Текст книги "Только мертвые молчат"

– Вам решать, Тодор.

– Будем решать, как разжевать все это, куда мы денемся… Значит, твои подозрения не упрочились, ведь так?

Станчев посмотрел на него затравленным взглядом.

– Как держался Вангелов?

– Нормально.

Досев вынул список друзей Арнаудова, всех – людей с положением.

– Такое окружение не случайно. Или это камуфляж, или организованная защита, а может, и то, и другое. Надо было начинать отсюда, товарищ следователь.

Станчев знал этот список почти наизусть. Но что бы это дало? Ничего. Начальство просто мстило. – Думай, Коля, предлагай.

Никола нащупал в кармане замусоленный трамвайный талон, давно собирался его вышвырнуть, да все откладывал.

– Я думаю, что, помимо наблюдения за Арнаудовым, надо предпринять еще один тщательный обыск в квартире Кушевой.

В ушах его ясно прозвучал голос Михова: женский дом – это как женское сердце, чего там только нет. Осмотрите каждую вещь, вспорите все подкладки.

– Третий обыск? – поморщился Досев.

Станчев настаивал дать ему последнюю возможность.

– Опять уклоняешься… – огрызнулся Досев, но все же пошел на попятную и уселся рассчитывать схему наблюдения, которую, собственно, должен был предложить следователь.

Два дня переворачивали вверх дном квартиру Кушевой. Как и раньше, никаких подтверждений чужих посещений не обнаружили, за исключением следов на замке с внешней стороны. Сняли их, хотя и сочли, что это какие-то случайные посягательства. В строгом порядке перерыли всё – мебель, шкафчики, постельное белье, гардероб, кухню, кладовку, прощупали каждую вещь, распороли все сумки, чемоданы, подушки, портьеры, разобрали по винтику все электроприборы – и все без толку.

Дело клонилось к вечеру, пили второй или третий кофе, в то время как один из сотрудников снова зарылся в платяной шкаф, и тут из спальни послышался его голос:

– Шеф, можно вас на минутку?

Лейтенант стоял, уставившись на игольник, висевший на внутренней стороне дверцы шкафа. Подушечка была распорота.

– Потрогайте здесь, – лейтенант указывал на игольник.

Станчев надавил на иглу и почувствовал, как она проткнула что-то, похожее на картон. Они аккуратно разорвали игольник. Оказалось, что между обшивкой и подушечкой было двойное дно. Мелкий ручной шов был виртуозно вспорот. Показался согнутый пополам кусочек глянцевой бумаги. На нем бледным карандашом было написано два ряда цифр, один под другим. Напротив первого стояло крупное число, напротив второго – поменьше. Станчев воззрился на слабые следы карандаша и едва не ахнул: под первым числом совсем бледно проступали буквы – Виз… Он так разволновался, что даже не заметил маленьких цифр в нижнем углу бумажки. Рядом с ними в скобках покоилась буква Ф.

Бумажку сфотографировали и приготовили для отправки на экспертизу. Похоже на номера счетов, рассуждал следователь, силясь скрыть свое волнение. Напротив – суммы, первая, возможно, относится к Григору – Визирю… Он только сейчас поглядел на нижний ряд цифр, по числу они не совпадали с верхними. Или телефон в Ф., или шифр.

– Так, ребятки, один из вас остается здесь и ждет моего звонка, Кирчев…

– Есть!

– Влахов двигается со мной в управление.

Он набрал телефонный номер, секретарша доложила, что портфель начальника еще на столе.

Через полчаса Станчев и Досев с лупой разглядывали бумажку.

– Банковские шифры, – подтвердил Досев. – А Визирь, говоришь, это его прозвище.

– Сто раз вспоминали о нем, сидя в «Кошарах».

– Да-а, ошибки быть не может, – Досев заметил что-то на отдельном листе. – Ее пай – около пяти процентов. Немало.

– Для любовницы немало, но если учитывать риск, то довольно скромно.

– Если учитывать риск, говоришь… Если мы на верном пути, то выходит, что Кушева вносила, а сом шевелил своими визирьскими усами в подполье… – Досев поглядел на нижний ряд цифр. – Сдается мне, это телефонный номер, возможно, явка.

– И мне тоже сдается, надо запросить информацию.

Досев встал, вынул из книжного шкафа, из-за книг, литровую бутылку из-под лимонада, наполненную желтоватой ракией.

– Закуски нет. Конечно, нехорошо нарушать порядок, но это дело стоит обмыть, по глоточку. За твой успех и чтоб от нашего пьянства не осталось следов, здоровье!

– Твое здоровье, Тодор.

Их губы растянулись в улыбках: Досев улыбался нижними углами губ, Станчев по-заячьи оскалил зубы.

– Сближение, говоришь? Честное слово, не лежала у меня к этому душа.

– Знаю.

– А что тебя подтолкнуло на этот обыск?

Николу потянуло сказать, чья в этом заслуга, но он смекнул, что начальство может воспринять его поведение как разглашение тайны следствия. Будь жив и здоров, Миха… И его мысли перескочили на Григора. Вот что значит судьба – еще пару часов назад она держала его под своим крылышком, а сейчас… Он представил Григора в белой рубашке и светлых брюках, свежего, улыбающегося, даже не верится. Эх, Визирь, Визирь… На душе его слегка помрачнело. Предстоят допросы, процесс, тяжелый приговор. Если не расплетется другая веревочка…

– Надо доложить Самому, – отозвался Досев. – Что мы ему предложим?

– Есть два варианта: либо допрос после экспертизы листка, либо наблюдение с выяснением полной информации о его поездках и связях.

– Спугнем мы зверя, но что-то другого мне не приходит в голову… Ах да, надо не забыть предупредить погранзаставы, у этого Визиря наверняка есть заграничный паспорт.

Он поднял трубку телефона.

– А что ты думаешь по поводу предварительного обыска, пока он на море? – предложил Станчев.

– Не перегибай палку… Если у нашего дорогуши есть сеть, то это будет им сигналом.

Спустя два дня они отправились с докладом к генералу. Человек в возрасте, в очках с сильными диоптриями, он принял их радушно, но чаем поить не собирался. Значит, начальство торопится. Генерал пролистал бумаги в папке. Банковские шифры были идентифицированы, телефон оказался домашний, какой-то Ганс Шлюге из Ф. Вероятнее всего, вклады делались во время командировок Кушевой. Далее следовал список болгарских служащих, сотрудничавших с фирмой, краткие характеристики представителей фирмы, занимавшихся переговорами с объединением, перечень контактов Арнаудова, служебные характеристики и аттестации Григора, список его заграничных поездок, в том числе и частных.

– Так, – генерал поправил очки. – И что вы предлагаете?

Чтобы перестраховаться, Досев предложил два варианта.

– Два варианта, говорите. Вы так стараетесь, что остается только один… Но, товарищи, куда вы так торопитесь, к чему этот галоп.

Оба опустили головы.

– Вы же себя выдаете, собирая весь этот ворох бумаг!

– Материалы получены согласно установленному порядку, товарищ генерал.

– Порядку… Арнаудов взят под наблюдение?

Досев ответил утвердительно.

– Будете просить у прокурора разрешение на арест только с моего ведома. И никаких проверок и обысков. Выполняйте!

Досев поднялся, а Станчев по-прежнему продолжал сидеть. Генерал вопросительно посмотрел на него.

– Товарищ генерал, разрешите задержать его при особых обстоятельствах, – Станчев пригнулся и подробно рассказал о своем плане, изложенном накануне перед Досевым.

– На месте преступления, а?! Классика! – развеселившись, воскликнул генерал.

Станчев мял в кармане остатки трамвайного талона, Досев уставился в фанерное покрытие генеральского стола.

– Что, Досев, разрешим ему?

Полковник пожал плечами.

– По замыслу возражений нет, исполнение отработать как вариант. Повторяю, слежка за Арнаудовым должна вестись мастерски. Брать его у моря только в крайнем случае. Вы свободны.

В коридоре Досев смерил своего подчиненного злым взглядом и, не произнеся ни слова, повернулся и зашагал прочь.

* * *

Давненько Станчев не испытывал подобного волнения перед операцией. Арнаудов вернулся с моря несколько дней назад, но наблюдение не дало никаких результатов: никаких новых контактов замечено не было, никто ему не звонил, никто его не разыскивал. Да и настроение Григора свидетельствовало о внутреннем спокойствии.

Было решено задержать его раньше намеченного срока по той простой причине, что ему предстояла поездка за границу. Досев со Станчевым отправились к генералу, познакомили его со своими выкладками, и предложение следователя с мелкими поправками было принято.

Накануне, в пятницу, Никола позвонил Григору, поприветствовал его с возвращением, они разговорились. Между прочим зашла речь о субботе, Станчев поинтересовался, не рыболов ли его земляк. Григор не испытывал особого пристрастия к рыбной ловле, но когда узнал, что в выезде будет участвовать член Верховного суда, фигура влиятельная, то с радостью принял приглашение. Поутру оборудованная, как рыболовный траулер, «лада» с тремя мужчинами в кабине выехала по направлению к небольшой речушке, не пользовавшейся известностью среди знатоков. За ней последовала и служебная «волга».

Арнаудов устроился на переднем сидении, Михов – на заднем. Они успели познакомиться, угостившись кофейком в порядком вычищенной и прибранной гостиной Станчева. По дороге заправились бензином, эта акция была предусмотрена сценарием, болтали о чем попало. Загоревший и отдохнувший, Арнаудов отлично выглядел субботним утром, рассказывал рыболовную историю, произошедшую у его родного села, а с тех пор, как ни крути, как ни верти, он не держал в руках удочки, если не считать одного приключения в Сухуми, когда он чуть было не попал в рыбацкие сети. После этого до петухов пили с грузинами, а те божественно пели на четыре голоса. Видно, серьезная рыбалка сорвалась, мягким голосом подкинул Михов, а Григор с беззаботностью непосвященного добавил, что на сей раз она лишь предстоит.

Машина выехала на подбалканскую дорогу, Станчев и Михов наблюдали за своим попутчиком – не вздрогнет ли. Григор не проявлял никаких признаков беспокойства, наоборот, рассеянно поглядывал в окошко, вертел ручку радиоприемника, подавал непринужденные реплики. И в душе Николы невольно зашевелилось сомнение: может, они нахомутали со всеми этими уликами?

Проехали поворот на первое село, на второе, перевалили через возвышенность, слева открылась узкая долина, пролетел и третий поворот, вдалеке замаячил мост. Станчев переключил скорость, чтобы краем глаза поглядеть на Григора. Тот совершенно спокойно, даже мечтательно поглядывал на горные вершины. Мост, по которому проезжал грузовик, был уже совсем близко. Триста, двести, сто, пятьдесят метров, машина резко свернула вправо, накренилась и застыла на шедшей под уклон поляне, метрах в десяти от оврага.

Наступила мертвая тишина. Все трое сидели в машине, не смея ни шелохнуться, ни слова промолвить. В этом и была ошибка. Вместо того, чтобы растеряться, как предполагалось по сценарию, Григор невинно спросил:

– Что случилось, поломка?

– Почему поломка? Приехали. Что, место не нравится?

Григор заметно осел на сидении, схватился за ремень и прикрыл глаза: его охватили тяжкие сомнения.

– Узнаешь это место? – спросил Станчев. Григор не ответил, он осел еще ниже, и рука стала инстинктивно нащупывать замок ремня.

– Визирь!

Первое, что увидел Григор, открыв глаза, была фотография Анетты. Следователь немного криво держал ее в руке, и Анетта глядела на Григора чуть искоса. Брови… – неизвестно почему пронеслось в голове Арнаудова, машина опасно качнулась…

– Не я… не я это… – застонал он, тараща глаза. – Произошло несчастье… она сама…

На его лбу выступил обильный пот, лицо стало цвета мела, ни кровинки, рука конвульсивно дергалась. Станчев повернулся к нему лицом, Михов наблюдал за стонущим Григором сбоку.

А Григор метался на сидении, запутавшись в ремнях, и хриплым голосом цедил: встретились случайно, он ехал из Варны, она – домой, именно здесь, болтали по-приятельски, она по невниманию отпустила тормоз, вот этот… и машина тронулась, он перепугался, не мог нащупать ручной, инерция вышвырнула его через дверь, вот через эту… машина рухнула в овраг, а он бросился прочь, не разбирая дороги…

На последних словах он совсем захрипел. В уголках губ появилась слюна.

– Как бежал? – спросил Станчев.

– На машине, на своей…

– Где она стояла?

– У дороги.

Он неожиданно начал икать.

– Неправда, Арнаудов.

– Правда, Никс…

– Меня зовут Станчев. Где ты оставил машину?

– У земляной насыпи, Станчев, товарищ…

– Припомни хорошенько, это очень важно. И оставь в покое этот ремень!

Арнаудов с усилием убрал дрожащую руку с ремня.

– Почему ты не вытащил Кушеву?

– Испугался…

– И не остановил попутную машину?

– Не было машин.

– Куда поехал?

– Домой.

– В котором часу прибыл?

– Н-не помню…

Сейчас я тебе напомню, промолвил про себя Станчев.

– Почему ничего не сказал на КПП, где тебя останавливали?

– Ничего не соображал…

– Ключи от машины были на щитке?

– Может быть… не помню.

– А как платил за номер в Варне, помнишь? Почему сорвался раньше времени и несся к этой поляне?

Григор еще больше сжался.

– Я тебе отвечу: чтобы встретиться с Кушевой. Так было дело?

– Может быть…

– Путевой лист заполнил задним числом. И этого не помнишь?

– Упустил, потому и…

Следователь и судья переглянулись.

– Какие отношения были у вас с Кушевой?

– Интимные… ничего более…

– Что значит «ничего более»?

– Ну… вы понимаете…

– Что еще может быть – более? – настаивал Станчев.

– Можно глоток воды?

Ему дали напиться из термоса.

– Почему вы встретились именно здесь?

– Мы давно не виделись, а она уезжала надолго…

– Любовное свидание в таком открытом месте?

– Я же говорил, это произошло случайно…

– Арнаудов, ты только что признался, что о встрече было уговорено заранее. Что же из этого правда?

– И то, и другое…

– Чем вы занимались в машине?

– Разговаривали.

– Сколько времени?

– Около часа, а может быть, и больше.

– О чем конкретно шел разговор?

– Мы соскучились друг по другу… Анетта говорила о больной матери.

– Арнаудов, спрашиваю тебя без шуток: о чем вы беседовали столько времени?

– Станчев, я устал…

– Задаю тебе последний вопрос: о чем вы говорили на этом месте? Спорили, ругались, договаривались о чем-то?

– Я уже сказал, ничего другого не было.

Михов кивнул, что означало: давай в открытую. Того же мнения придерживался и следователь. Он засунул руку в карман куртки и вытащил оттуда листок с банковскими кодами.

– Эта вещь тебе знакома?

Все еще ни о чем не подозревая, Григор воззрился на клочок бумаги. Зрачки его расширились, затем глаза закатились, он осел на сторону, голова упала на грудь. Подбежали ребята из «волги», подняли его и оказали первую помощь. Арнаудов лежал, запрокинув голову, пульс резко упал.

– Ничего страшного, он же здоров, как бык, – сказал лейтенант Влахов, убирая пальцы с запястья Григора.

Станчев отдал приказ обыскать Арнаудова, сам же направился переговорить по радиосвязи с Досевым… Взяли мы его, доложил Станчев, сопротивления не оказал. Разыгрывает интимный вариант с провалами в памяти. Увидел шифры, потерял сознание… Да, все записывается, продолжаю… Понятно, прижмем его.

Он вернулся к «ладе», у которой дежурил Влахов. Михов вышел вперед и заглянул через кусты в овраг. Все вокруг зеленело, но при внимательном осмотре еще можно было заметить колею, оставленную машиной Кушевой. Размяли ноги, закурили, поджидая, пока Арнаудов придет в себя.

– Слабаком оказался твой земляк, – сказал Михов. – Я думал, что у него защита будет получше.

– Но все же пытается увильнуть.

– Надо было его прижимать в темпе, вроде бы тебе все известно.

– Словно его предали?

– Словно он предан, пойман, раскрыт.

Станчев глубоко затянулся.

– Поверишь ли, столько лет работаю, а все равно каждый раз противно мне это, тошнит.

– Верю, Коля.

Влахов подал сигнал, и они вернулись к машине. Арнаудов пришел в себя, но взгляд его все еще блуждал. Двери автомобиля были распахнуты настежь, и это страшно действовало на нервы.

– Продолжим, – сказал следователь. – Арнаудов, ты меня слышишь?

Арнаудов вяло повернул голову.

– Предупреждаю тебя, что допрос записывается на пленку и любая попытка запутать следствие осложнит твое положение… Итак, суммы были переведены фирмой на твое имя, а ты уступил пять процентов Кушевой как плату за риск при внесении денег в банк. Кушева добровольно согласилась или под давлением?

Арнаудов уставился в одну точку, левая щека подрагивала от нервного тика. Следователь повторил свой вопрос.

– И то, и другое, – глухо ответил Арнаудов.

– Она вносила деньги во время своих командировок?

– Да.

– Два раза?

Арнаудов кивнул.

– Почему дважды?

– Такое было условие.

– Поставленное фирмой?

– Да.

– Кто договаривался с тобой, когда, где и о каких услугах? Только точно!

Арнаудов, запинаясь, сообщил два имени, год, место. О характере услуг промолчал, и Станчев повторил вопрос.

– Предоставление сведений о конкурентах и обеспечение сделок, – выдавил из себя Арнаудов.

– А особые условия?

На лице Арнаудова появилось недоумение:

– Какие такие – особые?

– Секретная экономическая информация, которую ты передавал.

– Не передавал я никакой секретной информации.

– Как тогда ты обеспечивал сделки?

– Помогал устранить конкурентов.

– А кто тебе помогал?

– Кушева.

– Кушева – мелкая рыбешка. Кто еще?

– Инженер Братоев и доктор Тасков.

– Письменно?

– Нет, устным образом.

– Они знали, кому предназначена переданная ими информация?

– Я их не ставил в известность.

– Где вы беседовали?

– На работе.

– Как тебе помогала Кушева?

– Рассказывала мне о ходе экспертизы и оценках.

– Она была связана с фирмой?

– Нет.

– Что послужило поводом для вашей тайной встречи здесь?

Арнаудов не ответил.

– О чем вы говорили целый час на этой поляне? Только точно!

– Станчев, это личные, интимные дела, не надо…

– Подследственный Арнаудов, я сам могу тебе сказать, о чем вы здесь говорили. Могу поведать тебе и много других ваших тайн, например, номер телефона на Блюменгассе, 3, пароль, систему явок… Начинать?

Арнаудов уперся затылком в спинку сиденья и прикрыл глаза.

– С Анеттой мы знакомы давно, мы сошлись, потом расстались… Два года тому назад снова сблизились. Она – сложный человек, эмоциональный… Была. С трудом приняла мое предложение, а потом испугалась…

– Из-за чего?

– Подозревала, что за ней ведется слежка, что в Ф. ее фотографировали, вообще…

– Она хотела выйти из игры?

– Что-то подобное. Говорила, что по ночам ее мучат кошмары, дурные предчувствия.

– Психический кризис?

– Да, психический.

– И предложила вернуть свой пай?

Арнаудов вздрогнул:

– Значит, она…

– И ты принял?

– Нет, пытался ее переубедить.

– Во имя чего?

– Во имя пережитого, во имя будущего…

– Заграничные планы?

– Да нет, не заграничные, просто так.

– До следующего вклада.

– Я не получал новых предложений.

– То есть работал авансом.

– Это была награда.

Станчев и Михов усмехнулись.

– Хорошая награда – целое состояние. И что произошло потом в машине?

Арнаудов снова попросил воды.

– Анетта непрерывно плакала, говорила, что она несчастна, что ее никто не любит, а только используют как женщину… то есть я использую ее как женщину и курьера, а годы летят, так и прокукует она всю жизнь… Так сильно она никогда не плакала, и я решил ее утешить, началась возня, мы отстегнули ремни, а тут машина тронулась, мы перепугались и…

Арнаудов не окончил, нахлынула тишина. Станчев глядел на неподвижные стрелки на приборном щитке, посматривал на замершего Арнаудова и думал, что в этот момент и в машине, и в Григоре совсем не прощупывался пульс, они были мертвы. Однако он ошибался. В тот миг, когда Григор кончил исповедоваться, он внезапно ощутил легкость тела и ясность ума. Она меня предала, мерзавка, решил он без колебания, а они проворонили нас в ту ночь, потом спохватились, остановили меня якобы для дорожной проверки, а уж после подослали этого хромого Иуду, чтобы подсластить агонию. Я конченый человек… Его кадык задрожал, в памяти, как на кинопленке, проносились сцены из детства, беззаботные, невинные, мелькнули Тина и Роси, возникла Анетта, голая, неудержимая. И Григора буквально начало трясти от переполнявшей его злобы. Он с проклятиями обрушился на нее, уже покойницу, и снова потерял сознание…

– Се человек, ессе homo, – изрек Михов, пока лейтенант приводил в чувство отключившегося Арнаудова. – Гордое, но в то же время жалкое существо. И так тому быть…

Станчев не ответил. Он безуспешно пытался смахнуть с плеча несуществующую пылинку. Ему казалось, что он весь налился тяжестью, по коже ползали невидимые насекомые – знакомое состояние. Эх, Визирь, Визирь, где же мы завершим наше сближение, откладывавшееся тридцать лет. Жалко…

Две машины тронулись в сторону столицы.

* * *

Григор Арнаудов пришел в себя, как только они въехали в город. До тех пор он лишь чувствовал, что они движутся, слышал какие-то приглушенные голоса, доносившиеся из радио. Голова была тяжелой, виски сжимали обручи, внезапное давление которых опрокинуло его в бездну, но кто нацепил их ему на голову и зачем они его стискивали, понять он был не в силах.

Булыжник мостовой растряс его, скорость упала, и он начал ориентироваться. Точно, они въехали в столицу, по сторонам мелькали дома, кажется, они направляются к центру, но тут машина свернула в переулок, начался сложный лабиринт улочек, и пока он пытался сообразить, где они, автомобиль юркнул во двор. Ему помогли выйти из машины, под руки провели по лестнице, двери, казалось, сами распахнулись, и в наступившей темноте он даже не заметил, как на его кистях защелкнулись наручники. Поначалу он не понял, что произошло, но когда безуспешно попытался почесать шею, где почувствовал внезапный зуд, то моментально пришел к выводу, что с ним покончено.

Ему не запомнился ни маршрут по коридорам, ни его сопровождающие, ни дверь камеры, в которую его ввели и заперли снаружи. Звук поворота ключа в скважине и резко нахлынувшая тишина окончательно привели его в чувство: он дико оглядел голые стены, металлическую решетку на окне, одинокую кровать. Да, это был арест… Перед глазами замелькали лица Станчева, Анетты, появилась Роси, проплыла жена, его плечи задрожали, и он разрыдался.

Когда истерика кончилась, на душе у него полегчало, обручи на висках ослабли. Арест, снова пронеслось в его голове, им все известно об Анетте, о вкладах…

От этой мысли он завалился на спину. Взгляд его уткнулся в давно не беленный потолок, пошарил по стенам, запутался в оконной решетке, и веки сами собой опустились. Мягкий мрак привнес немного спокойствия, он чувствовал, как высыхают слезы на его щеках. Появилась Анетта, только ее лицо, неподвижное, глаза глядели испытующе. Он знал его до мелочей, знал каждую морщинку, каждую ямочку. Лицо медленно росло, глаза сосредоточенно смотрели перед собой, и объектом их пристального внимания был он сам, Григор. Неужели она жива… И в следующее мгновение его губы зашептали тяжелые, липкие слова: шлюха, продажная тварь, предательница…

Ругань приободрила его, мысль заработала продуктивнее. Откуда дознался этот иуда Станчев о его связи с Анеттой, неужели за ними следили? И почему его прижали так поздно, почему выжидали? Но самое главное – как они докопались до вкладов, если о них знали только он сам да Анетта?.. Ну и, конечно, в банке и, вероятно, тамошние секретные службы. Анетта упоминала о какой-то слежке, о тайном фотографировании – вдруг они стали жертвой соглашения разведслужб, мерзкого размена человеческими судьбами?

Вопросы множились, а ответа не находилось ни на один. Нет, не логично, глупо предавать его той стороне, ни смысла, ни выгоды – они получали от него ценную информацию, приносившую серьезную пользу. Анетта об этом не знала, никто не знал, система передачи была организована безупречно, уже столько времени…

Свесившаяся с кровати нога затекла, но Григор не мог сообразить, откуда идет боль, и не подымал ее с пола. Иуда Станчев намекнул ему об особой информации, но это была уловка, прощупывание почвы, иначе они бы не привезли его на поляну. Спокойствие, Григор, немного спокойствия. Разыскивая убийцу, они наткнулись на вклады. Но как они до них добрались – как? Неужели они проследили за Анеттой, или она сама…

И мысль об Анеттином предательстве снова парализовала его. Прижали эту гусыню к стенке, она и наделала в штанишки, выложила им все коды, телефоны, адреса. А потом очумела от страха и сознания собственной вины и пошла на попятную – начала жаловаться на галлюцинации, кошмары, настаивать на срочной встрече, плакаться мне в жилетку и молить о выходе из игры… Вот, шлюха прожженная, откуда ты взялась на мою голову, как я мог тебе довериться…

Тормоз проклятый – он всему виной. Если бы Анетта поставила машину на ручник, если бы он не кинулся ее утешать, какое к черту утешение, идиот, завалил бы ее кверху ножками и конец, и пошла к чертям собачьим со своими соплями… Но машина тронулась так внезапно, так легко набрала инерцию, что он даже не успел дернуть за ручной тормоз – одно движение левой руки, и он был бы спасен…

В смятении Григор и вправду не смог обнаружить ручной тормоз, вместо него дергал за рычаг коробки передач, естественно, без толку, Анетта верещала за рулем, а машина все настойчивее сползала к оврагу, и он не выдержал и выпал через открытую дверь. Сколько времени он бежал по обочине шоссе, через насыпь, через канавы – он не помнил, не мог вспомнить даже, слышал ли он грохот взрыва. Добрался до спрятанной у сельского пути «волги» и плюхнулся на сиденье. Слава богу, что в то время по шоссе не проехало ни одной машины, как будто движение было перекрыто. Выехав на асфальт, он заметил отсвет пожара в овраге, повернул машину на восток, но когда подъезжал к селу, передумал и рванул по направлению к столице. Проезжая мимо поляны, он выжал газ до предела и зажмурил глаза, рискуя врезаться в парапет моста. Вел машину автоматически, с пустой головой и замершим сердцем. И только когда его остановили у поста на окружной дороге, он осознал свою фатальную ошибку: сам отдался им в рученьки…

В город вкатил тихонько-тихонько, ему никогда не приходилось тащиться так медленно. Ничего не соображал, скованный пронзившим его до костей ужасом. И когда он позвонил в дверь дома, Тина в первый момент не узнала его: так переменилось его лицо. Сочинил историю о том, что стал свидетелем автомобильной катастрофы, чудом его не помяли, плел, как помогал пострадавшим, слава богу, не было жертв, потом влез в ванную и более получаса с пустой головой мок под душем. Теплая вода стекала по затылку, по плечам и груди, по ногам, и Григор испытывал чувство, что он мертвец – стоячий мертвец.

Начались недели непрерывного страха, густого, ежеминутно разжигаемого неизвестностью: что сталось с Анеттой в овраге, погибла ли она, почему его остановили у поста ГАИ, почему его не вызывают на допрос, найдены ли какие-нибудь отпечатки, следы? Покоя не давали проклятые вопросы и еще более мерзкие видения. Он не смел позвонить ни домой Анетте, ни на ее работу, боялся оказаться рядом с ее домом, пугался своей тени. А надо было ходить на службу, изображать спокойствие, повсюду разыгрывать естественность поведения – и дома, и перед секретаршей.

В конце недели он случайно узнал о гибели Анетты от одного ее коллеги по службе, понял, что ее нашли мертвой в овраге, никаких свидетелей, никаких виновников. Однако вместо того, чтобы рассеяться, страхи, казалось, усилились: ему приходилось слышать о коварстве следственных органов, о их методах выжидания и тайного наблюдения, – и он решил держаться из последних сил, мобилизовать свою волю и не подавать ни малейшего повода для подозрений, все же им не было известно об их связи, да ни черта они не знали, по всей вероятности, проверка была делом гаишников..

Он не слышал, как открылась дверь.

– Гражданин Арнаудов, – пробубнил с порога милиционер, презрительно глядя на него сверху вниз, – встать и за мной! Пошевелись.

Первый раз в жизни Григор захотел убить человека и тем самым приблизить смерть.

* * *

Никогда ранее дом Арнаудовых не погружался в такую густую тишину, как в этот субботний вечер. Беда собрала Розалину и Екатерину на кухне, у традиционного семейного очага, хотя сейчас горела лишь неоновая лампа над мойкой. Перевалило за десять, все было ясно, впрочем, далеко не все, до них дошла лишь ошеломляющая весть об аресте Григора. К половине десятого его все еще не было, и охваченная тягостными предчувствиями Тина позвонила Станчевым. Ей уже мерещилась катастрофа, несчастный случай, бог весть что – сегодняшнее запаздывание Григора непонятно почему вселяло в нее загадочную тревогу.

К телефону подошла Петранка, выдержала паузу перед тем, как позвать отца, и с колотящимся сердцем Тина спросила, почему Григор не вернулся. Станчев тоже выждал мгновение – Тина почувствовала эту паузу – и глухим голосом ответил, что, к сожалению, Григор не вернется ни в этот вечер, ни в последующие. Он просит товарища Арнаудову не волноваться, но ее супруг задержан. Тина качнулась, прижав трубку к уху, и упавшим голосом спросила, как это задержан, кем? – хотя уже поняла, что имеет в виду Станчев. Органами милиции, сказал Станчев, но пока еще рано говорить о чем-либо конкретно. И добавил, что Григор жив и здоров, его содержат в хороших условиях, но, пока все выяснится, он должен быть изолирован, таковы законы ведения следствия. Тина продолжала покачиваться, но постепенно овладела собой и спросила, откуда это известно Станчеву и почему она ни о чем не знает… Официально ее известят завтра, таков уж порядок, а у него сведения из первых рук, можно ему верить. Пытаясь превозмочь потрясение и растущее возмущение, Тина заговорила, запинаясь: это неслыханно, да отдает ли он себе отчет в том, что говорит… К сожалению, товарищ Арнаудова, по крайней мере на данный момент именно мне поручено вести следствие…

Неоновая лампа ровно мерцала над сверкающим никелем мойки и мертвящим светом озаряла безукоризненную чистоту вокруг, вымытую и составленную в ряд посуду и приборы. Скрытая за металлической лентой производства фирмы Шнайдер, лампа излучала резкую полосу света и разрезала кухню на две части, тем самым усиливая и без того тягостную атмосферу.

Немного придя в себя после шока, Тина принялась судорожно вертеть телефонный диск. Первым делом Томанову, другу Григора и высокопоставленной фигуре. Его не было дома, но по тону жены она поняла, что им ничего неизвестно о случившемся. Это немного ободрило ее. Она набрала номер следующего в иерархии, Чендова. Он был явно изумлен и пообещал навести справки. Тина уловила в его тоне холодок и даже забыла поблагодарить. Затем позвонила Вангеловым. Они также ничего не знали, а на нее произвело впечатление, что голос Стефана ни на йоту не изменился. Он спросил ее о подробностях, посопел и сказал, что дело серьезное, но раньше, чем сам не удостоверится, как и что, утверждать ничего не может. Сейчас он свяжется с кем следует и перезвонит, пусть Тина ждет у телефона.