Текст книги "Оскверненная"

Глава 12
РАССКАЗЧИК – РУАРТ

Не буду утомлять тебя подробностями того, как мы с Лиссал наконец попали в приемную властителя Брета; сказать по правде, я уже и не помню многих деталей. Как мне вспоминается, мы заплатили крестьянину за то, чтобы он довез нас вместе с одним из сундуков в своей запряженной быками тележке до Бретбастиона. Мы остановились в комфортабельной гостинице «для благородных путешественников»; так по крайней мере значилось на вывеске над входом.

Лиссал написала письмо властителю, и через некоторое время оно попало в руки нужного придворного. Лиссал была назначена аудиенция. Думаю, приглашение пришло, когда мы провели в городе около двух недель. Ты еще не бывал в Бретбастионе? Тогда, пожалуй, мне нужно рассказать тебе о нем.

Эту часть побережья Брета охраняют огромные гранитные утесы – гигантские каменные стены, столь же тяжкие, как железная наковальня. Узкий негостеприимный пролив ведет в круглую гавань с крутыми берегами, называемую Адским Ушатом. В дальнем ее конце расположен каньон, прорытый рекой Скау, пробивающейся к морю. В остальном Ушат окружен отвесными черными скалами и выглядит весьма мрачно. Однако это прекрасная безопасная гавань, и моряки непочтительно именуют ее Корытом Прачки, словно другое название может заставить забыть ее жуткую историю. Когдато она была базой Морских Волков Брета, жестоких предков властителя, пиратствовавших между островами; только впоследствии они угомонились и сделались добропорядочными правителями островного государства.

Что же касается самой столицы… Она высечена в черной скале напротив входа в гавань. Поднимаясь из воды, Бретбастион накладывает свой отпечаток на все вокруг: мрачный, давящий, все еще дышащий трагедиями прошлых веков.

Когдато террасы в граните дюйм за дюймом высекали толпы рабов, оплачивая продвижение страданиями и кровью. Двенадцать, если я правильно помню, уровней, или лоджий, каждый из которых носит имя тех, кто на них живет или жил. На самом верху находится лоджия властителя и располагается его дворец с широкими окнами и просторными балконами. Ниже тянется лоджия Корсаров; там теснятся казармы стражи и камеры для допросов, а также обитают дворцовые слуги. Дальше следуют лоджии Царедворцев, Торговцев и прочие – каждый уровень менее элегантный, чем верхний, и так до самого низа, ряда Подонков. Выдолбленные в скале дыры за причалами служат пристанищем городской бедноты.

Улицы прорезаны между уровнями; их наружная сторона открыта свету и капризам погоды, в то время как нависающая над улицей крыша, мостовая и внутренняя стена – сплошной гранит. Через каждые несколько шагов спиральные лестницы ведут вверх или вниз к другим уровням и расположенным на них домам и лавкам. На большем расстоянии друг от друга находятся выступающие наружу площадки, нечто вроде балконов, заполненные путаницей веревок, блоков и лебедок. Эти площадки – остановочные пункты подъемных плетеных платформ, которые называются трагами. В трагах грузы – и пассажиры – перемещаются между уровнями. Конечно, за подъем или спуск в траге нужно платить; в те дни траги тянули стражники, и денежки текли прямиком в сундуки властителя.

Когда мы прибыли в Бретбастион, мы оказались на вершине утеса, и нас в траге спустили на тот уровень, где располагалась наша гостиница; я пришел к выводу, что подобный способ передвижения мне совсем не по вкусу. Более того, оказалось, что, лишившись крыльев, я боюсь высоты, поэтому спуски и подъемы в траге стали мне ненавистны. С первого же дня я старался как можно чаще пользоваться лестницами, тем более что так можно было тренировать ноги. Я терпеть не мог, когда меня называли Головастиком.

К счастью, моя кожа загорела, пока мы оставались на пляже, и больше не походила на рыбье брюхо. Лиссал настояла, чтобы я выкрасил волосы, которые уже заметно отросли, в желтый цвет: она хотела, чтобы я выглядел как житель Цирказе.

Я полагал, что для приема во дворце Лиссал оденется особенно роскошно, чтобы подчеркнуть свою царственность, ведь она была не только красивой женщиной, но и наследницей престола; вместо этого она выбрала такую одежду и так уложила волосы, чтобы выглядеть как можно более юной. Эта трогательная, несколько мальчишеская внешность сначала озадачила меня. Я предположил, что она пытается скрыть свою беременность, которая, как я решил, вспомнив ее поведение на Порфе, могла возникнуть еще на косе Гортан; значит, она должна была быть на пятом месяце. Лиссал не выглядела беременной, хотя живот ее больше не был плоским. Потом сердце у меня оборвалось: я понял, чего она пытается достичь – угодить извращенному вкусу властителя Брета. Роласс Триган предпочитал в постели мальчиков. Более того, совсем маленьких мальчиков… Лиссал старалась замаскировать и свою женственность, и свой возраст. Она только издевательски рассмеялась, когда заметила, как я, смутившись, отвожу глаза.

Я посмотрел ей в лицо.

– Флейм, – сказал я, – не делай этого.

На какоето еле заметное мгновение я увидел в глазах Лиссал прежнюю Флейм: мучительно осознающую все, что ее ждет, полную отчаяния – но отчаяния не изза себя, а изза меня. Она всем сердцем жалела меня, хотя и должна была бы переживать собственную беду. И в тот момент я любил ее больше, чем когдалибо; но тут сочувствие исчезло, и осталась только насмехающаяся надо мной Лиссал.

Посмотри на меня: я старый человек, и все же мои глаза наполняются слезами, когда я думаю об этом. Да… Бывают такие острые моменты, что они глубоко врезаются в память и ты можешь чувствовать страдание, хотя с тех пор прошла целая жизнь…

Перед тем как отправиться во дворец, Лиссал села у стола в своей комнате и осторожно восстановила иллюзию цирказеанской татуировки, говорящей о совершеннолетии, на запястье своей уцелевшей руки. Она все еще могла пользоваться силвмагией, но постаралась прибегнуть к самому малому ее количеству. Мне казалось, что тем самым она заново возводит тюрьму собственного происхождения, того самого, последствий которого так старалась избежать.

– А что, если обладающие Взглядом при дворе заметят, что это иллюзия? – спросил я. К тому времени я уже с уверенностью пользовался обретенным человеческим голосом, хотя произносил слова неотчетливо, смазывал гласные, а согласные выговаривал грубо. Однако Лиссал, похоже, меня понимала.

– Те, что встречались мне на Цирказе, ничего не замечали.

– Ну, при дворе Цирказе ты почти не бывала в обществе обладающих Взглядом.

Лиссал протянула мне руку, показывая татуировку.

– Ну? Разве ты замечаешь силвмагию?

Я кивнул. При этом мне вспомнилось другое место и другое время, когда она сделала точно такой же жест – показала мне свою поддельную татуировку. Ей было восемнадцать… Мы с ней строили такие планы…

– Да, замечаю, – ответил я. Это было правдой: даже след силвмагии теперь бросался мне в глаза.

– Что ж, придется рассчитывать на то, что не все обладающие Взглядом так наблюдательны, как ты. А если они и заметят… – Лиссал пожала плечами. – Придумаю какоенибудь объяснение, так же как придумаю историю о трагической случайности, изза которой я потеряла руку.

– Ты ничего не выиграла, пожертвовав рукой, – с горечью сказал я. Мы рассчитывали, что ампутация избавит Флейм от осквернения дунмагией… может быть, так оно и было до тех пор, пока ее снова не изнасиловал Мортред.

Опять на долю секунды проглянула прежняя Флейм, но тут же вернулась Лиссал, поспешившая сменить тему:

– Я хочу, чтобы ты получил татуировку, говорящую о гражданстве. Нельзя, чтобы ктонибудь усомнился в законности моих притязаний, и слугацирказеанин придаст им достоверности. – Она взяла меня за ухо и наложила свои чары. – Это предосторожность на всякий случай. Держись подальше от любого, кто обладает Взглядом. И не забывай красить волосы – каждые несколько дней, если понадобится. – Она сделала шаг назад, разглядывая созданную иллюзию. – По крайней мере глаза у тебя правильного цвета, а кожа загорела и стала золотистой. К тому же мускулы на ногах увеличились, и теперь ты не кажешься таким уродцем… Прекрати, Руарт!

Она гневно на меня смотрела. Я нацелился схватить жука, который полз по столу. От некоторых привычек трудно избавиться…

Лиссал велела мне одеться ее конюшим – в тяжелую вышитую одежду, царапавшую кожу. Я и вообщето не жаловал одежду, носить же этот костюм было пыткой: его Лиссал нашла среди награбленных Мортредом сокровищ. В предвидении приема во дворце портной на Брете перешил его по моему размеру. Еще хуже была необходимость носить обувь. В башмаках я чувствовал себя неуверенно и боялся потерять равновесие; к тому же они всегда жали. Те, что мне пришлось надеть в тот день, имели неудобные высокие каблуки и серебряные пряжки, врезавшиеся мне в ноги. Заметив мои страдания, Лиссал злорадно улыбнулась.

Во дворец властителя нас сопровождали гвардейцы. По каменной лестнице мы прошли на уровень, где располагались казармы, а потом траг поднял нас в дворцовую лоджию. Гвардейцы шли с обеих сторон, и я чувствовал себя пойманным животным, которое ведут на бойню, а вовсе не почетным гостем. Лиссал шествовала в нескольких шагах впереди меня, улыбаясь встречным беззаботной улыбкой. Головы поворачивались ей вслед: она все еще была ослепительно красива.

Пока лебедка поднимала наш траг, Лиссал мило беседовала с посланным сопровождать нас молодым офицером; тот от смущения мычал и заикался. Я просто смотрел через борт и молился, чтобы веревки выдержали. О небо, как же я мечтал о крыльях! Если бы я снова мог обрести свободу полета… Глядя вниз из трага, я видел под собой стоящие в гавани на якоре суда и ощущал ностальгию. Это был вид с птичьего полета…

Мы оказались на большой высоте: утесы здесь не уступали кручам Ксолкаса. Однако если у жителей Ксолкаса выбора не было, то у подданных властителя он имелся, и почему они оставались в этих негостеприимных местах, я понять не мог. Ушат, конечно, предоставлял кораблям прекрасную защиту от штормов, но неудобства были ужасными. Только одна внешняя стена каждого жилища имела окна, так что по большей части дома были тесными, имея всего одну или две комнаты в глубину. Скалы в отличие от Ксолкаса казались прочными, и им не грозила постоянная опасность обвалов, но система трагов была неуклюжей и ненадежной: время от времени люди гибли, когда перетирались веревки или выходили из строя блоки, в результате чего платформы неожиданно резко накренялись. Однако самым большим недостатком Бретбастиона представлялось его местоположение: основой процветания островного государства были провинции на юговосточном побережье, защищенные от ярости океана, с их плодородными равнинами, серебряными и медными копями, зарослями высоких непетовых деревьев, из которых получались прекрасные мачты, стадами тонкорунных овец. Столица же, сердце торговли и культуры, каменный лабиринт, далекий от богатств острова, смотрела на бесконечный океан, который никто никогда не мог пересечь. Может быть, это и давало преимущество во времена расцвета пиратства, когда укромное убежище было жизненно необходимым, но те дни давно прошли.

– Замечательный вид, не правда ли? – сказал мне один из гвардейцев, пока офицер развлекал разговором Лиссал. – Только на такой высоте меня всегда страх берет. Родилсято я в ряду Подонков.

– Там, внизу, море не бушует?

– Где, в Ушате? Нет. Бывает, правда, что корабли не могут пройти в гавань, когда погода портится. Тогда требуется немалое искусство, чтобы провести судно в безопасные воды. А когда ветер задувает с северозапада, весь проклятый Ушат забивают водоросли. И вонь же тогда поднимается, скажу я тебе! Нет ничего хуже гниющих водорослей – так и выворачивает. Не оченьто хорошо живется внизу, на самом берегу.

– Я даже и здесь чувствую зловоние.

Он ухмыльнулся беззубым ртом.

– Это ваше цирказеанское дерьмо, малыш.

– Прошу прощения?

– А куда, потвоему, оно девается? Все отправляется в Ушат. Так что каждый раз, когда идешь в уборную… и ты, и все остальные… Плюс помои, которые выплескивают из окон, – там и яичная скорлупа, и капустные кочерыжки, и дохлые кошки – да что угодно. Эта гавань наша помойка, парень. Все хорошо, когда течение и речная вода промывают Ушат, но бывает, что ветер дует не туда, а приливы ленятся… – Он выразительно зажал нос. – Вот тогда запашок такой, что от него волосы завиваются в колечки. Уж поверь: у грузчиков, подметальщиков и камнетесов, которые живут за верфями, жизнь не сахар. Поэтомуто я и подался в стражники – мы расквартированы в казармах прямо под дворцом, там и ветерок дует, и даже соль в воздухе чувствуется.

Траг рывком остановился, и служители накинули крепления, удерживающие его у площадки в скале. Лиссал сошла с него, и сопровождающий офицер указал на двойные двери, охраняемые гвардейцами.

– Сюда, госпожа, – сказал он. – Проход ведет прямо в зал для ожидания. Властителю будет доложено о твоем прибытии, и когда он будет готов тебя принять, тебя допустят в приемную. – Лиссал кивнула и прошествовала к дверям. Стражники отдали честь и распахнули створки; я вошел следом за Лиссал. Она не разговаривала со мной, пока мы ждали, только распорядилась, чтобы я шел на шаг позади нее.

Долго ждать нам не пришлось. Через несколько минут нас пригласили в приемную, и мы по длинному красному ковру двинулись к трону, стоявшему на другом конце комнаты. Наверное, в обычные дни приемная бывала полна людей, но на этот раз в ней не было никого, кроме самого властителя и немногочисленных придворных и советников. Властителю Ролассу Тригану было около шестидесяти; это был неряшливый толстяк, известный своими жестокостью и пороками, презираемый и народом, которым он правил, и другими правителями островов. Я видел его раньше, конечно, всего за полгода до того, когда он явился с государственным визитом к отцу Флейм на Цирказе. Он ничуть не изменился с тех пор: такой же жирный, с отвислыми щеками, переходящими в многочисленные подбородки, с широко расставленными ногами, поддерживающими необъятный живот.

Он дождался, пока Флейм прошла половину расстояния до трона, потом поднялся на ноги. Сделал он это без посторонней помощи, что меня удивило: я предполагал, что с трона его подымут придворные… недооценил я властителя. Выпрямившись, он с явным изумлением смотрел на Лиссал. Я догадался, что он не рассчитывал, будто дама, просившая аудиенции, действительно окажется Девой Замка. Он ожидал встретить самозванку или в лучшем случае служанку с посланием с Цирказе; однако он раньше видел Флейм без покрывала и теперь узнал ее.

Властитель сделал несколько шагов навстречу Лиссал, что было высокой честью, и склонился, чтобы поцеловать ей руку.

– Сирнаследница Лиссал, видеть тебя – для меня неожиданное удовольствие.

Она улыбнулась властителю, потом с притворно застенчивой жеманной улыбкой опустила голову. Меня от этого вида затошнило.

– Ты однажды сказал мне, что хочешь жениться на женщине царственной крови, – сказала она так, будто этим все объяснялось.

Властитель вытаращил на нее глаза, пораженный таким откровенным заявлением и дерзостью Лиссал. Ответил он так тихо, что я, должно быть, оказался единственным из присутствующих, кто услышал его слова.

– А ты ответила, что выйдешь замуж за Роласса Тригана только тогда, когда твой возраст сравняется с его весом.

Лиссал ответила столь же тихо:

– Я поспешила. С тех пор я обнаружила, что лучше быть женой государя, чем его дочерью.

Властитель помолчал, давая себе время на размышление. Должно быть, он гадал, чего она добивается, нарушив своим приездом всякий этикет и действуя с такой прямотой. Обычно первая встреча вроде этой не предполагала ничего, кроме вежливого обмена вопросами о здоровье или других подобных банальностей. Все еще не выпуская руки Лиссал, властитель протянул:

– И что заставляет тебя думать, будто властитель все еще хочет взять тебя в жены? До нас доходили слухи о том, что ты несколько месяцев назад сбежала с Цирказе. Невеста властителя должна быть безупречной. – Тон его был даже более резким, чем слова.

Ни то, ни другое, похоже, Лиссал не задело. Она проговорила:

– Брет нуждается в наследнике престола, а как я понимаю, это может оказаться… ээ… трудным делом. Я, однако, готова сделать все, что необходимо… – Лиссал подняла голову и посмотрела в глаза властителю. – Я прекрасно понимаю проблему и вполне способна ее разрешить.

– В самом деле… – Я почти слышал его мысли: властитель гадал, чего не уловил. Лиссал выглядела юной и невинной, однако ее слова противоречили такому впечатлению. Властитель мог не отличаться особой мудростью или ученостью, но дураком он не был. – И чего же ты хочешь взамен, благородная госпожа? – Суровый взгляд властителя ясно показывал, что он ждет ответа, в который мог бы поверить.

– Свободы. Ты знаешь, что собой представляет двор моего отца, где женщины не появляются без покрывала и ведут затворническую жизнь. Мне нужно большее: я хочу быть почитаемой супругой. Не важно, с кем мой супруг делит ложе, пока он оказывает мне положенное уважение. – Лиссал дала властителю время обдумать услышанное, потом добавила: – Однако подобные детали можно обсудить и позже, не так ли?

– В самом деле, – снова повторил властитель. Он склонил голову и повернулся, чтобы представить Лиссал своим ближайшим советникам.

Конечно, разразился грандиозный скандал. Женщина – наследница престола другого островного государства – таинственным образом появилась на Брете в сопровождении единственного низкорослого конюшего, едва способного выговорить два слова. Не было ни свиты, ни дуэньи, ни корабля с дарами, никаких писем и никаких приглашений.

Исчезновение Лиссал с Цирказе явно не было широко известным фактом, иначе скандал получился бы еще более громким. Властитель знал о бегстве Флейм только потому, что добивался у хранителей ответа на свое предложение, так что им в конце концов пришлось признаться: они не знают, где невеста. Гордость не позволила властителю поделиться с кемлибо этой новостью.

К счастью, никто не догадался, что я дастелец: это сделало бы Лиссал еще более загадочной. Цвет волос и татуировка на мочке уха говорили о том, что я с Цирказе, и хотя большинство жителей столицы знали о событиях в других частях Брета, в самом Бретбастионе ничего не случилось: там никогда не было птицдастелцев. Мы предпочитали кормиться семенами травы, а на голых скалах вокруг города ничего не росло; поэтому никто здесь не знал, как выглядят и разговаривают недавно ставшие людьми дастелцы.

Нам отвели апартаменты во дворце. Думаю, для этого какогото беднягу выгнали оттуда, потому что в комнатах остались следы поспешного переселения. Когдато помещения были вырублены в скале, но камень был скрыт резными панелями и коврами. Если не считать украшений в виде золотых листьев, порадовавших мой птичий взгляд, ничего привлекательного в комнатах не было. Назойливая роскошь и теснота душили; дворец казался таким же тучным и разжиревшим, как и его владелец. Наши вещи доставили из гостиницы; Лиссал принимали с почетом, положенным наследнице престола. В соседней комнате разместилась дуэнья, к Лиссал приставили горничную. Мне отвели комнату рядом с личной приемной Лиссал.

Не успела Лиссал расположиться, как к ней потянулась череда придворных и аристократов, рассчитывающих заслужить ее благосклонность и отчаянно любопытных. Засвидетельствовать свое почтение явились послы других государств, в том числе посол Цирказе. Этот царедворец был вне себя от возмущения: ему не было известно о бегстве Лиссал, однако он не сомневался, что получить разрешение своего отца на такое далекое путешествие без скрывающего лицо покрывала и подобающей свиты она не могла. Он не смел поднять на нее глаза и кончил тем, что стал умолять ее ради приличия закрыть лицо. Лиссал только рассмеялась в ответ.

Никто, в том числе и Лиссал, не обращал на меня внимания. Когда мне приходилось говорить, я ограничивался минимумом слов, так что по дворцу распространилось мнение, что я то ли немой, то ли дурак, а может быть, и то, и другое.

* * *

Дни шли, а речи о свадьбе не заходило.

– Ну и чего же ты ожидала? – спросил я Лиссал через день или два после нашего прибытия во дворец, когда мы остались вдвоем. – Он был бы полным идиотом, если бы не усомнился в движущих тобой мотивах.

Лиссал бросила на меня недовольный взгляд.

– А ты теперь лучше говоришь.

– Я тренируюсь.

Она с сарказмом рассмеялась.

– Но недостаточно, сказала бы я. У тебя голос, как у придушенной лягушки.

Я пожал плечами:

– Это верно. Большинство людей меня не понимают. Лиссал переменила тему:

– Скоро прибудут корабли с Ксолкаса, и пойдут слухи о том, что Дева Замка явилась туда в компании мужчины, оказавшегося дунмагом. Кроме того, скоро станет заметна моя беременность. Мне нужно получить возможность подчинить себе Роласса Тригана. А сделать этого я не могу, – добавила она раздраженно, – пока не узнаю, кто при дворе обладает Взглядом.

– Чтобы ты могла с ними расправиться, – договорил за нее я.

– Вы, обладающие Взглядом, чувствуете друг друга, ведь правда? Ты можешь мне помочь – выявить их всех.

– Я мог бы. – Уверенности в этом у меня не было. В моих чувствах царила такая неразбериха, что они больше запутывали меня, чем помогали.

– Ну?

– Я мог бы, но не стану. Как я после такого мог бы жить? Стоит мне указать тебе на них, и они тут же погибнут, а мне придется всю жизнь упрекать себя в том, что я их предал. Тебя я не выдам, это так, но и помогать тебе не стану.

– Не говори глупостей. Какая разница?

Она была права. Не предупредив обладающих Взглядом, я так же становился соучастником убийства, как и выдав их Лиссал.

– Ты забываешь, что я был птицей. Мы уже многие поколения не вмешиваемся в дела людей. Мы все видели с крыш и подоконников, все слышали, за всем наблюдали – и никогда не вмешивались. Нельзя за ночь изменить свою сущность. Я никого не выдам. Тебе придется самой находить обладающих Взглядом.

– Будь ты проклят, Руарт! И почему только я оставляю тебя в живых?

– Потому что без меня тебе было бы одиноко. – Это был легкомысленный ответ; истина же заключалась в том, что Флейм еще гдето существовала в глубинах души Лиссал.

Она бросила на меня пристальный взгляд и тихо и угрожающе сказала:

– Твое время истекает, Паучьи Ножки. Она была права, но это ничего не меняло.

Я уже обнаружил, от кого ей могла бы грозить главная опасность: это был первый советник властителя, Икаан Сединский. Он, как и его господин, был любителем маленьких мальчиков; это обстоятельство я, как обладающий Взглядом, находил постыдным – было унизительно осознавать, что я имею чтото общее с такой гнусной личностью. Почемуто я всегда думал, что обладающие Взглядом более достойные люди, чем остальные. Глупо, теперь я это понимаю. В глубине сердца я надеялся, что он станет первой жертвой Лиссал.

Другого обладающего Взглядом я обнаружил через несколько часов после разговора с Лиссал; это оказалась матриарх, прибывшая с Тенкора как посланница патриархии. Она также выполняла обязанности духовной наставницы при дворе, главным образом потому, что прочие священнослужители, определенные на эту роль, давно были изгнаны. Она была седовласой уроженкой Брета, в глазах которой застыла печаль. Она присутствовала на пиру, данном в тот вечер в честь Лиссал. Звали эту женщину Иссантар.

Роласс Триган наслаждался, говоря ей колкости, изводил намеками и откровенно у нее на глазах ласкал своих мальчиков, обнимая или целуя в щеку – казалось бы, вполне невинно; однако такому предположению противоречили и его репутация, и страх в глазах детишек. Бедняжки изо всех сил старались скрыть ужас, но это делало ситуацию только хуже, если бы такое было возможно.

Флейм, конечно, тоже присутствовала на пиру, и, возможно, выходки властителя отчасти предназначались ей, однако она и ухом не вела. Откинувшись в мягком кресле во главе длинного стола, она развлекалась, наблюдая за происходящим. Стоя за ее креслом, я пытался демонстрировать такое же самообладание, однако давалось это мне с трудом. Когда Триган обращался к ней, она только улыбалась и отвечала чтонибудь неопределенное: «Благородному господину виднее» или «Совершенно с тобой согласна».

После того как было подано жаркое, Икаан посадил одного из своих малолетних избранников на колени и начал кормить его лакомствами. Нервничавший мальчик был еще нетронут – это обстоятельство главный советник постарался довести до сведения окружающих.

– Сегодня ночью я попробую его на десерт, – заявил он, улыбнувшись матриарху. – Не желаешь ли, чтобы я описал тебе характер моей ночной трапезы? – Он еще и пользовался своей связью с ней как с обладающей Взглядом: ей было трудно избавиться от чувства близости, товарищества… Это делало его слова еще более гадкими. Существовавшее между ними напряжение чувствовали все, и я больше остальных, поскольку тоже разделял чувство общности обладающих Взглядом. Правда, теперь мои ощущения были не такими острыми, как когда я был птицей, но все же неловкость я испытывал. Иссантар резко поднялась изза стола.

– Бог накажет тебя, – сказала она Икаану хриплым от отвращения голосом. – Нет преступления худшего, чем преступление против ребенка. – Она обвела взглядом сидящих за столом придворных и посмотрела в упор на властителя. – Неужели среди вас нет ни одного настоящего мужчины и ни одной настоящей женщины, которые бы восстали против этого извращенца и его оскверненной души?

Мальчик, сидевший на коленях Икаана, посмотрел на нее полными страха глазами. Властитель поднял бровь:

– Ты вступаешь в опасные воды, матриарх. Поберегись. – Если бы я не боялся его раньше, то теперь начал бы. В его голосе звучали угроза и уверенность человека, которому ничего не стоит эту угрозу осуществить.

Они продолжали смотреть друг на друга; потом Иссантар опустила глаза и слегка поклонилась. Менодианская патриархия с ее властью была далеко от Брета…

– Я плохо себя чувствую, господин, – сказала она тихо. – Позволь мне удалиться.

Властитель улыбнулся, и на мгновение мне показалось, что он потребует, чтобы она осталась. Потом он взмахом руки отпустил менодианку:

– Иди, твоему кислому лицу здесь не место. Нам поучения не нужны. Мы сегодня празднуем. – И он поднял кубок, поклонившись Лиссал.

Иссантар склонила голову и вышла из зала. Я воспользовался суетой слуг, подававших новые блюда, чтобы тоже ускользнуть, и последовал за ней. Иссантар не отправилась в свои апартаменты; она спустилась на одну из улиц ниже дворца. В этот час там было безлюдно. Иссантар шла медленно, как человек, не имеющий определенной цели, хотя в ней и было заметно волнение. Через несколько минут она подошла к гранитной балюстраде, откуда открывался вид на бухту, и остановилась. Я подошел и встал рядом.

Иссантар не пошевелилась и даже не взглянула на меня. В этом не было нужды: она, должно быть, чувствовала присутствие человека, обладающего Взглядом, с того момента, как вышла из зала.

– Тебе трудно будет выжить при этом дворе, сирконюший, – наконец сказала она.

– Да, – своим гнусавым голосом ответил я. – Трудно. Я это уже чувствую.

Только тогда она повернулась ко мне лицом.

– Ага, ты и в самом деле обладаешь Взглядом – я не была уверена. Мне показалось, что я чтото такое ощутила… но потом ощущение исчезло. В тебе есть чтото очень странное, молодой человек.

Я ничего не ответил.

– Твоя госпожа – не Дева Замка, – продолжала Иссантар. – А ты, оказывается, всетаки говоришь, хотя мне и сообщали, будто ты немой. Кто ты такой? Кто такие вы оба?

Я посмотрел на Ушат и вдохнул свежий соленый воздух, в котором чувствовался только запах горящего масла из ламп, установленных в нишах стены. Было приятно дышать полной грудью после зловония развращенности, пронизывающего двор Роласса Тригана.

Стоявшая рядом со мной Иссантар настойчиво спросила:

– Так что за историю можешь ты мне рассказать, сирконюший? Только не надо лжи. Я наслушалась достаточно выдумок в этом вертепе разврата, так что не поверила и той, что услышала недавно. Татуировка на руке этой женщины – иллюзия. И татуировка на твоем ухе – тоже.

– Лиссал в самом деле Дева Замка, – сказал я. – Я знаю ее с того времени, когда был птенчиком. Она просто не хотела, чтобы у нее на запястьях появилась татуировка, которую наносят при достижении совершеннолетия, так что она ее подделала. Ты весьма проницательна, раз это заметила: Лиссал очень старалась скрыть использование силвмагии. Надеюсь, Икаан не придет к таким же заключениям.

Иссантар фыркнула.

– Этотто? Он думает только о своих мальчиках. – Она помолчала, а потом вежливо поинтересовалась: – Ты был… ээ… птичником?

Я вздохнул. Моя речь, похоже, все еще оставалась неотчетливой.

– Птенчиком! Прошу прощения. Я знаю, что говорю, мне просто не удается произнести это правильно. Еще несколько недель назад у меня был клюв. Я был птицейдастелцем.

– Ах…

– Ты мне не веришь.

– Ну, скажем так: здесь неразумно было бы принимать на веру все, что ктото говорит.

– Ктото? Разве в твоем распоряжении нет других обладающих Взглядом, кому ты могла бы доверять? Других менодиан?

Свет луны, мешавшийся со светом ламп, очерчивал глубокие морщины на лице Иссантар. Она выглядела такой усталой… и явно с трудом меня понимающей.

– Обладающие Взглядом, которых можно измерять? Ах, доверять… Ну, большинство из них уже давнымдавно отсюда уехали. Приличные люди избегают двора властителя Брета. Теперь здесь нас только трое: Икаан, Ебенк и я.

– Ебенк?

– Секурия Ебенк. Он, правда, предпочитает женщин, но в остальном такой же мерзавец, как Икаан или Триган. Что же касается менодиан… Осталась всего горстка благочестивых верующих – в ряду Подонков. Они последние в Бретбастионе. До сих пор мне удавалось оставаться здесь просто потому, что Тригану нравится дразнить меня. Только, как ты сам видел сегодня вечером, долго такое продолжаться не будет. – Мне показалось, что я заметил слезу у нее на ресницах, и я стал гадать о том, почему расставание с Бретбастионом может вызывать у нее печаль.

– Но ведь патриархия наверняка присылает сюда священнослужителей, чтобы руководить здешней общиной, – сказал я.

– Больше в этом нет смысла: здесь осталось слишком мало верующих, которые нуждались бы в духовном руководстве. Бретбастион – не то место, где приветствуют добропорядочную религию. Зло просачивается из дворца с уровня на уровень, как гнусная отрава. – Она вздохнула. – И когда достойный мужчина или достойная женщина позволяют себе осуждение… – Иссантар заколебалась. – Они или учатся молчать, или исчезают. – Она показала на Ушат. – Скалы тут высокие. Другими словами, друг мой обладающий Взглядом, с твоей стороны было бы мудро держать рот на замке. – Она показала на татуировку на мочке моего уха. – Тебя ведь не защищает даже настоящий знак гражданства. Единственное, что обеспечивает тебе безопасность, – это покровительство твоей госпожи. И всетаки смотри, куда ступаешь, иначе и его может оказаться недостаточно. Я кивнул: