Текст книги "Годы в Белом доме. Том 1"

Я видел свою роль как человека, оказывающего помощь принявшей меня стране, в залечивании своих ран, сохранении своей веры и, таким образом, в предоставлении ей возможности вновь посвятить себя великим задачам строительства, которые ждали ее впереди.

Мое знакомство с трясиной

Мое собственное знакомство с Вьетнамом было неуловимо постепенным и отрезвляющим. В нем можно было видеть параллели упрощенных подходов, приведших наше правительство к авантюре, окончательные издержки которой, как оказалось, вышли далеко за пределы любой намечаемой цели. Я тоже разделял со всеми постепенное общее разочарование.

В начале 1960-х я не обращал большого внимания на Вьетнам. Моей специализацией были Европа, стратегия и контроль над вооружениями, я, насколько мог судить, разделял общепризнанное мнение о том, что война стала попыткой Северного Вьетнама завоевать Южный Вьетнам при помощи военной силы. И я продолжаю верить в это. В начале 60-х годов прошлого столетия мне не приходила в голову вероятность направления американских боевых подразделений. Как указано в Главе VI, администрация Джонсона считала Пекин вдохновителем вьетнамской агрессии. Администрация Кеннеди, которая направила первые 16 тысяч американских военных советников во Вьетнам, тоже была в шоке от феномена партизанской войны, хотя она предпочитала считать причиной всего этого речь Никиты Сергеевича Хрущева в январе 1961 года, одобрившего «войны за национальное освобождение».

Когда администрация Кеннеди отправила те 16 тысяч советников во Вьетнам, я, помнится, спросил Уолта Ростоу, который тогда возглавлял управление планирования государственного департамента, что заставило его полагать, что мы добьемся успеха с таким числом, когда французам не удалось добиться успеха с несколькими сотнями тысяч. Ростоу отделался от меня краткой фразой, как потревоженные чиновники относятся к любителям, которые должны заниматься своими делами и не лезть в чужие дела. Французы, как объяснял он, как будто обучал алфавиту неграмотного, не поняли сути партизанской войны. Им недоставало мобильности американских войск. Я не стал вдаваться в детали вопроса, поскольку мой интерес к Вьетнаму в те дни носил сугубо поверхностный характер.

И только в ноябре 1963 года я стал сильно выступать против политики правительства, и тогда это было дело, получившее широкую поддержку. Я был в смятении от прямой роли, которую Соединенные Штаты со всей очевидностью сыграли в свержении южновьетнамского президента Нго Динь Зьема, что привело к его убийству. Это недомыслие обрекло нас на путь, который мы не могли предвидеть, подорвав при этом политическую основу для него. Во время последовавшей чистки страна оказалась лишенной почти всей гражданской администрации. Для нас оказаться замешанными в свержении дружественного нам правительства было равнозначно утрате доверия со стороны других союзников в Юго-Восточной Азии. Я поставил под сомнение утверждения, заведшие нас в такую авантюру. Нго Динь Зьема следовало свергнуть, как утверждали его противники, включая большинство пресс-корпуса в Сайгоне, потому что война против коммунистов никогда не будет вестись с необходимой энергией или народной поддержкой, пока Нго Динь Зьем остается у власти. Его брата обвинили в попытке найти компромисс с коммунистами – именно то, что произошло семь лет спустя и стало прописной истиной тех же самых критиков, хотевших свергнуть преемника Нго Динь Зьема Нгуен Ван Тхиеу за отказ от компромисса. Но поскольку война затронула вопрос легитимности некоммунистического правительства в Южном Вьетнаме, свержение этого правительства стало необычным способом добиться в ней победы. Предполагаемые военные достижения не могли перевесить утрату политического авторитета. А мы становились намного более связанными в моральном плане с правительством, которое мы поставили у власти. Мы сегодня знаем, что Ханой пришел к аналогичному заключению. Активно поддерживая партизанские боевые действия, он не связывал свои регулярные войска вплоть до свержения Нго Динь Зьема. Я как раз писал статью именно в этом ключе, предсказывая значительное ухудшение ситуации во Вьетнаме, когда президент Кеннеди был убит. Я решил, что будет неприлично продолжать эту работу.

В 1964 году я порекомендовал губернатору Рокфеллеру уделить больше внимания теме Вьетнама в его кампании на первичных выборах. Ни у него, ни у меня не было четко выраженного мнения относительно подходящей стратегии, и ни он, и ни я даже не представляли себе отправку американских боевых подразделений. К 1965 году, однако, я был в числе молчаливого большинства, соглашавшегося с обязательством администрации Джонсона относительно боевых подразделений для оказания сопротивления теперь уже прямому участию Ханоя.

Я перестал быть простым наблюдателем в начале августа 1965 года, когда Генри Кэбот Лодж, один мой старый приятель, тогда работавший послом в Сайгоне, попросил меня посетить Вьетнам как его консультант. Я совершил поездку по Вьетнаму в первый раз в течение двух недель в октябре и ноябре 1965 года, а потом снова примерно дней десять в июле 1966 года и в третий раз в течение нескольких дней в октябре 1966 года – последняя поездка была по просьбе Аверелла Гарримана. Лодж дал мне полную свободу действий для того, чтобы разобраться в любом вопросе по моему выбору; он предоставил все возможности посольства в мое распоряжение.

Вскоре я понял, что мы втянулись в войну, которую не только не знали, как выиграть, но и как вообще завершить. Так называемые схроны, убежища противника в Лаосе и Камбодже, не давали возможности добиться классических целей войны – уничтожения военной мощи противника. В Северном Вьетнаме мы участвовали в кампании бомбардировок, настолько мощной, что это вызвало мобилизацию мирового общественного мнения против нас, хотя и слишком половинчатой и поэтапной, чтобы она могла принять решительный характер. Таким образом, наш противник был в положении, позволявшем контролировать ход военных операций и уровень потерь, как его собственных, так и наших. А уровень американских потерь должен был стать основным элементом для формирования американского общественного мнения.

Я убедился в том, что в гражданской войне военные «победы» не будут иметь никакого значения до тех пор, пока они не дадут такой политической реальности, которая сможет выдержать наш окончательный уход. Переговоры станут возможными только тогда, когда Ханой поймет, что сталкивается с постоянной утратой своего политического влияния над местным населением, чем больше длится война. Это было необычайно трудной задачей. Северные вьетнамцы и вьетконговцы, ведущие бои на знакомой им территории, нуждались только в том, чтобы настойчиво продолжать сохранять силы, достаточно крепкие для оказания влияния на население после того, как Соединенные Штаты устанут от войны. Стоявший перед нами вызов был гораздо сложнее. Нам необходимо было вести войну и одновременно укреплять южных вьетнамцев, чтобы они могли выжить без нас, – другими словами, стать теми, без кого можно спокойно обойтись. Главным принципом партизанской войны является принцип, что партизан побеждает, если не проигрывает. Регулярная армия терпит поражение до тех пор, пока не победит. Мы вели регулярную войну против неуловимого противника. Наш противник вел политическую войну с местным населением. С самого начала я сомневался в том, что наши политики уловили и усвоили это. По пути во Вьетнам в октябре 1965 года я остановился в штаб-квартире Тихоокеанского командования на Гавайях. После моего первого неофициального знакомства с ситуацией во Вьетнаме я записал в своем дневнике следующее:

«Я поражен тем фактом, что никто фактически так и не смог мне объяснить, как, по самым благоприятным предположениям, собираются закончить войну во Вьетнаме. …Я не думаю, что мы даже начали решать основную проблему, которая является чисто психологической. Мне представляется, что вьетконговцы и северные вьетнамцы, должно быть, говорят сами себе, что даже несмотря на то, что их надежды на победу в этом году разочаровывают (в результате американского вмешательства), есть возможность и даже вероятность того, что, если они протянут войну на достаточно долгий срок, они истощат наши силы. Как можно убедить народ в том, что кто-то собирается оставаться неопределенное время за десять с лишним тысяч километров против противников, воюющих в своей собственной стране? …Если мы потерпим неудачу в нашей тихоокеанской операции, это произойдет не в результате провалов в технической области, а в результате трудности в синхронизации политических и военных целей в ситуации, для которой этот чрезвычайно сложный и громоздкий военный механизм не предназначен».

Мне казалось, что регулярные северовьетнамские воинские подразделения, которые были главным объектом наших военных операций, играли роль плаща матадора: они побуждают наши войска ринуться в политически малозначимые районы, в то время как инфраструктура Вьетконга подрывала южновьетнамское правительство в густонаселенной сельской местности. После посещения вьетнамской глубинки 21 октября 1965 года я записал в своем дневнике:

«Вполне очевидно, что здесь идут две отдельные войны: 1) отражаемая в армейской статистике по поводу безопасности воинских подразделений и 2) оказывающая воздействие на местное население. Два критерия не совпадают друг с другом. Для армии дорога открыта, когда она передвигается по ней колонной. Для сельчанина дорога открыта, когда он может передвигаться по ней без оплаты каких-то налогов. Для армии деревня безопасна, когда в ней могут разместиться войска. Для населения деревня безопасна, когда оно имеет защиту не только от атак, организованных подразделениями Вьетконга, но также и от терроризма со стороны Вьетконга».

При отсутствии критериев успеха в анализе стал преобладать самообман. Когда я посетил провинцию Виньлонг в октябре 1965 года, то спросил губернатора провинции, на какой территории провинции в процентном отношении наведен порядок, и он мне с гордостью ответил, что на 80 процентах. Когда я посетил Вьетнам во второй раз в июле 1966 года, то задался целью посетить ту самую провинцию, чтобы оценить перемены. В Виньлонге тот же самый глава провинции сказал мне, что был сделан огромный прогресс со времени моего предыдущего визита. А когда я спросил, в какой части провинции наведен порядок теперь, он мне с гордостью ответил, что на 70 процентах!

Я подытожил мои взгляды от первого визита в письме Генри Кэботу Лоджу, датированном 3 декабря 1965 года:

«Омрачает все социальная или, может быть, даже философская проблема: у вьетнамцев сильно чувство принадлежности к самобытному народу, но слабое чувство принадлежности к государству. Нашей самой большой проблемой является выяснить, как может быть построена государственность, когда общество раздирают внутренние расколы, и в разгар гражданской войны. Все новые страны имеют проблему обретения политического согласия; ни одной из них не приходилось сталкиваться с таким все подавляющим давлением, как Вьетнаму».

18 августа 1966 года, после моей второй поездки во Вьетнам, я написал еще одно письмо Лоджу: «Искренность вынуждает меня сказать, что я не обнаружил каких-либо существенных перемен в провинциях…» Попытки американских официальных лиц оценивать безопасность в сельской местности была попыткой количественно измерять неизмеримые вещи. Возможно, в силу неопытности наших советников в провинциях (срок службы которых был таким коротким, что к тому времени, когда они начинали понимать свою работу, им приходилось ее покидать) нашему усилию недоставало политической перспективы. Например, некоторые районы числились как районы, в которых был наведен порядок, вероятно, таковыми и были по той причине, что Вьетконг полагал удобным, чтобы сельское хозяйство оставалось ненарушенным как источник поставок для самих себя, потому что они регулярно собирали налоги. Я добавил некоторые рекомендации: посольству следует попытаться найти более точные оценки положения в области безопасности, местное правительство следует укрепить, должны быть твердо расставлены приоритеты. Кроме того, нам также была нужна стратегия переговоров, о своей готовности к проведению которых правительство заявляет постоянно. Поскольку переговоры стали бы началом, а не концом наших трудностей.

У меня также был некоторый ограниченный опыт дел с северными вьетнамцами.

В период между июлем и октябрем 1967 года по просьбе администрации Джонсона я выступал в качестве посредника в попытках начать переговоры. Я передавал послания через двух французских творческих работников, с которыми я был знаком, один из которых подружился с Хо Ши Мином в 40-е годы прошлого столетия, предложив ему кров в своем доме, когда Хо был в Париже на переговорах с французами. Меня уполномочили порекомендовать моим друзьям посетить Ханой и там предложить компромиссные условия для прекращения американских бомбардировок в качестве первого шага к переговорам. Они отправились и встретились с Хо Ши Мином. В течение нескольких месяцев я с разными перерывами ездил в Париж передавать или получать послания от северных вьетнамцев. В итоге эта попытка закончилась провалом, хотя это был шаг в направлении соглашения, которое привело к прекращению бомбардировок и началу мирных переговоров год спустя.

После того как эти переговоры наконец-то начались, в конце 1968 года я опубликовал мои оценки в статье в журнале «Форин афферс»[83]83
  Киссинджер Г. Вьетнамские переговоры, «Форин афферс», т. 47, № 2 (январь 1969 года). С. 211–234.


[Закрыть]. Она была написана до моего назначения советником по безопасности, а опубликована уже после назначения. Я изложил основные свои выводы:

• что наша военная стратегия не в состоянии привести к победе;

• что наши военные операции должны быть нацелены на четко определенные переговорные цели;

• что южновьетнамское правительство сможет выжить, только если оно выработает политическую программу, вокруг которой смогли бы объединиться некоммунистические южные вьетнамцы;

• что Соединенные Штаты должны передать больше ответственности за ведение войны южным вьетнамцам и

• что, если на переговорах «Ханой окажется не склонным идти на компромиссы, и война будет продолжена, то нам следует стремиться добиться как можно больше наших целей в одностороннем порядке»;

• что на наших переговорах мы должны сосредоточиться на таких военных вопросах, как прекращение огня, оставив вопрос распределения политической власти на усмотрение вьетнамских сторон.

В какой-то мере я согласился с критиками с обеих сторон политического спектра. Администрация Джонсона своим способом ведения войны отказалась от каких бы то ни было шансов, которые существовали в деле достижения военной победы. Она установила потолок в численности наших войск и приняла прекращение бомбардировок. Почетный исход зависел от нашей способности создать политические стимулы для того, чтобы Ханой пошел на компромисс, – что было бы невозможно, если бы мы не смогли превратить нашу военную позицию на суше в долговременную политическую структуру. Наша переговорная позиция должна была заручиться прочной общественной поддержкой на родине, с тем чтобы дать ясно понять Ханою, что он не получит ничего, заманивая нас в сети затянувшихся переговоров. Сложить этот пазл вместе, одновременно выходя из войны, станет задачей любой новой администрации.

Но в связи с тем, что к январю 1969 года я почувствовал глубокое беспокойство из-за войны, я разошелся со многими критиками по ряду аспектов. Я не был за безоговорочный уход. К 1969 году американские войска, насчитывавшие более полумиллиона человек, 70-тысячная армия союзника и 31 тысяча тех, кто погиб там, уже решили вопрос важности окончательного итога для нас и тех, кто зависел от нас. Я не был также заодно и со многими критиками войны, которые действовали так, будто мир зависел, прежде всего, от нашей доброй воли. Неуступчивые люди в Ханое, проведшие всю свою жизнь в борьбе, не рассматривали компромисс как моральную категорию. Движимые эпической сагой вьетнамской истории – истории войн против китайцев, французов, японцев, а теперь нас – они проявляли несомненный героизм, мечтая о победе; они пошли бы на компромисс только сугубо из расчета и необходимости. Достигнутый в результате переговоров мир стал бы итогом учета рисков для обеих сторон, а не результатом вспышки чувств и эмоций. Такое суждение навсегда отделило бы меня от многих участников протестного движения – даже когда я соглашался с их анализом того, что война истощает наши национальные силы и должна быть прекращена.

С чем мы столкнулись

Сомнительным достижением немалого числа наших критиков, включая многих из администраций, которые сами были инициаторами нашего участия во Вьетнаме, является акцент во вьетнамских дебатах на действиях администрации Никсона, как будто именно Никсон втянул нас во Вьетнам. Следует помнить, что 20 января 1969 года, когда Никсон пришел к власти, более половины миллиона американских войск уже были во Вьетнаме. На самом деле, их число продолжало расти, приближаясь к потолку в 549 с половиной тысяч человек, который был установлен предыдущей администрацией в апреле 1968 года. (Фактически пик количества войск составил 543 000 в апреле 1969 года.) Цена нашей вьетнамской попытки составила 30 млрд долларов в 1969 финансовом году[84]84
  Из этих сумм 24 млрд долл. составляли «дополнительные расходы» на войну, то есть, исключая расходы, которые так или иначе были бы потрачены на содержание наших войск, даже если бы войны не было вообще.


[Закрыть]. Американские потери составляли в среднем 200 человек убитыми в боевых действиях в неделю во время второй половины 1968 года; всего 14 592 американца погибло в боях в 1968 году. На 20 января общее число американцев, погибших в боевых действиях во Вьетнаме с 1961 года, превысило 31 000 человек. Потери южных вьетнамцев приблизились к 90 тысячам человек.

Боевые действия, как казалось, зашли в тупик. Мы одержали решительную победу в наступлении во время праздника Тет в 1968 году, но его шоковое воздействие на поддержку со стороны американской общественности войны привело к прекращению бомбардировок и многократно усилило давление в пользу нашего ухода. Регулярные войска нашего южновьетнамского союзника составляли 826 тысяч человек, значительно увеличившись, по сравнению с их числом в предыдущем году (743 тысячи человек). Они были лучше экипированы. Но их задача была очень не простой: охранять бездорожную границу длиной около одной тысячи километров и одновременно обеспечивать безопасность населения. И хотя кадры Вьетконга были уничтожены во время Тетского наступления, войска регулярной северовьетнамской армии заняли их места. Почти все боевые действия отныне велись подразделениями основных сил северных вьетнамцев – вопреки мифологии о «народной войне».

Южный Вьетнам казался более стабильным в политическом плане, чем когда-либо в предыдущие четыре года. Нгуен Ван Тхиеу, северянин по месту рождения, был избран президентом в 1967 году. Он включил в свое правительство больше южан и уважаемых националистов, таких, как премьер Чан Ван Хыонг. И все же наше посольство в Сайгоне оценивало, что коммунистическая инфраструктура продолжала существовать в 80 процентах сельских поселений. 65 процентов общего населения и 81 процент сельского населения, по некоторым оценкам, были подвержены коммунистическому влиянию, хотя бы только для того, чтобы выплачивать налоги на выращиваемый рис и производимую продукцию. Другими словами, ситуация в сельской местности значительно не изменилась, по сравнению с моим последним визитом в октябре 1966 года.

Стратегия противника заключалась в том, чтобы создать максимальное чувство отсутствия безопасности без стремления удерживать какую-то территорию, которая могла бы стать мишенью для американских атак и, таким образом, вести к решающим сражениям. Вместо этого северные вьетнамцы устраивали спорадические нападения во всех районах Южного Вьетнама. Подразделения главных сил нападали на американские войска и наносили потери; партизанские операции были предназначены нарушать мир и спокойствие. На протяжении всего времени прилагались усилия для укрепления коммунистической политической инфраструктуры в целях конечного захвата власти.

Во второй половине 1968 года генерал Крейтон Уильям («Эйб») Абрамс сменил генерала Уильяма Чайлдса Уэстморленда на посту командующего войсками США во Вьетнаме. Абрамс был танковым командиром под командованием Джорджа С. Паттона и руководил батальоном, который освободил город Бастонь в битве за Балж. Абрамс поменял американскую стратегию. Он отказался от крупномасштабных наступательных операций против коммунистических основных войск и сосредоточил внимание на защите населения. Американские войска были размещены для целей эшелонированной обороны вокруг крупных городов. Абрамс передислоцировал две американские дивизии из северной части страны в наиболее населенную южную часть. В этом была одна военная польза от прекращения бомбардировок, приказ о котором президент Джонсон отдал 1 ноября 1968 года, поскольку северные вьетнамцы тогда соглашались не нарушать демилитаризованную зону (ДМЗ) и не совершать неизбирательные атаки на крупные города.

Прекращение бомбардировок произошло в основном по двум причинам. Противники войны сосредоточили свою критику на бомбардировках частично из-за их стоимости, частично из-за возможности Соединенных Штатов прекратить их в одностороннем порядке (в отличие от других видов боевых действий), а частично из-за того, что Ханой умело предложил, что окончание бомбардировок привело бы к ускорению переговоров, а переговоры привели бы к скорейшему урегулированию. 31 марта 1968 года президент Джонсон объявил о своем выходе из президентской гонки и прекращении бомбардировок севернее 20-й параллели. Переговоры начались в Париже между Соединенными Штатами и Демократической Республикой Вьетнам[85]85
  Демократическая Республика Вьетнам (сокращенно ДРВ) было официальным наименованием Северного Вьетнама.


[Закрыть], но они были посвящены процедурным вопросам, связанным с тем, как начинать переговоры. 1 ноября президент Джонсон согласился с полным прекращением бомбардировок, хотя бомбардировки северовьетнамского коридора поставок через Лаос (так называемая «тропа Хо Ши Мина») и разведывательные полеты продолжались. Было достигнуто «понимание» о том, что будут прекращены «неизбирательные нападения на крупные города» (такие, как Сайгон, Дананг и Хюэ), обстрелы артиллерией, ракетами или минометами из, через или в пределах ДМЗ, а также концентрация или передвижения войск вблизи ДМЗ «таким образом, что это угрожало бы другой стороне». Ханой никогда открыто не соглашался с этими условиями, но можно сказать, «согласился молчаливо», будучи поддержанным заверением от советского премьер-министра А. Н. Косыгина в адрес президента Джонсона в письме от 28 октября 1968 года о том, что «сомнения относительно позиции вьетнамской стороны беспочвенны». Глава американской делегации на переговорах Аверелл Гарриман 4 ноября сказал северным вьетнамцам в Париже, что неизбирательные нападения на крупные города «создали бы ситуацию, которая не позволила бы проведение серьезных переговоров и, таким образом, продолжение прекращения (бомбардировок)».

Как показало дальнейшее развитие событий, серьезные переговоры не начались так быстро, как Ханой заставлял нас поверить. Как я уже описал в Главе II, шла трехмесячная торговля из-за формы стола, которая на самом деле была спором по поводу статуса организации, служившей вывеской Ханоя на Юге, Национального фронта освобождения (НФО). Торговля по процедурным вопросам была завершена 16 января 1969 года, или за четыре дня до нашего прихода к власти. Ко дню инаугурации Никсона ни одного заседания по существу на переговорах проведено не было.

Когда пришла новая команда, нам, прежде всего, понадобились надежные оценки сложившейся ситуации. Наше желание разработать логически последовательную стратегию немедленно натолкнулось на недостаток фактуры, а наша попытка внести коррективы в установившуюся практику – на инерцию традиционных подходов. Тема Вьетнама была вкратце обсуждена на первом заседании СНБ 21 января и несколько шире на заседании СНБ 25 января. Но команда была слишком новой, а карьерные чиновники слишком деморализованы. Обсуждения не предложили никаких образных идей новому президенту, охочему до них, даже со стороны военных. Годами военные жаловались на то, что их держат на коротком поводке гражданское руководство. Но когда Никсон потребовал от них новых стратегических предложений, все, на что они оказались способными придумать, свелось к возобновлению бомбардировок Севера. Единственным новым указанием, последовавшим от Никсона на этой стадии, было прекратить постоянные конфликты с Сайгоном; у него не было намерения выполнять пожелание Ханоя относительно подрыва политической структуры Южного Вьетнама.

Наш информационный голод стал причиной первой директивы по проведению исследований, данной новой администрацией. Меморандум по анализу национальной безопасности (МАНБ) № 1, озаглавленный «Ситуация во Вьетнаме», содержал просьбу к министерствам и ведомствам отреагировать на 6-страничный напечатанный через один интервал перечень из 28 главных и 50 дополнительных вопросов. Каждое ведомство просили отвечать самостоятельно для выделения возможных разногласий с тем, чтобы мы могли установить вызывающие противоречия вопросы и различные точки зрения. МАНБ-1 испрашивал объяснения событий (например, «Почему ДРВ находится в Париже?», «Почему подразделения СВА (Северовьетнамская армия) покинули Южный Вьетнам прошлым летом и осенью?»). Задавался вопрос о политических факторах, влияющих на переговоры, военном потенциале противника, потенциале Южного Вьетнама, политической обстановке в Сайгоне, военной стратегии и действиях Соединенных Штатов. В каждом случае мы спрашивали: «Чем это подтверждается?» или «Насколько достоверна наша информация?»

К сожалению, вопросы подчас скорее подтверждают дилеммы, которые их вызвали, чем ведут к их решению. Вопросник МАНБ-1 поступил в феврале; мои сотрудники обобщили и проанализировали ответы в 44-страничном документе, который был разослан членам группы обзора СНБ 14 марта[86]86
  Любители секретных документов могут прочитать это подготовленное аппаратом СНБ краткое обобщении ответов ведомств на МАНБ-1 в газете «Вашингтон пост» 25 апреля 1972 года.


[Закрыть]. Наверное, нет ничего удивительного в том, что обобщение обнаружило, что бюрократия раскололась по тем же параметрам, что и остальная страна. Существовало относительно оптимистично настроенное течение мысли, в которое входили Эллсуорт Банкер (наш посол в Сайгоне), объединенный комитет начальников штабов, генерал Абрамс и адмирал Джон Маккейн (командующий Тихоокеанским флотом). Эта группа полагала, что северные вьетнамцы согласились на мирные переговоры в Париже из-за своей военной слабости, что достижения в области наведения порядка были реальными, и их «следует продолжать», и что «тенденции благоприятны». Противоположная точка зрения отражала мнение гражданских сотрудников Пентагона, ЦРУ и в меньшей степени Государственного департамента. Оно признавало улучшения в ситуации в возможностях южных вьетнамцев, однако придерживалось мнения, что «все это привело фактически к тупику». Утверждалось, что результаты умиротворения были «завышенными и нестабильными», что был сделан «недостаточный политический прогресс», что противник действует не из слабости, как в Париже, так и на поле боя, и что «компромиссное урегулирование является единственно возможным результатом для Вьетнама».

Мнения совпадали в том, что Вьетконг и северные вьетнамцы инициировали большинство военных действий, и это предопределило уровень потерь с обеих сторон, что противник не поменял свои цели и что Ханой «проводит курс, в основном независимо от Москвы и Пекина». Однако имели место внушающие беспокойство огромные расхождения внутри разведывательного сообщества по поводу таких элементарных фактов, как размеры и места дислокации войск противника, а также важности Камбоджи, в особенности порта Сиануквиль, как маршрута снабжения. Ответы дали ясно понять, что отсутствует консенсус как в отношении фактуры, так и собственно политики.

Мы еще не успели закончить наши внутренние дебаты – или даже провести их – как 22 февраля 1969 года Ханой предвосхитил наши анализы, начав наступление, охватившее весь Южный Вьетнам.

Нападения со стороны Северного Вьетнама и бомбардировки Камбоджи

Понимание, достигнутое с северными вьетнамцами в 1968 году, которое привело к прекращению бомбардировок, включало «ожидание» того, что не будет нападений на крупные города или через ДМЗ. Когда мы приступили к своим обязанностям, однако, инфильтрация, тайное проникновение, со стороны противника нарастала, что красноречиво указывало на новое наступление в самом ближайшем будущем.

Единственный план, который мы нашли на такой непредвиденный случай, состоял в возобновлении бомбардировок Севера. 24 ноября 1968 года министр обороны Кларк Клиффорд так объявил в программе телекомпании Эй-би-си «Вопросы и ответы»: «Если они когда-нибудь покажут нам, что заняли несерьезные позиции и не продемонстрируют добрую волю, то у меня нет никаких сомнений в том, что президент должен будет вернуться к нашей прежней концепции, а это будет означать продолжение оказания давления на противника, и это должно включать бомбардировки в случае необходимости». Аверелл Гарриман на брифинге в Белом доме 4 декабря 1968 года заявил то же самое. Генерал Эрл Уилер, председатель объединенного комитета начальников штабов, всего лишь действовал в соответствии с унаследованной доктриной, когда сказал Никсону на заседании СНБ 25 января 1969 года о том, что все возможное уже было проделано во Вьетнаме, «за исключением бомбардировок Севера».

Однако все в новой администрации не могли расценивать возобновление бомбардировок Севера иначе как с отвращением. Мы отмечали медовый месяц, последовавший за инаугурацией нового президента; Никсон раньше никогда не удосуживался похвал со стороны средств массовой информации. Ни у кого из нас не хватило бы мужества пережить внутренний взрыв, который, как мы знали, вызовет возобновление бомбардировок, – даже если это стало бы прямым результатом нарушения северными вьетнамцами понимания, приведшего к прекращению бомбардировок. Более того, мы не оставили надежды в первый месяц президентства объединить нацию на основе достойной программы урегулирования войны.

К сожалению, альтернатив бомбардировкам Севера было трудно найти. 30 января я встретился в Пентагоне с Лэйрдом и Уилером для изучения возможной реакции на случай проведения противником наступления в Южном Вьетнаме. Уилер подтвердил, что американские войска в Южном Вьетнаме ведут активные боевые действия. Единственным эффективным ударом были бы операции в демилитаризованной зоне или возобновление бомбардировок Севера. Лэйрд возражал на предложение последнего, подчеркивая, что прекращение бомбардировок усилило ожидания общественности по поводу того, что война постепенно пойдет на спад. Я не выступал за это, потому что очень хотел, чтобы переговоры получили шанс на успех. 1 февраля Никсон послал мне записку: «Мне не нравятся предположения, которые я вижу чуть ли не в каждом информационном сообщении, о том, что «мы ожидаем коммунистическую инициативу в Южном Вьетнаме». Я считаю, что, если и будет предложена какая-то инициатива, она должна исходить от нас, а не от них». Но моя просьба к ОКНШ направить предложения привела к теперь известному ответу с изложением разного уровня воздушных или морских атак на северовьетнамские цели и одинаково нормальному нежеланию со стороны Мела Лэйрда (и моему тоже) принять такую рекомендацию.