Текст книги "Флетч в Зазеркалье"

Глава 21

– Джек?

Оставив дверь открытой, Флетч вошел в ту половину коттеджа, которую отвели Джеку, и зажег лампу на прикроватном столике.

Джек сел, щурясь, посмотрел на Флетча:

– Который час?

– Сорок пять минут первого.

Джек тряхнул головой.

– Я спал.

– Не самый плохой способ проводить время в постели.

– В чем дело? – спросил Джек. – Ты еще в смокинге.

– Редлиф умер.

– Доктор Честер Редлиф?

– Он самый.

– Кто его убил?

– Я.

– Что?

– Я убил Честера Редлифа, – уточнил Флетч.

– Лучше скажи мне, зачем черепахе пересекать дорогу.

– Чтобы добраться до автозаправки «Шелл».

– Ты шутишь.

– Отнюдь.

– Чем ты его убил? Как?

– Словами. Ты попросил меня поговорить с ним. Я поговорил. Думаю, ты не ошибся: с Честером Редлифом давно уже никто не говорил откровенно, по душам. Разговор получился нервным. Теперь-то я понимаю, что поставил под сомнение его modus vivendi.[15]15
  Образ жизни (лат.)


[Закрыть] Назвал его диктатором. Даже идиотом.

– Ты назвал доктора Честера Редлифа идиотом?

– Вырвалось, знаешь ли. Упрямый человек, каким бы умным он ни был, – идиот.

– Он умер от того, что его назвали идиотом?

– Умер он or обширного инфаркта. Но сказал, что его никогда не называли идиотом.

– Сердечный приступ?

– Да.

– Его отравили?

– Нет. В комнате мы были вдвоем. Оба пили из одной бутылки коньяка. У него случился инфаркт. Он даже это понял. Его личный доктор подтвердил, что Редлиф умер от инфаркта.

– Так он умер от инфаркта?

– Наконец-то до тебя дошло.

– Ты его не убивал?

– Я ненавижу упрямство.

– А я ненавижу картофель-фри, который выглядит как лобковые волосы.

– И вот что интересно. Прибыл детектив Корсо, присланный отделением ФБР в Джорджии.

– Уже?

– Не для того, чтобы расследовать смерть Редлифа. Как я понял, Редлиф настоял, чтобы именно ему поручили расследование убийства доктора Джима Уилсона.

– Какой смысл самому выбирать детектива?

– На тот случай, если убийцей окажется член семьи. Вот тут власть и влияние можно употребить с тем, чтобы убийцу определить в клинику и не доводить дело для суда…

– Такое возможно?

– Можно привести примеры.

– Почему Редлиф хотел защитить тех, кто пытался его убить?

– Я только что говорил с ним.

– Я знаю, – кивнул Джек. – И поклялся не давать тебе повода даже подумать, что я – упрямец.

– Это хорошо.

– Я быстро учусь.

– Он считал своим долгом оберегать семью, что бы ни вытворяли его ближайшие родственники. Они не могли сделать что-либо дурное, во всяком случае, в глазах общественности. Он настаивал, что все преступления, включая и попытки убить его, не более чем болезнь роста, проявление детского протеста.

– Это не так.

– Он не желал признавать, что у каждого из них свой характер. Не верил, что в конце концов этот характер возьмет верх над всем остальным.

– Разве святые в это не верили?

– В своей гордыне он уверовал в то, что никому не удастся причинить ему вред. А в доказательство, исходя из того, что он называл научным методом, привел тот факт, что ни одна из попыток не стала успешной.

– То есть пришел к выводу, что в действительности они убивать его не хотели, раз все попытки закончились неудачей.

– Что-то вроде этого.

– А потом появился ты.

– И добился успеха там, где провалились другие… – Флетч откашлялся. – В последние мгновения своей жизни он, возможно, что-то да понял.

– И споткнется гордыня, и упадет он.[16]16
  Книга Пророка Иеремии, гл. 50:32


[Закрыть]

– Аминь.

– Он упал.

– На глобус его мира.

Джек повернулся к двери.

На пороге босиком, в одних трусах, стоял Пеппи.

– Что случилось? – спросил он. – Кто это?

– Мой отец, – ответил Джек.

Пеппи подозрительно посмотрел на мужчину средних лет в белом смокинге и черном галстуке, потом на обнаженного юношу на кровати.

– Понятно.

– Доктор Редлиф умер от сердечного приступа, – пояснил Джек.

– Сердечного приступа?

– Естественная смерть, – добавил Флетч.

– Вы уверены? – спросил Пеппи.

– Уверен.

– Дерьмо, – вырвалось у Пеппи. – Дерьмо, дерьмо, дерьмо…

– Аминь, – выдохнул Флетч.

– Теперь такое начнется… – предрек Пеппи.

* * *

– Кто?..

Джек проснулся, как от толчка, в собственной кровати, на боку, в чернильно-черной комнате. Чьи-то пальцы касались его шеи. Во сне он выставил вперед правое колено, которое теперь упиралось в чье-то гладкое бедро.

Он отпрянул к стене.

– Аликсис?

– Аликсис? – переспросила Шана.

– Шана.

– Честер умер.

– Я знаю. – Кончики его пальцев прошлись по ее мокрой от слез щеке – Мне очень жаль.

– Обними меня, Джек Хорошо?

– Хорошо.

– Обними меня покрепче.

– Хорошо.

* * *

– Алле?

– Флетч?

– Да, Кристел.

– Извини, что звоню тебе в столь поздний час.

– Я не сплю. – Сидя на краю кровати, Флетч оглядывал стены спальни в «Манки грасс сьют» на третьем этаже особняка Виндомии.

– У Джека все в порядке?

– Да. Он позвонит тебе утром.

– Флетч?

– Да, Кристел?

– Я думаю, что голодна.

– Понятно.

– Я лежу в полной темноте в углу громадного спортивного зала. Почему-то лампа не включается. Я думаю, мистер Мортимер что-то с ней сделал. Как, по-твоему, мог мистер Мортимер перерезать провода?

– Он очень злобный.

– Я не могу даже читать.

– Почему бы тебе не поспать?

– На ночь он оставил мне высокий стакан с обезжиренным молоком.

– Глотни молока и засыпай.

– Я его выпила.

– Все?

– Давным-давно.

– Ясно.

– Флетч, вместо овец я считаю тарелки с макаронами. Ты знаешь, в томатном соусе. С сыром. Чесночным хлебом. Когда вместо макарон на тарелках появились вареные лобстеры, я решила позвонить тебе.

– Правильно. Лобстеры нынче дороги.

– Запеченные в духовке и фаршированные креветками.

– Хватит. Я чувствую, что проголодался.

– Извини. Дурные привычки заразительны.

– Поверишь ты мне или нет, но эту ночь ты переживешь.

– Скажи мне еще раз, что я действительно испытываю.

– Это не голод.

– А по ощущениям голод.

– Это то, что ты всегда полагала голодом, на что реагировала, как на голод.

– А что же это?

– Пищеварительные боли.

– Я ощущаю пищеварительные боли, не голодные боли?

– Поверь мне на слово.

– Это правда?

– Откуда мне знать Это моя идея. И мне представляется, что тебе лучше бы в нее поверить.

– Ладно. Я верю Почему ты так поздно не спишь?

– Доктор Редлиф умер после обеда.

– Как? Его кто-нибудь убил?

– Да. Я.

– И как тебе это удалось?

– Я с ним поговорил.

– Мистер Мортимер как раз этим вечером сказал, что тебя ни в коем случае нельзя слушать.

– Полагаю, он прав.

– Пищеварительные боли, не голодные боли. – Кристел шумно выдохнула. – Никогда такого не слышала, Флетч. Поговори со мной.

Флетч не смог подавить зевок.

– Постарайся уснуть, Кристел.

– Пищеварительные боли свидетельствуют о том, что я поела. Эта правильно?

– Абсолютно.

– Что ж, я действительно поела. – Тяжелый вздох. – Спокойной ночи, Флетч.

– Крепкого тебе сна. И не попади в клешни лобстерам.

– Спасибо, Флетч.

Флетч вновь зевнул.

* * *

– Джек?

Они лежали на боку, вытянувшись во весь рост, тесно прижавшись друг к другу. Он всю ночь не выпускал Шану из объятий.

Она тихо плакала.

В какой-то момент Джек заснул.

Теперь за окном забрезжила заря.

– Джек? Люби меня. Только осторожно. Нежно. Медленно.

– Ты этого хочешь?

– Да. Пожалуйста.

* * *

Солнце давно взошло, когда Джек брился в маленькой ванной.

Над его левым плечом в зеркале появилось лицо Шаны.

Ее глаза сузились, превратились в щелочки. Смотрела она на шрам на спине.

– Аликсис, – прошипела Шана.

Исчезла из зеркала.

К своему изумлению, Джек услышал, как закрылась входная дверь. Прежде чем он успел стереть с лица пену.

Глава 22

– Тут все развалится в мгновение ока, – сказала Джеку миссис Хьюстон.

Он не мог с ней не согласиться.

Виндомия рушилась на глазах.

Позавтракав в одиночестве в коттедже, Джек оседлал велосипед и объехал поместье.

Несмотря на раннее воскресное утро, автомобили так и сновали по дорогам Виндомии. Об ограничении скорости никто не вспоминал. Принадлежали автомобили не только тем, кто работал и жил тут. Несколько раз нетерпеливые гудки сгоняли Джека на обочину. Спасаясь от пошедшей на обгон машины, он нырнул в кювет.

Он увидел, что ворота Виндомии широко распахнуты. Сторожевая будка, сложенная из камня в фут толщиной и делившая дорогу пополам, пустовала. Телефонный аппарат утащили, провода вырвали из стены с корнем. Въезжая в Виндомию, Джек видел в сторожевой будке телемонитор. Утащили и его.

Пустовал и домик охранников. На первом этаже разбили окно. На втором из открытого окна свешивались занавески. С черного входа сорвали сетчатую дверь.

Обернувшись, Джек взглянул на особняк.

Над крышей не реяли десять бело-синих флагов. Никто не удосужился поднять их, даже до середины стойки.

Джек понял, что ему недостает хлопанья флагов на ветру.

Он покатил обратно в деревню.

На улицах автомобили стояли практически перед каждым домом. Некоторые хозяева припарковали их прямо на лужайках. Во дворах везде валялись детские игрушки.

Легковушки и пикапы заполнили стоянку перед супермаркетом. Женщина, которую он видел за кассой, стояла на крыльце в домашнем халате и шлепанцах. Посмотрела на подъехавшего на велосипеде Джека. Закашлялась. Двое мужчин вышли из магазина с полными корзинами, прошли мимо женщины, спустились по лестнице, начали перекладывать продукты в багажник малолитражки.

На дорожке перед восстановительным центром кто-то написал большими буквами: «ДАЙ МНЕ ЧЕГО-НИБУДЬ СЛАДЕНЬКОГО, СЭНДИ».

На цифровых часах на башне в конце улицы бежали секунды. Флаг на башне тоже не подняли.

Легко сообразив, что все это значит, Джек покатил к охраняемой автостоянке.

Цепь с замком срезали. Ворота оставили открытыми. Так же, как дверь в сторожку.

На автостоянке остались считанные машины, включая и «Миату» Джека. В сторожке он нашел ключи, висевшие на гвоздике, сунул в карман.

Только несколько самолетов, два маленьких реактивных, с надписью «РЕДЛИФ МИРРОР» на борту, старенький двухместный биплан и еще один, реактивный бизнес-класса. Джек слышал, как самолеты гостей взлетали рано утром, некоторые еще до рассвета.

Стоянка у административного здания пустовала.

Джек поехал к клубу. Вот где хватало машин. Судя по всему, веселье было в самом разгаре. В воздухе стоял запах жарящегося мяса. У первой лунки выстроились в ряд гольфовые тележки. Джек и не подозревал, что в Виндомии живет столько людей. Все улыбались, смеялись, от ярких тонов одежды слепило глаза.

На нескольких тележках для гольфа подростки гоняли по зеленому полю. Некоторые пытались одновременно тормозить и ускоряться, дабы развернуть тележку. Одна тележка чуть не слетела со склона в пруд, вызвав веселый смех.

Возвращаясь к особняку, Джек наткнулся на бредущую по обочине миссис Хьюстон. В руке она держала толстую трость. Но не опиралась на нее.

Джек слез с велосипеда, чтобы поговорить с ней. Они встали в тени деревьев, растущих вдоль дороги.

– Знаешь, когда мы впервые приехали сюда, когда Честер начал строить Виндомию, он попытался завести огород. Я его уговорила.

Ничего у него не вышло.

Он окружил его забором, три фута под землей, шесть – над ней, с калиткой, которая запиралась на замок. Я тогда еще спросила, неужели он думает, что зайцы, олени или кабаны разбираются в технике и могут открыть калитку с обычной щеколдой.

Он поливал огород дважды в день. Ежедневно подкармливал удобрениями. Подчистую вывел все сорняки. Как только я увидела, что он делает, я предложила ему умерить пыл, оставить огород в покое. Если какое-то растение, по его мнению, заболевало, он его выдирал.

Он погубил огород. Своей заботой.

Пока они разговаривали, по дороге проехал пикап. Двое мужчин сидели в кабине, третий стоял в кузове. Через заднее стекло кабины Джек увидел стволы двух ружей.

Ехал пикап очень медленно.

Мужчины, что сидели в кабине, помахали им руками.

Когда пикап миновал их, мужчина в кузове улыбнулся.

– Милое у вас тут местечко.

Ни миссис Хьюстон, ни Джек не взмахнули рукой, не улыбнулись, не произнесли ни слова в ответ.

На повороте из окна кабины вылетела пустая банка и прыгала по асфальту, пока не замерла.

Джек взглянул на миссис Хьюстон: по щекам старушки текли слезы.

– Такой уж был Честер, – продолжала она. – Думал о том, что нужно людям, чтобы те были счастливыми и здоровыми, могли реализовать себя, принести пользу, и щедрой рукой им давал все. Оберегал их, даже от них самих, если ты понимаешь, о чем я. И вместо того, чтобы получать положительные эмоции, видя, что они здоровы, счастливы, покоряют одну вершину за другой, добиваются признания и уважения, он сталкивался лишь с завистью, негодованием, злобой, ненавистью. Все хотели убить его или хотя бы увидеть его смерть.

Ему следовало отказаться от этой затеи.

Почему огород его ничему не научил?

Глава 23

– А вот и он. – Флетч приветственно вскинул руку.

Подъезжая к особняку, Джек заметил Флетча и какого-то мужчину, выходящих на автостоянку с другой стороны. Этого мужчину Джек видел впервые.

– Джек, это лейтенант Корсо из местного отделения ФБР.

Не слезая с велосипеда, но поставив ноги на асфальт, Джек пожал мужчине руку.

– Я рассказывал лейтенанту все, что знаю о здешних происшествиях. – Флетч многозначительно посмотрел на Джека. – Сказал ему, что и ты выложишь все, что знаешь.

Корсо изучал шорты Джека.

– Ты здесь работаешь?

– Да, сэр.

– Синее и белое, синее и белое, все здесь только синее и белое. – Он взглянул на свои брюки. – Какое счастье, что я надел зеленый костюм!

– Флаги не подняты, сэр, – отметил Джек.

– Никогда не был в таком месте. Представить себе не мог, что такое место может существовать.

– А я был, – поделился воспоминаниями Флетч. – В нескольких. Человек, который строит такое поместье, думает, что строит его для семьи, которая будет здесь наслаждаться жизнью.

– Ворота распахнуты, – добавил Джек.

Автомобили медленно проезжали мимо особняка.

– Я рассказывал лейтенанту о ядовитом газе. Который никоим образом не мог находиться в лаборатории. Значит, кто-то его откуда-то принес. Мы как раз возвращаемся из лаборатории.

– Кто знает? – Корсо сощурился. – Такая большая лаборатория. Совершенно незнакомое мне оборудование. Все эти компьютеры. Кто знает, что там исследовали? Для меня все это темный лес. Кто угодно мог принести туда что угодно. Этот парень, как его фамилия… Уилсон?.. мог проводить с ним какой-нибудь эксперимент. А может, он нюхал его. В средней школе у меня был учитель химии, который на большой перемене что-то нюхал у себя в кабинете. Я сам видел.

Флетч коротко взглянул на Джека. Вздохнул.

– Что ж, думаю, мне надо опросить людей, – продолжил Корсо. – Задать им несколько вопросов обо всех этих инцидентах, падающих лошадях, оголенных проводах кофеварки и всем прочем, что здесь, по вашим словам, произошло. Вы хотите пойти со мной? Думаю, что, послушав ответы, вы потом сможете сказать мне, кто, по-вашему, говорил правду, а кто – лгал. Понимаете, о чем я?

– Конечно, – кивнул Флетч.

– Я попросил всех собраться в гостиной. – Корсо открыл огромную парадную дверь особняка и прошел в дом.

Джек прислонил велосипед к колонне.

– Будет от этого парня толк? – спросил он отца.

– К сожалению, более тупого фэбээровца я еще не встречал.

Они последовали за Корсо.

– Свобода – прекрасная возможность для демонстрации самодисциплины, – изрек Флетч. – Поглядим, воспользуется ли кто такой возможностью.

– Кто это сказал? – полюбопытствовал Джек.

– Некий генерал Эйзенхауэр. Может, он сказал: «Демократия – прекрасная возможность для демонстрации самодисциплины».

– Ты про президента Эйзенхауэра?

– Ты знаешь этого адвоката, Николсона? – спросил Флетч.

– Нет.

– Судя по всему, личный адвокат Редлифа. Его выдернули из Атланты. Вроде бы вчера утром у Редлифа возникло желание изменить последнюю волю.

– Это правда, – кивнул Джек. – Я слышал, как об этом говорили Бьювилль и секретарь Редлифа.

Гостиная в действительности состояла из нескольких гостиных, в каждой из которых могли разместиться со всеми удобствами никак не меньше двадцати человек.

– Уютно, – прокомментировал Флетч. – Так и подмывает спросить, когда вылетает в Талсу мой самолет.

– Разве авиакомпании еще выдают такую информацию?

– Добровольно – нет, – ответил Флетч. – И с достоверностью не все гладко.

В одной гостиной, у камина, стояли Бьювилль, Доунс и третий мужчина, как предположил Джек, Николсон. Все трое, несмотря на воскресное утро, в строгих серых костюмах и при галстуках.

Миссис Амалия Редлиф, в черном платье, шляпе и перчатках, сидела в кресле с высокой спинкой. Черная вуаль скрывала ее лицо.

Дети Редлифа расположились на максимальном удалении друг от друга.

Эми Макдоуэлл в другом кресле с высокой спинкой кормила младенца.

Аликсис в черных шортах развалилась на диване. Чет в брюках цвета хаки и синей рубашке устроился на другом диване.

Дункан, небритый, нечесаный, в замасленном комбинезоне и футболке, расположился на ковре.

Нэнси Данбар сидела на диване рядом с Четом.

Миссис Хьюстон отсутствовала. Джек только что говорил с ней на обочине дороги.

Не было и Шаны. Джек не видел ее с тех пор, как поутру она выскочила из его коттеджа.

– О, Джек… – Аликсис подняла на него заплаканные глаза. – Я потеряла своего папочку.

– Что-то ты раньше так его не называла.

Николсон обращался ко всем сразу.

– Я хочу вас заверить, что денег, разумеется, предостаточно. Имущество будет разделено между наследниками. Каждый из вас будет очень хорошо обеспечен. Но…

– Но что? – спросил Чет.

– Но для нас всех это неожиданность. Чудовищная неожиданность.

Дункан фыркнул.

– Наследство огромное, – вставил Доунс.

– С огромными проблемами, – добавил Бьювилль.

– Нет, – возразил Николсон. – Серьезных проблем быть не может.

– Разумеется, они есть, – гнул свое Бьювилль. – Иначе не бывает.

– Как вы знаете, – обратился Николсон к детям, – ваш отец во главу всего ставил порядок.

Джек видел, что Флетч внимательно наблюдает за Корсо. Лейтенант не пытался вмешаться, тем паче взять инициативу на себя, поставить дискуссию под свой контроль, начать допрос. Он просто сидел в углу, полностью удовлетворенный тем, что ему предоставили возможность лицезреть человеческую комедию.

Аликсис громко чихнула.

– Но он был относительно молод, никогда не жаловался на здоровье и не знал, что ему суждено умереть в прошлую ночь, – продолжал Николсон.

– К чему вы клоните? – спросил Чет. Младенец на руках Эми захныкал.

– Урегулирование всех вопросов, связанных с наследством, займет много времени, – ответил Николсон. – Два, а то и три года.

– Пока вы, адвокаты, будете выдаивать нас, – фыркнула Аликсис.

– Точно, – поддержал ее Чет. – Пока вы будете набивать свои карманы. Вы бы урегулировали эти вопросы до конца вашей жизни. Беря, естественно, почасовую оплату. Плодили бы ненужные бумаги, которые потом сами бы и теряли или подавали не по назначению. Ничего у вас не выйдет. Я вам этого не позволю.

– Сколько я получу? – спросил Дункан. – Когда я получу мои деньги? У меня много дел.

– Дункан, мы все хотим вырваться отсюда, – напомнила ему Аликсис.

– Вы хоть собираетесь остаться на похороны? – осведомилась из-под черной вуали миссис Редлиф.

Джек, услышав за спиной всхлипывание, обернулся.

Там стояла Шана.

Сверкая глазами, с закаменевшим лицом.

Стоя позади Флетча, Корсо и Джека, она смотрела на людей, собравшихся в гостиной, внимательно слушала, что они говорят.

Джека она не удостоила и взглядом.

– Я думаю, мы должны похоронить его на прачечном дворе. Вы знаете, где горничные проветривают простыни.

– Дело в том, что наличными есть только сто тысяч долларов, – возвестил Николсон. Аликсис ахнула:

– Сто тысяч долларов.

– Они мои, – заявил Дункан. – Они мне нужны для нового гоночного автомобиля!

– Черта с два, Дункан, – возразила ему Эми. – Мои дети важнее!

– Я уже должен восемьдесят пять тысяч! – взвизгнул Дункан.

Эми устроила младенца поудобнее.

– Мои дети – единственные внуки Честера Редлифа. Так что деньги прежде всего получат они. И так будет всегда.

– Вы же знаете, как Честер любил спать на проветренных простынях.

– Оба вы идите к черту. – Аликсис оправилась от шока. – Мне надо обустроить дом в Калифорнии.

– Мне без разницы, что вам надо, – гнул свое Дункан. – Я должен оплатить счет, иначе автомобиль не успеют подготовить к гонкам.

– А пока вы все будете получать пособие из наследуемых вами денег, – пояснил Николсон. – Вполне приличную сумму. Но потребуется какое-то время, чтобы оформить необходимые документы.

– Пособие, – передразнил его Чет. – Велика радость. Вы хотите, чтобы мы оставались здесь?

– Почему нет? – спросил Доунс. – Пока все не определится.

– Нет уж, я перебираюсь в квартиру в Нью-Йорке. А остальные могут оставаться здесь.

– Никто и не собирается жить с тобой в одной квартире, крошка Чет, – повернулась к нему Аликсис. – Но мне нужны деньги, чтобы купить дом в Малибу. Я пообещала себе, что буду жить там.

Покраснев как рак, Бьювилль заговорил, обращаясь к полу:

– Здешней жизнью я сыт по горло. И не думайте, что я и дальше буду управлять компанией. Уйду, как только получу достойное предложение.

Зазвонил телефон. Нэнси Данбар потянулась, взяла трубку, не вставая с дивана.

– Алле?

– Мы тут все настрадались, – покивала Аликсис. – Кругом одни шпионы.

– Понятно. – Нэнси Данбар положила трубку, не сказав: «Я обо всем позабочусь».

– Ребенок только что попал под машину у супермаркета. Шестилетний мальчик. Умер на месте.

– Пошла ты к черту со своим отродьем! – рявкнул Дункан на Эми. – И ты! – он повернулся к Аликсис: – Скорее бы избавиться от тебя. Ты еще говоришь о шпионах! Не получишь ты моих денег на дом в Малибу. Обойдешься без тамошних жеребцов!

Аликсис хихикнула:

– Не твоего ума дело.

– Проклятая нимфоманка.

– Наркоман.

– Где сейчас Честер? – вопросила Амалия Редлиф. – Куда его положили?

– Я не знаю, что вам еще сказать, – вырвалось у Николсона.

– Вы и так все сказали. – Честер встал. – Я ухожу. Самолет оставлю в аэропорту Атланты, если кого-то это волнует.

– Нам нужна помощь, понимание наших проблем, – взмолился Николсон. – Мы должны найти способ решить все по-доброму.

Тут Шана, обойдя Флетча, Корсо и Джека, выступила на середину гостиной.

Ее лицо раскраснелось, как заходящее солнце.

– Вы убийцы! – выкрикнула она. Правый кулачок взметнулся над головой. – Вы все убийцы! Каждый из вас! Каждый из вас убивал Честера! Вы разве что не воткнули нож ему в сердце!

Чет с любопытством поглядывал на нее.

– Заткнись, – буркнул Дункан.

– Почему она так кричит? – спросила Амалия Редлиф. – Она же разбудит мертвых.

Шана повернулась к ней:

– Ты сделала все, что могла, чтобы испортить ему жизнь. Никогда не пыталась понять его! Сидела в своей комнате, глотала таблетки, запивала их спиртным, твердила всем, какая ты несчастная! Любовь? Черт! Ты никогда не брала на себя такую ответственность. Ты когда-нибудь пыталась научить своих детей уважать отца? Понимать его?

– Я сама никогда его не понимала, – призналась Амалия. – Очень уж это тяжело. Просто невозможно. Этот человек мог говорить о чем угодно, от космических кораблей до муравьев.

– Ты когда-нибудь слушала его?

– Да. Вначале. Безумно уставала. Вы думаете, в космосе есть муравьи? Они есть везде.

– Вы все пытались убить Честера, – понизив голос, продолжала Шана. – Каждый из вас.

– Я не пыталась, – возразила Эми. – Я достигла в жизни, чего хотела. – Она повернулась к Николсону: – Виндомию ведь не продадут?

– Кто ее купит? – спросил Дункан. – Кому она понадобится?

– Я думаю, новое руководство корпорации перенесет штаб-квартиру куда-нибудь еще, – вставил Бьювилль. – Кому охота жить в этой дыре?

– Мне, – ответила Эми. – Моим детям. Я рассчитываю, что тут все останется по-прежнему.

– Тебе будет тут одиноко, – усмехнулся Чет.

– Со мной останется мама. Куда она еще пойдет?

– Я как раз про это. Тебе будет одиноко.

– Прежде всего надо расплатиться со слугами, – вставил Николсон.

– Трое уже уволились, – уточнила Нэнси Данбар.

– Неужели? – спросил Доунс.

– Ждут своих чеков на кухне. Забыла тебе сказать.

– Никто не получит чеков из этих денег, – воскликнул Дункан. – У меня чрезвычайные обстоятельства! Я написал отцу служебную записку.

– Я ее видел, – усмехнулся Доунс. – Ты закончил колледж, но не можешь написать правильно слово «дерьмо».

– Это не твое дело, Доунс!

– Никогда не видел такой вопиющей неграмотности. Я и представить себе не мог, что Вандербилт[17]17
  Престижный частный университет в г. Нашвилле, который часто называют «южным Гарвардом»


[Закрыть] торгует дипломами. Как тебе удалось получить диплом, Дункан?

– Я ушел, – сказал Чет.

– Ужасней вас никого нет. – Шана закрыла глаза. – Никто из вас ничего не заслуживает! Вы не давали Честеру ни минуты покоя! Вы ценили его куда меньше, чем он – свою собаку.

– Сейчас я его очень даже ценю, – ответила ей Эми. – Он мертв.

– Наконец-то свобода. – Аликсис потянулась. – Никто больше не будет говорить мне, что я должна делать.

– Он всегда смешивал меня с дерьмом. – Дункан уставился в ковер. – Хорошим мог быть только он.

– Ты сам превратил себя в дерьмо! – крикнула Шана. – Ты и есть дерьмо! Никчемное дерьмо! Вы все не стоите и волоска на голове Честера.

– Где Архи? – спросила Амалия. – Я с утра его не видела.

– Я его пристрелил, – ответил Дункан. – Давно об этом мечтал.

– Вы даже понятия не имеете, как много он работал. – Шана, похоже, разговаривала сама с собой. – Сколько делал для вас, старался сделать, как сильно он вас любил.

– Конечно, конечно, – закивала Аликсис, – пока мы выполняли все ею требования.

– Если б была справедливость… – Шана по-прежнему не открывала глаз, – за дверью стоял бы автобус, чтобы отвезти вас всех в тюрьму. Вы все убийцы, это ясно как божий день.

Сжав пальцы в кулаки, опустив голову, Шана повернулась, чтобы выйти из гостиной.

– Шана, ты покидаешь нас в гордом одиночестве. – Дункан с трудом встал. – Попутного тебе ветра. Чету, похоже, ты больше не нужна. Или ты этого не заметила?

– Справедливость… – сорвалось с губ Шаны.

– Мы не решили, где нам положить Честера, – напомнила Амалия. – Кто голосует за прачечный двор? Надгробные камни должны стоять у всех на виду.

Аликсис поднялась с дивана.

– Пойду паковать бикини. Залог за дом в Малибу будет побольше ста тысяч.

Дункан нацелил палец ей в лицо.

– Я говорил тебе, что это мои деньги!

– Засунь его себе в нос, Дункан.

– Он и засунет. – Эми убрала грудь в бюстгальтер. – Деньги пойдут слугам и на содержание дома. Надо подумать и о бабушке.

– Конечно, – фыркнул Дункан. – Вот и думай о полоумной старухе. Гораздо дешевле определить ее в детскую, не так ли, корова? А тебя мы сможем определить на молочную ферму. – Он повернулся к Николсону: – Мой отец хотел, чтобы я участвовал в этой гонке. Я беру эти деньги.

– Твой отец, между прочим, – заметил Бьювилль, – хотел, чтобы ты с завтрашнего дня начал лечиться от наркомании.

И без того бледное лицо Дункана побледнело еще больше.

– Хрен тебе.

– Конечно, – кивнула Аликсис. – Я уверена, что он распланировал жизнь для каждого из нас. Планы, планы и планы… – Она двинулась к двери. – Что ж, он умер. Как и его планы. Слава богу.

Молча Эми вынесла ребенка из гостиной.

Позеленевшие Николсон и Доунс все стояли у камина. А Бьювилль, наоборот, раскраснелся.

– Что-нибудь решили? – спросила Амалия из-под вуали.

– Ничего, – отчеканил Николсон. – Могу только вас пожалеть. Ваши дети – ужасные эгоисты.

– Вот и хорошо. А то я что-то устала. – Амалия поднялась и нетвердой походкой направилась к двери. – Хорошо, наверное, что я смогла сдержать слезы.

– Чей ребенок попал под машину? – спросил Доунс у Нэнси Данбар.

– Видите ли, здешние дети не привыкли к машинам на дорогах, – пояснил Бьювилль Николсону. – Вы понимаете, какая глупость это поместье.

– Думаю, я тоже сыта им по горло, – заговорила Нэнси, не вставая с дивана. – Полной уверенности у меня не было, пока я не послушала этих людей. Меня от них тошнит. Я тоже уезжаю сегодня.

– Это великолепно! – Голос Бьювилля переполняла злоба. – Оставляешь все на меня?

– Мне без разницы. – Высокие каблучки Нэнси зацокали по паркету. – В отличие от остальных я уже получила все, что хотела.

Корсо повернулся к Флетчу:

– Наверное, этот день – не лучшее время для вопросов.

– Вам этих людей больше не собрать. Никогда.

– Я даже не знаю, что они могут сказать.

– Вроде бы мы услышали предостаточно, – ввернул Джек.

– Инцидент в лаборатории. – Корсо покачал головой. – Газ мог храниться там не один год. Это самый простой ответ.

– А вы ищете самые простые ответы? – спросил Флетч.

– Кто-то должен был выпустить газ, – добавил Джек.

– Да, конечно. Возможно.

– Как насчет ленча? – спросил Джек Флетча.

– Ленч. Что у тебя на ленч?

– Сандвичи. Сыр.

Буду у тебя через несколько минут. Вроде бы я видел дату изготовления на наклейке этой канистры. Только вернусь в лабораторию и проверю.

– Да, проверьте, – кивнул Корсо. – А потом дайте мне знать.