Текст книги "Спаситель океана, или Повесть о странствующем слесаре"

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
написанная первого апреля

В тот же вечер, перед тем как заснуть, я сказал себе трижды: «Проснешься в шесть часов! Проснешься в шесть часов! Проснешься в шесть часов, понял?» Мальчик-всезнайка из нашего класса утверждал, будто можно проснуться, когда захочешь, прямо минута в минуту. Нужно только запрограммировать себя хорошенько, и тогда глаза откроются сами в назначенный час.

Мне очень хотелось встать в шесть часов, чтобы опередить всех, и особенно Феликса, раньше которого еще не поднимался никто из нас.

Его рекорд равнялся шести часам одиннадцати минутам утра. Феликс установил его в день, когда родители разбудили его и, наскоро покормив и одев, повезли на вокзал прямо к отходу поезда. Это случилось в прошлом году: то лето Феликс провел в лесном санатории.

Но мне так и не удалось побить рекорд. В моем механизме что-то заело.

Глаза открылись только в восемь часов. И то, для того чтобы они распахнулись как следует, мне пришлось затратить немало сил. Я их открывал, а они слипались опять. Это и была, наверное, та борьба, о которой говорил Феликс.

Я испугался, что ребята сидят сейчас у слесаря-водопроводчика и слушают продолжение вчерашней истории, и решил даже не делать зарядку и позавтракать кое-как, чтобы поспеть хотя бы к концу рассказа.

Я бросился в ванную и подставил под кран свои бицепсы. Я их поливал холодной водой каждое утро, чтобы они росли и стали в конце концов большими, как у штангиста. Это была такая важная операция, что тут нельзя даже пропустить и один день. И тут в самый ее разгар к нам позвонили.

Бабушка открыла дверь, до меня долетел Яшин голос.

– А Вася очень давно ушел? – спросил он с тревогой.

– Твой Вася только что продрал глаза, – насмешливо ответила бабушка.

– Правда?! – радостно завопил Яша.

– А ты-то сам, – сказал я, услышав за спиной его шаги и дыхание.

– Да я ничего, – сказал виновато Яша.

– Я тоже ничего, – сказал и я осторожно. Яша смотрел, как я набираю в ладонь холодной воды и поливаю свои бицепсы, а потом сказал:

– Может, ты не поверишь, а я сегодня делал зарядку!

Я так и открыл рот, даже воду плеснул мимо бицепса. Чтобы Яша да занимался зарядкой – такого еще никогда не было! Если бы не сказал он сам, я б ни за что не поверил.

– Ага, поверил! Поверил! – обрадовался Яша. – А я тебя обманул!

– Зачем же ты меня обманул? – удивился я. – Тебе же твердили десятки раз, что обманывать плохо. Особенно доверчивых людей.

– Это я помню, – признался Яша. – Только ведь сегодня первое апреля! Сегодня обманывать можно! Ты что, забыл?

Ну и день начинался: со сплошных удивлений. Я и вправду забыл, что сегодня первое апреля.

– Яша! – истошно заорал я. – Значит, Базиль Тихоныч родился первого апреля?! Соображаешь?

– Да ну, что ты выдумываешь, – не поверил Яша.

– Но ты же сам сказал, что сегодня первое апреля.

– Сказал, – признался Яша, И тут мы воскликнули в один голос:

– Вот это да!

Я крикнул бабушке, что скоро вернусь, и мы помчались искать Феликса.

Наш испытанный предводитель вдруг оказался дома. Он вышел к нам совсем еще не причесанным. Его жесткие волосы торчали в разные стороны, словно колючки ежа.

– Понимаете… – начал он, покраснев, но мы перебили его, рассказали о своем открытии.

– Кого еще нет? Зои? Надо ее разбудить. Идемте, – сказал решительно Феликс.

Он наскоро пригладил пальцами свои колючки, и мы отправились дальше.

Как мы и чувствовали, Зоя еще и не думала просыпаться. Так сказала мать, вышедшая на наш звонок. Мы объяснили, в чем дело, и попросили, чтобы она ради такого исключительного случая разбудила дочь.

– Базиль Тихоныч родился первого апреля? – ужаснулась Зоина мать и категорически отказались будить.

Тогда мы помчались во двор, под Зоино окно, и исполнили песню «Раскинулось море широко», заменив все слова одним словом «варенье».

Но Зоя не откликалась.

– Наверное, потому, что грустный мотив. Попробуем что-нибудь веселое, – сказал Феликс и затянул все то же «варенье» на мотив «Калинки-малинки».

Мы с Яшей дружно подхватили песню, и наконец магическое слово, распеваемое на всякие лады, проникло в сознание спящей. Она высунулась из окна и, протирая глаза кулаками, спросила, в чем дело.

Я сказал, что произошло событие самой чрезвычайной важности, и нам необходим ее мудрый голос. Зоя пообещала тотчас одеться и выйти во двор. Но мы прямо-таки извелись от нетерпения, пока она присоединилась к нам.

Собрание наше проходило на бревнах. Вопрос был один: как нам теперь относиться к рассказам человека, который, оказывается, появился на свет не в какой-нибудь другой день, – а именно первого апреля.

Первым взял слово Феликс.

– Ребята, а чего мы ломаем голову? – сказал он вдруг. – Это же здорово, что Базиль Тихоныч родился первого апреля! Теперь лично я буду верить ему совсем по закону.

– И я тоже – сказал растерянно Яша.

– Мальчики, очень хорошо, что вы мне сказали, – произнесла Зоя, – а то я, признаться, немножечко сомневалась. Ну, считала, почему же мы не верим другим, когда они врут, а слесарю должны верить.

– Он не врет, – сказал я, обидевшись за слесаря.

– Ну ты же прекрасно понимаешь, что я имею в виду, – сказала Зоя с досадой.

Мы стыдливо переглянулись; забегали, подняли панику, а на самом деле все складывалось даже очень хорошо. Лучше и не придумаешь.

– Яша, это все ты, – сказал я, чувствуя, что поступаю несправедливо.

– При чем тут я? Если на то пошло, это ты всполошился первым, – обиделся Яша. – «Ты же сам говорил, ты же сам говорил»! – передразнил он меня.

– Хватит вам, – вмешался Феликс. – Яша, помолчи. А ты, Вася, лучше скажи, когда пойдем на день рождения? Сколько нам ждать еще?

– Не знаю, – ответил я, растерявшись. – Он говорил: приходите завтра. То есть чтобы сегодня мы пришли.

– Яш, сходи к нему будто по делу. Вам ведь все равно звать слесаря-водопроводчика. Наверное, он за чем-нибудь да и нужен, – сказал Феликс. – Он увидит тебя и скажет сам, когда нам приходить.

Это было не похоже на деловитого Феликса. Если он считал, что что-то нужно, то делал сам, не сваливая на кого-то.

Но и тихоня Яша сегодня был просто неузнаваем. Давно мы не видели, чтобы он наскакивал, точно петух.

– У нас раковина только еще засоряется, – возразил Яша задиристо. – А вот у вас вода уже плохо идет. Мама твоя сама говорила.

– Господи, какие лентяи, – пожаловалась Зоя. – Так и быть. Чтобы вы не спорили, к слесарю пойду я.

Тут мы и вовсе едва не скатились с бревен. Чтобы Зоя да вызвалась что-нибудь сделать сама? С нами сегодня что-то творилось. Каждый из нас был не похож на себя.

Зоя откусила от бутерброда огромный кусок – она, как всегда, появилась с неразлучным бутербродом, – так вот, она жадно откусила от него, будто набрала больше воздуха, перед тем как нырнуть в холодную воду, и, прожевав его при нашем уважительном молчании, ушла в подвал.

Мы ждали ее, не сводя глаз с дверей котельной. По нашим расчетам, уже прошло десять минут, а Зоя не возвращалась. Не было ее, когда миновало полчаса. Через сорок минут мы подумали, что с нашей посланницей что-то приключилось, и пошли узнать, в чем дело.

Мы заглянули в приоткрытую, как всегда, дверь каморки, и нашим глазам открылась возмутительная картина: Зоя сидела в замечательной каморке слесаря и беззаботно пила чай в компании с хозяином, истопником Иваном Ивановичем и котом дядей Васей.

Пирующие расположились вокруг ящика, застеленного газетами. Этот самодельный стол украшали жестяной чайник, бутылки с фруктовой водой и тарелка с горой печенья.

– А мы вас ждем, ждем, – сказал Базиль Тихонович с упреком. – Зоя сказала, что вы придете с минуты на минуту Что вы просили так передать. Правда, Зоя?

Зоя кивнула и как ни в чем не бывало сунула в рот добрую половинку печенья.

– Да мама просила пол подмести, – сказал Феликс, отводя взгляд в сторону, хотя сегодня был тот единственный день, когда разрешалось говорить неправду.

– А я бегал за хлебом, – солгал Яша и отчаянно покраснел.

– А я мыл посуду, – ляпнул я, не придумав ничего другого.

– Что ж, дело молодое, – произнес истопник Иван Иванович совсем ни к селу ни к городу.

Он очень смущался, сидя так долго у всех на виду.

– Ну, что же стоите? Усаживайтесь поскорей, – сказал слесарь нетерпеливо.

– Я же вчера остановился на самом интересном месте!

Мы расселись за столом, бросая на предательницу возмущенные взгляды. И самое обидное, еще приходилось лгать, чтобы не ставить ее в неловкое положение. Еще хорошо, что сегодня первое апреля, а то не знаю, как бы мы смотрели слесарю в глаза.

– Что же ты? – прошептал я, оказавшись рядом с Зоей.

– Понимаешь, очень вкусное печенье. Я попробовала и не могла оторваться. А потом вы все равно пришли, правда же! – невозмутимо ответила Зоя.

– Ешьте печенье, наливайте чай и воду сами. А я продолжаю рассказ, – промолвил Базиль Тихонович, нетерпеливо ерзая на табурете. – Помнится, – начал он, – в моем распоряжении оставались вечер и ночь. Если я за это время не одолею Великого Браконьера, Океан завтра же перестанет существовать.

Но как управиться с этаким матерым противником? Дело в том, что мне нельзя было пользоваться ни пистолетом, ни шпагой. Я должен был победить его при помощи своего профессионального искусства.

– Каждый в своем деле должен быть мастером, – подтвердил истопник Иван Иванович на всякий случай: он ведь не знал, о чем идет речь.

– Продумав план действий, я сплавал на ближайший архипелаг и дал несколько телеграмм во все концы света. А к вечеру в этот район Океана съехались все слесари-водопроводчики мира.

Я собрал своих коллег на планерку, где красочно описал положение на сегодняшний день, поделился остроумным планом действий, который уже, конечно, созрел в моей голове, и сказал, что могу и на этот раз провести всю работу собственноручно. Но и могу разрешить оказать мне посильную помощь. И тогда слесари-водопроводчики земного шара, все, как один, отдали себя в мое полное распоряжение.

Я разделил своих товарищей на две группы и, вооружив одну из них лопатами, отправился вместе с ней к подножию зловещего острова. И закипела работа! – воскликнул Базиль Тихонович, блестя глазами.

Им овладело такое возбуждение, что он не выдержал, поднялся с табурета и забегал по комнате.

Его состояние передалось всем присутствующим. А истопник Иван Иванович, хоть и не разобрался еще, о чем рассказывает слесарь, тем не менее тоже вошел в азарт, крякнул и энергично потер руки. Ему, наверное, не терпелось схватить первый же подвернувшийся инструмент и заняться трудом.

– Мы вгрызлись лопатами в основание острова, – продолжал слесарь-водопроводчик, – и вскоре подрыли его совсем, оставив тонкую, как нить, перемычку. Теперь это было единственным, что еще соединяло остров с дном Океана.

Едва мы покончили с первой частью моего плана, к нам спустился разведчик – самый ловкий слесарь, с которым мы вместе учились в профтехучилище. Он доложил, что Великий Браконьер улегся спать и что вторая группа наших товарищей приготовила все для дальнейшей работы.

Над Океаном уже стояла глубокая ночь. Поднявшись наверх, мы увидели при свете звезд своих коллег, мелькавших между волнами. Каждый из них придерживал плотик с материалом, необходимым для строительства.

Я дал условный сигнал, и наша армия слесарей-водопроводчиков устремилась к темневшему в ночи логову Губителя Океанов.

И пока наш противник спал в своей постели, мы построили перед самым его носом гигантскую канализационную трубу! – торжественно сообщил Базиль Тихонович, остановившись посреди каморки. – Но мы имели дело с опытным разбойником, – продолжал слесарь. – Во сне Браконьер почуял неладное и, едва начало светать, открыл глаза. Он тотчас увидел перед островом трубу и пришел в страшную ярость.

К счастью, начинался шторм, и мы, закончив последние отделочные работы, спрятались за крутые, высокие волны.

Великий Браконьер бегал по острову и, потрясая кулаками, угрожал мне ужасными карами.

– Я знаю: это твоих рук дело, проклятый слесарь-водопроводчик! – кричал он на весь Океан. – Но ты еще пожалеешь. Теперь я уничтожу не только Океан! Я высушу все реки и озера на Земле! – рычал он, топая ногами.

И вдруг Великий Браконьер вспомнил про горы динамита, сложенные на своем острове. Он разразился мстительным хохотом, а затем достал из кармана коробку спичек.

– Смотрите, что я сейчас натворю! Сейчас все полетит ко всем чертям! И ты вместе с Океаном! – промолвил он и зажег спичку.

Он шагнул к ближайшей горе динамита, но я опередил его, стремительно нырнул к подножию острова и ребром ладони перебил перемычку, соединявшую остров с дном.

– А теперь я открою один секрет, который придерживал специально для этого момента, – сказал Базиль Тихонович и хитро прищурился. – Дело в том… Дело в том, что остров Великого Браконьера стоял посреди течения Гольфстрим. И когда я уничтожил перемычку, его подхватило мощным потоком воды и вместе с властелином унесло в канализацию. Великий Браконьер даже не успел послать мне свое последнее проклятие.

Итак, злейший враг Океана навеки исчез в канализационной трубе.

Ну, а я поблагодарил своих товарищей и вернулся домой. И сделал это как раз к началу рабочего дня, – закончил слесарь, успокоившись.

Он сел за стол и налил себе чаю.

– Как думаешь, – шепнула мне на ухо Зоя, – будь сегодня не первое апреля, а…

Я понял, что она хотела сказать, и покачал головой.

– Вот и я так думаю, – шепнула Зоя. – Что конец все равно был бы тот же самый.

Мы молча пили фруктовую воду и чай и закусывали печеньем. Каждый вновь и вновь мысленно переживал историю, приключившуюся с нашим слесарем-водопроводчиком.

Через раскрытое окно до нас доносился шум улицы. Перед нами мелькали ноги прохожих. Кто-то прошел с включенным транзистором, и мы услышали голос диктора.

«Океан отступает от суши, – говорил диктор. – Ученые тщательно изучают это явление природы».

Голос диктора замолк вдали. Мы дружно уставились на Базиля Тихоновича.

А он поставил чашку на стол, покачал головой, дивясь чему-то, и сказал:

– Поди же, новый появился Браконьер. – Он вздохнул и добавил, ободряя и нас, и, наверное, себя: – Но ничего, ребята, у него все равно ничего не выйдет. Мы не дадим!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
в которой появляется тень из прошлого

Из нашего дома уехали жильцы четвертой квартиры. Они погрузили вещи в автофургон и укатили на железнодорожный вокзал. Дальше их путь лежал в соседний город. Причина отъезда этих людей оказалась до обидного простой – они менялись квартирами, – и мы отплатили им за это, тут же забыв, что они существуют на свете.

Теперь нас волновал вопрос: кто же поселится в четвертой квартире? Мы собирались на бревнах и фантазировали, рисуя и так и сяк романтический облик таинственных незнакомцев. Они уже были где-то в пути, где-то недалеко от нас. Они уже постепенно вошли в нашу жизнь. И нам очень хотелось, чтобы это были люди, уже прославившиеся отвагой и благородством. И чтобы у них непременно был ребенок наших лет. Мы соглашались даже на девочку. И только Зоя не желала ни с кем делить свою власть над нами и требовала, чтобы это был мальчик.

А в четвертой квартире шел полным ходом ремонт: мастера из нашего ЖЭКа белили и красили рамы и стены, из распахнутых окон выплывал, заполняя весь двор, замечательный запах известки.

Среди мастеров то и дело появлялся Базиль Тихонович. Он ставил новые краны, менял батареи парового отопления. Однажды мы подкараулили его, когда он выходил за материалом, и спросили, не знает ли он хоть что-нибудь о новых жильцах.

– Я тоже задавал себе вопрос: кто они – новые пришельцы, – признался слесарь и сокрушенно вздохнул. – Но, к сожалению, тут все окутано тайной. А после того как приходил сам глава этой загадочной семьи и интересовался ремонтом, завеса стала еще непроницаемей. Понимаете, уж очень, ну прямо поразительно знакомым показалось мне его лицо. Я долго ломал себе голову, пытаясь вспомнить, кто он.

– И вспомнили? – спросил жадно Яша.

– Увы. – Базиль Тихонович развел руками. – На этот раз память моя оказалась бессильной. Но лично мне хотелось, чтобы это был Христофор Колумб!

– Здрасте, – сказала Зоя. – Колумб уже давно умер. И это известно всем.

– Что ж, может, и сам он тоже считает так, что будто он умер, – кивнул слесарь и сделал загадочное лицо. – Но кто знает, кто знает.

Предположения Базиля Тихоновича подлили масла в огонь. Теперь мы почти все свободное время толклись на улице, боясь пропустить первое появление новых жильцов.

И все-таки они свалились на нас как снег на голову. Хорошо еще, что в этот долгожданный час мы все находились дома.

Я как раз сидел перед телевизором и смотрел передачу «Будильник». Меня очень интересовала фамилия автора этой передачи – Славкин. Мне казалось, что товарищ Славкин хитрит, носит такую фамилию, чтобы ввести в заблуждение нас, детей. Мы-то, дети, думаем, что он маленький, очень молодой, с розовыми щеками, а у товарища Славкина на самом деле высокий рост, большой живот и оглушительный голос. И на голове у него яркая малиновая шляпа, а в руках гигантский портфель, в котором помещается вся очередная передача вместе с людьми. Поэтому в каждое воскресное утро я усаживался перед телевизором и смотрел «Будильник» в надежде, что товарищ Славкин, потеряв когда-нибудь бдительность, покажется на экране и выдаст себя с головой.

И вот едва в телевизоре мелькнуло что-то большое и яркое, в дверь затрезвонили так, что можно было подумать, будто кого-то на лестничной площадке режут на мелкие куски.

Я выскочил из кресла, помчался в прихожую и открыл дверь. На площадке стоял Яша. Он был в одной босоножке, вторую держал в руках.

– Ты что тут рассиживаешь?! Приехали они! – закричал он истошно и запрыгал на одной ноге, пытаясь впопыхах обуть вторую. – Я только подошел к окну. Вдруг смотрю, они подъезжают И я сразу… – пустился он в объяснения.

Но я уже не слушал его, а мчался вниз по лестнице сломя голову. Все мои помыслы были заняты тем, что сейчас я увижу живого Христофора Колумба… Ну, если не его самого, то человека чрезвычайно на него похожего!

Я выкатился из подъезда и, сразу же охватив окрестности дома орлиным взором, увидел грузовик, причаленный к тротуару. Над кузовом машины вздымались горы домашней утвари. Возле грузовика уже шныряли с видом заправских сыщиков Феликс и Зоя да прохаживался мужчина в кожаной куртке и яловых сапогах. Он пинал тяжелым сапогом баллоны на колесах грузовика, и это с головой выдавало в нем шофера. Так что вздумай он прикинуться кем-нибудь еще, мы бы его раскусили сразу.

Так вот, кроме шофера и моих друзей, возле машины никого не было.

– А где же они? – спросил я у ребят шепотом.

– Они, наверное, там, – так же шепотом ответил Феликс и указал на двери подъезда.

– Ну и как они?

– Мы еще сами их не видели. Они сразу туда ушли. Им, наверное, не терпелось переступить через порог! – громко сказала Зоя.

Она еще до сих пор не научилась вести себя осторожно, сколько мы ни учили ее этому. Просвещали ее так и сяк, но Зоя оставалась не в ладах с гибкой тактикой и говорила все, что у нее было в этот момент на уме, и непременно во весь голос.

Мы исподтишка посмотрели на шофера, но тот не проявил ни малейшего интереса к тому, что сказала Зоя, и нам стало ясно, что он не их, а просто с ними. В общем, нейтральный человек. Поэтому Феликс смело приблизился к шоферу и начал собирать информацию.

– А у этих, которых вы привезли, у них есть ребята? – спросил он напрямик.

– Есть. Один пацан, – ответил шофер и показал темный от машинного масла палец.

– А он… – И тут Феликс застыл с открытым ртом.

Из подъезда вышел техник-смотритель, а за ним вереницей появились они.

Первым из них показался пожилой толстяк, похожий на колобок преклонного возраста. Он пыхтел и вытирал пот на лбу просторным, почти с полотенце, платком. Я видел Колумба только лишь на картинке и тем не менее отметил сразу, что этот человек не имеет ничего общего с великим открывателем Америки.

«Ладно, – сказал я себе покладисто. – Проживем как-нибудь и без Колумба. Зато у них есть еще сын!»

За пожилым колобком выплыла худая высокая женщина, а за ней, кривляясь и пританцовывая, выскочил такой же длинный и тощий паренек, Мы подождали: не появится ли кто-нибудь еще – и после короткой паузы, во время которой так никто и не появился, поняли, что долговязый и вертлявый паренек и есть их сын.

Судя по виду, паренек уже перешел в девятый, а то и в десятый класс. А такие ребята обычно не обращали на нас, мелюзгу, никакого внимания. Словом, наши надежды обзавестись новым товарищем растаяли так же мгновенно, как тает снег из холодильника, когда его бросишь тайком от бабушки в кастрюлю с горячей водой.

Кроме того, мне не понравилось его острое хитрое лицо с утиным носом и тонкими, словно резиновыми губами, которые то и дело растягивались в улыбку, будто он проверял их на прочность.

«Ха, улыбка! Разве это плохо?» – скажете вы. Но тут все дело было в том, что губы у их сына растягивались только в одну сторону, и оттого улыбка у хитроумного паренька получалась ехидной.

– Ну, еще раз поздравляю, приятного новоселья вам, – сказал между тем техник-смотритель нашим новым жильцам и ушел по своим делам.

А пожилой колобок потер энергично руки и бодро объявил, обращаясь ко всей улице:

– Ну-с, начнем!

Шофер, словно только и ждал команды, поплевал на ладони, залез в кузов и подал вниз горшок с цветком.

– Дайте его мне! – потребовала худая женщина.

Она взяла горшок и торжественно понесла в дом.

– Ну-с, а теперь что-нибудь мне, – заявил толстяк, нетерпеливо притопывая ножками.

Шофер спустил ему два стула, и пожилой колобок весело покатился с ними к подъезду.

И вот тут обнаружилось, что наши опасения насчет того, что остролицый паренек проявит к нам полное равнодушие, совершенно напрасны.

Шофер протянул ему большую кастрюлю, но паренек, вместо того чтобы принять ее, приложил ладонь козырьком к глазам и начал внимательно рассматривать нас.

– О, да тут кто-то есть? – произнес он, присвистнув. – Детки, что же вы смотрите? Или вам все бы баклуши бить? – спросил он мурлыкающим голосом. – А ну, тунеядцы, живей за работу! – рявкнул он, положив руки на бедра.

Мы бросились к грузовику, обгоняя друг друга. Это же сплошное удовольствие перетаскивать вещи людей, въезжающих в новую квартиру. Лично я не знаю более увлекательного занятия.

Мы толкались внизу у кузова, и шофер грузовика еле успевал подавать вниз предметы. Я перехватил у Зои, не знавшей, как быть с бутербродом, скатанный коврик, прижал его к груди, и только тут до меня дошел пренебрежительный тон, с которым обратился к нам остролицый. В моей голове даже промелькнула догадка, что, наверное, так в древние времена разговаривали хозяева со своими невольниками.

У меня сразу же упало настроение, и я понес коврик в дом без всякого удовольствия.

Пожилой колобок бурно обрадовался нашей помощи. Он пожал каждому руку и назвался по имени-отчеству. Еще час назад я бы или лопнул от гордости, или один перенес все вещи новоселов в дом. Но теперь драгоценное рукопожатие взрослого только сделало еще более обидным рабство, в которое нас обратил его грубый и высокомерный сын.

Лица у ребят тоже стали кислыми, и я заключил, что они пришли к тому же самому грустному выводу. Только из Зоиных глаз все еще не уходило выражение деловитости, потому что она соображала медленней всех. Словом, теперь только Зоя трудилась с полным вдохновением, таскала вещи одной рукой – в другой держала бутерброд с вареньем.

А остролицый так ничего и не понял. Он стоял у машины и, вместо того чтобы носить вещи, понукал нас, точно взаправдашний надсмотрщик.

– А ну, больше жизни!.. – покрикивал он. – Бедненький, у тебя ручонки устали? – спрашивал он своим вредным мурлыкающим голосом.

У меня даже появилось классовое чувство, я не сдержался и тихонько запел песню невольников из кинофильма «Человек-амфибия».

Наконец Зоя поняла, что скатилась в положение, в котором находятся все угнетенные труженики. Это открытие застигло ее на полпути к подъезду, когда она тащила вешалку на пять персон. Зоя поставила вешалку на тротуар и хмуро объявила, что идет домой.

Но в это время в очередной рейс к машине выкатился пожилой колобок. Он сказал заботливо:

– Ребятки, вы не очень-то переутомляйтесь. Кто устал, отдохните. В этом нет ничего зазорного. Очень даже прекрасно, когда рабочий человек отдыхает. И еще не забывайте, что дома вас ждут родители. Вы и так уже здорово нам помогли. Вы хотите нам помочь от всего сердца, для нас это самое важное. А вещи рано или поздно, но все равно будут дома!

Закончив свою речь, он подхватил на спину спущенный шофером круглый обеденный стол и побежал с ним в дом, будто ежик, несущий яблоко в норку.

Мы переглянулись и дружно подумали, что поступим просто неблагородно, если оставим его одного. Жена хлопотала внутри квартиры. А сын-бездельник в счет не шел.

И Зоя сказала первой:

– Вот я уже и отдохнула.

Она положила бутерброд на ближний подоконник и взялась за вешалку обеими руками.

Мы тоже засучили рукава. Нам только было немножко обидно оттого, что вроде бы все получалось так, как хотел остролицый парень. Мы работали за него.

А он по-прежнему покрикивал на нас, когда отца не было на улице. Мы терпеливо сносили его понукания, решив между собой, что вот поможем новым жильцам вселиться в квартиру, и уж зато потом у нас не останется ничего общего с таким вредным человеком.

Но, увы, мы совершенно не знали остролицего. А он думал иначе.

На другой день меня отпустили гулять сразу с утра. Я вышел во двор, заглянул во все углы, но ребят еще не было. Тогда я спустился в котельную и, не застав Базиля Тихоновича в каморке, вернулся во двор, сел на бревна и стал терпеливо ждать, когда появится кто-нибудь из моих товарищей.

«Если это будет Феликс, то в субботу бабушка поведет меня в театр, – сказал я себе, не сводя глаз с дверей черного хода. – Если первым выбежит Яша, значит, бабушка даст мне деньги на новые краски. Ну, а вдруг их опередит Зоя? Что будет тогда? – спросил я себя. – Ну, тогда школа пошлет меня в командировку на Канарские острова за опытом!» Мне очень хотелось посмотреть на острова с таким замечательным названием. Но я вряд ли туда попаду, если буду рассчитывать на Зою, потому что она еще спит в такое время и ест во сне свое варенье. Так что я мог смело загадывать что угодно. Даже свой полет на Луну.

Поэтому я вернулся к мечтам, которые все же могли сбыться, и подумал, что лучше бы первым оказался Яша. Билеты в театр уже куплены, они надежно лежат в бабушкиной шкатулке из ракушек, на которой написано «Привет из Ялты», а старые краски подходят к концу, вот-вот солдатики останутся без мундиров.

Я заинтересовал себя до невозможного, до того, что мне уже начали мерещиться голоса и шаги на черной лестнице. Дело в том, что на черной лестнице так гулко, что в любом конце двора слышно, что там происходит. Так вот, когда за дверью черного хода раздались в самом деле чьи-то шаги, я уже толком не мог сказать, явь ли это, или кажется опять.

А дверь скрипнула и стала медленно-медленно поворачиваться. Будто человек, открывающий ее, боялся попасть в засаду. «Яша! – пронеслось в моей голове.

– Он думает, что за дверью прячусь я. Ура, бабушка даст деньги на краски!» Но мне пришлось разочароваться. Дверь распахнулась до отказа, и во двор вышел вчерашний остролицый паренек.

Он поглядел по сторонам и направился в мою сторону. А я уже успел позабыть о нем, словно все, что случилось вчера, было когда-то давным-давно.

– Это, значит, ты, – сказал остролицый вчерашним мурлыкающим голосом. – Тебя как зовут?

– Вася, – сказал я, не понимая, что от меня нужно человеку, который уже учится в девятом-десятом классе. Вещи-то, кажется, перенесли в квартиру все до одной!

– Я не об этом. Кличка какая у тебя? – спросил он, взбираясь на верхнее бревно.

– У меня нет клички, – ответил я с достоинством.

– Ничего. Сейчас сочиним, – сказал он, усаживаясь поудобней. – Только вот что: спустись пониже.

– Зачем? – спросил я.

– Ты не имеешь права сидеть на одном уровне со мной, понял?

– Нет, – чистосердечно признался я.

– И не поймешь, – сказал остролицый презрительно. – В общем, сядь на свое место. – И в его голосе послышались железные нотки.

«Странный какой-то, – подумал я, пожав плечами. – Не все ли равно, где сидеть», – и пересел на нижнее бревно.

– Итак, отныне ты будешь Желторотый Воробей! – сказал остролицый торжественно.

– Не буду, – возразил я.

Он и в самом деле был очень странным, этот человек. Но тут я не стал уступать, желая сохранить за собой свое честное имя и готовясь отстаивать его до последнего.

– Ничего, привыкнешь, – сказал остролицый вдруг почти добродушно. – А знаешь, как меня зовут?

Как уловило мое чуткое ухо, пожилой колобок называл его Вениамином. Я сказал остролицему об этом.

– Забудь, – коротко сказал он. – Для тебя я…

Он не договорил, потому что по черной лестнице прокатился гром, и во двор выскочили Феликс и Яша. Это сулило мне и театр, и краски сразу. Такого успеха я не ожидал.

– А мы заходили к тебе! – сказал Яша, когда братья подошли к бревнам.

– А вас как зовут? – спросил Вениамин. Братья назвали свои имена. Вениамин нахмурился и сказал:

– Непорядок у вас во дворе. Ну вот что. Ты будешь Кабан. – Он указал на Феликса. – А ты Селедка!

Это уже относилось к Яше. Братья открыли было рты от изумления, но я украдкой покрутил пальцем возле виска, как бы говоря: не обращайте на него внимания, он странный.

Братья приняли мое сообщение к сведению и молча полезли на бревна.

– Садитесь сюда, – сказал я поспешно и показал на места рядом со мной.

– А ты, Воробей, уже соображаешь, что к чему, – одобрил Вениамин. – Так вот, к вашему сведению, меня зовут..

И на этот раз его прозвище осталось для меня полной тайной. Потому что Вениамина перебил скрип дверей.

К удивлению тех, кто ее знал, во двор вышла Зоя. Она выступала точно пава, откусывая на ходу от своего бутерброда маленькие кусочки, точно подравнивая его, точно вырезая из него аккуратную фигурку.

– Вы не ошиблись, я только что встала. Это у меня утренняя прогулка. Вместо зарядки, – ответила она на наши вопрошающие взгляды.

– Как я догадываюсь, у нее тоже нет прозвища? – спросил Вениамин с улыбкой, которую в книгах называют дьявольской.

– А вот и есть, – ответила Зоя, повергнув нас в еще большее изумление.

– Мама и папа зовут меня Великой Сластеной, – царственно сказала Зоя.

– А я… а я Великий Реалист, – сообщил Вениамин, важно раздувшись. – Слышали? А ну-ка повторите: как я себя назвал?

Пожалуйста, если ему так нравится. Я повторю. И я повторил. Взял это на себя.