Текст книги "Правдивые истории (сборник)"

День пятый. Иверон, старец Хризостом и монастырь Каракал

По коридору шел архондаричный, звоня в колокольчик. Мы по-армейски быстро поднялись и привели себя в порядок. Затем умываться и на службу. Монастырский двор, умытый вчерашним дождем, был освещен двумя или тремя фонарями. В тишине ритмично отбивали призывные звуки деревянного била. После полуночницы братия, а вместе с ними и мы, прошли в главный объем собора. Я занял вчерашнюю стасидию, и мой сосед вскоре начал читать шестопсалмие. Мои представления о том, что шестопсалмия на Святой Горе читают наизусть, базировались на словах отца Андрея Кураева, который рассказывал нам об одном визите протопресвитера Иоанна Мейендорфа на Афон. В монастыре, в который прибыл знаменитый богослов, ему, как почетному гостю, предложили читать шестопсалмие. По традиции, в это время в храме гасят весь свет, и так как отец Иоанн наизусть текста не знал, то ему подали свечу, а местный игумен прекрасно обошелся без нее. Сосед мой читал шестопсалмие со свечой. Не исключаю, что он-то текст знал, но брал свечу, чтобы с ее помощью разглядеть в темноте беса тщеславия.

Зная церковный устав, нетрудно определиться с последованием богослужения. За шестопсалмием идет ектения [20]20
  Ектения – группа прошений, каждое из которых отделено от последующего короткой молитвенной фразой, например «Господи, помилуй!» или «Подай, Господи». Бывает мирная, сугубая, просительная и малая.


[Закрыть], потом тропари и чтение кафизм. Однако на Афоне встречаются такие элементы службы, которые трудно найти в наших монастырях, например чтения из святых отцов. Эти фрагменты читались долго и монотонно, и я стал ловить себя на том, что меня клонит в сон. «Главное, не захрапеть или не вывалиться из стасидии!» – скомандовал я своему мозгу.

Чтение продолжалось, и моя молитва превратилась в упорную борьбу со сном… Ну вот, кажется, начался канон. Радостные монашеские голоса бодро запели:

– Иперагия Феотоке, сосонимас![21]21
  Пресвятая Богородица, спаси нас! (греч.)


[Закрыть]

– Между этими припевами тропари канона греки поют тоже бодрым напевом, отдаленно напоминающим какой-то плясовой мотив. Впечатление это усилилось, когда на восьмой песне зазвенели бубенцами кации [22]22
  Специальный вид кадила.


[Закрыть].

Потом спустя недолгое время начались стихиры на стиховне. В это время мой левый сосед тронул меня за локоток, и я понял, что должен вслед за старшим братом идти прикладываться к иконам. Братия монастыря, один за другим, непрерывной цепочкой, выполняла нехитрые действия. Перед иконой, находящейся в правом проскинитарии [23]23
  Проскинитарий – специальная подставка с сенью, на которой кладется чтимая икона или икона дня.


[Закрыть], делаем земной поклон, прикладываемся к ней, а потом по очереди справа налево целуем все иконы, что выставлены на аналоях перед солеей[24]24
  Солея – возвышение перед иконостасом.


[Закрыть] и висят на стенах. Пройдя по храму почти полный круг, каждый брат выходит в центр под паникадило, делает четыре поклона по сторонам света, кланяется в пояс игумену или тому месту, где он должен сидеть, и отправляется к своей стасидии.

За стихирами – ектения, и начинается первый час. После первого часа вся братия северными дверями быстро выходит из кафоликона[25]25
  Кафоликон – главный храм монастыря или скита.


[Закрыть] и направляется к часовне, стоящей около ворот в монастырь. Собственно, это и не часовня вовсе, а маленький храм, построенный ради великой афонской святыни – Иверской иконы Божией Матери. Сразу за небольшим притвором расположен сумеречный храм с иконостасом, в передней левой части которого находилась большая старинная икона Богородицы. Краски ее за многие столетия померкли, но сила была неизменна. Увешанная различными дарами, среди которых были архиерейские панагии, орденские звезды, сияющие драгоценными камнями, и протоиерейские кресты, а также самые различные колечки, крестики… Все это свидетельствовало о благодарности тех, кто получил через эту икону благодатные дары и исцеления.

– Евлогимени и василиа…[26]26
  Благословенно царство… – первый возглас литургии.


[Закрыть] – напевно начал Божественную литургию служащий иеромонах.

На улице занимался рассвет. Сна не было ни в одном глазу. Усталость исчезла. На душе – счастье. После литургии мы получили антидор и теплоту, вышли на улицу и направились в трапезную. Там тоже нужна ряса, поэтому я решил повесить ее в храме на вешалку только после утреннего приема пищи. Пища простая и вкусная. По уставу полагается елей и вино, и мы запили бобы с овощами вкусным красным вином. В трапезной все выполняется по звонку колокольчика: первый – можно кушать, второй – можно наливать воду или вино. Иногда игумен может проверить братию на терпеливость, – и вот никак он не звонит! Не знакомые с афонскими традициями паломники иногда набрасываются на питье сразу. Никто не станет их ругать. Здесь за столом вообще тишина. Только голос чтеца, читающего поучение или житие святого, память которого приходится на этот день.

Наконец, прозвучал последний сигнал колокольчика. Все встали, произнесли благодарственную молитву, и в том порядке, в котором вошли, все и вышли.

У выхода в земном поклоне стояли монахи-повара, испрашивая у всех прощения за огрехи в приготовлении пищи. Таков древний обычай Святой Горы. Мы же, простив всех, отправились в архондарик, чтобы отдохнуть час или полтора. После отдыха решили купить сувениры и, сдав ключи, отправиться дальше в путь.

Отдохнув, мы выбрались подышать свежим афонским воздухом и закупить сувениры в лавке Иверского монастыря. Там, в лавке, мы застали молодого монаха Лаврентия, с которым я смог пообщаться. Я расспросил его про мощи преподобного Георгия Иверского, сообщил ему, что это мой святой, и получил от монаха в подарок несколько бумажных иконок, на которых были изображены отцы-основатели монастыря: преподобные Евфимий, Иоанн и Георгий. Мы с Олегом купили изображение местной святыни – Иверской иконы. Выйдя из лавки, мы застали на площади двух монахов, которые обратились к нам.

– Братья, – сказали они, – не могли бы вы помочь нам?

Оказалось, что это наши русские монахи из Казахстана. Зовут их иеромонах Филипп и иеродиакон Нил. Когда они приехали на Афон, то их первым делом занесло в монастырь Дохиар. Игумен Дохиара, узнав, что отец Нил хороший художник, специализирующийся на быстром написании портретов, посадил его работать. Игумен извлекал из альбомов фотографии своих духовных наставников, а отец Нил писал с этих фотографий портреты. Так отец Нил трудился целыми днями больше двух недель. Под конец казахские наши отцы взмолились: отпуск почти закончился, а Святой Горы они еще толком и не видали. Игумен дал им денег и отпустил их на три дня смотреть Гору. И вот теперь они приехали к Матери Божией в Иверон, но им надо ехать в Кариес, а транспорта никакого нет.

– Отче! Вы ведь понимаете этого монаха, – сказал мне отец Филипп, кивая в сторону отца Лазаря. – Не могли бы вы попросить его вызвать нам такси до Кареи?

– Попробую, – охотно согласился я.

– Я направился к отцу Лаврентию и произнес на своем дурном английском:

– Father! Can you help me? These two monks need to drive to Karies. Call the taxi, please [27]27
  Отец! Можете ли вы помочь мне? Эти два монаха нуждаются в поездке в Кариес. Вызовите такси, пожалуйста.


[Закрыть].

Отец Лазарь сразу понял мою просьбу, позвонил в Карею, и через несколько минут наши русские собратья благодарно жали нам руки.

Оказав помощь землякам, мы отправились собирать рюкзаки. Следующей нашей целью был монастырь Каракал, а до него согласно справочникам около десяти километров. Мы двинулись дальше по той же дороге, по которой пришли. Эта дорога вела к юго-восточной оконечности, где находился главный монастырь Афона – Великая Лавра преподобного Афанасия. Дорогу местами пересекали ручьи и речушки, еще она периодически ныряла в лес, но раз за разом выныривала из него, и мы могли снова видеть море, которое с каждым километром пути понемногу отдалялось от нас. Слева мы видели благоустроенную келлию, которая называется Милопотам и известна как центр виноделия на Святой Горе. Такой же по значимости, как Крумица, – русская келлия, где выращивается виноград для вин греческой фирмы «Тзантали».

Небо было затянуто тучами, иногда начинал моросить дождь. К концу пути я стал чувствовать себя и усталым, и замерзшим, и мокрым. По нашим расчетам, до Каракала оставалось не более километра, когда слева от дороги мы увидели забор из сетки-рабицы, старенькие деревянные ворота и надпись над ними: «Келлия святого Димитрия. Иконы. Ладан. Узо. Сувениры». Я давно желал купить ладана где-нибудь, «на келлии». Чтобы ручной работы. Поэтому и предложил передохнуть, зайдя в келлию святого Димитрия.

Мы прошли в калитку и метрах в пятидесяти увидели крепкое здание, не новое, но вполне достойного вида. К келлии шла удобная дорога. Одна из дверей была открыта, и мы направились туда. Это было какое-то хозяйственное помещение, из которого мы попали в другое, а потом в третье, прежде чем оказались в комнате, служившей кухней и трапезной одновременно. Что-то булькало в кастрюле на газовой плите, кругом лежали мешочки с крупами, мукой и какой-то неизвестной нам снедью. У стола стояли старец и послушник. Старец что-то объяснял молодому человеку, который, скорее всего, просто приехал сюда потрудиться, ибо на нем была обычная светская одежда, а не подрясник. Старец был белый, как снег, невысокого роста, очень радушный и добрый.

– Калоапоевма![28]28
  Добрый день.


[Закрыть] – поздоровался я, и хозяева нас заметили. Старик отпустил своего юного помощника исполнять послушание и немедленно занялся нами. Он начал собирать на стол нехитрое угощение, пытаясь попутно выяснить, кто мы и откуда.

– Руссия – ответил я. – Име о Георгиос [29]29
  Я – Георгий.


[Закрыть]. Он… – я не знал, как говорить все эти слова по-гречески, и потому просто показал на Олега пальцем, – Олег!

Старец, а его звали отец Хризостом, необычайно обрадовался, что мы из России, поставил на горелку джезву с кофе и стал расспрашивать, как называется наш город, а мы на пальцах объясняли ему, что живем в Твери, между Москвой и Санкт-Петербургом. Тем временем мы уже выпили по стопке узо, и старец предложил нам повторить. Я, прикинув промозглость погоды и небольшое переохлаждение организма, с благодарностью принял предложение. Отец Хризостом сам налил нам еще узо и продолжил расспросы. Он спросил о моем священстве, поинтересовался профессией Олега. Я чувствовал, как теплота от крепкого напитка течет по моим жилам, и потому, когда старец предложил нам выпить по третьей стопке, отказался.

– Не Руссия! – смеясь, сказал отец Хризостом. – Охи! Не Руссия!

Старец сокрушенно качал головой. Надо было срочно доказывать свою национальную идентичность. Отказаться от любимой Родины я ни в коем случае не мог.

– Давай! – махнул я рукой.

– О! Руссия, Руссия! – Со счастливой улыбкой на добром обветренном лице отец Хризостом наполнил наши стопки. Следом за узо мы насладились прекрасным кофе и сладким лукумом. Лишь только мы согрелись, как отец Хризостом стал показывать нам келлию. В первую очередь, он повел нас в маленький уютный храм, где у него хранилась святыня – боевой шлем великомученика Димитрия Солунского. Этому святому и была посвящена келлия. Он показал нам и другие помещения, а потом, когда мы возвратились в кухню, обратил наше внимание на старую выцветшую фотографию. Судя по фото, съемка проводилась лет шестьдесят назад. На фото были маститые старцы с длинными седыми бородами, а рядом с ними молоденький паренек, лет пятнадцати, в подряснике и островерхой скуфейке. Старец указал пальцем на мальчика и сказал:

– Это – я!

Рядом с этой фотографией были пришпилены другие, цветные, где отец Хризостом был окружен гостями, паломниками, его лицо сияло неземным светом, и все его гости улыбались и были счастливы. И мы ушли счастливые, не чуя усталости, наполненные теплом его сердца. Как я жалею, что не попросил разрешения сфотографироваться с ним. Сейчас бы еще одна фотография украшала стену его простой монашеской келлии, на которой был бы он и мы, два усталых путника из России.

Мы покинули келлию старца Хризостома и уже через полчаса входили в ворота монастыря Каракал. Здесь жил только один русский монах, но он был на послушании, и увидели мы его лишь на следующий день, когда покидали монастырь. Здесь полагалась одна трапеза в сутки, но мы этого не знали. И здесь не было рясы для рассеянного священника из России. В архондарике нам дали ключ от комнаты и предупредили, что вечерня начнется через полчаса. Так что прохлаждаться нам было некогда. Мы сбросили куртки и не спеша пошли в храм. Не спеша, потому как выяснилось, что я стер ногу. Стало понятно, что нам придется вернуться к отцу Серафиму, купив в аптеке Кариеса пластырь. Эта аптека – единственное место, где возможна хоть какая-то медицинская помощь на Святой Горе.

День шестой. Из Каракала на «базу»

В Каракале мне рясу не дали. Не встретили мы и русского монаха, который помог бы нам решать наши текущие проблемы. Точнее сказать, он нашелся на следующий день [30]30
  Сегодня в Каракале два русских насельника, отцы Герман и Силуан. Добрые и очень заботливые по отношению к русским паломникам отцы.


[Закрыть], после утренней трапезы. Подошел к нам, представился и, узнав, что мы уже уходим, принял благословение и вернулся к своим послушаниям. Был он молод и помят, одет в простой выцветший подрясник, какие мы видели на афонитах часто, – видимо, труд у него был тяжким и было ему не до красоты. Труд, тяжелый труд, требующий крепкого здоровья, – вот каждодневная жизнь молодого послушника на Святой Горе. А старику здесь прижиться будет нелегко. Потому и говорят, что в большинстве монастырей новоначальных принимают, если они моложе тридцати пяти лет. С ночи был праздник в честь великомученицы Варвары, и так как в обители была часть мощей этой прославленной святой, то братия служили полиелей. Или бдение…

Сидя вдали от центральной части храма, я с трудом понимал особенности ночной службы. Утром, после литургии, мы по привычке ожидали сытного обеда, но в трапезной, к которой нас услужливо проводили, оказался только чай и некоторое количество сладостей. И все. Мы с Олегом по наивности подумали, что это небольшая разминка для желудка, но подошедший к нам русский монах объяснил, что в их монастыре в постные дни одна трапеза в день и лишь паломникам предлагается дополнительный чай утром. Немного поскучнев, мы отправились в свою комнатку собирать вещи. На этот раз, с учетом моей мозоли, уже мы вызывали такси. Через некоторое время появился небольшой микроавтобус, похожий на нашу «Газель», и к нам присоединились несколько греков, но они ехали до монастыря Филофей, который расположен в горах немного выше Каракала. Посмотрев на Филофей из окошка нашего такси-автобуса, мы отправились дальше. Мимо потянулись знакомые по вчерашнему переходу леса, ручьи и лощины афонских предгорий. Ехали мы достаточно долго и быстро, и нам скоро стало понятно, что наши пешие прогулки заслуживают уважения. Но вот и Кариес. По-прежнему запертый храм, скрывающий икону «Достойно есть», тихие улочки, вымощенные ровными гладкими камнями, блестящими под струями дождя.

Вот и аптека. После объяснения на пальцах и демонстрации «ободранной шкурки» на ноге получен вожделенный кусок пластыря. Попутно обнаружили пекарню. Ее трудно было не обнаружить – такой вкусный хлебный дух распространялся вокруг нее. Мы купили два хрустких теплых батона, а в магазине – всяческой еды. Попросили продавца показать нам постную пищу, так как понять греческие словеса на упаковках было крайне трудно. Дело в том, что из разных стран приезжают на Афон разные люди, не только православные. Среди неправославных больше всего албанцев. Они нанимаются вести строительные работы и, конечно, не постятся.

Продавец пошел вперед между рядами стеллажей, указывая на пищевые продукты и с видом профессионального экскурсовода громко объявляя:

– Пост! Пост! Не пост! Пост… – и снова со вздохом: – Не пост!

А мы следом собирали в пакет гостинцы для радушного отца Серафима. Пора уже было спешить. После крошечного каракальского перекуса прошло уже достаточно времени, чтобы как следует проголодаться.

Отец Серафим с интересом расспрашивал о нашем путешествии, помешивая булькающие в кастрюле макароны. К принесенным нами продуктам он прибавил свои, которые хранились у него в холодильнике. Причем «прибавил» – неправильное слово. Он достал больше, чем мы принесли. Я понял, что так будет и впредь, – всякий раз, когда мы будем приносить продукты, он будет увеличивать количество своего угощения. К тому же на столе появилось и вино. Дни шли праздничные – святая Варвара, святой Савва Освященный, святой Николай. В такие праздники масло и вино – часть трапезы православного верующего. Вино было красным. Оно разливалось из пластмассовой пятилитровой бутыли, и отец Серафим посвящал нас в секреты местного виноделия.

– Если увидите простецкую бутылку с надписью «Инос. Ксерос. Коккинос», покупайте. Это вино делают на одной из келлий, здесь на Горе. Оно довольно вкусное и недорогое.

Тогда мы еще не догадывались, что отец Серафим жил когда-то в Молдавии и потому разбирался во всех тонкостях домашнего виноделия.

– А мы часто видели вино «Тзантали». А еще «Милопотам». Кагор «Тзантали» и в России купить можно, – поддержали мы разговор.

– «Тзантали» – это греческая фирма, – охотно пояснял отец Серафим. – Она арендует землю, принадлежащую Пантелеймонову монастырю, около русской келлии Крумица. Это на самой границе Афона и Греции. А Милопотам – это греческая келлия, которая славится именно производством вина. Говорят, там уже давно поселился монах, который и в миру был виноделом. Вот продолжает это богоугодное дело на Святой Горе. Только ходят слухи, что последнее время стали милопотамцы слегка халтурить. Так что не спешите покупать их напитки. Впрочем, я не знаю, – как-то стушевался под конец отец Серафим. – Вот что точно знаю, что «Наму» их покупать не надо.

– А почему? – поинтересовался я. Я знал, что «Нама», или как ее ласково называют русские афониты «Няма», это греческое евхаристическое вино, играющее в богослужении роль нашего кагора.

– «Нама» отличается от кагора тем, что в нее не добавляют спирт. Так вот милопотамцы стали в нее добавлять спирт, чтобы лучше хранилась и была похожа на тот кагор, которым пользуются русские. Берите лучше «Наму Руссос». С черной этикеткой.

Нужно сказать, что в первой нашей беседе отец Серафим касался разных вопросов, благопристойно изучая наши интересы и духовные настроения, но выяснив, что политика нас почти не интересует, понял, что наша главная тема – афонская жизнь. Как живут монахи, что используют для своих нужд. А также что может быть полезно для нас, простых паломников. Спускался тихий декабрьский вечер. Возблагодарив Господа за ниспосланную нам трапезу, мы разошлись по келлиям.

Завтра в наших планах значился русский Свято-Пантелеймонов монастырь, но Божия Матерь на Святой Горе устраивает все по-Своему. И всегда лучше, чем планируем мы.

День седьмой. Нечаянная радость – отец Иоанникий

Утро. Родной вагончик! Зеленый лес за окошком и веревка с постиранными носками отца Серафима с одной стороны, с другой стороны – склон горы и дорога, и провода от будки с электрооборудованием. На крыше будки пара прямоугольных панелей солнечных батарей. Кто-то воскликнет: «Ай-яй-яй! Плоды цивилизации посреди афонских лесов! Плохо!» А я думаю, что если эти самые плоды хоть чуть-чуть облегчают быт такого уже не молодого монаха, как отец Серафим, оставляя ему больше сил для молитвы за нас с вами, то я не против! Итак, умывшись и помолившись, мы заглянули в трапезную-кухню, где отец Серафим уже искусничал над сковородкой и чайником. Надо заметить, что в 2008 году на Афоне простого черного чая было не достать. Это сейчас в лавках Кариеса полно продуктов из России, – хоть чай, хоть йогурты или, к примеру, печенье. А тогда чай был чисто русской диковинкой, и греки, привыкшие к кофе и простой воде, смотрели на чай с недоверием. Так вот, у отца Серафима был чай. А также каши, макароны, рис (который я терпеть не могу, считая его безвкусным). Но у отца Серафима все получалось очень вкусным! Из греческих блюд была тарама-салата, которую мы окрестили «розовая штука», постное блюдо, в состав которого входит рыбная икра. Собственно, слово «тарама» в переводе с греческого и означает «икра».

– Вы куда сегодня? – спросил отец Серафим, приглашая к столу.

– В Пантелеймон, – отозвались мы.

– Здесь, кстати, есть дорога через хребет, – продолжил отец Серафим, – по верху идет дорога. Недалеко отсюда есть тропинка, по ней подниметесь к этой самой дороге, а с нее есть спуск в сторону Пантелеймона и Ксенофонта. Я в монастырь, когда нет транспорта, всегда по этой дорожке и хожу. Полтора часа, а то и меньше.

Я вспомнил, как в первый день нашего знакомства мы гнались за прытким, как олень, отцом Серафимом, и подумал, что его полтора часа обернется для меня целым днем нелегкого пути.

– Нет, отче, спасибо, – поблагодарил я отца Серафима за ценную, но в данном контексте бесполезную информацию. – Мы хотим попытать счастья и увидеть чудотворную икону «Достойно есть». Там было указано время, когда открыт доступ к ней. Ни вчера, ни в день приезда у нас не получалось к ней попасть. Так может быть, сегодня получится. Ну а потом сядем на автобус в сторону Дафни и на повороте сойдем в сторону Пантелеймоновского монастыря.

– Ну, попробуйте.

После завтрака, прихватив с собой только самое необходимое, мы отправились в дорогу. Приятная тропка, уже хорошо знакомый путь. И хотя, судя по пустынности улиц афонской столицы, ни паромов, ни автобусов не было, но у нас была еще одна цель.

Менее чем через полчаса мы стояли у кафедрального собора, однако дверь, вопреки обещанному в объявлении, оказалась заперта. Постояв около десяти минут, я решил поискать решения проблемы. Случайно попавшийся грек послал нас на почту, где у некоего монаха есть ключ от храма. Там сообщили, что через десять минут он придет и откроет храм.

Мы стояли у дверей, рассматривая то фрески Панселина, то мраморные ступени парадной лестницы здания Эпистасии, что расположено в непосредственной близости от нас. Десять минут уже давно истекли. Пожалуй, не раздражение, а некоторая скука начала одолевать меня и Олега. Я вспомнил финскую женщину-гида, рассказавшую нам, русским туристам, поучительную историю. Однажды, будучи в России, а тогда еще в СССР, она хотела что-то купить в киоске. Но на киоске была записка: «Буду через пять минут». Простояв более получаса и потеряв терпение, она спросила у какого-то мужчины, который, услышав речь с акцентом, поинтересовался ее происхождением. «Так вот, – объяснил ей наш соотечественник, – Финляндия страна маленькая, и минуты у вас маленькие. А Россия страна большая, и минуты у нас большие».

– Но Греция страна маленькая! – возмутился Олег.

– Но душа у Греции очень большая! Наверное, такая же, как у нас, – подытожил я.

Время тянулось медленно. Так же медленно, как плыли сплошь покрывавшие небо, серые зимние тучи. Олег стал как-то печально припоминать другие моменты нашего путешествия, согласно которым выходило, что не очень-то у нас гладко все идет.

– Вот и отец Иоанникий нас в Дафни не встретил, – обреченно сказал он.

– А вы, ребята, случайно не из Твери будете? – раздалось громко по-русски где-то за моей спиной.

Я резко обернулся. Перед нами стоял очень крупного телосложения афонский монах, высокий и полный, со слегка раскрасневшимся лицом, в куртке, скуфье и подряснике. Теплый радушный взгляд, улыбка на лице! Вот те и приехали!

– Отец Иоанникий… Это вы? – подавляя изумление, проговорил я.

– Он самый! Я, конечно! – радостно отвечал он. – Вы уж извините, что не встретил вас. Не мог я. Я в это время рожал камушек из почки и лежал в Салониках в больнице.

Рядом с отцом Иоанникием стоял молодой парень, который в сравнении с гигантской фигурой монаха казался мальчиком.

– Вот, тоже паломник, – представил его отец Иоанникий, – мы с ним с утра по горе ездим.

– Андрей, – сказал парень, протягивая руку Олегу.

Он оказался предпринимателем средней руки из города Александрова. Тем временем я рассказал отцу Иоанникию, что ключ на почте и что соответствующий монах к нам не торопится.

– Вы ведь владеете греческим, отче. Сходили бы, поторопили его.

Дальше ничего объяснять не понадобилось. Через минуту отец Иоанникий привел хозяина ключа, и мы зашли в древний собор XI века. Икона была не моложе собора. Вообще, древнейшие иконы выглядят совсем не так, как современные. Они строги, почти бесцветны и даже не эстетичны. Но сердце богомольца устроено несколько не так, как глаза современного светского человека. Оно чувствует ниточки благодати, исходящие от образа, а самое главное, по-сыновьи припадает к Богородице, а сын любит свою мать, даже если она уже старушка. И другой ему не нужно. Только она!

Написав записки и приложившись к святой иконе, мы вышли из храма.

– Ну что? Мы с вами? – спросил я отца Иоанникия.

– Конечно, – отозвался он, – ну а куда вы сегодня планируете?

– Мы думали поехать в Пантелеймон…

– Нет, – отвечал отец Иоанникий, – мы как раз из Пантелеймона сейчас.

– Ну, тогда просто поедем вместе с вами. Где-нибудь на ночлег бы пристроиться, да и ладно!

Красная старенькая «Нива», натруженно скрипя коробкой передач, поползла по афонским дорогам. Первым на нашем маршруте был скит святого пророка Ильи. Этот скит, основанный преподобным Паисием Величковским, до революции 1917 года был населен монахами из Малороссии, или, как сказали бы сейчас, из Украины. В тяжелые годы ХХ века его насельники принадлежали Русской Православной Церкви Заграницей, которая не имела связей с основными каноническими Церквями мира. Для скита, как русского, это все окончилось печально. В один из майских дней 1992 года монахи из монастыря Пантократор, а именно на земле этого монастыря находился скит, в сопровождении представителей Протата и местной полиции выдворили за ворота нескольких оставшихся старичков-ильинцев. Так скит обратился из русского в греческий. Надо отдать должное, поселившаяся братия во главе со скитоначальником привела Ильинский скит в образцовый порядок, и ныне он сверкает как жемчужина в обрамлении зеленых афонских лесов. Мы сфотографировались на фоне скита, зашли внутрь, посетили красивый собор, украшенный иконостасом в русском стиле. В иконной лавке Олег купил для своего младшего сына икону пророка Ильи. Попив свежей прохладной воды из колодца, мы отправились к следующему объекту нашей автомобильной экскурсии.

После Ильинского скита, который поражает, как и многие русские постройки на Афоне, своими масштабами, мы приехали в самый «молодой» и самый маленький афонский монастырь – Ставроникита. Главный храм этого крестоникитского[31]31
  Слово «ставрос» переводится с греческого как «крест».


[Закрыть]монастыря посвящен святителю Николаю Чудотворцу. Этот маленький монастырь с маленьким собором, вокруг которого пролегала узкая дорожка, зажатая между стенами монастыря и храмом, жил в ожидании главного престольного праздника. На улице мы встретили архиерея и каких-то важных холеных священников, которые явно были в числе почетных гостей грядущего праздника. Не могло быть и речи, чтобы просто так заночевать у них в монастыре. Благословившись у владыки, мы отправились в дальнейший путь.

Следующим на пути у нас был небольшой русский скит Ксилургу. Его храм, выстроенный на лесистом склоне горы, виден от Ильинского скита. Ксилургу – это древнейшее русское поселение на Святой Горе. Слово «ксилургос» по-гречески означает «древодел», то есть плотник. И действительно, издревле обитатели наших северных лесов славились как искусные плотники.

В 2008 году скитоначальником в Ксилургу был иеромонах Николай (Генералов), весьма известный и на Святой Горе, и в России духовник. Некоторые почитали его за старца. Я в это время еще не был знаком с его беседами и проповедями, которые появились в церковной продаже в Москве и других крупных городах на CD-дисках. Отец Николай приобрел изрядную известность, а сам скит часто стали противопоставлять монастырю святого Пантелеймона как место, более достойное посещения.

Пантелеймонов считался не вполне афонским монастырем. За что? Уж не знаю, а только многие русские паломники обходили его стороной. Многие, но далеко не все. И даже не большинство. И несмотря на это у всевластного отца Макария, духовника Пантелеймоновской обители, слава отца Николая[32]32
  На момент написания этого очерка иеромонах Николай (Генералов) переселен на келлию Крумица, в одно из самых труднодоступных мест Святой Горы.


[Закрыть] вызывала недовольство. Был канун дня святого Николая, и на день ангела скитоначальника в Ксилургу приехали многие его друзья и почитатели. Кто-то из них отдыхал, некоторые получили послушания – несложные труды на благо небольшой обители. Поэтому, когда наша четверка появилась на пороге обители, отец Николай нашел время и для короткой беседы с нами, и для экскурсии по скиту. Он показал нам старинный храм XI века, чудотворную икону в нем. Назойливый дождик, третий день поливавший Удел Божией Матери, упорно прогонял нас со двора. Мы зашли в сухое уютное помещение, батюшка-именинник подал нам традиционное афонское угощение и подвел итог:

– Эх, отцы, будь сейчас лето да другая погода, принял бы я вас на всю ночь. Келлии у меня все заняты, единственное место – на веранде, но там ремонт и нет крыши. Вы и замерзнете там, и промокнете. Я не могу так с вами поступить.

Мы были тронуты добротой и участием уже немолодого скитоначальника, который преподал нам благословение и, одарив маленькими подарками, отпустил восвояси. Красненькая «Нива» поехала дальше. По пути Андрей стал проявлять тревогу.

– Отец Иоанникий, сегодня не было парома, ведь так?

– Так, – кивнул отец Иоанникий.

– А вдруг и завтра не будет парома? А у меня послезавтра – самолет! Мне опаздывать никак нельзя! У меня работа, заказчики, поставщики…

Было видно, как он нервничает.

– Мы ведь можем выбраться на вашей машине по суше? До Крумицы, а там уж я пешком…

Было видно, что отцу Иоанникию не улыбается поездка в Крумицу – малознакомые дороги в пустынной части полуострова, да еще на старой, вечно ломающейся машине…

– Ну… – протянул он, – Матерь Божия поможет. Надо только крепко верить! Если очень крепко веришь, то будет по-твоему.

Мы тоже пытались подбодрить Андрея. На душе у нас было легко. Матерь Божия уже оказала нам сегодня несказанную милость, послав отца Иоанникия и прекрасное путешествие по обителям Афона. И это путешествие еще не окончилось, ибо мы подъезжали к одному из важнейших афонских монастырей – Ватопеду. Надо сказать, что дорога к Ватопеду проходит через кордон – будку со шлагбаумом, где проверяются диамонитирионы и пропускаются только те паломники, для которых на данный день зарезервированы места. Однако келлия отца Иоанникия стояла на ватопедской земле, и потому сам он числился в братии Ватопедской обители. По этой причине шлагбаум для отца Иоанникия и его спутников был всегда открыт.

«Как можно сомневаться в помощи Богородицы», – подумал я, глядя на безутешного Андрея.

Тем временем мы пришли в современный уютный архондарик, где через несколько минут появился усталый сонный архондаричный.

– Нам бы в собор попасть да к святыням приложиться, – сформулировал я общие пожелания.

Отец Иоанникий перевел мои слова на греческий. Архондаричный пожал плечами, покачал головой и, посмотрев на нас поверх очков, что-то сказал.