Текст книги "Охотники за алмазами (сборник)"

Поздно вечером, покончив с текущими делами, Казаминов остался в своем кабинете и, открыв нижний ящик правой тумбы письменного стола, вынул объемистую темную папку. В ней он хранит важные документы и материалы своей будущей кандидатской диссертации. Собирает он их не год и не два. Георгий Петрович лелеял розовую мечту: выбиться в крупные ученые. Если только подфартит, если только пробьется нефтяной фонтан в его подведомственных изыскательных партиях, то тогда он будет на коне. На белом коне!

Полистав страницы, Казаминов остановился на статье академика Н.С. Шатского, что была написана еще четверть века тому назад, сразу же после фанатичного выступления Губкина на выездной сессии Академии наук, когда тот предлагал поставить вопрос «о поисках нефти на восточном склоне Урала». Академик Шатский умно и тактично, не споря и не полемизируя, опроверг мнение ныне покойного Ивана Михайловича, положив его, как говорится, на обе лопатки.

Казаминов осторожно и благоговейно листал пожелтевшие страницы старого журнала «Нефтяное хозяйство». Статья была показательна во всех отношениях. Как надо опровергать доводы. Как надо оспаривать, даже не называя имени главного соперника. Как надо утверждать свое мнение. Культурно, без нажима. Георгий Петрович с удовольствием углубился в чтение статьи академика Шатского.

«Три года назад академик Д.Д. Архангельский в статье («Где и как искать новые нефтеносные области в СССР», журнал «Нефтяное хозяйство», 1929 г., № 6) о поисках новых нефтеносных районов в СССР поставил вопрос о необходимости ознакомления с битуминозными известняками Сибирской платформы как с возможными нефтепроизводящими породами и отметил, что систематические изыскания нефти на этой территории еще преждевременны».

Вот как, со всего размаху и по самому больному месту. Оказывается, приоритет не за Губкиным, еще до него академик Архангельский выступал. Поставил вопрос об изучении и сам же предупреждал, что изыскания преждевременны, Казаминов зажег погасшую папиросу, затянулся. А дальше как!

«Если это было правильно тогда, то в настоящее время быстрая индустриализация востока Союза требует иного подхода к проблеме нефтеносности Сибири…

Насколько мне известно, предполагаемая статья представляет первую попытку анализа Сибири с точки зрения ее нефтеносности и первый опыт обоснования организации систематических поисков нефти на ее территории. Ее целью является наметить возможные нефтяные районы и дать им первоначальную геологическую оценку. Предлагаемые выводы слишком общи и схематичны, так как они базируются на весьма ничтожном материале. Вследствие слабой изученности геологии Сибири они могут считаться только предварительными, требующими дальнейшей разработки и дополнений».

Казаминов выпустил через нос струю дыма. Академик Губкин выступал на сессии, а мудрый Шатский в печати застолбил свой приоритет: статья представляет первую попытку анализа Сибири, первый опыт обоснования поисков нефти. И как скромно: ничтожные материалы, слабая изученность, требуется дальнейшая разработка…

Георгий Петрович углубился в чтение первого раздела статьи – «Признаки нефти в Сибири».

«В Сибири известно очень мало несомненных выходов нефти и других битумов, зато весьма многочисленны непроверенные указания на нефтепроявления. Последние известны на всем пространстве от Тихого океана до Урала, Здесь приводится только краткий список сведений о внешних нефтепроявлениях, с некоторыми критическими замечаниями об их достоверности и значении».

Шатский берет шире – не только один восточный Урал, а сразу всю Сибирь. Глобально. Казаминов перелистал страницы, в которых академик рассматривает другие районы, и остановился на Западно-Сибирском крае, на пункте 16:

«Особняком стоят указания местного населения на нефть в районе горизонтально лежащих пресноводных неогеновых и послетретичных отложений в пределах Западно-Сибирской низменности, например, в Крутинском районе, в Омском районе, в Кулундинской степи и т. д. В ряде поверхностных случаев эти признаки, обычно в виде указаний на воду с запахом керосина, не подтверждались при ближайшем исследовании района (1930 г., Жукова Л. Н.).

Уральская область в пределах Сибири. Есть одно указание на нефть в районе Шадринска и Ялуторовска. Осмотр этого пункта и химические анализы проб не подтвердили наличия нефти.

Описанными примерами сведения о признаках нефтеносности в Сибири далеко не ограничиваются: в архивах геологоразведочных организаций как Союзнефти, так и Союзгеологоразведки есть много и других указаний на нефть… Приведенные случаи, однако, являются наиболее характерными. Они показывают, что большинство сведений о нефти на интересующей нас территории ложны, ошибочны: с одной стороны, «нефтеискатели», как это часто бывает, смешивали с нефтью железистые пленки на поверхности застойных вод или густой настой бурого цвета гуминовых веществ в многочисленных калтусах (болотах) края; к последним случаям, например, относятся некоторые указания на нефть в Иданском районе Уссурийского края и лично известный мне выход нефти в верховьях р. Итанцы, около озера Колок, в Бурят-Монгольской республике. В целом ряде случаев в «признаках нефти» повинны или змеи, или, как это удалось выяснить В.Д. Ряданову, бакланы и даже лиственничные смолы из срубов термальных сероводородных источников. С другой стороны, как, например, на Алтае, или около озера Иман в Дальневосточном крае, слухи о нефти, по крайней мере для некоторых районов, возникли в результате жульнических проделок со спекулятивными целями. За редким исключением подобные случаи имели место в дореволюционное время, но они живы в памяти местного населения и поэтому являются источником и современных сведений о «богатейших» нефтяных районах в отдаленных, малопосещаемых частях Сибири.

Приведенные данные показывают также на то, что несомненные нефтепроявления и наиболее достоверные указания на признаки нефти сосредоточиваются в трех районах: 1. – В Байкальском районе; 2. – По правым притокам среднего течения реки Лены и в бассейне нижнего течения реки Вилюя и 3. – В Минусинском районе и, может быть, рядом по окраинам Кузнецкой котловины».

Казаминов несколько раз перечел о последнем, третьем районе, мысленно выделяя слова «по окраинам Кузнецкой котловины». Это как раз те земли, где сейчас бурят его разведочные партии. На них вся надежда. Туда, в Кузнецкий бассейн, брошены главные силы экспедиции – лучшая техника, более опытные кадры.

Академик далее писал:

«Таким образом, несмотря на огромную площадь, территория Сибири обладает совершенно ничтожными по количеству и, за исключением Байкала, чрезвычайно слабыми по интенсивности нефтепроявлениями. Это может зависеть от трех причин.

Во-первых, от совершенно недостаточной исследованности края, не более 7—10 % площади которого в той или иной степени освещено геологической съемкой, остальная же площадь или совершенно не изучена, или пересечена только редкими маршрутами, во время которых исследователь не мог собрать исчерпывающих, даже расспросных сведений о полезных ископаемых в условиях слабой населенности или полного безлюдья. Не надо переоценивать только вышеуказанного обстоятельства, так как в Сибири сведения о всех более или менее интересных событиях, открытиях, находках передаются с чрезвычайной быстротой и, конечно, открытие интенсивных выходов сделалось бы скоро известным».

Казаминов в который раз с улыбкой вспомнил о своей первой экспедиции в Нарымский север. Продвигались верхом на лошадях. По бездорожью, по глухомани. Каково же было его удивление, когда в первом же небольшом селении их встретили и почти безошибочно назвали по именам. Молва о людях, из Москвы, которые ищут подземные «клады», птицей летела по непроходимым болотам и глухой тайге, намного опережая отряд…

«Во-вторых, это может зависеть от того, что Сибирь действительно бедна нефтью. Такое предположение, по-видимому, в значительной степени правильно, но только неверно часто высказываемое мнение о полном отсутвии нефти в Сибири. Имеющиеся геологические данные дают достаточные основания утверждать обратное; конечно, только разведки покажут, какое практическое значение имеют возможные сибирские месторождения.

Наконец, в-третьих, в смысле нефтепроявлений мы не можем сравнивать Сибирь с такими районами, как Кавказ, Средняя Азия, Приуралье. Громадная часть Сибири представляет собой область распространения вечной мерзлоты, в северной части сплошной, достигающей местами до 100 и, может быть, даже 150 м глубиной; в южной – представляющей сложную мозаику участков таликов среди мерзлой почвы или, наоборот, отдельных островов вечной мерзлоты среди талых пространств. Мы знаем, что целая серия нефтей застывает при высокой температуре: температура застывания, например, некоторых грозненских нефтей достигает 6 градусов и даже 0 градусов; есть нефти, застывающие при более высоких температурах (до +6), поэтому вечная мерзлота в ряде случаев может препятствовать высачиванию нефти на поверхность и тем самым лишать нас одного из существенных признаков при поисках нефтеносных месторождений. Если изложенная мысль правильная, то вечная мерзлота для севера Сибири может являться одной из причин бедности этого края естественными выходами нефти».

Казаминов еще раз перечел последний абзац. Вечная мерзлота, действительно, штука серьезная. А нефть застывает почти при плюсовой температуре. Загустеет, как асфальт. Даже если ее и найти, то как достать? По трубам она не пойдет… Делать карьеры, рыть шахты? Слишком дорого обойдется. Да-а!..

Георгий Петрович стал читать дальше. Вторая часть статьи называлась «Геологическая структура и возможные нефтяные районы Сибири».

«Систематические поиски нефтяных месторождений в Сибири не могут основываться только на тех незначительных сведениях о признаках нефти, о которых мы только что говорили. Они должны базироваться и на общем геологическом строении всей территории, ее структуре и литологическом составе слагающих ее пород. Одной из основных и, пожалуй, наиболее важной предпосылкой для поисков нефти, для направления поисковых работ являются известные закономерности в распространении нефтяных признаков и месторождений в зависимости от геологического строения, с одной стороны, и, с другой – наши рабочие гипотезы об условиях образования нефти в земной коре. В Сибири при весьма слабой изученности ее геологии для выяснения нефтяных возможностей края, как мне кажется, нельзя основываться на каком-нибудь одном из распространенных предположений о происхождении нефти, так как в противном случае мы можем сузить нашу задачу, тем более что весьма вероятно, что нефть в земной коре образуется в различных условиях и различными путями…»

А Губкин что утверждал? Казаминов знал наизусть высказывание академика: «На восточном склоне Урала угольная фация юры по направлению к востоку, то есть немного дальше береговой линии, где происходило накопление осадков, где отложились угленосные свиты, – угольная фация заменяется нефтеносной». Эту теорию Шатский тоже опроверг мягко, сказав, что нефть могла образовываться различными путями и потому, мол, не стоит придерживаться одного распространенного предположения. Именно «распространенного». Намекая на выступления Губкина в центральной прессе.

«Сибирская платформа, не испытавшая сильной складчатости с камбрийского времени, окружена со всех сторон молодыми складчатыми зонами. В смысле нефтяных возможностей Западно-Сибирской низменности необходимо рассмотреть отдельно как толщи палеозоя, так и ряд покрывающих их более молодых осадков. Несомненные отсутствия скоплений нефти в центральной и восточной полосе Урала и во всей южной палеозойской полосе Тургайского прогиба до Селаира указывают на полную неблагонадежность в этом отношении и палеозойских толщ, залегающих в основании осадочной серии низменности на огромных пространствах, примыкающих к древним хребтам. Не так категоричны должны быть заключения по отношению к восточной части низменности. В самом деле, если в Минусинском районе или в Кузнецком бассейне, или по западной окраине Сибирской платформы будут найдены нефтяные месторождения, о возможности которых указывалось выше, то не будет исключена возможность отыскания таких же нефтеносных участков и на площади восточной части низменности под молодыми осадочными породами».

Казаминов закурил новую папиросу. Академик снова утвердительно говорит о Кузбассе. Значит, были предпосылки, была уверенность. Нам надо лишь доказать правоту его научного предвидения. А вот к северу он безжалостен.

«Из последней в смысле возможной нефтеносности мы должны совершенно исключить толщу, иногда довольно мощную, четвертичных отложений, сложенных осадками бореальной трансгрессии, мореной и обширными аллювиальными и озерными песчаными накоплениями. Третичные породы, и особенно верхние юрские и меловые, представлены и по склону Урала и по окраине Таймыра, а также и в районе среднего течения Оби типичными эпиконтинентальными осадками, глауконитовыми песками, глинами, нахождение первичной нефти в которых, по аналогии с соответствующими породами Русской платформы, исключается».

– Та-ак, исключается, – сказал сам себе Казаминов, перечитывая строчки статьи. – Исключается в районе среднего течения Оби. Как раз то, что и требовалось доказать… Нет, нет, доказывать надо практикой!

Георгий Петрович погасил папиросу, раздавив ее пальцами в массивной мраморной пепельнице. Сизый дымок чем-то напоминал тощий костер в суровой тайге на лютом морозе. Казаминов хорошо знал, что такое тайга. Испытал на собственной шкуре. А Далманов, наверняка, побывал в тех краях в летнее время, почти курортное, если, конечно, не считать мошкары да слепней. Писал диплом. И кто ему только мог подсунуть такую «актуальнейшую» темку? Любопытная ситуация! Как он там назвал свой диплом?.. Возможности… Ага, вот записал. Нет, сразу быка за рога, определенно: «Нефтегазоносность среднего речения Оби». Пришел, увидел и… Впрочем, точки над «и» поставит жизнь. Иногда очень полезно для молодых ткнуть их, как слепых кутят, носом в то, от чего отворачиваются.

– Четверть века назад написано, а как звучит современно! Что значит настоящая наука.

Казаминов смотрел на пожелтевшие страницы, и ему казалось, что в кабинете находится академик Шатский, звучит его спокойный, мягкий и в то же время очень уверенный голос, голос человека-борца, привыкшего вести научные споры и умеющего доказывать свою точку зрения, уверенного в своих силах и своей правоте.

В кабинете сизым облаком плавал табачный дым. В пепельнице полно окурков. Но Георгий Петрович не чувствовал усталости, хотя день прошел напряженно и сложно.

Взгляд его снова остановился на карте, на среднем течении Оби. Широкая голубая лента реки, разбитая протоками, катила волны к северу. Глухая, как ее именуют, черная тайга Усть-Югана. Гиблая низина, над которой густыми туманами висят испарения непроходимых болот. Тяжелый запах гниения, разложения, застойной поды… И тучи мошки, комарья, слепней… У Казаминова снова перед глазами встала жуткая картина, врезавшаяся в его память. Это было несколько лет назад, во время экспедиции. Его разбудили на рассвете тревожные голоса товарищей по походу. Казаминов высунулся из палатки и обомлел. На поляну, где геологи разбили лагерь, из густого тумана, окутавшего тайгу, вышла полуживая, истощенная лошадь. Она шла и качалась. Кожа на боках и спине исчезла, она осталась лишь местами, а вместо нее виднелось красное мясо… А вокруг лошади серой тучей носились мошка, слепни и тяжелые оводы…

Животное шло, медленно передвигая дрожащие ноги. Видимо, из последних сил. Вытянув голову, лошадь таращила подслеповатые кровоточащие глаза, жадно принюхиваясь. Она шла на запах костра, шла к людям. Она, наверное, отбилась и долгое время блуждала по тайге. Пища была под ногами, но ее донимал гнус. Эта маленькая крылатая тварь не дает покоя ни днем, ни ночью… Лошадь измучилась в бесконечной борьбе, и жизнь еле теплилась в ее обнаженном кровоточащем теле.

Выйдя на поляну, она остановилась, тяжело повела боками и, глядя на людей, пронзительно и жалобно заржала…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

– Открывайте шампанское! – скомандовал оператор, и черный глазок кинокамеры был направлен на Бочкова. – Ближе бокалы!

Емельяныч сдернул фольгу, раскрутил проволоку, держащую пробку. Далманов, бортмеханик, журналист Шанин и режиссер телестудии сдвинули стаканы.

– А пробкой обшивку не продырявим? – Режиссер кивком головы показал на потолок самолета.

– Выдержит! Северный вариант, – с нескрываемой гордостью произнес бортмеханик.

Пробка вылетела вверх, шипучая пенистая струя вырвалась из темной бутылки.

– Мне тоже наполните! – крикнул оператор, стрекоча кинокамерой.

Отсняв кадры, все уселись вокруг фанерного ящика, ставшего столом. На разостланной газете появились ломти хлеба, куски сала, колбаса, полголовки голландского сыра, пучок зеленого лука. Василий Шанин вынул из чемодана бутылку коньяка.

– С праздником тебя, Фарман! Из Москвы вез в подарок.

Самолет деловито гудел моторами, и его тень бесшумно скользила по глухим таежным урманам, березовым колкам, голубоглазым озерам, буеракам и косогорам, бесконечным болотам, мелким и крупным речушкам…

– Сколько осталось до Усть-Югана? – спросил режиссер, отрезая перочинным ножом кусок сыра.

– Минут сорок чистого полета.

– Что значит чистого?

– Когда без посадки, – пояснил командир корабля.

– А что? Разве посадка ожидается? – В один голос заволновались оператор и режиссер.

– Мы на севере. Летишь на час, а еды бери на неделю, – усмехнулся бортмеханик.

– Смотрите, что это? – Длинноволосый режиссер, сидевший ближе всех к иллюминатору, показал рукой. – Вон летят!

– Где? Где?

– Вперед и слева… Белые птицы.

– Это лебедушки, – пояснил Емельяныч, взглянув в круглое окошко. – Подались в родные места, на гнездовья.

Крупные белые птицы летели легко, свободно, не спеша взмахивая своими сильными крыльями. Они, казалось, не обращали внимания на шумную железную птицу, которая двигалась по воздуху параллельным курсом.

– Красиво летят, – произнес режиссер. – Первый раз вижу вот так близко и в небе.

Далманов тоже загляделся на лебедей.

Белые красавцы невольно напомнили ему далекие годы босоногого детства. Как давно это было!.. Фарман смотрел в иллюминатор, на лебедей, а мысли его уносились назад, в родной Азербайджан…

О севере он знал с детства. С самого раннего детства, едва научившись самостоятельно передвигаться и лепетать первые слова, Фарман уже был наслышан о севере, о тайге. Его бабушка, «баба Кава», как ее называл Фарман, была северянка. Кондовая сибирячка, голубоглазая и статная Клавдия, дочь рыболова и охотника Василия Петрова, случайно встретила и полюбила на всю жизнь озорного, смуглолицего и бедового южанина с таинственным именем Заман, который был сослан в сибирские края за выступления против законного царя в далеком городе Баку. Она слабо разбиралась в политике, но чутким сердцем догадывалась, что, видать, больно крепко насолил царским прислужникам этот смуглолицый весельчак, ежели его задарма провезли через всю матушку-Россию в дикие, таежные места… Лишь потом, спустя годы, когда Заман Далманов был освобожден и вернулся вместе с женой-сибирячкой на родину, Клавдия узнала о великой забастовке нефтяников, о знаменитой первомайской демонстрации, где в первых рядах шествовал большевик Заман…

Бабушка пестовала внука, пела над его колыбелью протяжные сибирские песни, рассказывала дивные сказки о жителях тайги, о буром медведе – хозяине черных урманов, о реках, полных рыбы, о птицах. Каждую весну, провожая взглядом стаи перелетных птиц, которые после зимовки в южных краях стремились в родные северные просторы, Клавдия вытирала набегавшие слезы концом платка и грустно вздыхала!

– Пошли-полетели, милые, на родину…

И Фарман, задрав голову, следил за выражением морщинистого дорогого лица, детским, отзывчивым сердцем понимал состояние «бабы Кавы», обеими руками держался за ее подол и молил:

– Не надо, баба Кава!.. Не лети!..

Бабушка тяжело вздыхала и гладила шершавой ладонью непокорные смоляные волосы внука.

– Останусь, милый… Куды ж мне без тебя?..

Весенний перелет птиц на север навсегда оставил грустный след в сердце Фармана, в жилах которого доброй струей пульсировала сибирская кровь. Каждую весну чумазый, до черноты загорелый подросток, знавший все ходы и выходы на буровой вышке, забирался в укромные места где-нибудь на склоне горы или на развесистой шелковице и оттуда завороженным взглядом следил за косяками уток, стаями гусей, журавлей, которые улетали на север… Вслушивался в журавлиный клич, тревожный и радостный, и замирал от волнения. Может быть, то было прощание с теплыми местами? Фарман знал, что журавлиная родина далеко на севере, а здесь они только зимуют. Даже гнезд себе не вьют. Летят они высоко в небе, курлычут, шлют прощальный привет камышовым зарослям, тихим заливам… Но особенно волновали Фармана лебеди. Снежно-белые, вытянув стрелой шеи, сильные, они, казалось, плыли по воздуху, чуть пошевеливая могучими крыльями.

И каждый раз, завидев лебедей, Фарман вспоминал рассказы бабушки об этих удивительных птицах, которые, как люди, подолгу живут парами, об их необычайной верности в любви. Лебеди так привязаны друг к другу, что если один из них почему-либо погибнет, то другой не может пережить этой утраты. Овдовевший лебедь поднимается высоко в синее небо, поет там свою последнюю, прощальную песню и, сложив крылья, бросается камнем вниз, разбиваясь оземь…

Бабушка говорила, как один молодой охотник не поверил таким легендам о белокрылых красавцах и решил испытать их, самолично услышать прощальную песню. Забрался он в глухомань, в места лебединых гнездовий и, выбрав удобный момент, подстрелил одного лебедя.

Раненная насмерть огромная белая птица падала молча. Охотник бросился к лебедю, склонился над поверженной, но еще живой птицей и стал ждать предсмертной песни.

Но так никто и не знает, дождался он или нет. Лебединая стая вдруг круто повернула и разом, всем скопом, налетела на охотника, на незадачливого любителя песен, и начала бить его крыльями, яростно клевать тяжелыми клювами, пока не забила его до смерти…

Когда эту историю Фарман рассказал в школе на уроке зоологии, то учительница пояснила:

– Вся эта легенда, конечно, маловероятна. Однако, ребята, верно то, что лебедь – птица сильная. Ударом крыла она может сбить человека с ног, особенно если нападет неожиданно…

Приходили новые весны, отмеряя время жизни Фармана. Мечта о севере уплыла и растаяла, как туман. Фарман вытянулся, окреп и раздался в плечах. На симпатичного парня заглядывались девушки. А Фарман, казалось, не обращал на них никакого внимания. Он позабыл обо всем на свете. Его страстью стал футбол. Играл в юношеской команде, потом в сборной городка нефтяников. Окончив школу с серебряной медалью, подался на нефтепромыслы, где тогда трудились многие игроки сборной. Отец не возражал: трудовой коллектив воспитает. Команда успешно выступала на первенстве республики… Фарман Далманов выделялся. О нем, о неутомимом левом крае, стали говорить как о растущем мастере. Фарман отлично владел мячом, мог бить с лета, с полулета, с ходу, с поворота, мог сделать финт, обманным движением сбить с толку настырного и осторожного защитника, обвести, сделать стремительный рывок с мячом. В газетных отчетах стало мелькать имя молодого Далманова.