Текст книги "Охотники за алмазами (сборник)"

Великая война ворвалась в мирную жизнь, отогнав своей большой опасностью все мелкие обиды и печали. Немецкие танки топтали гусеницами густую украинскую пшеницу, огненный вал катился к Одессе.

Эревьен успел отправить на восток жену и сынишку, посадив их в последний товарный эшелон. А сам отказался от брони, чем огорчил прямое начальство, и пошел добровольцем в отдельный отряд глубокого бурения, созданный при штабе Южного фронта.

В отряде подобрались опытные буровики, привыкшие искать нефть, газ, железную руду, каменный уголь. А штаб фронта поставил задачу:

– Армии нужна вода. Достаньте ее из-под земли поскорее!

И вот тут-то пригодился опыт Юрия Эревьена. Он знал, как и где бурить, чтобы найти пресную воду.

Сначала встречались и среди штабных офицеров такие ретивые, что смотрели на отряд косо: тыловые кроты прячутся от огня. Но когда фашисты тяжелой подковой блокады охватили Одессу, прижали к морю, сказалась нехватка питьевой воды. И совсем худо стало, когда гитлеровцы захватили Беляевский водопровод. Вся надежда возлагалась на буровиков. Днем и ночью, под бомбежкой и артиллерийскими обстрелами, гидросаперы спешно бурили артезианские скважины. Город и фронт получали воду. Горожанам ее отпускали по карточкам – по полведра на человека в сутки…

В Одессе Юрий оставался до самых последних дней обороны. Потом был приказ, и ночью разбирали вышки, оборудование, машины и грузили на тихоходный транспортник. От отряда остались считанные единицы – кто погиб, кто ранен.

– Не корабль, а походная братская могила, – кто-то грустно пошутил. – Кругом одно железо, сплошные неплавучие средства…

Но тихоходный транспорт оказался везучим. Или, может быть, судьба хранила Юрия Эревьена и других буровиков для счастливого будущего, о котором они тогда и не мечтали? Как бы то ни было, а старый пароходишко пересек Черное море, выдержал наскоки «юнкерсов» и «мессеров» и с дырами и пробоинами, почти черпая воду опустившимися бортами, прибыл в Новороссийск.

Война шла, и главные сражения были еще впереди. Знойным летом сорок второго года, прорвав фронт под Харьковом, гитлеровцы лавиной прокатились по югу страны, по Сальским степям, вышли к предгорьям Кавказа. В выжженных солнцем долинах и плоскогорьях под Моздоком воды не имелось. У кого была пресная вода – тот и держал фронт.

Юрий Эревьен, офицер и коммунист, штабом фронта был назначен командиром особого отряда глубокого бурения. Вывезенное из осажденной Одессы оборудование снова служило армии. Взметнулись ажурные вышки, глухо зарокотали дизеля, приводя в движение буровые станки. Артезианские скважины давали чистую и холодную воду. Ее возили на передовую в резиновых баках.

Немецкие самолеты-разведчики скоро засекли буровые вышки и, естественно, разгадали их назначение. Начались ожесточенные бомбежки. Гибли люди, выходило из строя оборудование. Но оставшиеся в живых продолжали углублять скважины. Вода в то знойное лето ценилась наравне с боеприпасами…

Юрий Эревьен, несколько раз раненный, дважды контуженный, осунувшийся и почерневший, не покидал своего поста командира, несмотря на требование врача; во всем отряде он остался единственным инженером.

А потом началось наступление. Эревьен уже командовал саперным батальоном. И путь, который он проделал на пароходе из Одессы до Новороссийска, теперь пришлось пройти в обратном направлении, но уже по суше, отмеряя километры отвоеванной родной земли.

В конце сорок четвертого комбата демобилизовали – страна возвращала специалистов к мирному труду. Эревьен получает приказ возглавить геологоразведочную экспедицию в освобожденной Молдавии. Снова любимое дело, по которому стосковалось сердце: поиски нефти и газа.

Это произошло в августе 1952 года. Разведочные экспедиции, бурившие в Молдавии, Министерством геологии были переданы Министерству нефтяной промышленности. В Молдавии нашли небольшую нефть, и промысловикам поручалось доводить дело до конца. Министерство геологии сохранило за собой право перевода своих кадров в другие районы страны. Юрий Юрьевич Эревьен был срочно вызван в Москву.

Он хорошо помнит тот солнечный погожий день, когда вошел в просторный кабинет начальника Главнефтегеологии. Разговор был откровенным.

– Нам хотелось, чтобы вы остались в системе геологии.

Эревьен и сам этого хотел. Было время, когда его вынудили уйти, но он снова вернулся. Как ему казалось, навсегда. Однако жизнь переменчива. И – надо решать. Теперь его просят остаться.

– Намечается грандиозный размах работ. Центральный Комитет партии предложил министерству развернуть широкий фронт поисков полезных ископаемых на гигантских просторах от Урала и до самого Тихого океана. В первую очередь разведку нефти и газа…

Юрий Юрьевич взглянул на карту страны, висевшую на стене. Солнечные лучи, влетев через оконное стекло, словно специально легли золотистым пятном на Сибирь. Огромные малоизученные и неразведанные края.

– Мы вас знаем и ценим. Ценим как геолога и руководителя. Главк предлагает вам поехать на работу начальником экспедиции в любой восточный район. Предлагаем на выбор – Камчатку, Якутию, Западную или Восточную Сибирь, Дальний Восток. Каждый район крупнее нескольких европейских государств вместе взятых. Перспективы – огромные, а работы везде непочатый край.

Предложение было совершенно неожиданным.

Решать легко в молодости. А когда тебе за сорок, невольно задумываешься. Уже не так легко все бросать, срываясь в неизвестность. Раньше как было? Собрал чемодан, связал книги – и айда! Оставил одну частную квартиру, на новом месте нашел другую… Почти два десятка лет кочевой жизни. И лишь совсем недавно бросил якорь, казалось, накрепко. В Кишиневе на одной из центральных зеленых улиц получил благоустроенную квартиру. Сколько было шумной радости, когда вселялись! Просторные комнаты, отдельная кухня, ванная. Никогда они такого богатства не имели. Старший сын – студент первого курса геологического факультета Кишиневского университета – получил комнату. Двое малышей-близнецов, Саша и Маша, которым скоро предстояло пойти в первый класс, расположились вместе с бабушкой во второй, в самой светлой и солнечной, Юрий и Оксана, обнявшись, кружились в вальсе в своей… Впервые у них появилась отдельная спальная. Как же тут не радоваться! Да еще есть общая гостиная… Даже странно звучат такие названия для слуха бродяг-геологов.

Все, что они с собой привезли, скудная походная мебель, постели и потрепанные чемоданы, мягко говоря, не вписывалось в эту квартиру с высокими окнами и расписанными стенами. «Понимаешь, Юра, нужна мебель настоящая…» Оксана, бережно расходуя свою и его зарплату, выкраивала деньги, бегала по магазинам, стояла в очередях, и постепенно квартира преображалась.

А вот сейчас предлагают все это бросить. Ехать неизвестно куда, снова искать частную комнату, терпеть неудобства, приноравливаться к хозяевам… Юрий хорошо знал, что жилого фонда геологические организации почти не имеют.

– Мы сейчас на базе экспедиции создаем в Обь-Иртышской области новый геологоразведочный трест, – продолжал рассказывать руководитель главка. – Под Челябинском, кажется, нащупали нефтеносный район. Нужно глубокое бурение. Может быть открытие месторождения. Нужен опытный геолог. Предлагаем должность начальника Южно-Челябинской разведки, входящей в Обь-Иртышский трест. Так что решайте, Юрий Юрьевич!

Эревьен провел ладонью по лбу, словно разглаживая морщины. Новое всегда манит. Кажется, нет геолога, который не мечтал бы об открытии месторождения. Но он не один. У него семья, дети… Старая больная теща… Как отнесется к такому предложению жена? Согласится ли? С теплого юга податься в суровые сибирские края…

Остаток дня бродил по улицам Москвы. Поздно ночью наконец удалось дозвониться по междугородному домой.

Оксана Васильевна выслушала мужа и сразу, не колеблясь, ответила положительно:

– Если ты считаешь нужным, решайся.

– А как вы?

Оксана Васильевна была человеком действия.

– Думаю так, милый… Мама с сыном останутся здесь до окончания учебы в университете. А я с малышами приеду к тебе, как только устроишься на новом месте.

Через два дня, получив приказ о назначении начальником Южно-Челябинской нефтеразведки глубокого бурения, Юрий Эревьен рейсовым пассажирским самолетом вылетел в Обь-Иртыш к месту своей работы.

Областной центр был тогда совсем иным. Значительно меньше по размерам и приземистее. Сплошь деревянный. Только в центральной части высилось несколько кирпичных зданий в два-три этажа. Старинный сибирский город располагался на обоих берегах неширокой, но судоходной речки. Той самой, по которой четыре века тому назад спустился с Уральских гор на утлых лодках Ермак со своею вольницей и где-то поблизости одержал первую важную победу, разгромив орду местного хана. А через пять лет воеводы на том месте заложили крепость, ставшую впоследствии городом. Его называли «воротами Сибири».

Он был действительно своеобразными воротами, постоялым двором, перевалочным пунктом. Из центральных областей двигались через него в Сибирь купцы, монахи, промышленники, крестьяне, спешащие на новые земли. А отсюда в столицу текло мягкое золото – ласкающие глаз бесценные меха. В тайге шел бесшабашный отстрел соболя, бобров, лис, куниц, белок… Медведей били на мех и мясо. Именно отсюда пошли знаменитые сибирские пельмени из медвежатины. Длинными санными обозами увозили бочками черную зернистую икру и рыбу – осетров, стерлядь, муксун, нельму, бочонки с посолом знаменитой хосьвинской сельди, которая просто тает во рту… Специальные царские гонцы торопили коней, везли к царскому столу знаменитую монастырскую уху, сваренную и замороженную. Рецепт ухи монахи долго хранили в секрете: лишь много десятилетий спустя удалось разгадать тайну необычного аромата рыбного бульона. Он оказался примитивно прост: в котле сначала варили курицу, а потом уж закладывали разные сорта рыб…

Царствующие особы не забывали о своих восточных вотчинах. И по-своему их использовали, превратив таежный край в место ссылок, в огромную тюрьму. Одних неугодных везли на перекладных, других гнали по этапу. Звон бубенцов перекликался с глухим кандальным звоном. В толстой книге «Краткие сведения о ссылке в Сибирь порочных людей», составленной царскими чиновниками, написано:

«…Шли пешком, закованные в ножные тяжелые кандалы и ручные железа, причем несколько человек сковывались вместе на железный прут: самые важные преступники следовали в железных ошейниках и на цепи, а менее важные – в кандалах или со связанными назад руками».

Статистика хранит бесстрастные обвинительные документы и цифры. После восстания декабристов в течение семи десятков лет через город, через эти «ворота в Сибирь», проследовало около восьмисот тысяч арестантов и членов их семей. Двигались на каторгу и в ссылку первые русские революционеры-декабристы, участники тайного общества «Земля и воля», великий революционер Н.Г. Чернышевский, писатели Ф.М. Достоевский и В.Г. Короленко, был сослан украинский поэт Г.А. Мачтет, автор знаменитой песни «Замучен тяжелой неволей», и тысячи других отважных и смелых, несломленных и непокоренных, поднявших свой голос против угнетения и бесправия…

А в 1917 году по сибирскому тракту, проторенному каторжанами и первопроходцами, ехал выброшенный историей последней русский царь Николай Второй со своей семьей…

Бескрайние сибирские просторы хранили в себе несметные богатства. В пожелтевших архивных документах бывшей царской губернии можно встретить немало печальных свидетельств зверского разорения рыбных, пушных и лесных богатств, отсталости промышленности и сельского хозяйства. Но до того, что хранилось глубоко под землею, руки не доходили. Природа прятала свои главные клады. Чиновники-статистики Министерства внутренних дел писали в «Общих сведениях о губернии» в 1871 году: «Относительно минеральных богатств губерния представляет разительную бедность… Даже Уральский хребет в пределах губернии… не обнаружил до сих пор никаких задатков, в будущем для разработки в нем полезных ископаемых». А в старых учебниках географии, даже изданных в первые годы Советской власти, можно было прочесть, что «край беден полезными ископаемыми».

Но были люди, которые по-иному смотрели на таежные края. Великий ученый и философ Михаил Ломоносов предрек, что «могущество России будет прирастать Сибирью». Отсюда, из Сибири, вышли и стали знаменитыми многие россияне – гениальный химик Дмитрий Менделеев, композитор Алябьев, поэт Ершов, автор бессмертного «Конька-горбунка».

Отправляясь к месту новой работы, Юрий Юрьевич вписал в записную книжку пророческие слова великого правдолюбца А.Н. Радищева, который тоже томился в глухом сибирском остроге два века тому назад:

«Что за богатый край сия Сибирь, что за мощный край! Потребны еще века, но когда она будет заселена, она предназначена играть большую роль в анналах мира».

За годы Советской власти город мало изменился. Он как бы застыл в развитии. Ни крупных строек, ни промышленных гигантов здесь создавать не планировали. Индустриализация шла стороной. Даже в годы войны, когда в Сибирь эвакуировали сотни заводов и фабрик и на местах поселков возникали промышленные центры, город почему-то обошли стороной…

Юрий Юрьевич хорошо помнит тот, вчерашний город. Современного аэродрома с бетонными взлетно-посадочными полосами и с роскошным аэровокзалом из стекла и бетона тогда и в помине не было; имелся грунтовой аэродромчик с деревянным зданием вокзала… Одним из крупнейших зданий считалась трехэтажная гостиница «Заря». Справочников и туристских проспектов о городе, его прошлом и настоящем в те годы не выпускалось, ибо слава и могущество еще таились под толщей земли. В центральных газетах и последних известиях по радио город упоминался редко, очерков о нем не писали. Лишь изредка промелькнет крошечная информация об успехах рыбаков или лесорубов. Знаменитые артисты, писатели не приезжали. Спортивные соревнования союзного масштаба не проводились. Конференций да разных иных республиканских мероприятий не устраивалось. Да их и негде было проводить. В городе имелись всего два кинотеатра, драматический театр, филармония с крохотным залом. Речной вокзал – старый дебаркадер. Грузового порта с современными подъемными кранами, взметнувшимися над причалами, не существовало. Если же поступали тяжелые грузы, их тянули тракторами…

Жителей насчитывалось около ста тысяч, город почти не рос, и дотошные местные любители прогнозов высчитали примерно, через сколько лет можно будет ждать стотысячного гражданина.

Нефть и газ опрокинули все прогнозы. Город неудержимо растет, он буквально за последние годы уже увеличился трижды, и ныне государственные организации планируют появление полумиллионного жителя. Вчерашний приземистый деревянный город постепенно исчезает. Бульдозеры сносят одноэтажные домишки, вросшие окнами в землю, вместе с деревянными глухими заборами… Растут новые кварталы. Сегодня любой житель с нескрываемой гордостью покажет приезжему просторное четырехэтажное здание геологоуправления, выросшее на центральном проспекте.

А тогда Эревьен сколько ни спрашивал встречных прохожих, никто толком не мог ответить. Лишь какая-то старушка, поморщив лоб, указала:

– Это которые землю буравят? Иди, голубок, прямиком до кладбища. Там какую-то каланчу ставили, и люди баяли, что под землею будут керосин искать.

Эревьен улыбнулся. Повеяло знакомым – и в Сибири то же самое. Где только не приходилось ему начинать бурение, – местные руководители, словно сговорившись, всегда отводили место для базы за городом или селом и… по соседству с кладбищем.

Могилы прятались в чудесной березовой роще. Теперь кладбище оказалось почти в самом центре города, его огородили, уже не хоронят и со временем намечают сделать парк… А тогда здесь была глухая окраина. Напротив кладбища одиноко стоял двухэтажный дом, сложенный из крупных потемневших бревен: «Геологоразведочная экспедиция…» О создании треста здесь еще не знали.

Рядом с конторой экспедиции – два жилых деревянных дома, дощатый гараж, крохотная мастерская. Двор огорожен забором. Здесь и кончался город. Дальше – пустырь. Лениво паслись две коровы и на привязи – бурая коза.

В нефть верили и ее ждали.

Южно-Челябинская партия глубокого бурения была опорой и надеждой. Особенно после того как на Ерофеевской площади получили первые литры. Челябинцам уделяли главное внимание, выделяли почти сорок процентов средств и механизмов. Объемы работ росли.

Когда была пробурена первая глубокая скважина, то на испытание прибыло много руководящих товарищей, ученых, в том числе и из Москвы. Приехал из министерства и начальник главка. Интерес был огромный – ждали фонтана.

А скважина, пробуренная с большим напряжением сил, в сложных условиях, как бы дразня и раззадоривая, пофыркала недовольно газом, выплюнула черные сгустки нефти и – замолкла.

Неудача никого не разочаровала, никого не расхолодила. Даже наоборот.

– Под нами где-то здесь настоящая нефть, – уверенно произнес лысый доктор наук. – Мы на верном направлении!

– Все признаки налицо, нефтяной район где-то рядом, – вторил ему другой ученый.

Да, да, тот самый, что когда-то возвращал документы Юрке Эревьену. Теперь он посолиднел, пропала на губах девичья розовость, в аккуратно зачесанных волосах появилась проседь. Только в слегка выпуклых глазах все так же таились осколки льда. На сей раз они искрились, словно на лед упали лучи солнца.

Теперь он навязывался в друзья, вел себя простецки, на равных, словно между ними нет никаких барьеров и они принадлежат к одному кругу людей. Ученому очень хотелось, чтобы нефть, большую промышленную нефть, нашли именно здесь, под Челябинском, по его «творческой разработке идеи Губкина», по его научно-теоретическим изысканиям. Не жалея красок, он энергично выступал в печати и безапелляционно утверждал, что в «районы Восточного Урала и в Западную Сибирь скоро не придется возить издалека нефтепродукты».

Но нефти почему-то не было.

Снова новая скважина. В процессе бурения наблюдалась нефтяная пленка. Она появлялась из глубины вместе с выкачиваемым глинистым раствором. Надежда на фонтан вспыхнула с новой силой.

При бурении скважины всегда проводятся многочисленные исследования. Определяются состав и мощность пород, их коллекторные свойства (пористость, проницаемость, плотность и т. д.), глубина залегания нефтеносных и водоносных пластов. Без этих исследований, которые носят французское название «каротаж», геологи-разведчики и промысловики, мягко говоря, слепы. Они не знают, на какой именно глубине надо ждать нефть.

На сей раз при расшифровке каротажной диаграммы было выделено два возможных нефтеносных горизонта. Расшифровывали ее в областном центре, где как раз в тот момент находился один известный профессор-нефтяник, приехавший познакомиться с делами геологоразведочного треста. Он тут же попросил копию диаграммы: «Просмотрю в своей столичной лаборатории».

Вернувшись в Москву, этот профессор, считавший себя крупным специалистом по каротажу, выделил не два, а пять «полезных горизонтов». С этой диаграммой и рабочей картой, взятой в тресте, он побывал во многих центральных учреждениях, научных центрах и, опережая события, доказывал наличие «большой нефти», попутно обвиняя трест в занижении оценок возможных запасов. Когда же до него дошло известие, что и эта «перспективная» скважина, словно в насмешку над ним, выплеснула лишь жалкую тонну и заглохла, ученый круто изменил свое мнение, начал шумно бить отбой, называя обь-иртышских геологов-разведчиков авантюристами и проходимцами.

Проходил год, другой… Пробуренные скважины лишь дразнили признаками нефти или вообще оказывались «сухими». Надежда постепенно гасла, как потухающий костер на ветру молчаливого недоверия. От очередной «пустой дыры» уходили, как уходят от могилы. Уходили быстро и молча. Торопливо разбирали вышку и грузили оборудование…

Сколько таких «пустых» скважин понатыкали по Восточному Уралу, по югу Западно-Сибирской низменности! Не счесть их. И начиная бурить каждую новую скважину, тайно надеялись, что именно теперь зубастое долото прогрызет земной панцирь и выпустит наружу яростно клокочущий тугой поток нефти.

Она все время давала о себе знать и, как бы играя в кошки-мышки с разведчиками, каждый раз ускользала, уходила, словно перекочевывала под землею на новое местожительства.

Маститые ученые и крупные специалисты-геологи, каждый на свой лад, оспаривая утверждения других, энергично продвигали «свои» направления поисковых работ. Один доктор геолого-минералогических наук усиленно предлагал вести бурение на Полуйском валу, а вал, как выяснилось, по мере бурения скважин постепенно передвигался на восток, пока совсем не исчез. Другой ученый настоятельно рекомендовал Казымский свод, которого под землею не нашли, его там не оказалось… Третий титулованный специалист ориентировал на районы юга Обь-Иртышья, а они оказались, мягко говоря, бесперспективными…

Сейчас, оглядываясь назад в те недавние годы надежд и разочарований, Юрий Юрьевич может со всей искренностью признать грустную правду, подтвержденную самой жизнью: и маститые теоретики, и геологи-практики в общем-то знали очень немногое и, по существу, работали на ощупь. Никто не знал точно, где именно и как искать эту самую знаменитую сегодня на весь мир большую сибирскую нефть.