Текст книги "Хроники Империи Ужаса. Гнев королей"

5
1016 г. от О.И.И.
Таинственные убийцы

Рагнарсон ворвался в комнату, где лежал генерал Лиакопулос, бледный как мел.

– Как он?

– Отдыхает, – ответил доктор Вахтель, седой старик, испокон веку служивший королевским врачом.

– Выкарабкается?

– Всякое может быть. Он потерял много крови, хотя раны не столь уж страшные. Жизненно важные органы не задеты. Но когда тебя так порубили…

– Это тот самый мертвец?

– Наемный убийца? Да.

Приподняв простыню, Рагнарсон увидел непривлекательного юношу среднего роста со слегка избыточным весом. Он попытался представить, как тот выглядел при жизни, напомнив себе, что мертвецы всегда кажутся меньше и безобиднее.

– Где Требилькок?

– Час назад генерал пришел в себя и описал тех, кто на него напал. Он ранил еще двоих. Майкл пошел их искать.

– Гм… ты говорил с Вартлоккуром?

Часовые у двери беспокойно дернулись. Вахтель пожал плечами:

– Может, он и знает. Я ему не говорил. Не счел нужным.

– Возможно, он мог бы тебе помочь.

Старик хмуро взглянул на него:

– Мне что, не хватает опыта?

Будучи лучшим врачом в Кавелине, он ревниво оберегал собственную репутацию.

– Эй, стража, – пусть кто-нибудь приведет чародея. Он в коричневых покоях для гостей. – Браги снова повернулся к Вахтелю. – Кто лучше него сумел бы допросить нашего приятеля! – Он показал на мертвое тело.

Вахтель что-то недовольно проворчал. Раньше ему уже доводилось работать с чародеем. Несмотря на глубокое отвращение к колдовству в любой его форме, он все же неохотно признавал Вартлоккура мастером жизненной магии, который мог дать надежду, когда подводила его собственная наука.

Протестовать он особо не стал, будучи по натуре человеком, неспособным на безнравственные поступки. Если бы чародей остался последней надеждой для Лиакопулоса, он позвал бы его сам. Однако ему не пришло бы в голову отдать чародею труп – его заботили лишь живые.

Когда появился заспанный Вартлоккур, Вахтель был с ним вполне вежлив. Быстро описав расположение, глубину и серьезность ран пациента, он, стараясь не хмуриться, наблюдал, как чародей водит руками над генералом, проводя очередное обследование.

– Ты сделал все, что мог? Горячий бульон и прочее? Обезболивающие снадобья?

Вахтель кивнул.

– Он должен выздороветь. Возможно, будут проблемы с рукой, и останутся шрамы. Мне тут делать нечего.

Мрачно усмехнувшись, Вахтель взглянул на Рагнарсона.

– Проверь этого, – сказал Браги чародею. – Это тот самый, которого убил Лиакопулос.

– Убийца? – Вартлоккур приподнял веко покойника и уставился в глаз.

– Вероятно. – Рагнарсон обратился ко всем присутствующим: – Тут ведь не могло быть ошибки?

– Генерал опознал его, пока был в сознании, – ответил Вахтель.

Вартлоккур посмотрел на Браги, но промолчал. По коже Рагнарсона побежали мурашки.

– Нерожденный? – тихо предложил он.

– Так будет проще всего, – кивнул чародей. – Спустимся в закрытый внутренний дворик, где мы никому не помешаем.

– Стража, пусть кто-нибудь найдет вашего сержанта. Скажите, что мне нужны четверо с носилками.

Пришли четверо гвардейцев, одним оказался Тихоход. Широко улыбнувшись Рагнарсону, он позвенел монетами в кармане и лишь потом повел себя как солдат, а не капитан игроков в захваты. Он и его товарищи переложили труп на носилки и стали ждать дальнейших указаний.

– На задний двор, – велел им Рагнарсон. – Снимите его с носилок и оставьте там.

Все четверо посмотрели на Вартлоккура и тут же, побледнев, отвели взгляд, догадываясь, что должно произойти.

– Кто-нибудь допрашивал Гейлса? – спросил Браги.

– Требилькок, – ответил Вахтель. – Я не обратил внимания. Вартлоккур, тебе не кажется, что его дыхание стало легче?

Чародей склонился над генералом.

– Похоже на то. Худшее позади. Он выживет.

Рагнарсон и чародей последовали за четверкой с носилками.

– Я встречался сегодня с Мглой, – сказал Браги. – И кое-что стало мне любопытно. Она ответила на вопросы, но достаточно уклончиво.

– И?

– Она участвует в некоем заговоре с целью вернуть трон. Якобы к ней обратилась группа тервола, но она утверждает, что вряд ли из этого что-то выйдет. Хотя на самом деле она вовлечена в заговор намного глубже, чем готова признаться.

– И?

– Тебе что, нечего сказать?

– А что ты хочешь услышать?

– Твои предположения насчет нее. В самом ли деле она участвует в заговоре, и если да, способна ли что-либо сделать? Каковы могут быть последствия для меня? Как если у нее все получится, так и если она проиграет?

– Участвует ли она в заговоре? Конечно. Тот, кто добился трона, никогда не отдаст его без боя. Она ощущала себя скованной, пока был жив Вальтер, но теперь это прошло. Поставь себя на ее место. После Пальмизано и смерти Вальтера у нее здесь ничего не осталось. Она слишком высоко себя ценит, чтобы не попытаться завладеть тем, что принадлежит ей по праву.

– И тем не менее она все-таки уязвима. Посредством детей.

– Как и все мы. – Чародей помрачнел. – Они заложники судьбы.

– Она в самом деле могла бы вернуться?

– Не знаю. Мне неизвестно, что сейчас происходит в Шинсане. И я не хочу этого знать. Просто не желаю касаться политики, и не хочу, чтобы она касалась меня.

– Но такого не будет.

– Конечно не будет. И тут мы переходим к последствиям. Мне кажется, на самом деле все равно, победит она или проиграет. Шинсан есть Шинсан, всегда был им и будет. Когда придет время, станет не важно, кто там правит. Ты и Кавелин заслужили их особое внимание. Может, завтра, может, через сто лет, но удар обрушится так или иначе. Думаю, это случится не сразу – позади у них несколько тяжелых десятилетий, к тому же им нужно пережить внешние угрозы и удержать новые рубежи. Вот и мечутся, словно одноногая шлюха в день прибытия флота.

Усмехнувшись, Браги искоса взглянул на чародея. Вартлоккур обычно не выражался подобным образом.

– Извини, – улыбнулся тот. – Ты упомянул Мглу, и я вспомнил Визигодреда, а потом его ученика Марко. Как-то раз слышал от него нечто подобное.

Визигодред, итаскийский чародей, был их общим знакомым, помогавшим во время Великих Восточных войн, и давним другом Мглы. Его ученик, карлик-сквернослов по имени Марко, погиб под Пальмизано.

– Марко… Забавно. Похоже, сегодня любой разговор приводит к кому-то, кто умер под Пальмизано.

– Мы потеряли там многих хороших людей. Очень многих. Победа, возможно, обошлась нам намного дороже, чем мы могли себе позволить. Она забрала хороших людей и оставила в живых негодяев. Еще немного, и они начнут свою игру за власть.

Они остановились над лежавшим во внутреннем дворе телом. Солдаты поспешно ушли.

– Может, уже начали, – сказал Браги.

– Может быть. Отойди. Вряд ли тебе захочется находиться рядом.

– Мне даже в той же провинции находиться не хочется, – пробормотал Рагнарсон.

Присев на ступени, он стал ждать. Вартлоккур не делал ничего особенного – лишь стоял, склонив голову, закрыв глаза и сосредоточившись. Ни он, ни король не шевелились минут двадцать.

Рагнарсон почувствовал перемены, еще до того, как увидел. Он напрягся, положив правую руку на рукоять меча, с которым никогда не расставался, но тут же поморщился – никакая сталь не могла противостоять Нерожденному.

Он ненавидел это существо. Его создал Принц-Чудотворец и обманом подсадил в утробу Фианы, там оно росло и росло, пока не убило ее, появившись на свет. Вартлоккур принял роды этого исчадия зла, после чего сотворил из него кошмарное орудие, которое обратил против создателей чудовища.

Нерожденный проплыл над восточной стеной, напоминая маленькую причудливую луну, испускавшую мягкое бледное свечение. Он слегка покачивался, словно парящий на легком ветру мыльный пузырь.

Он приближался к Вартлоккуру, становясь все отчетливее. Внутри светящегося шара примерно в два фута в поперечнике свернулось нечто, напоминавшее человеческий эмбрион. Вот только в нем не было ничего человеческого.

Глаза его были открыты, и он встретился с Рагнарсоном взглядом. Браги с трудом подавил приступ ненависти, желание выхватить меч, швырнуть камень – что угодно, лишь бы уничтожить порождение греха. Именно эта тварь убила его Фиану.

Вартлоккур весьма успешно использовал Нерожденного во время войны. Даже сейчас тот удерживал тервола к востоку от гор М’Ханд. То было единственное оружие в западном арсенале, которое могло их напугать. И вряд ли они снова пришли бы на запад, не придумав сначала, как его уничтожить.

Именно благодаря Нерожденному Рагнарсон чувствовал себя в безопасности на троне. По приказу Вартлоккура он парил в ночи Кавелина, искореняя любое предательство. Он был способен на многое, как зловещее, так и чудесное, будучи при этом неуязвимым.

Рагнарсон заставил себя оставаться на месте, с трудом отведя взгляд от покачивающегося в воздухе шара. Ему не хотелось видеть издевательскую насмешку на крошечном жестоком личике.

Вартлоккур поманил свое творение к себе, все ближе и ближе, пока оно не повисло над мертвым убийцей. Он что-то пробормотал, и Браги узнал язык древнего Ильказара, хотя не понимал его. То был язык юности чародея, который Вартлоккур использовал во всех колдовских обрядах.

Кожа мертвеца дрогнула, ноги дернулись, и он поднялся, словно марионетка в руках неуверенного кукольника. Выпрямившись, он тут же обмяк, удерживаемый некоей силой, которой пользовался Нерожденный.

– Кто ты? – спросил Вартлоккур.

Мертвец не ответил, но на его лице промелькнуло озадаченное выражение.

Чародей переглянулся с Рагнарсоном. Трупу следовало отзываться увереннее.

– Как ты здесь оказался? Где твой дом? Почему ты напал на генерала? Где твои товарищи? – На каждый вопрос мертвец отвечал молчанием. – Погоди минуту, – сказал чародей своему творению.

Присев рядом с Рагнарсоном, он подпер подбородок рукой.

– Не понимаю, – проворчал он. – Он не должен ничего от меня скрывать.

– Может, так и есть.

– Гм?

– Возможно, ему просто нечего скрывать.

– У каждого есть прошлое, которое отпечатано в теле и душе. Даже когда улетает душа, тело все помнит. Попробую кое-что еще.

Чародей напряженно уставился на Нерожденного, и мертвец забегал. Он прыгал через воображаемую скакалку, кувыркался, отжимался и делал приседания. Он размахивал руками, кукарекал словно петух и пытался взлететь.

– И что это все доказывает? – спросил Рагнарсон.

– Что Нерожденный способен им управлять. Что это человек.

– Может, это пустой человек. Может, у него никогда не было души.

– Возможно, ты и прав. Но надеюсь, что нет.

– Почему?

– В таком случае он должен быть кем-то создан. Сразу взрослым, лишенным чего бы то ни было, кроме приказа убить. А это означает, что мы имеем дело с весьма изощренным противником – вероятно, с тем, кого считали уже уничтоженным. Вопрос в том, зачем ему атаковать генерала? Какой смысл ранить льва в лапу, когда можно нанести решающий удар по голове?

– Ты меня совсем запутал. О ком ты говоришь, дьявол тебя побери?

– Думаю, мы исходим из ошибочного предположения о смерти.

– Все равно ничего не понял.

У чародея имелась привычка ходить вокруг да около, кружа около темы разговора словно мотылек у пламени, что крайне раздражало Рагнарсона.

– Мы прямо или косвенно выяснили судьбу всех членов Праккии, кроме одного. Мы считали, что его тело пропало под развалинами у Пальмизано.

В той решающей битве нелегко пришлось всем. Насколько было известно Рагнарсону, противник лишился всех военачальников, кроме Ко Фэна.

Он поскреб бороду, прислушиваясь к голодному урчанию в желудке и жалея, что не может сейчас завалиться где-нибудь поспать.

– Ладно, сдаюсь, – сказал он после нескольких безуспешных попыток разгадать загадку чародея. – О ком речь?

– О Норате. Магдене Норате, эскалонском перебежчике. Главном исследователе и создателе чудовищ для Праккии. Мы так и не нашли его труп.

– Откуда ты знаешь? Не встречал никого, кому было бы известно, как он выглядит.

Норат был особенным чародеем. Его орудиями являлись не заклинания и демоны ночи – он творил жизнь. Он создавал людей и чудовищ, столь же опасных, как и те твари, которых Вартлоккур, Мгла и им подобные вызывали из потустороннего мира.

– Можешь предложить вариант получше?

– Ты делаешь дьявольски далеко идущие выводы, – заметил Рагнарсон. – Даже если истолковывать сомнения в твою пользу – зачем ему атаковать Лиакопулоса? Сочиняешь ужасы на пустом месте.

– Возможно. Но это единственная гипотеза, не противоречащая фактам.

– Найди побольше фактов. Попробуй другую гипотезу. Например: этому парню стерли душу, прежде чем его послать. В конце концов, любой, кто хотел смерти генерала, наверняка мог предполагать, что пути убийцы пересекутся с твоими.

– Может быть. Хотя вряд ли подобное возможно проделать, не разрушив полностью мозг. Попробую кое-что еще.

Вартлоккур поднялся и, подойдя к Нерожденному, положил ладонь на защитную сферу твари и закрыл глаза. Тело его обмякло, как и у мертвеца. Они склонились друг к другу, словно пьяные марионетки, поддерживаемые Нерожденным.

Рагнарсону все больше хотелось спать. Встав, он размял ноющие мышцы, гадая, что сейчас делает Требилькок. Появление наемных убийц наверняка стало чудовищным ударом по самолюбию Майкла, и сейчас он, скорее всего, прилагал яростные усилия, чтобы хоть что-то раскопать.

Высокая тощая фигура чародея медленно выпрямилась, побелевшее лицо вновь стало нормального цвета. Он провел рукой перед глазами, словно отгоняя облако мошкары, и неверной походкой направился к Рагнарсону.

– Я вошел внутрь него, – сказал он. – Удивительно, сколь мало в нем осталось. Умения и коварство, необходимые убийце, но без какого-либо прошлого, без многих лет взросления и обучения… Ему в лучшем случае месяц от роду. Он явился откуда-то с запада – он помнит, как пересек Малые королевства, чтобы добраться сюда, но не имеет четкого представления ни о проделанном пути, ни о географии. С ним и его братьями был кто-то еще, который знал, что происходит, и сказал им, что делать. Он смутно помнит, что его отец жил у моря. Единственная его цель заключалась в том, чтобы устранить Лиакопулоса.

– Гм… если все сопоставить, то получается вроде удара, нанесенного Гильдией против одного из своих.

– Что? А, кажется, понял. Высокий Утес на западе, рядом с морем. Нет, думаю, мой удар вслепую пришелся ближе к цели. Он помнит своего отца – или, если предпочитаешь, создателя. И его воспоминания совпадают с тем, что известно о Норате.

– Но почему Лиакопулос?

– Не знаю. Обычно спрашивают, кому выгодно. В данном случае мне никто не приходит в голову. У генерала нет врагов.

– Кто-то был готов потратить немало сил, чтобы от него избавиться.

– Напрашивается очевидный вывод – Шинсан. Но они пытаются с нами поладить, протягивая руку дружбы. И наемные убийства не в их стиле.

– Кто-то пытается свалить на них вину? Кто-то, кому не нужен мир?

Вартлоккур пожал плечами:

– Не могу назвать никого, кто выиграл бы, поддерживая конфликт.

– Матаянга. Приятели-повстанцы Майкла в Троесе.

– Сомневаюсь. Слишком большой риск ответного удара, если их найдут. К тому же он пришел с запада, а не с востока.

Рагнарсон тряхнул головой.

– Что-то я уже совсем ничего не соображаю. Лиакопулос – не настолько важная персона. Для меня он ценен тем, что он гений в обучении солдат, но вряд ли этим он кому-то всерьез угрожает… Не могу больше. Слишком тяжелый был день. Спать хочу.

– Мне нужно приказать солдатам, чтобы вернули труп Вахтелю, а потом велеть Радеахару найти его братьев и хозяина. Увидимся завтра.

Имя Радеахар, как называл чародей свое творение, на языке его юности означало «Тот, кто служит». Во времена величия Ильказара титул «Радеахар» давали чародеям, служившим в имперских войсках.

– Ладно. Проклятье! Похоже, потребуется пять минут, чтобы сдвинуть с места мою старую тушу!

Когда Рагнарсон уже собрался уходить, в воротах двора мелькнула тень. Молчаливый наблюдатель, оставшийся незамеченным даже для слуги чародея, скрылся в коридорах дворца.

Сделав несколько шагов, Рагнарсон остановился.

– Да, все хотел спросить. Тебе что-нибудь говорит имя, титул, или называй как хочешь, Избавитель?

Вартлоккур вздрогнул, словно ужаленный. Выпрямившись, он уставился на короля.

– Нет. Где ты это слышал?

– Так, случайно. Если оно ничего не значит, почему ты вдруг ведешь себя так, словно…

– Как я себя веду – мое дело, Рагнарсон. Никогда об этом не забывай. Забудь лишь о том, что когда-либо слышал это имя. Никогда его не произноси в моем присутствии.

– Что ж, прошу прощения, ваше эксцентричное чародейство. Но у меня есть свои обязанности, и все, что может касаться Кавелина, – мое дело, будь оно проклято. И ни ты, ни все семь богов мне не указ в том, как мне следует поступать.

– То, о чем ты упомянул, не имеет никакого отношения к Кавелину. Выброси его из головы. А теперь иди. Больше мне нечего сказать.

Озадаченный Рагнарсон устало потащился в сторону кухни. Что за дьявольщина творилась в последнее время с чародеем? Старый брюзга несомненно знал намного больше, чем делился с другими.

Беспокойство проходило, зато донимал желудок. Следовало поесть, прежде чем отправиться на отдых.

Браги с трудом волочил ноги по слабо освещенному коридору, все еще хмурясь и размышляя о странностях Вартлоккура, когда что-то зашуршало под ногой. Ночью замок освещался лишь несколькими масляными лампами, в свете которых едва можно было что-либо разглядеть, – небольшая мера экономии.

Запоздало услышав непонятный звук, Браги остановился, обернулся и увидел смятый клочок бумаги с росчерками пера. Бумага была редким товаром, и впустую ее не тратили. Кто-то, видимо, потерял листок. Подобрав бумажку, он поднес ее к ближайшей лампе.

Кто-то ужасным почерком написал несколько имен, некоторые Браги с трудом расшифровал. Орфография автора также оставляла желать лучшего.

ЛИКОПОЛУС с поставленной дальше галочкой, которую потом зачеркнули. ЭНРЕДСОН. АБАКА. ДАНТИС. ТРИБИЛКОК. В другом столбце перечислялись имена Вартлоккура, Мглы и других его сторонников. Перед именами троих солдат стояли звездочки.

Браги прислонился к стене, забыв о сонливости. Разгладив и сложив листок, он положил его во внутренний карман куртки.

Первыми шли имена трех его лучших солдат. Почему? И почему в списке не было его собственного имени?

Он подумал отнести бумажку Вартлоккуру, но решил, что с этим можно подождать, и снова направился в сторону кухни, бормоча:

– Могу поспорить, старый чудак ничего не найдет. Тот, кто нас преследует, – здесь, в замке.

Внезапно его снова охватило беспокойство. Ему потребовалось около минуты, чтобы опознать пробудившийся инстинкт самосохранения. Записка! Она вполне могла стать таким же обвинением для него самого, как и для любого другого. Возможно, ее специально оставили, чтобы он ее нашел.

Достав листок, он снова развернул его и уже собрался сунуть в ближайший факел, но тут у него возникла мысль. Оторвав имена Требилькока и Вартлоккура, он сжег остальное. Майклу и чародею вполне хватило бы и фрагментов.

У поваров не оказалось ничего, кроме все той же холодной курицы. Он уселся за стол и начал медленно есть, погрузившись в задумчивость.

Где-то в коридорах послышался голос:

– А она: «Гейлс, можешь одолжить мне крону? У тебя ведь хорошая работа». А я говорю: «Хрен». Угу, я не вру. Они всегда знают, когда у тебя водятся деньжата… А она: «Гейлс, одолжи мне крону». А я ей: «А вот хрен». Угу. И ведь молодая баба, красивая. «Гейлс, у тебя же и впрямь хорошая работа». А я: «Ну не сука ли?»

Сержант прошел мимо двери в сопровождении молодого гвардейца, с трудом сдерживавшего смех.

– Угу, – пробормотал Рагнарсон. – Ну не сука ли?

6
1016 г. от О.И.И.
Бал Победы

Музыкальные инструменты звенели, хныкали и стонали. По огромному залу скользили танцующие пары. Рагнарсон не обращал внимания ни на музыку, ни на танцоров. Вернулся Дерель Пратаксис и, едва успев привести себя в порядок, помчался на празднества по случаю Дня Победы. И теперь Рагнарсон пользовался любой возможностью, чтобы шепотом переговорить со своим посланником.

– Он полностью искренен, – сказал Пратаксис о лорде Суне. – Он хочет мира и дружбы. Такова уж его натура – он всегда говорит то, что думает. Завтра он может заявить совершенно противоположное, причем с той же пламенной искренностью. У него редкий талант приближать к себе людей, создавая иллюзию, будто посвящает их в некие великие планы. И это столь хорошо ему удается, что ты можешь угодить в ловушку, даже зная, что происходит на самом деле.

– Я знаю одного, который проделывал подобное с женщинами, – пробормотал Браги. – Они верили ему, даже когда знали, что у него на уме.

Рассказав старому ученому о странных событиях, случившихся в его отсутствие, Рагнарсон под конец спросил:

– Слышал что-нибудь о ком-то, кого называют Избавителем?

– До меня доходили слухи, но не более того. Даже тервола, услышав это имя, дрожат и скрежещут зубами, но никаких подробностей я не знаю, кроме того, что оно как-то связано с Дальним Востоком Шинсана.

– Любопытно. Вартлоккур может иметь к этому какое-то отношение?

– Лучше спросить его самого.

– Я спрашивал, но он ничего не хочет говорить.

Куда больше заинтриговала Пратаксиса неспособность Вартлоккура найти хозяина убийц Лиакопулоса. От всего, что касалось Мглы, Дантиса и Требилькока, он попросту отмахнулся, считая их поведение вполне предсказуемым. Еще сильнее его заинтересовала встреча Браги с посланником Ясмид, о которой король рассказал, несмотря на предостережение Хабибуллы.

– Интересно. Ибо у Суна есть план, который вполне в духе его приказов, но при этом способствует давнему стремлению Шинсана к власти над Западом.

Браги предупреждающе поднял палец, на мгновение притворившись, будто увлечен празднеством. Появилась Ингер в обществе самых знатных дам-нордменок Кавелина, вознаградив его восхитительной улыбкой. Он подмигнул ей в ответ.

– Продолжай, Дерель.

– Сун превратил Троес в полностью вассальное государство, хотя и делает вид, будто это не так. Идея его состоит в том, чтобы в случае чего отправить троенцев выполнять работу Шинсана, а потом отречься от них, когда начнутся протесты.

– То есть?

– То есть он намерен послать их на восточное побережье Хаммад-аль-Накира. Троенцы уже много веков претендуют на эту территорию, так же как Хаммад-аль-Накир претендует на Троес. Сун хочет контролировать юг вплоть до Сук-эль-Арбы, и даже дальше, если троенцы справятся с задачей.

– Майкл мне говорил. Он считал, что Суну нужны порты для прибрежных набегов на Матаянгу.

– Неплохой второстепенный повод. И неплохое прикрытие. Но троенцы не столь хорошо умеют держать язык за зубами, как люди Суна. На самом деле ему нужен доступ к горным перевалам через Джебал-аль-Альф-Дхулкварнени – одному возле Троеса и обоим в Себиль-эль-Селибе. Майкл говорил тебе, что к Суну приходили посланники как из Себиль-эль-Селиба, так и из Аль-Ремиша? И обе делегации предлагали союз.

– Майклу мало что известно о Хаммад-аль-Накире. Но я знаю, что у Суна были свои люди в Себиль-эль-Селибе.

Браги вновь обратил внимание на празднества, не особо на них сосредоточиваясь. Новости от Дереля заполнили ряд пробелов в имевшихся у Рагнарсона сведениях.

– Умно, – сказал он. – Сун может провернуть все в открытую, а мы даже пикнуть не сумеем. Он просто заявит, что исполняет договорные обязательства, а если мы попытаемся ему помешать, станем агрессорами.

– Именно.

– Что мы можем сделать?

– Есть несколько вариантов. Можем оставить все как есть и надеяться, что ничего страшного не случится. Можно, не обращая внимания на критику, нанести упреждающий удар, если ситуация с Матаянгой станет хуже. Или можно сыграть в ту же игру, что и Сун. У нас нет ресурсов, зато есть голова на плечах.

– Первые два варианта никуда не годятся. А что там насчет головы на плечах?

– У тебя есть умные и опытные помощники. Взять, к примеру, Майкла. Он способен быть коварным и безжалостным и намного умнее, чем пытается показаться. И на службу себе нанимает лучших из лучших. Но главная твоя сила в том, что среди твоих людей есть законный претендент на трон Шинсана. Этим следует воспользоваться. Подумай также о слабых местах Суна. Ему приходится держать гарнизоны по всему бассейну реки Роэ. Западная армия сократилась до пяти легионов. Лучшие из них – в Гог-Алане, охраняют ущелье, и в Троесе. Еще два – в Аргоне и Некремносе. Пятый разбросан по городам поменьше.

– И тем не менее это тридцать тысяч лучших солдат, Дерель.

– Верно. Тебе кажется, что это слишком много, но не настолько, если представить себе население бассейна Роэ. Они являются символом власти Шинсана, но не властью как таковой. Стоит подняться всеобщему восстанию, и им конец.

– В любом случае от них будет немало вреда.

– Конечно. Но их все равно сметут.

– Я требовал от Майкла, чтобы он не мутил лишний раз воду. Теперь ты говоришь, что я должен поднять народ на мятеж?

– Сун не оставит тебя в покое. Нельзя позволить, чтобы это сошло ему с рук. Нужен ответ.

– Тогда он наверняка придет в ярость.

– Не задействуй своих людей – по крайней мере, напрямую. Он все равно ничего не сможет сделать – у него тоже есть свои ограничения. Ему нужно поддерживать образ миролюбивого деятеля, а значит, придется терпеть провокации. В итоге все сведется к тому, что ты будешь вести их же собственную игру, только более грязными методами. Из-за проблем с Матаянгой они сейчас в худшем положении, чем мы.

– Если подумать, Дерель, то все это выглядит довольно бессмысленно. Какое значение все это будет иметь через сто лет?

– Может, и никакого. Некоторые мои коллеги придерживаются мнения, что любые попытки изменить историю тщетны. Но поворотные пункты истории всегда существуют, хотя обычно становятся видны лишь с перспективы будущих веков. Один из великих моментов истории Кавелина свершился в Итаскии. Мы до сих пор ощущаем его последствия.

– Ты о своем, а я о своем, – усмехнулся Рагнарсон. – Совсем меня запутал.

– В день, когда ты покинул свое поместье, чтобы пожаловаться на мелкую неприятность, ты вряд ли многое слышал о Кавелине. Полгода спустя ты возглавил войско Фианы. Теперь ты король.

– Если так рассуждать, то мы с Хаакеном изменили историю, сбежав из Тролледингии вместо того, чтобы сразиться с претендентом на трон.

– Совершенно верно. Если бы ты остался, то уже двадцать пять лет как был бы мертв, зато другие остались бы живы. По-другому бы выглядели и войны Эль-Мюрида. Нечто иное могло случиться во Фрейланде. Герцог Грейфеллс мог стать королем Итаскии. Гражданская война в Кавелине могла пойти иначе. А Великих Восточных войн вообще могло бы не быть.

Слова Пратаксиса встревожили Рагнарсона, давая понять, насколько хрупкой может быть не только жизнь, но и сама история. В детстве его учили другому – тролледингцы непоколебимо верили в судьбу.

– Мы уходим от сути.

– Вовсе нет. По крайней мере, не от той, которую имею в виду я. Я хочу, чтобы ты понял: каждый раз, когда ты совершаешь некий поступок, ты создаешь образ завтрашнего дня. Ты создаешь его, даже если вообще ничего не делаешь. И больше всего шансов создать его таким, как тебе хочется, у тебя будет в том случае, если ты останешься столь же агрессивным. Будет больше разных последствий, и некоторые можно использовать.

– Ладно, я понял. Отправлюсь туда и поддержу огонь под кипящим котлом. Нам ведь ни к чему, чтобы твой научный труд оказался чересчур скучным?

– Сир!..

– Извини, не смог удержаться, – улыбнулся Браги. – Порой ты воспринимаешь себя слишком всерьез.

Рагнарсон поднялся, окинув взглядом гостей. Прибыли сотни людей – больше, чем когда-либо со времен войны. Большинство членов Тинга и их жены. Все его приближенные, кроме Майкла, Мглы и Вартлоккура, избегавших любых торжественных мероприятий. Многие из старой нордменской знати, которые теперь называли себя Сословиями, контролируя самые крупные землевладения. Влиятельные члены гильдии торговцев. Представители молчаливого и редко видимого, но крайне важного класса чиновников-силуро. Криденс Абака и горстка вождей марена-димура, сбившиеся в кучу в углу, напомнили Рагнарсону стадо коров зимой, стоящее нос к носу, повернувшись задом к ветру. Выпивка могла склонить их к желанию поделиться мнением, чему порой способствовали подобные мероприятия.

Браги поискал взглядом Требилькока, хотя и знал, что не найдет. Майкл так и не появился, и после покушения на Лиакопулоса его никто не видел. Рагнарсон беспокоился – ему хотелось поговорить с Требилькоком.

Прибывали все новые гости. В зале становилось тесно. Если бы все приняли приглашение, возможно, возникли бы проблемы с местом.

Появилась Мгла в сопровождении Арала Дантиса, вызвав эффект, подобный парализующему газу. Мужчины замолчали, глядя на нее с благоговейным трепетом или вожделением. Женщины смотрели на нее с завистью и неприкрытой ненавистью. Воздействие ее на публику казалось невероятным – даже музыка на мгновение сбилась с ритма.

И насколько же хорошо она притворялась, будто не осознает впечатления, которое произвела!

Следом за Мглой и Аралом шли Кристен и несколько ее подруг. Браги понял, что невестка в полной мере воспользовалась дополнительными приглашениями. Все ее гостьи были незамужними, весьма симпатичными девушками.

Застигнутый врасплох, он снова опустился в кресло.

– Дерель, только что я кое-что заметил.

– Сир?

– В последнее время появилось множество незамужних женщин, – задумчиво проговорил он, сцепив пальцы под подбородком. – И весьма недурных собой. Как-то это неправильно.

– Позаимствуй брачные законы Хаммад-аль-Накира.

– Что?

– Разреши мужчинам иметь больше одной жены.

– Боги! Тут и с одной-то хлопот не оберешься. – Окинув взглядом зал, он увидел множество незамужних девушек. В основном – дочерей гостей.

И у каждой в глазах горел охотничий азарт.

– Война забрала многих молодых парней, – заметил Пратаксис. – Вероятно, одиноких женщин в Кавелине сейчас впятеро больше, чем одиноких мужчин.

– Почему тогда я женат?

– Тактическая ошибка, сир. Майкл, похоже, процветает. Но в этой игре выживают немногие. Охотница знает, как заманить добычу в сети.

– Никогда об этом всерьез не задумывался. Подобный дисбаланс может привести к серьезным последствиям.

– Несомненно. Это подвергает опасности традиционную мораль. Тебе следовало бы приказать всем девушкам, зачавшим внебрачных детей, рожать только мальчиков. Тогда со временем появились бы и мужья, хотя и довольно-таки юные. – (Браги мрачно взглянул на Дереля, понимая, что тот шутит.) – Подобная проблема не уникальна для Кавелина. Так или иначе, Западу приходится воевать с тех пор, как Бич Господень вырвался из Хаммад-аль-Накира. Мы входим во второе поколение гендерного дисбаланса. Еще одно поколение, и никого из ярых хранителей старой морали не останется в живых. Поведение женщин изменится еще быстрее…