Текст книги "Спаситель океана, или Повесть о странствующем слесаре"

Ему уже, наверное, было много лет, но выглядел он молодцевато: грудь колесом, плечи вразлет, усы точно новая мочалка, зажатая между носом и верхней губой.

– А вы-то сами, – сказал я проницательно и погрозил ему пальцем.

– Было дело, – признался хозяин кафе. – Приехала ко мне как-то делегация из герцогства Лукуллия… Вы даже и не знаете, что было такое государство. Народу – двести человек. Так вот, приехали и говорят: хотим, чтобы было у нас, как у всех людей, будьте нашим агентом. Уговорили меня – согласился. Только недолго длилась моя беззаботная жизнь. – И хозяин кафе вновь вздохнул. – Вся экономика Лукуллии теперь работала на то, чтобы содержать своего агента. Чтобы он выглядел не хуже других. Ну, и надолго ее не хватило. Вскоре я съел весь бюджет, и Лукуллия перестала существовать как государство. Ну и с тех пор вот держу кафе для своих бывших коллег.

И точно: пока мы вели разговор, в кафе набились разведчики. Здесь они оставили свою профессиональную сдержанность, и до моего уха долетели такие развязные речи:

– Базиль Тихоныч, конечно, самый лучший детектив, но до некто, по имени Н., ему ни в жизнь не добраться.

– Еще бы: этот некто, по имени Н., такой разведчик, каких не видывал свет!

При этом говорившие смотрели на меня и качали головой.

– Уезжайте несолоно хлебавши, пока не поздно. Пока еще ваше самолюбие не совсем уязвлено, – посоветовал мне неизвестно чей разведчик. – Потом ведь оно будет болеть. И другие заводили речь в подобном роде. Выслушал я их, встал из-за стола, поднял руку, призывая всех к вниманию, и сказал:

– Не верите в меня, ладно. Может, так даже и лучше, потому что хочу предложить вам уговор: если я его не найду, чиню вам сантехнику по первому требованию. Как нужен ремонт, так беру отпуск за свой счет и приезжаю. Но если я поймаю этого некто, по имени Н., – тут я обвел их глазами, – если он будет у меня в руках, вы оставляете бедную страну в покое. Идет?

Они не верили, что мне удастся поймать лучшего разведчика всех времен, и потому ответили хором, что согласны. Так им хотелось задарма обзавестись собственным слесарем.

– Ну смотрите: уговор дороже всего, – предупредил я разведчиков и выбежал из кафе, чтобы сразу приняться за дело.

Прежде всего я зашел в ближайшую табачную лавку, купил трубку «Данхилл», уселся на парапет набережной и, закурив впервые в жизни, предался анализу. «Что мы имеем?» – спросил я себя.

Если вы помните, во время рассказа я нечаянно проговорился, сказал, что мне уже кое-что известно. Первые проблески истины таились в самом письме президента. Прочитав, что некто, по имени Н., такой разведчик, каких еще не видывал свет, я сразу заподозрил одного человека, потому что твердо знал, что именно он еще никем не превзойденный разведчик. Теперь только оставалось убедиться, что этот человек и некто, по имени Н., – одно и то же лицо.

И вот реплики агентов насчет того, что некто, по имени Н., – лучший разведчик в мире, еще больше утвердили меня в своем подозрении. Если президент такой-то страны располагал только слухами, то специалистам своего дела я не мог не поверить.

Вдобавок ко всему, мой противник допустил грубейший просчет: он знал обо мне положительно все. И это превращало мои догадки в полную уверенность.

Словом, я мог бы уже сейчас положить руку на его плечо и сказать: «Ваша игра проиграна, вы раскрыты».

– Это был сам президент?! Ведь только он знал, когда и куда поехали вы! – не удержалась Зоя и обвела нас победным взглядом.

– Не торопитесь, друзья, с выводами, – загадочно улыбнулся Базиль Тихонович. – Я и сам не стал спешить. Мне хотелось проверить еще раз свои умозаключения, закрепить теорию практикой.

Я поднялся, погасил трубку, спросил у первого прохожего про лучшее фотоателье и, пробыв в нем некоторое время, вышел с фотографией некоего молодого человека в кармане.

Охота началась!

Горожане и разведчики почувствовали, что Базиль Тихонович начал искать след своего противника, и высыпали на улицы.

Но я, не обращая внимания на толпы, стоявшие вдоль моего пути, вошел в ближайший отель и будто между прочим показал администратору фото.

– Хорошая работа, не правда ли? – сказал я небрежно. – Вы, случайно, человека с этой карточки раньше не видели? Когда и где?

Администратор склонил седую голову над фотографией и, всмотревшись в изображение, сказал:

– Хорошее фото. Узнаю: из лучшего ателье. А человека, который изображен, вижу впервые. – И он покачал сочувственно головой.

Я обошел все отели столицы, кроме своего – он пока меня не интересовал, – и везде слышал тот же самый ответ. Да, это был ловкий противник. Действовать так умело смог бы только настоящий слесарь-водопроводчик.

Затем я свернул на вокзальную площадь и предъявил фотографию шоферу, дремавшему в свободном такси.

– Вот сейчас впервые вижу, – сказал шофер виновато.

Узнав про мой опрос, здешние таксисты гнали свои даже занятые пассажирами машины к вокзалу. Но, увы, все они, как один, впервые видели этого человека.

Тот же ответ был и у водителей автобусов:

– В первый раз видим!

Что ж, это лишний раз подтверждало то, что мне было твердо известно: некто, по имени Н., ушел, как и я, с вокзала пешком.

Круг сужался!

К вечеру я закончил опрос владельцев кафе, полицейских, железнодорожных проводников, стюардесс, детей и уборщиков улиц. И когда последний из опрошенных заявил, что видит человека с фотографии впервые, стало ясно, что ловушка захлопнулась.

Я зашел в ближайшую рыболовную лавку, купил удочку и сачок, вернулся к озеру и вновь уселся на парапет.

Такойцы дивились, глядя на то, как я сижу на парапете с удочкой, поплевываю в воды их замечательного озера, и говорили друг другу: «Когда же он, в конце концов, начнет действовать?» Им было невдомек, что я решил свою задачу, и теперь усыпляю бдительность противника.

Когда стало темно, я почувствовал, что этот некто, по имени Н., уже введен в заблуждение, поднялся и отдал удочку вместе с только что клюнувшей рыбой уличному мальчишке.

– Можно брать! – сказал я себе и направился туда, где затаился мой противник.

Несмотря на поздний час, весь город вышел на улицы. За мной двигалась гудящая толпа самых нетерпеливых горожан. Среди них часто мелькали темные очки разведчиков, желающих лично убедиться в моем поражении.

Факты и тонкое чутье привели меня к серому трехэтажному зданию. Это был мой отель. Именно здесь находился сейчас некто, по имени Н., пока еще таинственный для всех, кроме меня.

Толпа ахнула и остановилась, пораженная дерзостью моего противника.

Я перебежал улицу и вошел в отель, держась поближе к стене, чтобы остаться незамеченным.

Зрители остались снаружи, и только несколько человек все же проследовало за мной в вестибюль отеля. Это были отчаянные из отчаянных. Но даже они трепетали от страха.

Я остановился перед лестницей, ведущей вверх, и сказал себе, что здесь придется быть еще осторожней. Противник очень хитер, его трудно застать врасплох, и уж кому, как не мне, знать его искусство.

Я снял туфли и, взяв их в руки, начал осторожно подниматься вверх. Мои спутники остались внизу, и только неизвестно чей агент отважился, держась, разумеется, на почтительном расстоянии, сопровождать меня. Но и его подошвы тотчас прилипли к ступенькам, когда он увидел, что детектив остановился перед дверью, ведущей в один из номеров.

К счастью, он не знал, чей это номер. Иначе бы скатился от изумления вниз и попал в больницу с ушибами. Потому что это был номер, в котором жил ваш покорный слуга.

Я прислонил ухо к двери и прислушался. Как и следовало ожидать, в номере стояла гробовая тишина. Но он был там!

Стараясь ничем не выдать себя, я извлек из кармана спецовки отвертку, сунул ее в замочную скважину, повернул раз-другой и толкнул дверь. Она распахнулась, и…

– Вася, тебя к телефону, – послышался из недр котельной трубный голос истопника Ивана Ивановича.

Я вздрогнул и заволновался, поняв, что новая история слесаря может погибнуть на самом интересном месте.

– Иваныч, иду, иду! – откликнулся слесарь и вновь повернулся к нам.

– Итак, дверь распахнулась, и мое тело, точно тяжелое пушечное ядро, влетело в номер. Тот, кого я искал, стоял посреди комнаты и потирал свое плечо. Он обернулся, и я увидел, что это…

– Сам президент страны! – воскликнул Яша.

– Нет, это был я, – ответил слесарь с торжествующей улыбкой. – «Базиль Тихоныч, вы обнаружены!» – сказал я ему.

– Значит, вы выслеживали самого себя? – изумился Феликс.

– Да, это было так! – подтвердил слесарь, нахмурившись.

– И значит, вы ходили со своей собственной фотографией? – спросила Зоя, усиленно морща лоб.

– Ну, разумеется! – И слесарь вздохнул. – Как помните, перед этим я зашел в лучшее ателье, и там мне сделали моментальную фотографию.

– Выходит, вы еще перед отъездом знали, что отправляетесь искать самого себя? – спросил Яша, стараясь, как и мы все, осознать услышанное.

– Только догадывался, – уточнил Базиль Тихонович. – Но это совсем не облегчало мою задачу. Друзья, может, вы еще не знаете: труднее всего на свете найти самого себя. Но я, как видите, справился с этой задачей блестяще, такого достижения не имел ни один детектив в мире! – скромно заметил слесарь.

– А мне жаль разведчика Аксенушкина, – жалобно сказала Зоя. – Он такой невезучий.

– Почему невезучий? – спросил слесарь с обидой. – Так уж получилось в этот раз. А потом был у нас другой поединок, и я, разведчик, очень ловко перехитрил себя – детектива. Это где же я взял реванш? Это случилось… Это вот где случилось…

– Вася, ты что, оглох? – крикнул Иван Иванович.

Теперь истопник стоял на лестнице, ведущей в котельную. Он был такого маленького роста, что даже не верилось, что это ему принадлежит густой, могучий голос.

Мало кто из ребят нашего дома мог похвастаться тем, что видел Ивана Ивановича собственными глазами. Он все время пропадал среди труб в котельной и потому редко попадался людям на глаза. Я и сам долгое время сомневался в том, что наш истопник – обычный человек из плоти и крови. Мне казалось, что в котельной хозяйничает невидимый дух и мы только слышим его голос.

– Вася, бегом! Они больше ждать не могут! – сказал истопник.

– Бегу! – отозвался слесарь и, вскочив на ноги, помчался в сторону котельной.

– Что там, Иваныч? Что-нибудь с континентом? – спросил он на бегу.

– «Континент, континент»! Течет в десятой квартире. Вот тебе и «континент»! – сурово передразнил истопник нашего Базиля Тихоновича и добавил: – Ты что, не знаешь хозяйку десятой квартиры? Уж она тебя пропесочит.

Сказав такое, Иван Иванович сошел в котельную, а следом за ним в подвале скрылся и слесарь.

– Интересно, когда же мы услышим про реванш? – спросил Яша мечтательно.

– Боюсь, что теперь уж никогда. Теперь он остынет. В общем, потеряет интерес, – ответил я, почему-то сердясь на Яшу.

– Я думаю, сегодня не надо играть. Сегодня у нас не получится, – сказал задумчиво Феликс.

Я посмотрел на него и подумал, что вот кто настоящий Мегрэ – такой же толстый и серьезный, Но раз он говорит, значит, знает, что у нас ничего не получится с игрой. Комиссару Мегрэ виднее…

– Ребята, это течет у нас. Вы что, забыли? Ведь я живу в десятой квартире, – сказала Зоя; Только теперь мы спохватились, вспомнили, что в десятой квартире живет Зоя. А хозяйка – Зоина мать – самый строгий человек в нашем доме.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой Базиль Тихонович вмешивается в военные действия

В субботу ко мне во дворе подошли представители Яшинезии и Феликсании и официально потребовали отдать им территорию между обеденным столом и прихожей. По их уверениям, Васьляндия владела этой территорией незаконно.

Феликсанию представлял, разумеется, Феликс. Эта страна лежала между стенами нашей маленькой комнаты.

От лица Яшинезии, раскинувшейся на кухне, выступал Яша.

Я был президентом великой Васьляндии, которая распростерлась по всей большой комнате.

– Сударь, мы больше не можем терпеть такую несправедливость! – сурово заявил премьер-министр Феликсании. – У вас двадцать метров квадратной площади. У нас всего шестнадцать, на два государства.

Яша – председатель совета министров Яшинезии кивнул, подтверждая слова своего союзника.

Я и сам знал, что это несправедливо. Поэтому мне не хотелось быть Васьляндией. Но ребята убедили меня, сказав, что Васьляндией могу быть только я, потому что у меня самая большая армия бумажных солдатиков. И если Васьляндией будет кто-то из них, то война просто не получится. Поэтому я вздохнул и спросил, чтобы еще усугубить конфликт:

– А вам завидно?

– Да, – сказал Феликс, становясь еще более суровым. – Поэтому извольте принять ультиматум: или вы делитесь территорией, или война. Ждем ответа в воскресенье до двенадцати часов.

Яша кивнул, присоединяясь к союзнику.

Я сказал, что подумаю над их наглыми претензиями и в двенадцать часов дам ответ. После этого мы вернулись в свое прежнее состояние, то есть снова стали закадычными друзьями, и весело помчались в кино.

Утром я спросил бабушку, когда она терла мылом мои уши и шею, не доверяя мне самому:

– Бабушка, ты, наверное, очень любишь, когда в нашей квартире звенят жизнерадостные детские голоса, и тебе, наверно, ужас как этого недостает, правда?

– Значит, сегодня дом будет полон твоих друзей. Не так ли следует тебя понимать? – спросила бабушка в свою очередь.

– Немножко не так, – ответил я, болтаясь в ее руках, точно тряпичная игрушка. – Дом не совсем будет полон. Не до краев. Придут Феликс и Яша.

– А Зоя? Почему же сегодня ваш хор решил обойтись без ее восхитительного сопрано?

– О, у нее сегодня очень важные дела. У нее мама варит варенье.

– Что ж, пожалуй, и Феликса с Яшей достаточно. Вы и втроем перевернете все вверх дном. Да уж ладно, изолируюсь в маленькой комнате. Большой, надеюсь, вам хватит? – произнесла бабушка, с такой силой теребя мыльными пальцами мои уши, точно не сама же мыла их в прошлое воскресенье.

– Не, не угадала. Нам и маленькая нужна, – возразил я и быстро добавил, опережая бабушку: – И кухня тоже! Там у нас Яшинезия.

Иначе бы она сказала: «Такой, видать, у нас, бедных женщин, удел – весь век сидеть на кухне». И уж тогда бы у меня не повернулся язык, чтобы выпроводить ее и оттуда.

– Вот оно что: опять война! – испугалась бабушка. – Вы же в прошлое воскресенье заключили мир? Займитесь-ка лучше чем-нибудь серьезным. Послушайте серьезную музыку или вбейте, скажем, в стенку гвоздь.

– Бабушка, зачем тебе гвоздь? У нас уже все висит!

– Это не важно. Главное, заняться взрослым делом. Пора бы вам потихоньку взрослеть.

– Вот когда станем взрослыми, вот тогда… – завопил было я, выплевывая мыльную пену, потому что бабушка в это время терла мое лицо.

Но тут она сунула мою голову под кран. Потоки холодной воды хлынули мне в уши и в рот.

Во время завтрака я сказал будто между прочим:

– Еще несколько месяцев, и наступит зима. Будет холодно-холодно. И почему бы тебе, бабушка, не связать любимому внуку шерстяные носки?

Бабушка поставила чашку с чаем на стол, удивленно подняла брови.

– Господи, что случилось с любимым внуком? – спросила она. – Обычно измаешься, пока оденешь его. Он готов бегать по улице голым в самый лютый мороз. И вдруг им овладело беспокойство: как бы на зиму не остаться без носков. А до зимы еще, считай, семь месяцев.

– Взрослею, бабушка, взрослею, – сказал я, притворно вздохнув. – Уже становлюсь солидным. А взрослые что делают? Готовят сани летом.

– Ах вот как! – усмехнулась бабушка. – Тогда это похвально. Тогда я тебе доложу, чтобы ты знал свое хозяйство. В общем, так: есть у тебя белые шерстяные носки, вязаные. Есть черные, тоже шерстяные, зимой тебе связала. Еще одни черные, родители прислали. Толстые, в таких на Севере, наверное, без валенок ходят…

– Бабушка, подожди! – перебил я в отчаянии. – Чем больше, тем лучше. Свяжи еще одни! Я понимаю: тебе неохота. Но мы создадим тебе такие условия, что тебе ничего не останется, как сидеть и вязать. Мы посадим тебя в кресло в углу и попросим не ходить по комнате. Думаешь, нам играть охота? Ни капельки! Мы только для тебя. Чтобы ты спокойно вязала!

– Ах вот ты к чему! Ты опять со своей войной? – И бабушка покачала головой осуждающе. – Но, видно, ты так и не отстанешь. Ладно, шут с вами.

И добавила что-то об избалованных детях, которых оставляют молодые родители на руках у старых людей.

Но последнее не имело для меня значения. Мне приходилось слышать это десятки раз. Да и имело оно отношение не ко мне, а к родителям. А родителей, если уж на то пошло, вынудили жить на Севере очень важные дела.

Словом, я так и подпрыгнул на стуле от радости и, чтобы доставить бабушке ответную радость, чтобы ей не так уж тяжело было переживать свою уступку, съел всю порцию манной каши.

Мне не терпелось начать поскорее игру. Я готов был позвонить главам враждебных государств, не дожидаясь условленного часа, и бросить им в лицо ответ, полный национальной гордости и презрения. Но не подобало могущественной державе суетиться, торопить события. Ей положено солидное место в истории, и она займет его, не мельтеша, степенно дождавшись своего часа. Поэтому я крепился изо всех сил.

А у братьев запасы терпения уже подошли к концу. Я еще не допил свой чай, как в прихожей зазвонил телефон и бабушка позвала меня.

– Иди, – сказала она. – Тебе Юлий Цезарь звонит. Или кем он там еще у вас.

Я бросился к телефону и услышал голос Феликса.

– Здорово, – начал он. – Ну как ты там?

– Здорово, – ответил я. – Я ничего. Феликс замолчал, ждал, что я скажу. Он был очень гордым и надеялся, что у моего государства самолюбия меньше, чем у Феликсании и Яшинезии, и что оно раньше срока заведет разговор о войне. Я понял, что он от меня хочет, и не ответил ни слова, решив соблюдать сегодня чувство достоинства, как никогда.

Мы молчали, наверное, десять минут, и все это время наши самолюбия боролись между собой. Я слышал в трубке прерывистое дыхание Феликса, а до него, конечно, доносилось мое.

– Вы что там? Уснули? – спросила бабушка, выглянув из комнаты.

– Так что тебе нужно? – спросил я, полагая, что такой вопрос не будет уступкой с моей стороны.

– Мне-то? Да мне ничего не нужно. Я просто так. – И Феликс даже прикинулся обиженным – Что? Нельзя позвонить, да? – спросил он.

– Нет, почему же, звони сколько хочешь. Я даже рад, – ответил я вполне дипломатическим тоном.

– Правда? – обрадовался Феликс, вообразив, что я сдался и готов пойти на попятную и дать ответ (отрицательный, конечно!) раньше срока.

Не успел я вернуться к столу, как опять зазвонил телефон.

Бабушка заглянула на кухню, где мы обычно ели, и проворчала:

– Еще один Суворов выискался. Ступай уж, поговори.

На этот раз звонил Яша.

– Вася! Привет! – заорал он во весь голос.

– Привет, – осторожно ответил я. И Яша вдруг замолчал, точно исчез куда-то. Я даже подумал, что сломался телефон, и хотел было положить трубку, как вдруг опять в мое ухо ворвался пронзительный Яшин голос.

– Ну? – спросил Яша.

– Что – ну?

– Ты же что-то хотел мне сказать, – смело солгал Яша.

– Я? Хотел? С чего ты это взял? Я думал, что ты мне хочешь сказать что-то.

– А мне показалось, – произнес Яша разочарованно.

– Яша, я же не привидение. Я показаться не могу.

– Понимаешь… – И Яша начал неумело выпутываться. – Понимаешь, кто-то нам утром звонил, но было плохо слышно, и я подумал, что это ты.

– Яш, я не звонил. Честное слово, – сообщил я безжалостно.

– А-а, – протянул Яша уныло и, пробормотав что-то невразумительное, положил трубку.

Почти целый час братья ничем не напоминали о себе. Они были обескуражены своей неудачей. Потом ко мне прибежала Зоя.

– А как же варенье? – спросил я, удивившись тому, что она в эти минуты не дежурит у себя на кухне.

– Еще не начали варить, – вздохнула Зоя и с некоторым разочарованием откусила от бутерброда со старым джемом. – Поэтому вот решила зайти посмотреть, как живешь, – сказала она.

Я понял, что ее подослали Феликс и Яша, и ждал, когда она начнет разводить дипломатию. Но Зое была чужда всякая дипломатия.

– Что зря тратишь время? Послал бы им ответ, и все, – сказала она напрямик. – И я бы поиграть успела пока. Пока мама еще чистит ягоды. – Тут она вздохнула опять. – Я бы была на твоей стороне. Ты бы дал мне солдатиков взвод?

– Зой, я дам тебе целый батальон! – закричал я. – Но не могу раньше времени. Гордость мешает!

– Значит, тебе гордость дороже, – задумчиво промолвила Зоя. – Ну ладно, может быть, я их уговорю, может быть, первыми уступят они, – сказала она и направилась к дверям.

– А они и совсем ни в какую. Разве ты не понимаешь, что маленьким странам еще тяжелей уступать. Может, у них, кроме самолюбия, больше ничего нет! – сказал я, дивясь, как это всезнающая девочка не учла такую важную вещь.

– Тогда я буду сражаться на их стороне, – объявила Зоя и, вскинув воинственно голову, вышла за дверь.

«Ну и пусть все нападают на мою бедную Васьляндию. Пусть их будет много, а мы одни одинешеньки», – сказал я себе с горечью, забыв совершенно про военное могущество Васьляндии.

А превосходство моей армии объяснялось самой простой причиной: я умел рисовать, а у братьев не выходила даже обычная ровная линия. Перо и кисточка у них в руках выводили нечто безобразно кривое, зябко дрожащее. Будто спотыкаясь через каждый миллиметр, даже на самой гладкой бумаге.

Вот и получалось, пока я сам создавал свои батальоны и полки, Феликс и Яша ждали, когда кто-нибудь нарисует им хоть одного завалящего пехотинца. Но поскольку бумажные солдатики никого больше в доме не интересовали, помогать противникам приходилось мне самому. Иначе моей армии просто не с кем было бы воевать. А чтобы сохранить свое превосходство, на каждых двух новых солдат противника я тут же рисовал себе трех. Вот почему армии Феликса и Яши, сложенные вместе, едва равнялись одной моей.

Но я, забыв об этом, говорил себе:

«Ах так! Значит, они уже втроем на одного. Правда, у Зои нет ни одного солдатика. Но это не имеет значения. Все равно они втроем против одного. Ну ничего, пусть все посмотрят, как я буду сражаться до последнего солдата! И ни за что не отступлю перед врагом!» Я ни капли не сомневался, что правители Феликсании и Яшинезии куют сейчас свою победу, и пытался представить, чем они заняты в этот момент. Их деятельность казалась мне страшно загадочной. Вдобавок ко всему, Феликс и Яша точно затаились, больше не напоминали о себе, и это разжигало мое любопытство. Оно разрослось и стало прямо-таки изводить меня. И тогда я решил наведаться к братьям сам! Повод для этого нашелся самый что ни на есть подходящий. Уже давным-давно я обещал им нарисовать главнокомандующего братских армий. Но до сих пор у меня никак не доходили руки. И вот настал момент, когда мне очень захотелось исполнить свое обещание.

«Это устроит всех, – сказал я себе. – И ребята наконец-таки обзаведутся своим главнокомандующим, и я посмотрю, что творится у них».

Я взял краски и кисточку и побежал к Феликсу.

– А вот и Вася пришел, – сказала его мать, открыв мне дверь и пропуская в прихожую.

Но я не слушал ее, мои уши сразу уловили веселый шум, долетавший из глубин квартиры.

– Здравствуйте, – сказал я, опомнившись. И тотчас шум в комнате стих. Такое впечатление произвел на союзников мой голос.

– Проходи, Вася, иди к ребятам, – сказала мать Феликса.

Я вошел в комнату и увидел их всех троих. Они сгрудились вокруг стола и напряженно следили за мной. А Яша при этом навалился на стол, закрывая что-то обеими руками от меня.

– Вот, – сказал я, показывая краски. – Я обещал нарисовать фельдмаршала. И сейчас нарисую.

– Не надо, – сказал Феликс. – Мы обойдемся.

– Мы его сами рисуем, – объявила торжественно Зоя.

Братья зашикали на нее, но Зоя небрежно отмахнулась от них и хвастливо сказала:

– Я рисую ноги, они остальное.

– Ну-ка, покажите, что у вас получилось, – потребовал я, чувствуя себя большим специалистом.

– Нельзя, – коротко ответил Феликс.

– Это почему? – спросил я, обидевшись.

– Вась, ты что, забыл? У нас ведь скоро война! – напомнил Яша. – А в войну знаешь как? Держат всех командиров в секрете. А этот у нас еще самый главный.

Он был прав, и все же мне было обидно. «Неужели нельзя хоть на минутку подумать, что перед ними никакая не враждебная держава, а просто их товарищ Вася? – сказал я себе. – Им хорошо, они опять начнут веселиться втроем, а мне придется уйти и, точно Робинзону Крузо, ждать в полном одиночестве, когда же настанет двенадцать часов».

Я вернулся домой, горя мщением, и едва часы показали ровно двенадцать, позвонил премьер-министру Феликсании и холодно сказал:

– Сударь, мы считаем ваши претензии необоснованными. Территория между столом и прихожей – исконная Васьляндская земля. Это видно даже из архитектурного проекта.

– Ну тогда мы идем на «вы»! – воскликнул Феликс, не скрывая радости.

– Пожалуйста! Мы ждем, – ответил я с ледяной изысканностью.

Братья, наверно, держали коробки с войсками в руках, дожидаясь моего звонка. Не прошло после нашего разговора и двух минут, а они уже стучали ногами в двери. Руки их были заняты бесценным грузом, а такой человек, который мог дотянуться до звонка ногой, конечно, еще не появился на свет. Я открыл дверь, и братья, пыхтя, ввалились в прихожую.

– Иногда плохо быть добрым, – пожаловался Яша. – Вот мы сжалились над твоей страной, дали на размышление столько времени. А захваченная тобой территория ждет не дождется, когда ее освободят.

– Ничего, мы сейчас ее освободим! – сказал грозно Феликс.

– Попробуйте, – ответил я с усмешкой. – Только я что-то не вижу еще одного вашего союзника.

– Понимаешь, Зоя не рассчитала, – сказал Яша. – Съела бутерброд, а он оказался последним. И теперь она не может выйти из дома, пока не сварят варенье.

– Ничего, мы победим и без нее, – заявил Феликс.

– Посмотрим, – усмехнулся я.

И пол между столом и прихожей, голый и ненавистный, потому что раз в неделю мне приходилось натирать его мастикой, теперь стал в моих глазах краше самой прекрасной сказочной страны. Я был готов яростно сражаться здесь за каждую плитку паркета.

Увидев ребят, бабушка взяла спицы для вязанья и клубок шерсти и покорно уселась в старое глубокое кресло, стоявшее в дальнем углу большой комнаты, А мы принялись выстраивать свои полки, бросая друг на друга воинственные взгляды.

Лично я занял оборону на границе между большой комнатой и прихожей, поставил здесь самых отборных солдат. Потом разместил резерв и артиллерию. Для штаба у меня нашлось удобное место в тылу, под обеденным столом, как раз за одной из передних ножек.

Приготовив войска к отражению атаки, я улегся на пол у выхода из комнаты и начал ждать объявления войны и первых военных действий противника, наблюдая за передвижениями его полков.

Больше всего меня интересовала наша старая калошница, потому что на ее полках собрался весь вражеский генералитет. А на самом верху калошницы размещался наблюдательный пункт. Здесь стоял, подбоченясь, тот, кого еще так недавно скрывали от меня. Это был верховный главнокомандующий, нарисованный совместными усилиями трех пар рук. Они наделили фельдмаршала круглыми свирепыми глазами на пол-лица и страшными усами. Яркий мундир его сверкал созвездиями орденов. Но нижняя часть славного фельдмаршала была одета в пестрые брючки от женского костюма и обута в туфельки на тонком и высоком каблуке.

Я сразу понял, что мужественную голову ему даровал Феликс. Добрый Яша не пожалел орденов. А склонная к прекрасному Зоя со всей своей решительностью наделила полководца изящным.

И хотя фельдмаршал воинственно вращал, как мне почудилось, глазами, стараясь нагнать страху на моих солдат, я чуть было не расхохотался, но тут меня насторожили маневры противника.

Он собирался покончить с васьляндской армией одним ударом. Братья собрали в прихожей почти все свои силы. Они построили на тесном кусочке линолеума столько солдат, что им самим уже негде было поставить ноги. Тогда Феликс распахнул входную дверь и опустился на четвереньки. Его пятки теперь оказались на лестничной площадке.

Между братьями сразу возник разлад. Яша не согласился с союзником и начал переставлять полки по-своему. Феликс сказал, что Яша не прав, и вернул солдат на прежние позиции.

Наконец Феликсания и Яшинезия приготовились к объявлению войны. Феликс и Яша присели на корточки, набираясь сил перед ратным трудом. Над будущим полем сражения нависла грозная тишина, готовая разразиться громом пушек и криками «ура».

Я слышал, как где-то вверху шумит лифт и кто-то поднимается снизу, приближаясь к нашей лестничной площадке. Шаги говорят: топ-топ! Это идет мужчина. Вот ему осталось три ступеньки. Две! Одна! И на площадку вышел Базиль Тихонович.

Он был, как всегда, в спецовке и держал в руках инструмент под звучным названием вантуз. А в общем, это была простейшая резиновая штука, с помощью которой слесарь гнал воздух в засоренную трубу.

Базиль Тихонович едва не прошел мимо нашей квартиры. Но в последний момент его рассеянный взгляд упал на пятки Феликса, торчавшие из наших дверей. И слесарь остановился.

– Что здесь происходит? – спросил Базиль Тихонович с живейшим интересом.

Он заглянул в прихожую и, увидев полчища феликсанийско-яшинезийских солдат, присвистнул.

– Ого, да у нас прямо под боком идет война! – воскликнул слесарь.

– Еще не идет, – уточнил Яша. – Мы только собираемся объявить войну.

– Из-за чего же вы хотите затеять такое нехорошее дело? – спросил он строго.

Мы, перебивая друг друга, объяснили ему, из-за чего между нашими государствами возникли осложнения, разрешить которые могла только война. Выслушав нас, Базиль Тихонович прошел, осторожно ступая между солдатиками, в большую комнату, поздоровался с бабушкой и начал с самым серьезным вниманием изучать территорию, ставшую предметом раздоров.

Мы оставили его за этим занятием и вернулись к своим войскам.

Я вновь высунул голову в коридор, чтоб посмотреть, кого же пошлют ко мне с поручением объявить войну.

Феликс и Яша сели по-турецки на пол, посовещались, поспорили опять, потом феликсанийский премьер-министр снял с калошницы одного из высших яшинезийских генералов, поставил перед собой и с пафосом сказал:

– Сударь, вы должны отправиться в столицу Васьляндии и поставить в известность туземное правительство о том, что ровно через четыре минуты мы имеем честь начать войну!

– Слушаюсь! – ответил за генерала Яша. Он поднялся на ноги, взял посла, намереваясь перенести его в мой штаб. Вообще-то пешая фигурка имела право передвигаться за один ход только на расстояние, равное двадцати сантиметрам. Но сейчас был исключительный случай, и если бы посол начал передвигаться по правилам, нам пришлось бы долго ждать, пока он прибудет в мой штаб и потом вернется на свою сторону.