Текст книги "Рейд"

Необходимость действовать постепенно прекращает пандемию мрачного оцепенения. Появились проблески надежды и страха. Ко мне возвращается вера в собственное бессмертие. По мере того как успешно решаются мелкие проблемы, все более достижимой кажется и главная цель – спасение.

А если подумать, как даже Сам Господь найдет нас в середине этого огромного Ничто?

Дел у меня не слишком много. Визуальное наблюдение – пустая трата времени. Рыболов засечет любое движение намного раньше меня. Чтобы убить время, я помогаю дежурным с очисткой параш. Слегка восстанавливает боевой дух. Когда мы заканчиваем, у меня возникает чувство достижения. И оно встраивается в более широкую картину. Чувство такое, будто мы снова безнаказанно подергали за бороду старуху Смерть.

Седьмую ракету заклинило капитально. Придется снять стрелу подъемника из лифтового механизма, и лишь тогда люди смогут поставить ее на направляющие. Потом вернуть на место стрелу и весь крепеж. И лишь потом можно будет поднять ракету на огневую стойку в пусковом бункере.

Пиньяц хочет снять узел стрелы целиком и заменить его другим, от второго подъемника. Он опасается, что стрела погнулась и снова заклинит при попытке поднять одиннадцатую ракету.

– Не разрешаю, – отвечает на это предложение командир, – мы и так слишком надеемся на удачу. Так долго стоять мы не можем. Используйте старую стрелу. Сколько это займет времени?

– Пять часов! – кричит шеф-артиллерист Холтснайдер с третьей установки. Это вообще-то не его дело – работа ракетчика. Пиньяца такая ситуация не устраивает. Он хочет, чтобы у него работали лучшие, и утверждает, что шеф-ракетчику Бату не хватает опыта работы в открытом космосе.

– Пять часов – ни хрена себе! В вашем распоряжении два. Успевайте или отправляйтесь домой пешком. Мистер Вейрес, ваши люди вызвались помочь Холтснайдеру. Два часа.

Вейрес послал Гентмана и Киндера в открытый космос осмотреть панели тора, обожженные лучом пушки конкурентов. Они в шлюзе, уже возвращаются. Когда Вейрес приказывает им выходить снова, они демонстрируют блестящее владение родной речью. Я через объектив камеры смотрю, как они на страховочных линях скользят к третьей пусковой.

Киндер и Гентман – ханааниты. У каждого из них есть дом и семья. Мне кажется, что подвергать их риску не стоило. Хотя Гентман – разумный выбор, он главный механик на нашем корабле.

За сорок минут они выравнивают седьмую ракету. Одиннадцатая не заклинена и становится на место без проблем. Холтснайдер осматривает стрелу и заявляет, что после регулировки она будет работать.

– Командир!

От крика Рыболова покачнулся корабль. Джангхауза отвлекли наблюдения за работой товарищей, и он перестал смотреть на экран.

– Черт побери! Идут, гниды! – рычит Тродаал.

– Вейрес! – кричит командир. – Переход на АВ! Мистер Уэстхауз! Начальники отсеков! Приготовиться к экстренному клаймингу!

– Командир!.. – пытается протестовать Вейрес. – У нас пять человек за бортом. У них не останется шансов, если они выскользнут за поле корабля или если клайминг будет долгим.

– Быстро, лейтенант!

Я не понимаю, на кого он рычит, на Вейреса или Уэстхауза. Лицо у астрогатора цвета слоновой кости клавиш старого пианино.

Картинка на экране Рыболова – хуже некуда.

– Прут прямо к нам в глотку. Будь они слепые, все по нам не промахнутся.

Старик подбил итог. Пять жизней против сорока четырех. Людям это не понравится, но они проживут достаточно, чтобы выматериться.

– Блядская невезуха!

Эти проклятые корабли намерены приземлиться непосредственно к нам в карман. Рыболов, ты-то какого, черт тебя дери, ворон считал? Какого хрена ты не включил сирену?

Тревожные вопросы от работающих за бортом обрываются, стоит только нам перейти в ноль. Теперь радио бессильно. Как и все остальное, когда мы уносимся в мир духов. Все молчат и обмениваются настороженными взглядами.

Холтснайдеру удается связаться с нами через интерком, которым пользуются в гавани осмотрщики. Хорошо у сержанта башка варит. Особенного беспокойства в его голосе нет, что успокаивает.

– Операционный отсек, говорит Холтснайдер. Командир, сколько продлится клайминг?

Страх проскальзывает в его интонации, но самоконтроль сильнее. Настоящий солдат. Работает и не стремится подчеркнуть трудности.

– Предоставьте это мне, – спокойно отвечает командир. – Выйдем, как только сможем. На нас наткнулся охотник. Как только уйдет – выйдем. Как у вас там дела?

– Кажется, мы потеряли Хеслера, командир. Он идиотничал на фале. Все остальные в пусковом бункере.

Бедняга Хеслер. Плавать за девять световых от всех миров. Корабль ушел. Должно быть, напуган до смерти.

– Как с кислородом, Холтснайдер?

– У Манолакоса осталось всего на полчаса. Если будет надо, поделимся. Думаю, что на час хватит.

– Это хорошо. Держитесь. – Он понижает тон. – Мистер Уэстхауз, переходите в норму, как только индикаторы покажут, что он уходит.

– Осталось подождать четырнадцать минут, командир.

– Перейдем в норму через четырнадцать минут, – повторяет командир так, чтобы слышал Холтснайдер. – Времени у вас будет в обрез. Начинайте готовить Манолакоса к возвращению. Соедините его страховкой с тем, кто идет на втором месте с конца по количеству кислорода. Остальные пусть еще раз перепроверят одиннадцатую птичку, а потом тоже готовятся к возвращению. Не теряйте времени, мы и так уже слишком много набрали его взаймы. Нам придется изрядно потанцевать, чтобы подобрать Хеслера, и при этом обдурить охотника.

– Все ясно, командир. Остаюсь на связи.

– Блин! – взвывает Рыболов и бьет кулаком по переборке.

И не разберешь, то ли он хотел обматерить сложившуюся обстановку, то ли так восхищается Холтснайдером.

Мне еще не доводилось слышать о выходе в открытый космос в клайминге.

– Бывало такое раньше? – спрашиваю я Яневича.

– Не слыхал.

Никто не знает, на каком диапазоне снаружи корабля действует эффект. Может быть, на расстоянии в один миллиметр его влияние уже пропадает. Любой, кто отважится выйти из пускового бункера, рискует присоединиться к Хеслеру.

Манолакос и Киндер убеждены, что так оно и случится.

Мы слышим спор, но только те слова, которые говорит Холтснайдер. Протесты его людей разобрать невозможно. Они разговаривают, прикасаясь друг к другу шлемами.

Спор идет злобный и растерянный, и, как мне видится, каждый из моих товарищей по кораблю думает: «А у меня хватило бы духу на такое?»

У одного нервный срыв. До нас доносится плач и мольба.

– Холтснайдер, – резко вмешивается командир, – прикажите своим людям выходить. Объясните, что иначе у них нет ни одного шанса.

– Есть, командир.

Судя по голосу Холтснайдера, ему эта идея по душе не больше, чем его солдатам.

– Они вышли, сэр, – докладывает он через минуту. – Гентман, поднимитесь и проверьте, не изменится ли положение клюва нашей птички, когда я включу подъемное устройство. Командир, похоже, что седьмую заклинило из-за отказа гидравлики в системе выравнивания стрелы. Если нос не захочет оставаться на одном уровне с хвостом, мы их выровняем вручную.

– Отлично.

Когда прочитаны все книги, когда прокручены до дыр все фильмы, когда кассеты с музыкой заиграны до полной скуки, когда все байки уже потравили и негде поиграть в карты ввиду отсутствия хоть сколько-нибудь приемлемого карточного стола, клаймерщики начинают изучать корабль. Они называют это перекрестным обучением. Гентман – ветеран. А значит, может помочь Холтснайдеру без подробных инструкций.

Я тоже полистал учебники для ракетчиков. (Как большинство писателей, я много времени трачу на избежание всего, что хоть как-то напоминает писательство.) Я сам мог бы сделать работу Гентмана. Но не то чтобы очень хочу.

Механическая драма продолжается. Тревога за Киндера и Манолакоса заглушает неумолимый бег времени.

– Одна минута.

В голосе Никастро появляется жизнь. Он просыпается.

– Одиннадцатая готова, командир. Выдерживает все контрольные проверки. Возвращаемся.

– Отлично, Холтснайдер. Оставайтесь там, где сейчас находитесь. Мы переходим в норму. Поскребитесь, когда перейдем.

– Есть, командир.

Сигнал тревоги взрывается какофонической симфонией точно по учебнику.

– Мистер Вейрес, обеспечьте готовность шлюза.

Более бессмысленного распоряжения я еще не слышал. Там полбригады инженеров соберется ждать.

– Тродаал, вы готовы зарегистрировать телеметрический сигнал Хеслера?

– Готов, командир.

Выходим из клайминга.

Холтснайдер выходит на связь по радио.

– Командир, я не вижу прожекторов скафандров. Они добрались до шлюза?

Этот шлюз расположен в дне кэна и с тора его не видно.

– Мы здесь, сержант, – отвечает Гентман.

– Черт! Командир, они отрываются. Дрейфуют слишком быстро. О’кей. Они нас заметили.

– Включить огни! – рявкает командир.

– Вот он, Такол, – шепчет Киндер. – Есть! Я тебя вижу! Втащу тебя на своем двигателе.

Манолакос захлебывается потоком бессмысленных звуков.

– Киндер, это командир. Что там с Манолакосом?

– Просто сдрейфил, сэр. Приходит в себя.

– Вы видите Хеслера? Кто-нибудь из вас?

– Не…

Неожиданное «Ох ты, черт!» Рыболова заставляет всех дернуться.

– Командир, тут у меня еще один. Подходит с два семь ноль относительных на сорока градусах. Истребитель.

– Берберян?

– Охотник, идущий в норме, командир. Следим.

– Он подходит, командир, – говорит Рыболов. – Нас заметили.

– Время?

– До красной зоны минут пять или шесть, командир. Пока в желтой.

Красная зона: оптимальное расположение для выстрела. Желтая зона: приемлемое расположение для выстрела.

– Инстелная связь у охотника, черт ее дери! – рычит Яневич.

Старик грохочет, как гром:

– Холтснайдер, запихивайте свою задницу на борт! Немедленно!

– Командир, я зарегистрировал телеметрический сигнал Хеслера, – говорит Тродаал. – Он в девятнадцати километрах от нас, прямо за спиной Манолакоса и Киндера.

– Командир, истребитель запускает ракеты, – говорит Рыболов. – Две пары.

– Пора. Канцонери!

Оружейный отсек засек ракеты, но остановить их не может. Они подходят в гипере и перейдут в норму в самую последнюю секунду. Клаймер берет маневром, но мы не способны на маневр. Мы и не линкор. Мы не несем перехватчиков. Единственное, что может сейчас сделать командир, – клайминг.

Пиньяц приказывает снова разрядить аккумуляторы. Он делает это от собственного имени. Командир неодобрения не выражает.

– Тродаал, перейдите в диапазон двадцать один и направьте плотный луч на этот корабль, – говорит командир. – Приготовиться к клаймингу, мистер Уэстхауз. Мистер Вейрес, у вас там кто-нибудь добрался до шлюза?

– Нет, сэр.

По кораблю прокатывается гул голосов. Люди переводят задержанное дыхание. Ситуация напряженнее, чем я подозревал. Можно подумать, будто командир собирается сообщить джентльменам из той фирмы, что ему приходится оставлять людей за бортом.

Здесь нет ни правил, ни соглашений, но в подобных редких случаях джентльмены из той фирмы обычно откликаются на сигнал о спасении – если слышат его сквозь собственные переговоры. Они даже настолько любезны, что передают по радио имена пленников.

Мы далеко не всегда ведем себя так вежливо.

– Холтснайдер, вы где?

– Приближаюсь к шлюзу. Осталось пять метров. Со мной Киндер и Манолакос.

– Черт бы его…

– Что такое? – спрашивает Киндер.

До сих пор он держался хорошо, теперь паника исказила тон его голоса. Манолакос снова заходится в крике.

– Командир, время кончается, – говорит Канцонери. – Если мы не смотаемся, от огня нам не уйти.

– Мистер Вейрес, втаскивайте их!

У Уэстхауза силы духа больше, чем кажется возможным. Он откладывает клайминг до последней миллисекунды. Школьный учитель!

И все-таки мы остаемся без Холтснайдера, моториста, Киндера, Манолакоса и без Хеслера.

Стены скрывает туман.

– Ох, гадство, – слышится вздох Вейреса. – Вижу Холтснайдера… Он пытался повернуть колесо… Исчез. Похоже, что упал.

Он падает вместе с Гентманом, Киндером и Манолакосом туда, где рвутся огненные шары. Корабль дергается, дрожит, ощутимо нагревается. Они стреляют точно.

Вокруг меня бледные лица. Четверо добрались до конца. Хеслер, возможно, оказался удачливее.

– Как думаешь, они сочтут нас покойниками? – спрашивает Уэстхауз.

– Органика в спектре есть, – отвечает Яневич. – Но металлов мало.

– Программу ухода, мистер Уэстхауз! – рявкает командир. – Поднять корабль до пятидесяти Гэв!

Его голос не выдает ничего, кроме полного самообладания. Он стал компьютером для выживания, с единственной задачей – вытащить нас всех.

Восковое лицо. Дрожь в руках. Он боится встречаться со мной глазами. Никогда раньше он не терял людей.

– Старый это трюк – ждать до последней секунды, – говорит Яневич бесцветным голосом, лишь бы чем-нибудь себя занять. – На это их больше не купишь.

– Я не собирался никого покупать, Стив. Я пытался спасти четырех человек.

Уэстхауз тоже сильно потрясен.

Клаймер снова встает на дыбы. И снова. Шарики-затычки носятся по воздуху. На голову сыплется всякий хлам. Система искусственной гравитации на секунду сходит с ума.

– Черт возьми, – говорит кто-то, – а они почти нащупали. Чертовски близко.

– Понимаешь, что я имею в виду?

Это сказал Яневич, а вот кому – непонятно. Может быть, командиру.

Старик не из тех, кто станет отказываться от тактики лишь потому, что она не нова. И не из тех, кто не станет выгодно использовать неизбежную потерю четырех человек. Он будет пробовать все, ведь все может сработать, а плакать он будет потом. В сложившейся ситуации он принимает решение сидеть тихо и надеяться, что истребитель посчитает нас погибшими.

Первый ход в этой длинной партии.

Снова клаймер ходит ходуном. Освещение мигает.

– Вот поганый охотник, – ворчит кто-то. – Держит наши координаты.

Итак, начинается. Бегство после «Левиафана» было куда как проще.

У меня четкое ощущение, что будет еще похлеще.

Должно быть, морда у меня угрюмая. Глядя на нее, Яневич слабо улыбается.

– Подожди, пока вся семья явится на пир. Тогда видно будет, кто настоящий мужчина, а кто молокосос.

Хихикает ядовито, но натужно. Не меньше моего перетрусил.

Такого рода действия – неотъемлемая часть каждого полета клаймера. Можно бы счесть, что ветераны уже должны к ним привыкнуть. Это не так. Даже Старик несколько напряжен.

По нам продолжают лупить молотком.

Тактическая инициатива теперь на стороне командира истребителя. Он будет расставлять своих бесчисленных братьев по всей сфере, окружающей нашу расчетную область клайминга. Их замысел – настигнуть нас во время сброса тепла, вынуждая к клаймингу, пока мы еще не остыли. Таким образом, сфера патрулирования будет постепенно стягиваться, увеличивая плотность надзора. А нам все сложнее будет сбрасывать тепло.

И так раз за разом, пока командир не встанет перед выбором: выйти из клайминга или свариться.

Когда им не удастся достаточно туго затянуть петлю, они постараются заставить нас истратить весь АВ. Это требует терпения. А терпения у них, к сожалению, с запасом.

– Похоже, что праздник подошел к концу, – говорю я Яневичу.

– Точно. Сука Танниан. Прям позарез нужен был этот Ратгебер.

– Оружейный, приготовиться, – отдает указание командир. – Аккумуляторы на зарядку.

– Что за чертовщина? – Даже Яневич озадачен. – Мы только чуть разогрелись.

– Джангхауз, Берберян, мне немедленно нужен курс этого истребителя, расстояние до него и скорость. Вниз, мистер Уэстхауз.

Стенки твердеют.

Несколько секунд мы проводим в огне рыщущих лучей лазеров – стряхиваем избыток тепла.

– Переходим в гипер!

Истребитель стремительно приближается. Пиньяц, чтобы руки были заняты, разрядил в него пушку.

– Четыре ракеты, командир, – докладывает Берберян. И добавляет цифры, затребованные командиром перед выходом из клайминга.

– Где охотник?

– Глубоко в космосе в норме, командир.

– Хорошо. Может быть, подбирает Хеслера. Будет занят некоторое время. Что-нибудь еще?

– Больше ничего, командир.

– Очень хорошо, мистер Уэстхауз. Поднимаемся! Двадцать пять Гэв! Оружейный, эксплуатационный отсеки, направить все тепло в батареи! Канцонери, посмотрите, хватит ли у вас данных для прогноза поведения истребителя.

– Курс и скорость, командир. Хотите угадать, куда и насколько он повернет?

На мгновение Старик вперяет взор в бесконечность.

– Рассчитывай по стандарту. Похоже, что он придерживается стандартной процедуры. Уэстхауз, когда получите данные, садимся ему на хвост. Как только Пиньяц подзарядит аккумуляторы.

– Сэр?

– Будем его подманивать. Он уже двенадцати ракет лишился.

Клаймер трясется. Неустрашимый воем высказывает свои соображения откуда-то из-за дальнего угла.

– А всего у него их двадцать.

Да он что, заразился танниановским стратегическим идиотизмом? Если он будет и дальше поднимать пыль, то вокруг соберется толпа.

– Либо двадцать четыре, – бубнит Пиньяц по включенному интеркому, – либо двадцать восемь, в зависимости от системы вооружения. Что за моча стукнула Старику в голову? Они нас одной артиллерией без ракет задавят.

– Мистер Пиньяц!

Интонация командира ощетинилась ледышками.

Не будем считать ракеты, покуда они все не выпущены. Сколько бы их ни было, используются они с умом, а мне это не по нутру, у меня от этого желудок вокруг горла ходит. Драпать надо, а не вытанцовывать.

Но у руля – командир. Его работа – и его, возможно, проклятие – принимать решения.

– Готово, командир, – говорит Уэстхауз.

– Опускаемся!

Мы выходим близко к истребителю, почти в его слепой зоне, и это создает практически невероятное положение для стрельбы.

– Отсутствие воображения, – говорит командир почти про себя. – Огонь!

Артиллеристы лучевых орудий разряжают аккумуляторы.

Командир противника успевает перескочить в гипер, и нам удается лишь пощекотать ему хвост. Он приветствует нас очередным веером ракет.

Сквозь говор Рыболова, Роуза, Берберяна, Уэстхауза и прочих слышится фраза командира:

– Это даст ему пищу для раздумий.

Ага. Я понимаю его замысел. Маленькая собачка превращается в крупного пса. Может быть, они занервничают и сделают ошибку, которая даст нам возможность удрать.

* * *

Танец с охотником длится час. Мы его запутали. В клайминге мы провели не более пяти минут. Способность исчезать дает нам некоторое преимущество в маневренности. Охотник потерял нашу точку Хоукинга. Мы появляемся неожиданно и успеваем уклоняться от ракет.

Охотник больше не стал зря бросаться ракетами. На очереди дуэль на лазерных пучках.

– Есть! – кричит Пиньяц, ликуя и не веря своим глазам. – На этот раз мы ему влепили!

Это уже второй победный вопль. Игра в слепня оправдала себя, пока ведется один на один.

– Переходит в гипер, – говорит Джангхауз. – Не на всей тяге. В следах двигателей вроде бы аномалии.

– Трус, – смеется командир.

В этом раунде он вышел победителем. Сейчас они находятся в гипере, где мы не можем их ничем достать, кроме ракеты. От ракеты они, несомненно, могут увернуться или перехватить. Клаймеры успешно охотятся лишь тогда, когда, выскакивая из ниоткуда, пускают ракету, не давая противнику времени на реакцию.

От маленького триумфа поднимается настроение. Мы их обставили. Но за хорошим настроением – тревога по поводу братьев истребителя. Они скоро начнут строить свою сферу вокруг нашего предполагаемого местонахождения.

– Командир, охотник пошел вперед.

– Ага! Здесь становится тесновато.

– Пустил ракету, командир!

– Клайминг, Уэстхауз! Срочный клайминг!

Клаймер болтает из стороны в сторону, как в челюстях гигантской гончей. Каков выстрел! Точно в нашу точку Хоукинга. Если бы не ремни безопасности, я бы вылетел из кресла.

Одна ракета. Это все, что есть у охотника. Больше ему ударить нечем. Будем надеяться, что успеем удрать раньше, чем они намертво определят нашу точку Хоукинга. Хватит ему нас гонять.

Я вижу отражение своего лица на погасшем экране. Улыбаюсь, как слабоумный.

– Выходим из клайминга, мистер Уэстхауз. Джангхауз, что с истребителем?

Проходят секунды.

– Все еще без тяги, командир, – отвечает Рыболов. – Аномалии в следах двигателей сильнее.

– Прекрасно. Ну как, по вашему мнению, старший помощник? Испортили мы им генераторы?

– Возможно, командир.

– Не такая уж мы легкая добыча, верно? Сделайте заход на запуск ракеты, мистер Уэстхауз.

Мы делаем заход, подходя сзади, но Старик не дает приказа на запуск. Истребитель виляет из стороны в сторону, но так ему не уйти. Ответного огня не ведет. Кончились ракеты. Изрядно поврежден. Вот кто легкая добыча.

– Уходим отсюда, мистер Уэстхауз.

И это победа, командир? Просто дать им понять, что могли бы их прикончить?

Он останавливается на проходе у меня за спиной.

– Это за Хеслера. Они поймут.

Пиньяц до сих пор на связи, слышно, как артиллеристы бурчат об упущенной возможности отомстить за сержанта. Старик хмурится, но молчит. У них, наверное, выключатель повредился.

– Давайте теперь в сторону вон той звезды, мистер Уэстхауз.

Все время боя в промежутках между маневрами командир с астрогатором пожирали глазами какое-то солнце с некоторым не вполне здоровым вожделением. Зачем нам туда, где масса солнечной системы усложнит план бегства?

Очередной раз не могу понять, что, черт побери, происходит.

До звезды одиннадцать часов полета. В клайминге. И температура повышается с каждой минутой. Никто слова не проронит всю дорогу, все по очереди спят на постах. Пиньяцу с Вейресом вздремнуть удалось мало. Им досталась адская работа – распределять между членами экипажа обязанности погибших.

Мне тоже кое-что досталось из мешка Пиньяца, хотя я предпочел бы остаться в операционном. Главное происходит там. Я получил пост у панели ракетчика, а обученный лучевому оружию ракетчик пошел заменять Холтснайдера. Восполнить недостаток рабочих рук для работы с ракетами будет нетрудно, потому что исправен всего один пусковой бункер. На первый и четвертый можно плюнуть.

Вейрес удобрил свои поля Дикерайдом и Фоссбринком из эксплуатационного. Обойдется Бредли без Фосса.

Уэстхауз еще раз демонстрирует, какой он классный астрогатор. Мы выходим из клайминга так близко к звезде, что она кажется широкой огненной плоскостью без заметной кривизны горизонта. А скорость он выдержал так, что для выхода на устойчивую орбиту требуются минимальные угловые поправки.

Как ему удается вытворять такое на компьютере, по сложности ненамного превосходящем счеты?

Нейтринный грохот звезды должен замаскировать эмиссию клаймера и сбить с толку все радары, кроме наиболее близких и мощных. Мне говорят, что еще более эффективно – орбита возле черной дыры или вылет из ее гравитационного поля.

– Сброс тепла!

Вблизи столь мощной термоядерной печи это будет медленно. Тайфуны энергии бушуют вокруг нашего черного корпуса.

– Палите по звезде, – говорит своим артиллеристам Пиньяц. – Нам не нужно, чтобы они заметили вспышки наших пучков.

И в самом деле медленно. Через какое-то время я спрашиваю Пиньяца:

– Не во вред ли конвертерам беспрерывная стрельба?

– Отчасти. Хотя более вероятны повреждения в самих пушках.

Еще одна ситуация в череде тех, что мне не нравятся.

– Сколько пройдет времени, пока та фирма догадается, куда мы делись?

– В скором времени они начнут осматривать звезды, – не скрывает Пиньяц. – Уловка не нова. На самом деле – одна из любимых у Старика. Однажды мы всю дорогу домой пропрыгали от звезды к звезде. Он перепрыгнет к следующей, как только Уэстхауз закончит свои расчеты.

– Где ты служил до клаймеров? – пытаюсь я извлечь пользу из порыва разговорчивости.

Пиньяц смотрит на меня странным взглядом и делает непроницаемое лицо. То же самообладание, что у командира, и еще меньшая склонность к откровенности.

До следующей звезды восемь часов полета. Люди снова дремлют на постах. Уэстхауз опять выходит на такую же классную орбиту. Кажется, у нас получается. Командир заставит противника увеличить сферу поиска. Теперь ее трудно достоверно контролировать. Появившись в операционном отсеке, я какую-то такую догадку высказываю Яневичу.

Он поднимает бровь, насмешливо улыбается.

– Степень твоей осведомленности налицо. Эти ребята – профи. Они знают, кто мы такие. Знают командира. Знают, сколько топлива мы можем нести. – Он кивает. – Да, у нас неплохие шансы. Чертовски хорошие шансы, поскольку нет Ратгебера. Самые опасные места позади.

А я не вижу ничего такого страшного. Уже двенадцать часов нет контакта.

Экипаж особенной пользы из этих часов не извлек. Все они на грани полного истощения. Людям надо отдохнуть, по-настоящему расслабиться, надо похоронить призраки тех, кто остался позади…

Кое-кто из ветеранов странно на меня смотрит. Надеюсь, меня не сочтут Ионой… Не уговаривай себя, лейтенант. Не остались бы в живых те люди, если бы ты не протолкался на борт? Не был бы сейчас в патруле джонсоновский клаймер?

От таких мыслей можно рехнуться.