цены формируются разнообразными оценками индивидов и представляют собой комбинированный результат этих оценок. В свою очередь, наши индивидуальные оценки сформированы «социально». А рыночная цена для каждого из нас является объективной данностью, с которой необходимо сообразовывать наши действия. Если цена дома, который вам очень хотелось бы иметь, составляет 25 тыс. долл., это и есть та жестко зафиксированная «объективная» данность, с которой вам придется иметь дело (несмотря на то, что рыночная цена складывается на основе субъективных оценок других людей). Вы сможете или захотите купить этот дом лишь при условии, что, во-первых, у вас есть нужная сумма или вы можете ее собрать и, во-вторых, цените (субъективно) дом выше, чем цените 25 тыс. долл.

Когда домохозяйка заходит в супермаркет за покупками, перед ней предстает огромное количество «объективных» (для нее) цен на разные продукты разных сортов и разных производителей, и уже на основании собственных субъективных оценок она должна решать, что покупать, а что нет. Но ее субъективные вчерашние решения (выразившиеся в объективных действиях) приняли участие в формировании сегодняшних объективных цен, а ее сегодняшние субъективные решения примут участие в формировании завтрашних объективных цен.

Пока мы иллюстрировали нашу мысль исключительно примерами экономического свойства. Но что верно относительно рыночных цен и экономических ценностей, в принципе верно (хотя проявляется не столь наглядным образом) относительно эстетических, культурных и нравственных ценностей. В каждом аспекте своей индивидуальной жизни, мысли и деятельности человек сталкивается с бесконечно сложным комплексом общественных ценностей. Эти ценности, естественно, восходят к оценкам других людей, но взаимные отношения и причинно-следственные связи здесь сложны. Точно так же, как в экономической сфере бесконечно разнообразные оценки других людей не приводят к появлению бесконечного множества рыночных цен, но, в определенное время и в определенном месте, имеют своим результатом только одну рыночную цену на товар определенного свойства, цену, которая является комбинированным итогом индивидуальных оценок, так и в сферах политики, эстетики, культуры и морали мы тоже имеем дело с такими комбинированными оценками. На первый взгляд, эти оценки живут и существуют сами по себе, отдельно от оценок любого индивидуума. Поэтому мы говорим (и считаем себя вправе это делать) как о чем-то общепризнанном, например о величии Бетховена, Микеланджело и Шекспира, о настроении в обществе, об общественном мнении, о моральной традиции или существующем моральном кодексе.

И подобные оценки значат больше, чем «среднестатистическое» мнение или оценка, а порой заметно от него отличаются. Ведь каждый из нас растет в мире таких общественных оценок, растет в сфере действия общественного нравственного кодекса, который, как и язык, существовал раньше, чем появился любой из ныне живущих индивидуумов, и, судя по всему, в гораздо большей мере определил их сознание и мнения, чем был определен ими.

Таким образом, ценность, изначально индивидуальная и субъективная, становится общественной и в этом смысле объективной. Это в равной мере относится и к экономическим, и к моральным ценностям. Например, теплотворная способность угля придает ему «объективную» ценность на рынке. Правила этики, естественно, столь же объективны в том смысле, что признавать и соблюдать их должны все. Невозможно представить этику только для одного человека, которая не является в то же время этикой для других. Правила этики требуют всеобщего признания и соблюдения. Если этого нет, неизбежны полный этический хаос, этическая анархия и неразбериха. Поэтому моральные ценности субъективны в одном аспекте и объективны в другом.

3. Общественный ум

Во всем этом нет ничего необъяснимого и таинственного. Все ментальные процессы происходят в умах индивидуумов. Нет никакой общественной «сверхдуши», которая существует вне индивидуальных душ. Нет никакого социального «сознания», которое находится вне и выше сознания индивидуумов. Однако общественные моральные ценности представляют собой продукт взаимодействия многих умов, включая умы нашихдавно ушедших предков. Человек рождается в мире, где уже существует Моральный закон, стоящий выше индивидуума и требующий от него жертвовать многими влечениями и сиюминутными желаниями. Иными словами, существует сфера Общественной Объективности, которую следует ставить выше стремлений и намерений индивидуума.

«Общественный ум» получает исчерпывающее объяснение тогда, когда полностью принимаются во внимание все индивидуумы (как существовавшие в прошлом, так и ныне существующие). Но его невозможно объяснить, если индивидуумов рассматривать по отдельности. Ни один индивидуум не может фигурировать как полноценная величина до тех пор, пока не проанализированы его отношения с остальным обществом. Индивидуумы существуют в рамках общества, но само общество есть нечто большее, чем арифметическая сумма индивидуумов. Общество включает в себя их взаимные отношения и взаимодействие. Умы людей функционируют совместно, как кооперативное единство. Нравственность есть продукт общества, основанного на сотрудничестве, продукт взаимодействия множества умов.

Как это работает в экономической, равно как и в моральной сфере, блестяще разъяснил покойный Бенджамин Андерсон:

«Экономическая ценность не является внутренним свойством товаров, вообще никак не зависящим от человеческого сознания. Но она является фактом, в значительной мере не зависящим от сознания любого отдельно взятого человека. Для такого человека на рынке экономическая ценность товара является фактом столь же внешним, столь же объективным, столь же трудным для понимания и воздействия, как вес объекта или закон, запрещающий убийство. У каждого товара есть индивидуальная ценность, или предельная полезность; с точки зрения отдельно взятого человека они могут быть разными по величине и качеству. Но помимо и выше этих индивидуальных оценок существует еще и общественная ценность каждого товара; первые частично на нее влияют, но она влияет на них гораздо больше, чем они на нее. Общественная ценность – это продукт сложной социальной психологии, которая включает в себя и индивидуальные ценности, и еще очень многое сверх того.

С нашей точки зрения, правовые, моральные и экономические ценности относятся к одному общему классу как виды одного рода, рода общественной ценности… Они суть общественные силы, руководящие человеческими действиями в общей общественной схеме.

Будет, наверное, небесполезно выделить хотя бы самым общим образом отличительные свойства, присущие каждому виду этих ценностей. Правовые ценности – это общественные ценности, действенность которых обеспечивается, если необходимо, посредством организованного физического принуждения со стороны группы лиц или государства. Моральные ценности – это общественные ценности, которые группа людей вводит и сохраняет посредством общественного неодобрения и порицания или одобрения и похвалы. Экономические ценности – это ценности, которые группа вводит и поддерживает в условиях системы свободного предпринимательства с помощью механизма прибыли и убытка, обогащения или банкротства»⁷.

В приведенном тексте серьезные сомнения вызывает у меня лишь одно утверждение – что общественная ценность влияет на индивидуальные ценности больше, чем они на нее. Но я безусловно согласен с тем, что общественная ценность есть нечто большее, чем некое среднее арифметическое индивидуальных ценностей, нечто большее, чем их сложение. Здесь мы имеем дело с двусторонним взаимодействием, с двусторонними причинно-следственными отношениями.

Надеюсь, читатель извинит меня, если я еще раз подчеркну многогранность и сложность отношений между «индивидуумом» и «обществом». Общество – не просто совокупность индивидуумов. Существующие в обществе взаимоотношения делают человека совсем не таким, каким он был бы в полной изоляции. Латунь – не просто медь и цинк, а нечто третье. Вода – не просто водород и кислород, а нечто совершенно отличное от того и другого. Мы вряд ли сможем вообразить, чем был бы индивидуум, если бы он с самого рождения жил в полной изоляции (при допущении, что он вообще сумел выжить). Если бы у нас не было понятия о водороде и кислороде в их чистом состоянии, мы безусловно не смогли бы представить их природу на основе созерцания воды. Мы можем надеяться на решение многих общественных проблем, если перестанем рассматривать их только в «индивидуалистическом» или только в «коллективистском» аспекте и будем рассматривать оба аспекта попеременно.

Сложное двустороннее взаимодействие индивидуума и общества нагляднее всего предстает на примере языка. Язык – общественный продукт. Он не был ниспослан человеку свыше и не появился внезапно в Вавилонской башне. Все его слова, его структура и система смыслов созданы индивидуумами, – правда, представителями нынешнего поколения в наименьшей степени. Каждый из ныне живущих рос в языковой среде, которая уже существовала и функционировала. Этот язык сформировал представления и ценности каждого индивидуума. Не будь языка, индивидуум вряд ли мог бы думать и рассуждать. Мы мыслим словами и предложениями – унаследованными, социально заданными словами и синтаксическими структурами. Мы совершенствуем и развиваем наше мышление с помощью обмена словами, мы выслушиваем слова и предложения, высказываем слова и предложения, читаем слова и предложения друг друга. Язык не просто позволяет нам мыслить так, как мы мыслим; понятия, заключенные в словах и предложениях, побуждают и фактически даже заставляют нас мыслить вполне определенным образом. Индивидуум почти полностью зависит от языка.

Вместе с тем сам язык в конечном счете является продуктом взаимодействия и «слияния» индивидуальных умов. Будет безусловно верно сказать, что на любого индивидуума язык повлиял больше, чем этот индивидуум на язык. Вероятно, можно даже сказать, что язык повлиял на ныне живущее поколение больше, чем оно повлияло на язык. Но ошибочно утверждать, что язык повлиял на всех живших и живущих индивидуумов больше, чем они повлияли на него: ведь они и создавали этот язык.

То же самое в полной мере относится к моральным традициям и моральным ценностям. Моральная традиция, в которой мы воспитаны, оказывает столь мощное влияние, что многие воспринимают ее как нечто «объективное». И для любого отдельно взятого человека она действительно является объективной, – сколь бы субъективной она ни была в том смысле, что изначально возникала и формировалась в процессе взаимодействия индивидуальных умов. По отношению к индивидууму моральные суждения обладают обязывающей силой. Все моральные правила объективны не только потому, что они требуют определенных реальных действий, но и потому, что требуют безусловного повиновения от всех.

4. Сугубо индивидуальное и общее

Таким образом, в противостоянии субъективистской и объективистской перспектив на каждой стороне есть доля истины и доля заблуждения. Субъективисты правы, когда утверждают, что все моральные суждения в определенном смысле субъективны. Но они неправы, когда идут еще дальше и заявляют, например, что такие суждения «исключительно» субъективны. Ведь есть большая разница между субъективным суждением, каким всякое суждение является по определению, и суждением единичным или солипсистским, не выходящим за пределы сознания отдельно взятого индивидуума. Такое суждение может быть просто мимолетной галлюцинацией неуравновешенного ума. Но субъективное суждение может быть общественно совместным; оно может быть суждением, которое в слегка варьирующейся форме разделяется большинством общества, или даже суждением, которое пользуется практически всеобщим признанием.

Объективисты, со своей стороны, правы, когда указывают, что все человеческие действия имеют объективные последствия. Но они неправы, когда утверждают, что эти последствия объективно «хороши» или «плохи». Хорошими или плохими они становятся только в чьем-либо представлении.

Спор между объективистами и субъективистами может принимать иную форму. Есть «объективисты», которые, подобно Канту, рассматривают нравственность как сферу категорической обязательности, не зависящей от человеческой воли, не зависящей от последствий, диктуемых самой природой вещей. И есть такие «субъективисты», для которых нравственность есть лишь произвольное мнение, эмоция или согласие отдельно взятого человека, не обладающие ни обязательностью, ни вескостью ни для кого другого. По существу, выше мы уже рассмотрели обе эти позиции и показали, что они не выдерживают критики.

Подведем итог. Моральные ценности индивидуума по определению субъективны, – каким бы путем он к ним ни пришел. Моральные ценности других людей для него – по определению объективная данность, с которой он так или иначе должен считаться. Кроме того, существует совокупность социальных моральных ценностей, т. е. моральных ценностей, которые принимаются и разделяются большинством членов общества (и существовали до ныне живущего поколения). Для каждого члена общества эти ценности – объективная данность, оказывающая огромное влияние на его мысли и поведение; каждый член общества, в свою очередь, может использовать эти ценности, чтобы влиять на мысли и поведение других членов этого обществах Наконец, моральные правила требуют реального повиновения от всех.

Недоразумения в этом вопросе проистекают главным образом из неадекватности традиционных понятий и терминологии. Моралисты и ученые привыкли считать, что если нечто не является объективным, оно должно быть субъективным, и наоборот. Но не будет ли это утверждение столь же некорректным, как умозаключение «если сейчас не день, значит, сейчас ночь» или «если это не черное, значит, это белое»? И если между днем и ночью есть промежуточная фаза (которую нельзя, оставаясь в рамках здравого смысла, считать одновременно и днем, и ночью), а между черным и белым – бесчисленное количество переходных оттенков цвета, то почему не может быть такой промежуточной зоны или даже третьей категории между объективным и субъективным?

Бихевиористы и логические позитивисты принижают или вообще отрицают субъективное как таковое, стремятся свести все к объективному, – либо, по меньшей мере, считают пустой тратой времени заниматься чем-либо, кроме объективного. С другой стороны, идеалистическая философия Беркли и ему подобных полностью абсорбирует объективное в субъективное. Даже современные ученые считают, что «объективное» можно познать (или дедуцировать) только с учетом субъективного фактора. И даже крупнейшие современные авторитеты по вопросам научной методологии определяют «верификацию» или «фальсификацию» с помощью лабораторного эксперимента как «интерсубъективную» верификацию⁸.

5. Многогранная природа ценности

Трудности, с которыми, мы, по видимости, столкнулись, проистекают, по моему мнению, из некорректных посылок. Почти вся философская традиция до сих пор исходила из того, что не являющееся «объективным» должно быть «субъективным», и наоборот, что этими категориями исчерпываются все возможные варианты и, наконец, что эти категории взаимоисключающие.

Но должны ли ценности непременно быть либо «объективными», либо «субъективными»? Иными словами, должна ли ценность находиться «в объекте» или «в субъекте»? Стивен Тулмин верно подметил, что подобная формулировка подразумевает чисто фигуральное употребление предлога «в», и мы имеем дело всего лишь с «пространственной метафорой», которая имеет право на существование, но не должна пониматься «слишком буквально»⁹.

Однако есть третья возможность – связывать ценность с отношением между «объектом» и «субъектом». Этой позиции придерживаются не только такие теоретики этики, как Р. Б. Перри¹⁰, но и современные экономисты. Последние традиционно подразделяют ценность на «потребительную» и «меновую». Австрийская школа отличает «субъективно‑потребительную ценность от«объективно‑меновой ценности. Хотя это различие как показал Бём‑Баверк¹¹, сохраняется не во всех случаях, экономическая ценность выражает отношение между определенными объективными свойствами продукта и человеческими потребностями. Уголь и яблоки имеют «субъективную» ценность потому, что углю объективно присуща теплотворная способность, а яблокам – съедобность и питательность.

Иными словами, ценности выражают разного рода соотносимость; поэтому в зависимости от точки зрения, с которой ценности рассматриваются, они могут быть объективными и субъективными, индивидуальными и общественными. Моральные ценности субъективны с одной точки зрения и объективны с другой. Этика имеет значение для всех людей и всех народов без исключения, – хотя бы по той причине, что, по словам Юма, «только одно может сохранить в неприкосновенности принципы морали… а именно безусловная необходимость данных принципов для существования общества»¹².

Однако читатель должен иметь в виду, что когда мы называем ценность «объективной», мы используем этот предикат в особом смысле. Мы подразумеваем, что оценка не является исключительным достоянием одного единственного человека и может разделяться другими, практически даже всем обществом. Но «объективная» ценность в этом смысле не является физическим свойством. На самом деле ценность – это вообще не свойство объекта. «Хорошее» и «плохое» – тоже не свойства объектов или действий. Это предикаты, выражающие отношение к ним. Они выражают оценки таким же образом, как слова «ценное» и «лишенное ценности». Они выражают отношение между оценивающим и оцениваемым. Если оценивающая инстанция – отдельно взятый человек, они выражают «субъективную» ценность. Если же подразумевается общество в целом – «объективную» ценность. Молчаливое допущение, что «хорошее» есть свойство вещи, а «правильное» есть свойство действия, т. е. непонимание того, что эти слова просто выражают оценку, – главная ошибка Дж. Мура и раннего Бертрана Рассела. Исследователям этики понадобилось полвека, чтобы нащупать выход из этого заблуждения.