Текст книги "Снегурочка"

Тайными тропами, которыми Леший их вел, брела дни и ночи, не останавливаясь. Все меньше снега становилось вокруг, все жарче грело солнышко с неба. Устала Снегурочка, силы таяли. Вышла на дорогу автомобильную, подняла руку перед машиной, что на юг ехала.

Вышел из машины мужчина, подошел к Снегурочке, вздрогнули оба от неожиданности.

– Кармано́вич? Господин губернатор?

– Ты ли это, Снегурочка?

– Как же так? – тихо промолвила девочка. – Где же ваш терем, господин губернатор, ваши снега, ваш мячик? Вы так тепло сидели. Или случилось что страшное?

– Ветер сменил направление, Снегурочка, и снег растаял. Ни терема, ни снега белого – ничего у меня не осталося. Вот такие дела. И мячик сдулся, не выдержал он морозов, не наших кровей оказался, так, безделица. – Помолчал он, вздохнул тяжело, продолжил. – Знать судьба мне встретить тебя, Снегурочка, чтобы сказать для сердца важное. Много я потерял на этом свете, может быть, все потерял, кроме себя, и многое, как мне думается, понял. Ты прости меня, пожалуйста, если сможешь, что я жизнь твою нарушил. Что пришлось тебе по моей вине и бегать, и прятаться, и горе узнать. Что из-за жадности моей люди за тебя смерть приняли. Бога вспомнил я, Снегурочка, которому в детстве с бабушкой молился. В радости не вспоминал, а в горе вспомнил. В каждую церковь, что на дороге вижу, вхожу. Молюсь, свечи ставлю, и не знаю, простил ли бог. А ты меня прости, пожалуйста. Как перед богом прошу, прости, если можешь.

– Что вы, что вы, Кармано́вич. Это я благодарить вас должна. Если бы не вы, ничего бы у меня не было, ни горя, ни радости. А так с людьми жила, как человек жила, не как куколка. Что могла, делала: кашу варить научилась, корову доить. Так то вот. Жизнь увидела. Интересно было. Много чему научилась, всего не упомнишь. Да что я? – вам наверное сейчас труднее, без снега, без мячика. На что же вы живете?

– Брожу по свету, в наперстки на базарах играю. Когда-то славно у меня это получалось, за что и в Кремль в свое время взяли. И весело и сытно. И все-таки, почему ты здесь, Снегурочка? Говорили, ты с Ваней ушла.

– Да. Ушла, – ответила Снегурочка еще тише, медленнее. – В снега вечные ушла. Ваня повел. Чтобы жила я долго-долго, свету радовалась, с белыми мишками разговаривала. А сам замерз, Ванечка, – задрожал здесь ее голос, закапали слезинки. – Меня спасал, а сам замерз.

– Почему же ты не осталась там, где холодно?

– Зачем? Я ведь одному Ванечке нужна была. А без него – зачем мне все это?

– И куда ж ты теперь?

Пожала Снегурочка узкими плечиками, ответила еще тише:

– Таять иду. Судьба значит такая. К Ваниной березке подойду, лягу под нее и растаю. Может быть, листиками прорасту, с птичками разговаривать буду, на Ванин домик смотреть. Только вы не жалейте меня, Карманович, не жалейте. Мне хорошо. Мне сейчас и светло, и ясно. Когда все так, как должно быть, тогда всегда и светло, и ясно. Я глупо говорю, да?

– Нет, Снегурочка.

– Мне бы только добраться успеть до березки той. Жарко становится, боюсь, сил не хватит. Подвезите меня немножечко, если не трудно вам.

– Конечно. Что ты. Не спрашивай. Я довезу тебя. Богом клянусь, довезу, девочка. Богом и жизнью своей неприкаянной клянусь. Не знаю, поймешь ли ты мои слова.

– Пойму. Я все теперь понимаю.

День и ночь мчались они по дороге. Зеленый коридор сделало им Лиходеево полчище, когда прознало, кого везет Кармано́вич. Да кончались силы Снегурочки, туманились глаза, дыхание прерывалось. Промчались они мимо деревни Ваниной, высыпали люди на околицу, смотрели настороженно, как Снегурочку к лесу везут. Рухнула без сил на землю мама Ванина, догадавшись, что никогда не увидит сына. Что любовью своей погубила его.

Скрипя тормозами, остановилась машина у холма на краю леса, где росла Ванина березка. Выскочил из нее Карманович, открыл дверцу. Леший взялся, словно ниоткуда, подхватил Снегурочку на руки, понес, поспешая. Разглядела она его, улыбнулась слабенько. «Леший – это ты? Чудес не бывает, Леший. Одно лишь чудо – жить». Поднесли ее к березке Ваниной, положили на землю стылую. Дотянулась она рукой до деревца, погладила, прошептали что-то губы девичьи из последних сил. Выглянуло тут солнце красное, упал лучик света на девочку, и растаяла Снегурочка, словно ее и не было, ручейком побежала в низиночку. И по всей земле от этого места пошли круги – поднимались цветы весенние, понеслись ручейки звонкие, полезли листочки из почек, зазвенели птицы голосистые. Разошлись деревенские жители по дворам, готовясь хлеба сеять. Лишь один человек и один леший плакали под белой березкой, да в далеком лесу от боли в груди проснулся Дед Мороз, вышел из дому, промолвил: «Эх, внученька», – что последним заморозком пронеслось по земле, и лег спать до новой зимы.

* * *

Далеко-далеко в сказочном тереме собрала в котомку свои вещи нянюшка, присела на дорожку, перекрестилась, встала, вышла во двор. Подлетела тут к крыльцу оленья упряжка, соскочил с нарт старый Тохтамыл. Подошел, не спеша, к нянюшке.

– Куда это ты, старая. Или плохо здесь?

– Ухожу я, Тохтамыл. Сил моих больше нет. С каждой из них кусочек сердца отрывается. Особенно с последней. До чего же была славная, непоседливая, ласковая. Перед глазами каждую ночь стоит. Спать не могу. Сердце ноет, слезы не останавливаются. Не будет у нас больше такой Снегурочки, Тохтамыл. Никогда не будет.

– Никогда, – эхом откликнулся Тохтамыл.

Разрыдалась нянька, не стесняясь, уткнулась в плечо Тохтамылу. Зашмыгал и тот носом, губы покусывая. Глянула тут няня на нарты, а там девочка маленькая в голубеньком платьице с серыми глазками сидит. Вздрогнула няня, отшатнулась. «Нет», – замер крик изо рта. Но соскочила тут с нарт эта девочка, подбежала к взрослым, затеребила за одежду Тохтамыла. Нагнулся он, взял ее на руки, глянул с мольбой на нянюшку. Звонко затараторила девочка.

– Почему вы плачете, тетенька? Разве плохо, что я приехала?

– От радости плачу, Снегурочка. От того, что тебя вижу, что ты такая красивая да славненькая. Что солнышком пришла в наш дом.

– Плачут ведь, когда больно. От радости разве плачут?

– Плачут милая, плачут хорошая.

Взяла няня девочку на руки, обняла, прижала к груди, чтобы та лица ее не видела, и такая мука была на лице том, что не выдержал старый Тохтамыл, зарыдал не стесняясь, бросился в сани и помчал, куда глаза глядят. «Тундра, тундра», – закричал он в синее небо, размазывая кулаком слезы на щеках, – почему жизнь такая»? Ничего не ответила тундра, только вздох пронесся по небу.