Текст книги "Смешинки от Гриши"

На самом деле мы ехали по тому мосту, по которому и раньше ездили. Просто его перенесли и подставили вплотную к полотну станции «Воробьевы горы». Первые метры моста сделали как тоннель, потому что там был некрасивый вид.

Когда мы подъехали к началу моста, поезд стал резко тормозить, и я удивился:

– Почему поезд тормозит? Он должен ехать быстро!

Выехав из тоннеля на мост, я сначала увидел кирпичную стену, затем её сменила панельная и шла около поезда метров двести.

Кабели висели прямо на длинных крючках, похожих на языки.

Когда тоннельное обрамление кончилось, в поезд с улицы нырнул свет.

Справа были большие стёкла, а слева сначала бежал мелкий забор, потом началась станция. Причем, когда мы ехали вдоль забора, поезд громко гремел, а когда мы поехали по станции «Воробьёвы горы», этот шум стихал.

На станции «Горобьёвы воры", ой… „Воробьёвы горы“ сначала тянулась длинная кишка мраморных опорных колонн, соединённых в одну большую.

Затем я увидел встречный поезд, потом большую опорную колонну, и рядом был проём для эскалатора.

Затем опять были кишкастая колонна, забор, и мы поехали по мосту, закрытому панельными плитами. Поезд начал скрежетать (скрежет означает поворот), и мы влетели в тоннель, в котором ехали четыре минуты до «Университета".

На «Университете» я тоже собрал билеты. Правда, их было не очень много.

Мы вышли к автобусной остановке и доехали до остановки «Университетский проспект».

У дворца мы спросили у одной тёти:

– Извините, вы не скажете, где здесь запись?

– Пройдите в главный корпус.

– Это где?

– Это там, где здоровая очередь.

Мы подошли к здоровой очереди и пристроились в её конец.

Через несколько минут порцию людей впустили в дом, и очередь на несколько метров ужалась, подвинулась вперёд.

Тут ко мне подошла девочка, дала бумажный самолетик, сказала: «Это тебе» и ушла.

Я развернул самолетик. Там было написано:

«Приходите к нам в школу кино. Для детей от двенадцати до четырнадцати лет».

Я рассмеялся и говорю:

– Так мне только десять!

Папа взял самолетик и положил его в портфель.

А тем временем очередь всё двигалась.

Тётя в белом прокричала:

– Все, кто хочет в клуб «Юный десантник», ко мне!

Тут дядя, стоявший позади меня, говорит:

– Юный дизайнер или юный писатель? Что она говорит?

Когда она повторила, он сказал:

– А-а-а… – и радостно побежал к тёте.

А через минуту заводная тётя выкрикивала:

– Кто на танцы, ко мне!

– Кто на музыку, ко мне!..

Она так кричала без конца и уводила в дом детей.

Наконец мы прошли в выставочный зал.

Там было много народу, всюду торчали вывески: «Кулинария», «Радио», «Космос»…

Мы подошли к компьютерам и взяли листок. Там было три темы. Среди них и программирование, что я и выбрал.

Ещё мы записались в танцы. Я очень не хотел с девочками, но что поделаешь… Зато родителям приспичило видеть меня элегантным. А, по их мнению, элегантность развивают как раз эти танцульки.

Потом мы пошли в восьмой корпус, где записались на ушу, футбол и плавание.

Всё самое главное сделано, можно и расслабиться.

Мы с папой подошли к площадке, где танцевали дети. В сторонке сидела рыжая кошень (кошка). Я тихо подкрался к ней и как заору!

Кошка с перепугу взвила столб пыли и побежала на площадку с танцующими. Я ору, все перестали танцевать, зрители в недоумении стали хвататься за головы. Начался переполох!

Кошка пробежала между ногами одного из танцующих, так он с перепугу чуть не грохнулся на землю.

Я гнал несчастную кошку до гардероба в доме.

Делать больше на Воробьёвых горах нечего и мы поехали домой.

На станции «Университет» нам попалась злючая контролёриха.

Она собирала билеты с турникетов.

Я попросил её, чтобы она дала их мне, она сказала:

– А зачем они тебе?

Папа говорит:

– Он их собирает.

– Нечего тут собирать! – злым голосом сказала эта тётка и выбросила билеты в урну. – Нечего тут собирать!

– Ненормальная! – сказал я папе, когда мы ехали

на эскалаторе. Теперь я никогда не поеду через этот вестибюль.

30 августа 2002. Пятница.

Мой первый бизнес

Хоть папа и пишет свои книжки на компьютере, но знает его кисло.

Как какая чепешка – бежит на поклон ко мне.

И я бегу к нему.

Я у него скорая палочка-выручалочка.

За мою скорую техпомощь папа время от времени без напоминаний и выклянчиваний стихийно отстёгивает мне монетку. На всякие там карманные глупости. На компьютерные игры, на журналы, на мороженое…

Повторяю, он даёт, да от случая к случаю. Неорганизованно. Стихийно. Нецивилизованно. А я начал копить капиталец. И потому хочу иметь ясную и конкретную денежку тут же. Сделал что – получи! Здесь и сейчас!

И я придумал такой способ: сделать все, абсолютно все мои услуги платными.

Папа не принял моё предложение, потому что всякая услуга – помощь на компьютере – обходилась ему в десять рублей.

Немного подумав, я сначала срезал цену до пяти рублей, потом до двух рублей пятидесяти копеек.

И папа согласился. Сел за компьютер, тут же вскочил и подлетел ко мне:

– Нужна твоя помощь!

– Два пятьдесят готовь!

Я быстренько сделал дело.

Папа тут тоже занялся своим делом. Стал шарить в своих карманах. Но пятидесятикопеечной монетушки у него не было, а у меня в сдачу тоже не было тех же пятидесяти копеюх. Папа великодушно дал мне три рубля и уткнулся в текст.

Я сказал:

– Папа! Я на чай не беру. Я отработаю… Ты подсказал мне новую услугу. Просмотр странички твоего текста – пятьдесят коп!

– Идёт! – согласился папа.

Я просмотрел только что написанную им страничку, не нашёл ни одной накладки и повеселел.

Как раз те самые три рубля уже в сдаче не нуждались! За помощь – два пятьдесят, за просмотр – пятьдесят копеек. Всё под чистый расчёт!

Минут через десять я устранил новую чепешку.

Папа дал мне два пятьдесят и сказал:

– Вот ты у меня доишь по два пятьдесят за каждую самую мелкую помощь на компьютере. А вот один кочан кукурузы стоит для тебя… – Папа задумался, сколько же с меня содрать. – Пятьдесят рублей! Понял? Ты с меня дерёшь два пятьдесят, а я с тебя беру пятьдесят рублей!

– Нет, нет! Так никуда не пойдёт! Что это ещё за обдираловка?! Ишь какой! Ладно… Делай по-своему. Только я подниму цену с двух рублей и несчастных пятидесяти копеек в придачу до семидесяти пяти рублей! Понял? А то где я столько денег возьму?!

Пятидесяти рублей, естественно, я папе не платил, а вечером, когда кукуруза уже сваривалась, я взял одну из кукурузин (самую огромную– преогромную) и съел её.

Через несколько минут так же я поступил и со второй кукурузиной.

На следующий день папа попросил меня найти на его телевизоре «Аива» канал ТВ-3.

Канала я так и не нашёл, потому что во всем Ясеневе его и в помине не было.

Тут я вспомнил свою хорошую идею: сделать решительно все услуги платными.

И я составил ценник:

Помощь на компьютере – 2.50.

Просмотр текста на компьютере – 0.50.

Вход в мою комнату вместе со мной – пять рублей.

Вход в мою комнату без моего ведома – 10 рублей.

Один быстрый взгляд на одну мою вещь – пять рублей.

Второй взгляд на одну и ту же вещь – семь рублей.

Короткое любование одной моей вещью – восемь рублей.

Долгое любование той же вещью – 13.00.

Одно притрагивание к моей вещи –10.00.

Второе притрагивание к одной и той же моей вещи – 20.00.

Помощь в прочем – 5.00.

Поход в магазин – 10. 00.

Поиск крупных вещей – 15.00.

Поиск вещей среднего размера – 25.00.

Поиск мелких вещей – 35.00.

Как же срочно заработать тридцать пять рублей за один поиск?

Я стал караулить папину дверь. Дождался момента, когда папа вышел из своей комнаты, и ключи сиротливо остались торчать из замочной скважины.

Я аккуратно вытянул их из скважинки.

Чтобы никто не заметил, я тайком пронёс их в свою комнату, кинул в шкаф и не забыл его закрыть.

Вечером папа идёт с мамой на прогулку. Свою комнату он теперь закрывает на ключ от меня. Он боится, что я залезу в его комнату, потому что один раз я без его ведома включил его компьютер и сломал принтер, а в другой раз по ошибке стёр и с дискеты, и с винчестера его огромную повесть «Жених и невеста». И он стал после этого бояться моих визитов в его комнату, стал закрывать её от меня.

Ключей в своей двери он не нашёл и сразу ко мне:

– Верни мне ключи!

– У меня их нет! Произвести их поиск?

– Не надо! Я не хочу кидать двадцать рублей на ветер.

– Да не на ветер, а мне, – вежливо поправил я его. – И не двадцать, а все тридцать пять!

– Ещё лучше!

– Ну так искать или нет!? – поторапливаю я.

– Отдай ключи по-хорошему!.. – засердился он.

– Я весь готов к поиску, папа! Гони тридцать пять и я начну. Это поиск из серии мелких вещей. К ним относятся: ключи, бумаги, а также предметы, имеющие высоту не более ноля целых и восьмидесяти пяти сотых миллиметра, не шире восьми сантиметров и не длинней одного дециметра.

Когда папа отошёл, я нырнул в шкаф, вынул оттуда ключи и торжественно сронил их папе в протянутую руку.

Но денег за это я не получил.

И тогда я сказал:

– Это же мой бизнес! Что ты делаешь?

– Бизнес – это когда кто-то что-то производит! А ты что произвёл на свет?

– Как что?! – удивился я. – Твои ключи! Лежали в тёмном шкафу, теперь вот у тебя в руке на свету. Ключи! Вот что я произвожу!

– Нет. Производство – это то, что… ну… выпиливают там на станке… или там… Короче, ты должен сам это сделать! Сам! А это что? Свистнул ключи и потом выжимает за них деньги. Нет, пан Халявкин, ты ничего не произвёл! Производство – это то, что можно потрогать…

– Ха! – перебил я его. – Вот я трогаю ключи твои. Значит, это производство! – упорно сказал я и уважительно потрогал-погладил ключи на папиной тёплой ладошке.

12 сентября 2002

Оля-ля

У меня во дворе бегало несколько девчонок.

Девчонок я не люблю. Косы таскают… Косметикой мажукаются…

И вот одна из них подошла ко мне и сказала:

– Мальчик, как тебя зовут?

– А что?

– Ну как? – допытывалась девочка.

– А для чего тебе?

– Ну хочешь со мной дружить?

– Ну, давай…

Мне только не понравилось, что Оля гуляет в стаде, то есть со своими друзьями, потому что мне наверняка придётся идти туда, куда они захотят, а не туда, куда я скажу.

И однажды я сам к ней подошёл, когда она была одна.

– Знаешь что, – сказал я. – Я буду ходить с тобой, когда ты будешь одна.

– А если с собакой или с Аней?

– А какая собака?

– Большая овчарка.

– О боже! – воскликнул я.

Оля попыталась меня успокоить:

– Но она на поводке. Если хочешь, даже могу на неё намордник надевать.

– Не надо. Никуда не пойти с ней. Будет только по собачьим площадкам да меж кустов бегать и лапу задирать.

– Ты чё?! – подозрительно посмотрела на меня Оля, и, легкомысленно повертев пальцем у виска (это у неё обычное явление), продолжала: – Обалдел, что ли?

– Я не обалдел. А с псинами ходить не собираюсь!

– Ну и ладно, – презрительно фыркнула Оля.

– Ну а Аня кто тебе?

– Она моя родная сестра.

– Ну, с ней можно. Всё же не овчарка…

– Хватит острить, – искоса и немного зло посмотрела на меня Оля.

Однажды она с Аней пригласила меня. У них был мяч.

Мы стали играть в собачку.

Мяч полетел к Оле. Я хотел его отнять. Но она его отбросила в сторону, и я по инерции нечаянно прикоснулся к её руке.

Тут она подняла такой визг, как будто бы на неё положили и взорвали атомную бомбу, и больно ударила меня по животу. Но я почему-то не рассердился на неё.

А в другой день я погулял недолго с ней и пошёл домой.

Оля лезет следом в нашу входную дверь.

Я не пускаю:

– Здесь не живёшь и не ходи!

– Гриша, я хочу проводить тебя до твоей двери, до твоей квартиры.

– Не надо меня провожать. Я не девочка.

Минут через пять звонок по домофону.

Я говорю:

– Алло!

– Алло! Это Гриша?

– Да, да. А кто это?

– Сейчас выйдешь?

– А кто звонит?

– А какая разница?

– А я должен знать, с кем разговариваю.

– Это я, Аня, сестра Оли. Удовлетворён?

– Да, удовлетворён. Что тебе?

– Ты сейчас выйдешь?

Я не сдержал гнева и заорал на неё так, что аж стены задрожали:

– Ты что, обалдела??!! Ты хоть посмотри, который час!

– Ну и что?

– Как ну и что?! – взмолился я. – Уже начинает темнеть!

Тут меня перебила Аня:

– Ну и что? Погуляем полчасика.

– Ага, полчасика! Уже мы с тобой долго гуляли. Нетушки!

– Пошли погуляем.

– Нет. Ты посмотри на часы! Уже начало десятого!

– Да хоть одиннадцатого! – прокричала Аня.

– Гриша, – послышался Олин голос, – скажи, что любишь меня…

– Че-го?

– Скажи скорей, что любишь меня… А то я заплачу…

– А хоть три раза плакай! – крикнул я и бросил трубку.

Аня снова позвонила, и я ей сказал:

– Если ты или Оля сегодня позвоните ещё хотя бы трижды, то я с вами не дружу.

И они решили испытать мои нервы.

Когда они позвонили в третий раз, я им сказал:

– Ещё один ваш сейчас звонок, – я вам больше не друг!

И они не позвонили.

Зато вот что придумали. Стали приводить к нашему подъезду всё своё стадо, и каждый, хохоча, звонил по домофону к нам в квартиру. Звонили часами. Эта дикость прекратилась, когда папа сбегал на переговоры к Ольгиной матери.

Дальше – не лучше.

Всем стадом насдирали кучу уличных объявлений и налепили нам на квартирную дверь.

Эта ответственная работа была доверена Светочке…

Как-то на переменке Светочка на четвереньках обежала строгую директрису, полаяла на неё и подняла ножку…

После этого трудового всплеска Светочка три месяца отдыхала в доме хи-хи.

Вот вернулась и нарвалась на первое серьёзное задание.

Выйду я на улицу – Ольга со своей командой тут как тут. Вдогонку Ольга кричит всякую гнусь и, чёрно матерясь, палит в меня из рогатки.

Был у меня друг Марат. И того она подбила против меня. Подбегает как-то и требует:

– Ты что? Не знаешь, что с ней надо обращаться, как с королевой?.. Да ляпни ты этой дуре, что любишь её, и она отстанет!

– Да я ненавижу её!

– А ты переступи через ненавижу.

– Никогда!

Моя мама переговорила с глазу на глаз с Олей, и она от меня отстала вместе со своим стадом.

Оля-ля…

14 сентября 2002. Суббота.

Мост или программирование

В первый день записи в клуб творчества я записался на программирование «Си».

И вот во вторник, семнадцатого числа, мы должны были поехать на тестовое занятие. Оно назначалось на субботу, на четырнадцатое сентября, да по каким-то причинам его перекинули на вторник.

И вот во вторник мы собрались около четырнадцати часов и поехали в клуб творчества.

От своего Ясенева мы доехали до «Октябрьской», пересели на кольцевую и одну станцию пролетели по колечку. Потом по длинному эскалатору и короткому переходу мы дошли до «Парка культуры», и уже по Сокольнической линии домчались до «Университета».

Конечно, мы могли доехать и до" Тургеневской" и пересесть на «Чистые пруды». Но это заняло бы лишнее время, а если конкретнее, то аж целых четырнадцать минут против двух минут по кольцовке: все три минуты поезд тянется от «Октябрьской» до «Третьяковской», ещё три пилит от «Третьяковской» до «Китай-города», две от «Китай-города» до «Тургеневской», где на переход ушла бы минута, в котором буквально кишат разного рода торговки и бабки-попрошайки. Просят там и под гармошку, и под другие музыкальные инструменты.

От «Тургеневской» до «Лубянки» ушла одна минута. По столько же заняли и перегоны между «Лубянкой» и «Охотным рядом», между "Охотным рядом и «Библиотекой», между «Библиотекой» и «Кропоткинской», которая раньше, в конце пятидесятых, называлась «Дворец Советов» и где работает моя мама. От «Кропоткинской» до «Парка культуры» – ещё три минуты, когда от «Октябрьской» – кольцевой до «Парка культуры» – кольцевой лишь две минуты.

Как только новый поезд тронулся начался грохот (поезд поехал по развилке). Комната дежурного по станций промелькнула в небольшом отдалении, показалась небольшая лампа, которая почему-то светила строго вниз, но не на рельсы. Стена дежурки кончилась, провода взбежали наверх, и нас от пути в депо отделяли кучи опорных колонн, сквозь которые виднелись целые гроздья лампочек и ламп. Скоро пошли опорные колонны, страдавшие ожирением, и лампы стали виднеться реже. Поезд начал резко поворачивать вправо. Состав и путь в депо стали отгораживать опорные колонны и литая стена 1933 года рождения.

Проехав «Фрунзенскую», я сказал папе:

– Пап, вставай! Скоро будет мост на Воробьёвых горах.

Но папа не встал.

Я сказал папе, когда мы остановились на «Спортивной»:

– Вставай, уже подъезжаем к мосту.

На этот раз папа послушно встал и смотрел со мной на мост.

Поезд начал разгоняться, но всё равно ехал медленно, не более сорока километриков в час.

Пошли редкие лампочки в ряд. Их затмила одна жирная лампа, висевшая в конце около развилки из депо. Развилка пересеклась с нашим путём, сопровождаемая множеством лампочек и одной лампой дневного света. Смыкание путей закончили три простых лампочки, висевшие очень близко друг к другу. Потом пошли пять лампочек, расставленные редкой шеренгой вдоль полотна. Потом пошла развилка, сопровождаемая абсолютно тем же, что сопровождало смыкание путей перед этим. Когда небольшая кирпичная кладка, а затем глухая стена закрыли путь в депо, появились две лампы, и потом еще одна, но висевшая на небольшом расстоянии от полотна дороги. Потом появился небольшой тоннель, перпендикулярный тому, по которому ехали мы, и в его середине висела лампа.

Тоннель пошел простой, без лампочек, но вскоре он начал круто заворачивать направо.

Его стены вплотную приблизились к поезду.

Поезд начал резко тормозить. Он поехал очень медленно, и я увидел большую кирпичную кладку с длинными крючьями, на которых висели кабели. Кирпичная кладка сменилась панельным обрамлением, и мы выехали на улицу.

Но улицы видно не было, потому что панельное обрамление закрыло вид на улицу.

Вдоль панельного обрамления мы проехали метров сто семьдесят. Свет начал потихоньку проливаться на обрамление, и наконец мы увидели станцию «Воробьёвы горы».

Пошёл забор, и поезд начал громыхать.

Забор кончился, и поезд поехал тише.

На станции укладывали платку. Весь пол был в перемазан цементом, везде валялись плитки. Зато на стенах уже был благородный мрамор.

Когда длинная опорная колонна кончилась, я увидел рабочих и встречный поезд. Дальше пошли мелкие опорные колонны и полотно для будущего эскалатора, и сразу после этого полотна появилась большая опорная колонна, сменившаяся забором, а вскоре и панельным обрамлением.

Мы заехали в тоннель.

Поезд три минуты ехал под замлёй.

На станции «Университет» мы вышли и на двадцать восьмом троллейбусе доехали до остановки «Университетский проспект». Там мы вышли и где-то с километр шли до клуба творчества.

Вот и наш восьмой корпус. В кабинете программирования нас ждали новенькие компьютеры. Ах!

Несколько омрачило то, чо нам предстояло подняться аж на четвертый этаж пешком!

Поначалу я добросовестно начал искать лифт, но его нигде не было, и я на каждом этаже говорил то про себя, то вслух:

– Надо же! На четвёртый этаж пешком идти! Какая наглость!!!

На четвёртом этаже мы нашли комнату «4–1». На двери было написано: «Оборонно-массовый кабинет. 4–1».

Мы подождали в холле.

Там стояло две табуретки на трёх ножках. За это я их называл треногами или треножниками.

Наконец дверь оборонно-массового кабинета открылась, и нас впустили в довольно большую комнату, где стояло много компьютеров, и на каждом системном блоке (блоки были кейса «MiniTower» и «MiddleTower») стояло в файле – это такая прозрачная папка – записка с конфигурациями компьютеров. Я быстро прочел все-все записки и выбрал самый лучший компьютер. Он был крайним у двери.

В кабинете были разные компьютеры, а именно: "80486DX2 50 MGz 16 MB RAM.HDD 600 MB FDD 3”, «80486DX4 100 MHz 16 MB HDD 900 MB FDD 3», CD-ROM 20x и прочие, у меня же был самый лучший: "Pentium MMX 266 MHz 64 MB RAM HDD 10 Гб + 0 2 Гб FDD 3” CD-RPM 50x CD-RW 36x, и 18” монитор ViewSonic.

Педагог Лысенко Дмитрий Александрович дал нам тест, и мы его решали. Как я думаю, свой тест я решил правильно, и только на один вопрос: «Что является общим свойством машины Бэббиджа, современного компьютера и человеческого мозга?» я долго думал и написал: «Числовая информация», но потом я ещё долго думал над этим вопросом и всё-таки, вспомнив книгу про компьютер, уверенно написал: «Числовая информация».

А все остальные вопросы были проще пареной репы. Например: «Где информация работает быстрее?» Я ответил: «В оперативной памяти». А где же ещё?

Как после выяснилось, на все вопросы я ответил правильно. Единственный во всей группе, хотя и был в ней самый младший. Мне было десять лет.

А в группе были парни уже по семнадцать лет.

Я пулей летел к метро. Мне поскорей хотелось увидеть мост на Воробьёвых горах-горушках.

20 сентября 2002

Перепись

Сегодня шёл первый снег и второй день Всероссийской переписи населения.

Папа поставил передо мной персики и сказал:

– Если ты не съешь их, то не пойдешь со мной на переписной участок. Ешь! Живчиком!

– Не хочу.

– Тогда не пойдёшь на перепись!

– Как это так?! – возмутился я. – Да ты можешь забыть меня переписать!

– Запросто. И ты не учтёшься.

Я послушно проглотил персики и другую фруктовую ерунду, которую мне подсунул Перед зеркалом. папа.

Было уже темно.

Мы оделись и пошли на переписной участок.

Идти было всего две минуты. Участок располагался в частной школе, что у нас во дворе.

У охранника я спросил:

– А где перепись?

Он нам сказал и показал рукой, как и куда идти.

Мы вошли в тесную комнатку. Там сидели две переписчицы, и мы к одной из них подошли.

Переписчица записала в какой-то бланк наши имена и фамилию.

Я хотел ответить за всех сам, но переписчица сказала мне:

– Нет, не надо. Отвечать будет папа.

– Почему?! – возмутился я. – Я же не Сталин, который скрыл своих детей! При переписи Сталин показал лишь дочь Светлану. А сыновей Якова и Василия скрыл. Видимо, испугался дедовщины. Наверное, тогда ещё страшней была дедовщина в армии, и он боялся, что их заберут в армию и там убьют. Лучше поэтому о них вовсе не заикаться. Никто не узнает и не убьёт.

Переписчица послушала моё объяснение и спросила:

– Откуда ты всё это знаешь?

– НТВ слушать надо. Так что я не Сталин…

– Это я вижу… Да будь ты хоть сам Ленин… Сталин не Сталин, а говорить будет только папа.

Переписчица постоянно перебирала множество переписных листов и в них ставила флажки и крестики, а кое-где записывала разные данные.

Когда дело дошло до площади квартиры (общей и жилой), то папа и я не смогли ответить, потому что сомневались, пятьдесят девять или шестьдесят один у нас метр общей площади.

Переписчица достала новые листы и посмотрела квартиру 490, её площадь.

Папа переписал себя и маму.

Я там стоял под третьим номером, и на вопросы, которые мне задавала переписчица, я сам отвечал.

После этого мы попрощались с переписчицей и вышли на улицу, под первый снег.

И мы пошли в ближний супермаркет «Копейка».

10 октября 2002. Четверг.

Первый честный бизнес

Я решил зарабатывать деньги. Мытьем полов в нашей квартире.

Я установил расценку: за один квадратный метр пола один рубль.

Я вывесил график мытья полов: понедельник и четверг. В другие дни нельзя. Во вторник, среду и пятницу у меня английский язык в подпольной школе,[9]9
  Подпольная школа (здесь) – школа для одарённых детей.


[Закрыть] во вторник и субботу у меня программирование, а в воскресенье и вовсе никак нельзя – выходной день! Святое конституционное дело!

И вот пришёл понедельник.

Вечером, где-то в семнадцать тридцать, взялся за полы.

Из кухни из-под раковины взял оранжевое ведро и тряпку, которая раньше была моими колготками.

Все это я понёс в комнату № 5а. Это ванная. Там я открыл кран и налил приблизительно одну треть ведра воды горячей и понёс его во вторую – в свою – комнату, с которой я обычно начинаю мытьё.

Около лоджии я поставил ведро на пол, взял тряпку и отжал её над ведром, после чего бросил тряпку на пол, а ведро отнес за пределы комнаты № 2 в коридор – территория № 3.

Тряпкой я собрал пыль со второй комнаты. Когда я дошел до границы, разделяющей территории № 2 и № 3, то остановился и бросил грязную тряпку в ведро с чистой водой, которая тотчас превратилась в грязную.

Я выключил свет во второй комнате и пошёл к четвёртой – папиной – комнате, где за компьютером «Пентиум/100 Мгц/16 Мб/1,25 Гб/СД 40х/3»и работал мой папа.

Оторвавшись от файла, он мне сказал:

– Ой, что ты делаешь?! Сейчас же ты намочишь все мои бумаги!!!

– Да не намочу! – сказал я, начав мыть пол в его комнате. – А что они у тебя на полу валяются?! Ты же выбрасываешь, не спрашивая, в ведро мои бумаги, случайно упавшие на пол! Вот и я сейчас могу выбросить твои жалкие бумажечки.

– Не смей! – строго сказал папа и тапками оградил границу мытья.

Я до тапок помыл пол.

Я перешёл в свою комнату, там убрал ковры на балкон и начал мыть пол.

Потом взялся за коридор, где очень грязный пол, потому что там вся обувь.

Папа к тому времени выключил компьютер и перебрался в первую – в мамину – комнату, где включил телевизор «Сони» и начал смотреть бразильское «Роковое наследство». Я подошел к нему и спросил:

Четвертую комнату мыть?

– А где она? – ответил папа.

– Ты чё, забыл, где четвертая комната?! Хватит смешить людей! Ну? Мыть или нет?

– Нет! – грозно заявил папа.

– Нет? Ну и не надо! – с небольшим сожалением сказал я.

Тут папа встрепенулся:

– Так ты уже мыл мою комнату! Вторично?

– Вторично. Есть евроремонт… А это будет евромытьё… Улучшенный и удорожённый вариант…

– Только без обдираловки! Имей совесть.

– Ладно, – сказал я.

Я пошел в пятую комнату (кто-то её ещё вздумал кухней называть) и там помыл пол.

Обратно пришел и спросил папу:

– А пятую а мыть?

– Мыть!

Кто-то комнату 5а называет ванной комнатой.

Я её вымыл и вымыл сразу комнату 8-56, которую кто-то называет туалетом.

Всё вымыл!

Потом по помытым территориям я прошёл с пятиметровой рулеткой и калькулятором, на котором высчитывал площади помытого пола.

К папиным территориям относятся: комнаты 4, 5, 5а, 8-56, коридоры 1 и 2.

К маминым территориям относится: комнаты 1, 2, коридор 3.

Высчитав площадь папиных территорий, я сказал ему:

– За мытьё твоих территорий с тебя девять семьдесят пять.

– А ты туалетом, ванной, кухней, коридором не пользуешься? – сказал очень умный мамонт папа.

– Пользуюсь.

– За общие места все трое должны платить поровну. Ну почему за всё за это я должен платить один?

– Потому что ты папа. А я на твоём содержании.

– Но с мамы ты тоже не берёшь за те же объекты? Но и она ими пользуется.

– Но ты, сильный, должен уступать слабым и младшим. А и мама, и я младше тебя!

И всё равно я стребовал с него девять семьдесят пять.

Он на вздохе сунул мне десятку, затребовал сдачу.

– Это невозможно, – просто сказал я.

– Почему?

– Я так нестандартно устроен. Я не могу давать сдачи… Что тебе… И без сдачи ты ж не помрёшь!

И, правда, не помер. Ни через час, ни через пять. Жив до сих пор.

Вечером мама пришла с работы, я ей сказал:

– За мытьё твоих территорий с тебя десять пятьдесят.

Взяв деньги, я положил их к себе в копилку.

Но на этом ещё приключения не закончились.

В четверг мне напомнили о мытье полов.

Я решил папе сделать сюрприз: он придет, а пол помыт. Я мыл его как обычно, только чуть-чуть быстрей и безо всяких замашек на евростандарты, так как боялся, что папа вдруг, неожиданно придёт!

Я вымыл и стал ждать папу.

Он едва переступил порог и сразу спросил:

– Помыл ли ты пол сегодня?

– Да. Только я чуть-чуть торопился.

– Ну ладно, – сказал папа. – Проверим…

– Не веришь? Но сначала гони одиннадцать рубликов, а потом и проверяй!

– Сначала проверка, потом зарплата… Наша конторелла зряплату не выдаёт.

Он вышел в коридор и вежливо наклонился напротив книжного шкафа к серой шапке гордой пыли.

Папа культурно подул на шапку и она, глупая, полетела.

– И это ты называешь – мыл?

– Мыл, Мыл!! Мыл!!! Мыл!!!!

Но деньги за немытый пол я всё же не отважился требовать с него. А то ещё напылит!

А с мамы вечером в четверг я взял целых одиннадцать рублей. Это произошло, когда она вернулась с работы и стала меня пристрастно расспрашивать насчёт пола:

– Ты мыл пол?

– Конечно…

– Что-то не видно, что ты его мыл…

– Мы-ыл… Ещё ка-ак сильно мы-ыл… – ныл я.

– Не мыл.

Кто-то из нас двоих говорил неправду.

Это точно.

24 октября 2002. Четверг.

Я – староста

Суббота.

Сегодня у меня теоретическое занятие по программированию, и я, как обычно, поехал во Дворец.

На «Спортивной» я встал со своего любимого углового сидения и подошёл к двери, когда автоинформатор по поезду сказал:

– Осторожно! Двери закрываются. Следующая станция «Университет».

Поезд быстро развивал скорость. Тоннель с левой стороны сопровождали редкие лампы и лампочки. Потом вдруг кабели настенные исчезли, левая граница тоннеля заметно приблизилась к вагонам. Вдруг, ослепляя пассажиров, вылезает здоровенная лампища, и развилка замыкается.

Поезд начал круто поворачивать налево.

Прошла ещё одна развилка, лампочки кончились…

Поезд перестал набирать скорость, и вскоре мы оказались на открытой галерее метромоста.

На строящихся «Воробьевых горах» рабочие уже завершили отделку станции и приступили к установке наверху ламп, пластика и эскалаторов по обе стороны Москвы-реки.

По метромосту поезд достаточно резво проехал. Значительно быстрей, чем в прошлые мои поездки.

В троллейбусе я привстал со своего переднего места и сунул свой билет в компостер.

Тут подошёл контролёр, выдернул у меня из руки мой билет и порвал. Видимо, он решил, что я ехал зайцем и, увидев его, заспешил прокомпостировать свой билет. Я молча вытаращился на него, он – на меня. Так мы с минуту смотрели друг на друга. Безотрывно и удручённо.

Дольше смотрины не могли продолжаться. Была моя остановка, и я, вздохнув, молча вышел.

На своё программирование я заскочил вслед за завучем.

Она придирчиво осмотрела кабинет и сказала, что надо выбрать одного старосту. Староста обязан звонить всем ученикам, если занятия отменяются, переносятся на другое время, учитель заболел ну и прочее. А среди дополнительных прав у старосты такие: пользование перезаписыващим сидюком, Интернетом, размер рабочего каталога максимум не 15, а 75 МБ.

Завуч несколько минут обводила глазами всю группу и, представляете, выбрали меня! Она сказала ещё, что на следующем занятии даст мне листок с телефонами учащихся.

Я не мог понять, почему меня выбрали старостой. Потому что я самый младший в группе или потому, что чуть не опоздал сегодня за занятие?

– Не за первое и не за второе, – сказала завуч. – А за третье. За отличную успеваемость и посещаемость! Выбирай самый лучший компьютер и действуй.

За выбором дело не встало.

Счастливый я возвращался домой, где нам сегодня, пока я ездил во дворец, успели поставить новые серенькие почтовые ящики.

2 ноября 2002

Как мы покупали компьютер

Всё началось с того, что в середине 2002 года мне захотелось новый компьютер, потому что старый (Pentium 100 MHz / 64 MB RAM / HDD 1 GB / 16x CD-ROM / FDD 3” / FDD 5” / 8 MB Video RAM) был без звуковой карты, с маленьким винчестером, и многие игры не шли на нём.