Текст книги "Затерянные во льдах. Роковая экспедиция"

– Что вы намерены теперь предпринять, мистер Гансерт? – внезапно спросил он. – Судя по всему, вы отправитесь в «Бовааген Хвал». Но что дальше?

– Я попытаюсь установить, как Фарнелл, который отправил свое сообщение из Боваагена девятого марта, умудрился оказаться мертвым на Йостедале уже десятого, – ответил я.

– Но почему? – спросил он. – Какое это имеет для вас значение? С тех пор как мы покинули Темзу, я собирался задать вам один вопрос: почему ваша компания так интересуется Фарнеллом, если по вашему собственному утверждению она располагает всей необходимой информацией – о расположении и содержании залежей обнаруженного им минерала? Было бы логично предположить, что вы должны немедленно отправиться в указанное место и лично проверить поступившую вам информацию. Вы специалист по цветным металлам. Этого требует вся логика событий. Но вас интересует Фарнелл. И вашу компанию тоже. Все это выглядит так…

Он замолчал, приподняв брови.

– Как? – спросил я.

– Я хотел сказать, что все выглядит так, как будто вы знаете меньше, чем утверждаете. – Все это он произнес совершенно небрежным тоном, но я видел, как пристально он за мной наблюдает. – Мне кажется, – продолжал он, – что договоренность между нашими организациями могла бы быть полезна обеим сторонам.

– Лично я ни в чем не заинтересован, – ответил я. – Речь идет о договоренности между вами и «Би Эм энд Ай». Цель моего визита в Норвегию – выяснить, что случилось с Фарнеллом.

– А также что он обнаружил и где это находится. – Внезапно его голос зазвучал очень резко. – Это Норвегия, мистер Гансерт. И металлы находятся в Норвегии. Я намерен позаботиться о том, чтобы в разработке минеральных ресурсов моей страны не доминировал иностранный капитал. Наша страна совсем небольшая, и без некоторой помощи нам их не добыть. Я предложил мистеру Клинтону сорок процентов участия. И мое предложение остается в силе.

– Но известно ли вам, где находятся месторождения? – поинтересовался я. – Или что в них скрывается? Вы не можете делать такие предложения, пока не получите всю необходимую информацию.

– А вы ею располагаете? – он расхохотался. – Нет, мистер Гансерт. Если бы она у вас была, вы бы не стали гоняться за призраком мертвого Фарнелла. Вы бы уже находились в горах со своим металлургическим оборудованием, а английское министерство иностранных дел употребило бы все свое влияние для того, чтобы получить концессию на добычу металлов. Но я не хочу, чтобы меня сочли неучтивым по отношению к представителю большой британской промышленной организации. Вы можете рассчитывать на мое всяческое содействие в ваших поисках, мистер Гансерт. Вы позволите мне воспользоваться вашим передатчиком сегодня в восемь часов вечера?

– Зачем? – спросил я.

– Как вам уже, возможно, сообщил Дахлер, после войны я приобрел его бизнес. «Бовааген Хвал» теперь одно из моих предприятий. Мне принадлежит контрольный пакет акций этой компании. В восемь часов китобои отчитываются перед базой. Я мог бы связаться с управляющим и договориться о том, чтобы для вашего судна заранее приготовили воду и горючее. Я также поручил бы ему провести предварительное расследование относительно того, кто мог сунуть это сообщение в партию китового мяса, отгруженного в Великобританию. Вас ведь это интересует, не так ли?

Отпираться не было никакого смысла. Я решил, что позову в рубку Джилл, чтобы узнать, что он станет говорить управляющему.

– Хорошо, – согласился я и тут же вспомнил о калеке, лежащем на койке у себя в каюте.

– Как насчет Дахлера? – спросил я.

– А что насчет Дахлера? – переспросил он.

– Вы угрожали ему арестом, – напомнил я ему.

Он принялся снова играть с линейкой.

– Не думаю, чтобы в этом был какой-то смысл, – медленно произнес он. – У этого человека не в порядке вот здесь, – он постучал себя пальцем по лбу. – Если он будет вести себя тихо, я ничего не стану предпринимать. Я надеюсь, что вам удастся убедить его не покидать яхту в «Бовааген Хвал». До войны его слово было там законом. Кто знает, как он поведет себя, оказавшись там сейчас, когда он ничто.

Подобный пафос показался мне неуместным. «Сейчас, когда он ничто». Ничем для Йоргенсена был человек, не располагавший властью над другими людьми. Власть он любил и ценил больше всего на свете. Власть над людьми. Над мужчинами, а возможно, и над женщинами. Даже в чужой одежде он держался так, как будто был облачен во фрак. Мешковатые свитера не скрывали его элегантности и респектабельности. И все же за всем этим скрывалась не знающая меры жажда власти. Он упивался властью, и этот восторг светился в его глазах, в стремительных движениях насупленных густых бровей. Но все это было тщательно заретушировано и приглажено. Железная рука в бархатной перчатке. Я видел это множество раз. Этот человек принадлежал к элите. К числу тех, кто управляет машиной, загребающей деньги.

Внезапно я увидел, что он наблюдает за мной так, как будто знает, что у меня на уме. Он улыбнулся.

– Видите ли, Гансерт, – произнес он, – вы могли бы очень недурно на этом заработать. Для этого всего лишь необходимо правильно распорядиться выпавшей вам картой.

Он встал, но остановился у входа в рубку, положив одну руку мне на плечо.

– Вы варитесь в этом уже достаточно давно, чтобы знать, что означает вся эта толчея в погоне за новыми минералами. И вы сам себе господин. Подумайте над этим хорошенько.

– Что он хотел этим сказать? – поинтересовался Кертис, когда норвежец ушел.

Я посмотрел на него и вдруг понял, что, будучи офицером регулярной армии, он просто не в состоянии рассматривать себя как отдельное звено. Он был частью команды и в качестве таковой всегда был надежно защищен рамками своей организации, выйти за которые ему никогда и в голову не приходило.

– Это все означает, что, хотя это и не прозвучало вслух, мне только что предложили крупную сумму денег, если я приму его условия.

На его лице читалось неподдельное удивление.

– Взятка, что ли?

– Назовем это поощрением, – уточнил я.

Внезапно мне ужасно захотелось вывести его из состояния постоянного безразличия.

– Вы представляете себе, какими деньгами может пахнуть вся эта минеральная история, если залежи окажутся достаточно богатыми, что вполне возможно?

– Ни малейшего представления, старина, – все так же равнодушно откликнулся он.

– Это может означать несколько миллионов для того, кто правильно распорядится обстоятельствами.

Он рассмеялся.

– Со мной разговаривать о миллионах не имеет смысла. Мое жалованье составляет полторы тысячи в год. О, я понимаю, что вы и в самом деле говорите о миллионах. Но я и представить себе не могу, что бы я стал делать с такими деньгами, даже если бы они мне достались. Да и вы тоже, – добавил он. – Посмотрите на себя. У вас отличная яхта, свобода, моря и океаны и впридачу к этому некоторое вполне достаточное количество денег. Зачем вам бремя в виде нескольких миллионов?

– Все зависит от планов и желаний, – ответил я. – В настоящий момент моя жизнь меня вполне устраивает. Это то, чего я всегда хотел – просто бороздить море на собственной яхте. Но стоит испытать волнение, которое сопровождает открытие шахты… Это вполне способно увлечь. Дело не в деньгах. Это радость от того, что ты чем-то владеешь. Я уже когда-то занимался этим в Канаде, где мне посчастливилось набрести на никель. Это ощущение власти, радость от преодоления проблем, которые наваливаются на тебя со всех сторон.

Он кивнул.

– Это я понимаю, – медленно произнес он, но тут же нахмурился. – Чего я понять не могу, так это того, как Фарнеллу удалось предоставить образцы руды. Я понимаю, что хороший геолог способен отыскать жилу. Но я считал, что для того, чтобы получить образцы, необходимо располагать техникой.

Это было дельное замечание.

– Сначала это тоже меня озадачило, – признался я. – Могу только предположить, что эти куски руды вышли на поверхность вследствие ледовой эрозии. Он мог найти эти образцы даже в каменных осыпях у подножия ледника.

– Понятно, – кивнул он. – Но мне все равно кажется, что вы с Йоргенсеном чрезмерно полагаетесь на открытие, достоверность которого до сих пор никто не подтвердил.

– Нет, – покачал головой я. – Я так не думаю. Фарнелл был лучшим из лучших. Прежде чем отправить образцы, он обязательно учел бы геологические характеристики местности, а также результаты своих собственных исследований. Он никогда и ничего не упускал из виду. Йоргенсену это известно. Если бы мы с ним объединили наши усилия, мы могли бы извлечь из этого предприятия кучу денег.

Он смотрел на меня, высоко подняв брови.

– Уж не хотите ли вы сказать, что собираетесь принять его предложение?

– Нет, – расхохотался я. – Но в моем случае этот выбор не столь очевиден, как для вас. Я не связан никакими обязательствами и никому ничего не должен. Я сам себе хозяин.

– Что же вы собираетесь делать?

– О, я собираюсь распорядиться выпавшей картой по своему собственному усмотрению. Разумеется, если она будет достаточно хороша.

Я встал и вышел на палубу. Стоя у поручня, я задумчиво смотрел на темное море и очертания берегов Норвегии вдали. Однажды я уже сказал себе: «Поезжайте на запад, молодой человек». Ну что ж, я поехал на запад и нашел никель.

Сейчас я смотрел на восток и задавался вопросом, не является ли эта холодная, укрытая снегом земля страной возможностей. Фарнелла сюда влекло, и он сметал все препятствия, выраставшие на его пути. Он и крал, и дезертировал, и сражался, повинуясь зову минералов, залегающих под этими горами. Я тоже ощущал этот зов и это волнение в крови. И у меня было то, чем не располагал Фарнелл – возможность организовать добычу обнаруженного мной минерала.

Я все еще пребывал в этом приподнятом состоянии, когда снизу поднялся Йоргенсен.

– Восемь часов, – произнес он. – Я вызову «Бовааген Хвал». Разумеется, вы пригласите мисс Сомерс для того, чтобы она перевела вам то, о чем я буду говорить.

Он улыбнулся и спустился в рубку.

Он был прав. Конечно же, я хотел знать, что он скажет. Я позвал Джилл, и мы тоже расположились в рубке. Йоргенсен уже настроился, и чей-то голос говорил на незнакомом мне языке, предположительно на норвежском. Внезапно он произнес: «Две чертовых корзины, вот и все, Джонни».

– Шотландские траулеры, – пояснил Йоргенсен и тут же добавил: – А вот и то, что нам нужно. – На фоне негромких голосов рыбаков с траулера в рубку ворвался низкий мужской голос: «Ullo – ullo – ullo – ullo – ullo. Ul – lo “Bovaagen Hval”. Ul – lo “Bovaagen Hval”. Dette er “Hval To”. Ullo – ullo – ullo… “Bovaagen Hval”». – Раздался двойной свист, и другой голос ответил: «Ullo – ullo – ullo. “Hval To”. “Bovaagen Hval” her».

Снова двойной свист, и вернулся первый голос, выпустив в эфир длинную очередь предложений по-норвежски.

– «Кит Два» – это один из китобоев – докладывает о добыче семидесятифутового кита, – прошептала Джилл.

Когда он закончил, раздался второй голос – «Кит Пять».

– Он ничего не видел, – снова прошептала мне на ухо Джилл. – Говорит, погода у них по-прежнему плохая. Думаю, они находятся милях в двухстах к северу отсюда.

Как только «Кит Пять» покинул эфир, Йоргенсен переключился на передачу и, поднеся микрофон к самому рту, произнес:

– Ullo – ullo – ullo – ullo «Bovaagen Hval». Det er direktor Jorgensen. Er stasjonmester Kielland der?

Двойной свист, и голос из динамика ответил:

– Ullo – ullo – ullo direktor Jorgensen. Det er Kielland. Hvor er De na?

– Jeg er embord pa den britiske yachten Diviner, – ответил Йоргенсен. – Vi ankrer opp utenfor «Bovaagen Hval» imorgen tidlig. Vaer sa snild a sorge for vann og dieselolje. Og na har jeg…

– Что он говорит? – поинтересовался я у Джилл.

– Он договаривается о том, чтобы к нашему прибытию приготовили воду и масло, – прошептала она в ответ. – Сейчас он объясняет им то, что в партии китового мяса была посылка, и просит управляющего базой Килланда навести справки и, как только мы прибудем, доложить ему, как посылка могла попасть в китовое мясо.

– Javel, herr direktor, – ответил голос управляющего. – Jeg skal ta mea ar saken.

– Utmerket, – ответил Йоргенсен и обернулся к нам.

– Завтра мы узнаем разгадку нашей небольшой тайны. Во всяком случае, я на это надеюсь, – добавил он.

Тут радиоприемник снова привлек наше внимание, потому что из него раздалось:

– Ullo – ullo – ullo. «Hval Ti» anroper direktor Jorgensen.

Йоргенсен снова взялся за микрофон.

– Ja, «Hval Ti». Det er Jorgensen her.

– Dette er kaptein Lovaas, – прозвучало в ответ.

Джилл схватила меня за руку.

– Это капитан китобоя. «Кит десять». Мне кажется, он что-то знает.

Беседа несколько мгновений шла по-норвежски, а затем Йоргенсен обернулся ко мне.

– Похоже, Ловаасу что-то известно. Он просит описание внешности Фарнелла. – Он сунул микрофон мне. – Ловаас понимает английский.

Я наклонился к микрофону и произнес:

– Фарнелл был невысоким темноволосым мужчиной. У него было длинное серьезное лицо, и он носил очки с толстыми линзами. У него отсутствовал кончик мизинца на левой руке.

Йоргенсен кивнул и взял у меня микрофон.

– А теперь, Ловаас, расскажите нам, что вам известно, – попросил он.

– Теперь мне говорить по-английски. – Из динамика послышался громкий смешок. – Мой английский, она не очень хороший. Поэтому прошу извините. Когда я покинуть «Бовааген Хвал» два дня раньше, один из моих людей болен. Я брать с собой другой человек – незнакомый. Он сказал, его имя Йохан Хестад. Он очень хорошо уметь управлять. Но он намагнитить компас, и когда я думать, я возле китов, я уже возле Шетландские острова. Он предлагать мне много деньги, чтобы я отвез его на Шетланды. Он говорить мне, что он был с человеком по имени Фарнелл. Искали минералы на Йостедале, и английская компания обещать ему денег за его открытия. Я помнить, что этого человека Фарнелла нашли мертвым на леднике Бойя, и запереть его в каюте. Тогда я обыскать его одежда. Я найти документы, где его настоящее имя – Ганс Шрейдер. И несколько кусочков камня.

При упоминании о настоящем имени незнакомца пальцы Йоргенсена судорожно стиснули микрофон.

– Ловаас, – перебил он. – Вы сказали – Шрейдер?

– Ja, herr direktor.

– Немедленно разворачивайтесь и как можно скорее возвращайтесь в «Бовааген Хвал», – приказал Йоргенсен.

Из динамика снова раздался хрипловатый смешок.

– Я сделать это шесть часов назад, – ответил Ловаас. – Я думать, вам будет интересно. Увидимся завтра, herr direktor.

Двойной свисток, свидетельствующий об окончании разговора, прозвучал почти издевательски. В рубке воцарилась тишина. Хриплый добродушный голос с певучими интонациями восточной Норвегии вызвал в моем воображении образ крупного мужчины, балагура и плута. В ближайшие дни мне предстояло очень близко познакомиться с этим голосом. Но мое первое впечатление только подтвердилось.

– Кто такой этот Шрейдер? – спросил я у Йоргенсена.

Он поднял на меня глаза.

– Я не знаю, – произнес он.

Он отлично это знал. В этом я не сомневался.

Глава 4
Китобойная база

В ту ночь я почти не спал. У меня не шел из головы голос капитана Ловааса и информация, которую он нам сообщил. Зачем ему понадобилось описание внешности Фарнелла? Почему он говорил по-английски, а не по-норвежски? И самое главное – кто такой Ганс Шрейдер? Эти вопросы стучали в моем измученном мозгу. Йоргенсену знакомо имя Ганс Шрейдер. Я был в этом уверен. И если он узнал это имя – признал его значимость в тайне смерти Фарнелла, – он подтвердил, что Фарнелл был на Йостедале не один. Неужели Фарнелла убили? Неужели Фарнелла убил некто по фамилии Шрейдер ради той информации, которой он располагал? Чем еще можно объяснить эти «кусочки камня», которые Ловаас обнаружил в его вещах? Я нисколько не сомневался, чем окажутся эти кусочки камня. Образцами торита. Как только Йоргенсен получит их у своего китобоя, он будет знать столько же, сколько и я.

Моя вахта заступила в четыре утра. Яхта бодро шла вперед, подгоняемая теплым юго-западным ветром. Свет луны озарял длинные плоские волны, шагающие на север, и вся поверхность моря была взъерошена этим новым ветром. С нами на палубу поднялся и Дахлер. Он сидел на крыше рубки, глядя в сторону Норвегии, маленькая ссутулившаяся и совершенно неподвижная фигурка. Он неотрывно наблюдал за тем, как тускнеет лунный свет и на востоке занимается рассвет, ожидая появления из темноты берегов своей родины. Джилл молчала. Она тоже смотрела на восток, и я снова задался вопросом, что же значил для нее Фарнелл.

Постепенно меня все сильнее охватывало волнение. Подобное настроение брало верх по мере того, как бледный холодный день вступал в свои права. Джилл положила ладонь мне на рукав.

– Вон там, – кивнула она. – Вы видите берег, Билл? Он ближе, чем я ожидала.

На самой границе видимости возникла тонкая темная линия. Она становилась все чернее и приобретала отчетливые очертания. Из расплывчатого пятна она превратилась в холмы и окаймленные скалами бухты. По правому борту от яхты тянулись острова. До них было не более пяти миль. А затем за ними выросла высокая зубчатая тень гор Норвегии. Рассвет вступал в свои права, и вскоре стали видны шапки снега, венчавшие насупившиеся горные массивы.

Рассеянный призрачно-серый свет сменился холодным голубоватым свечением, а затем оранжевым заревом. Из-за гор выглянул раскаленный ободок солнца, на секунду превратив их в яркую черную линию. И в следующее мгновение солнце вынырнуло из-за гор, окрасив снег в розовый цвет и обведя ледники малиновым контуром. Я увидел на берегах островов деревянные домики с выкрашенными в белый цвет стенами.

Я взглянул в сторону Дахлера. Он не шелохнулся. Он сидел нахохлившись, похожий на маленького тролля, и не сводил взгляда с береговой линии. В лучах рассвета черты его лица как будто смягчились. Морщины стали менее глубокими, а губы были стиснуты не так плотно. Кертис поднялся на палубу и замер у поручней, глядя в сторону земли. Вдоль берега одного из островов шел пароход – маленькое ярко раскрашенное суденышко, за которым тянулась цепочка из клубов дыма. Перед нами распахнулся фьорд – длинная расщелина между островами. Маленький городок сверкал свежестью и чистотой. Это был Солсвик. За ним лежал Хьелтефьорд и дорога на Берген. На корму пришел Кертис.

– Впервые я увидел Норвегию с палубы эскадренного миноносца, – произнес он.

– Где это было? – спросил я.

– Дальше к северу, – ответил он, – в Ондалснесе. – Он смотрел вдаль, на острова. Он вздохнул и покачал головой. – Скверно это все было. У норвежцев не было ничего. У нас тоже не хватало оружия. В воздухе хозяйничали фрицы. Надеяться норвежцам было не на что. Но они продолжали сражаться. Нас оттеснили. Но они все равно не сдавались. Мы помогли им на севере, в Финнмарке, и они начали сопротивляться. Мы дошли до самого Тромсё, непрестанно тесня фрицев. Затем произошел прорыв во Франции, и нам пришлось уйти. Все эти усилия оказались напрасными. – Он говорил, не сводя глаз с Норвегии. – И все же немцев стало на шестьдесят тысяч меньше.

– Вы ведь потом вернулись? То есть, я хочу сказать, после войны, – спросила Джилл.

Он обернулся и несколько секунд в упор смотрел на девушку.

– Да, – ответил он. – Я был в Норвегии с начала 1945 года до середины следующего года. В Бергене, – добавил он.

Они молча смотрели друг на друга. Потом Джилл отвела глаза. Подняв бинокль, она начала изучать побережье. Кертис обернулся ко мне.

– Когда вернется из плавания этот капитан Ловаас?

– Я не знаю, – ответил я. – Вчера вечером Йоргенсен сказал, что сможет снова связаться с ним сегодня в девять утра.

– К этому времени мы уже, наверное, будем на китобойной базе? – поинтересовался Кертис.

– Как раз подойдем к берегу, – кивнул я.

– Почему все говорят об этом капитане Ловаасе? – раздался чей-то голос.

Я обернулся. Это был Дахлер. Он покинул свою жердочку на крыше рубки и стоял надо мной, нервно теребя рукава куртки.

– Это капитан одного из китобойных судов Боваагена, – пояснил я. – У него есть информация, которая может иметь отношение к смерти Фарнелла. А что, вы его знаете? – спросил я.

– Да, я его знаю. – Его здоровая рука медленно сжалась в кулак. – Капитан Ловаас! – Он не произнес, а прошипел это имя сквозь стиснутые зубы. Вдруг он резко схватил меня за плечо. – Остерегайтесь его, мистер Гансерт. Вы должны знать, что он опасен. Он агрессивен и бесчестен. – Он обернулся к Джилл. – Когда-то он работал на вашего отца, мисс Сомерс. Но недолго. Я помню, как ваш отец однажды сказал: «Если бы во всей Норвегии не осталось ни одного китобоя, я и тогда не нанял бы Паала Ловааса».

– Почему? – спросила Джилл.

– По многим причинам. Но в основном потому, что он убил человека. Доказать ничего не удалось. Экипаж был так запуган, что все подтвердили то, что этого парня просто смыло за борт. Но ваш отец не сомневался в том, что его убил Ловаас. У него были свои источники информации. Ловаас подвержен припадкам ярости. Говорят, что однажды он гонялся за членом команды с разделочным ножом за то, что тот допустил ошибку при подъеме кита на борт. – Он стиснул мое плечо. – Что известно Ловаасу о смерти Фарнелла?

Не было никакого смысла скрывать от него эту информацию.

– Он говорит, что у него на борту есть человек, который был с Фарнеллом в момент его смерти. Этот парень, Ганс Шрейдер, пытался добраться….

– Ганс Шрейдер?

Я с удивлением посмотрел на него.

– Да, – подтвердил я. – Это имя вам о чем-то говорит?

– Он был металловедом?

– Вполне возможно, – ответил я. – Раз уж он был с Фарнеллом.

На самом деле я вспомнил об образцах руды, которые, по утверждению Ловааса, он обнаружил среди его вещей.

– А что, – спросил я, – кто этот человек?

Дахлер заметно напрягся. Его пальцы ослабили хватку на моем плече. Я поднял глаза. Из главного люка показался Йоргенсен. В лучах утреннего солнца его лицо казалось посеревшим и усталым, а под глазами набрякли мешки. Я подумал, что сегодня ночью он, наверное, провел много часов, лежа без сна.

– Так кто он? – повторил я, снова переводя взгляд на Дахлера.

– Спросите у Йоргенсена, – ответил он с неожиданной злобой в голосе. – Спросите у него, кто такой Ганс Шрейдер.

Йоргенсен замер, услышав это имя. Затем он медленно и настороженно подошел к нам, сверля взглядом Дахлера. Внезапно он напустил на себя беспечный вид и произнес:

– Доброе утро, джентльмены. Доброе утро, мисс Сомерс. Я вижу, что мы уже недалеко от Солсвика. К завтраку будем в Боваагене.

Он скользнул внимательным взглядом по нашим лицам и начал разглядывать острова.

– Скажите, мистер Йоргенсен, кто такой этот Ганс Шрейдер? – спросил я.

Он резко развернулся ко мне и разгневанно воскликнул:

– Откуда мне знать? – Затем он обернулся к Дахлеру. – Что вы знаете о Шрейдере?

Калека улыбнулся.

– Я предпочел бы, чтобы вы сами им о нем рассказали, – произнес он. – Он был вашим человеком.

– Я никогда о нем не слышал. О чем вы говорите?

Йоргенсен почти кричал, а его голос дрожал от с трудом сдерживаемого гнева.

– Я думаю, вы о нем слышали, Кнут.

Йоргенсен вытащил из портсигара сигарету и закурил.

– Похоже, мой вчерашний удар повредил вам мозги. Имя Ганс Шрейдер ни о чем мне не говорит. – Он щелчком отправил спичку за борт, и крохотный огонек зашипел, коснувшись воды. – Какая у нас скорость? – обратился он ко мне.

– Около пяти узлов, – ответил я, наблюдая за его лицом. – Йоргенсен, – произнес я. – Мне все же хотелось бы знать, кто такой Ганс Шрейдер.

– Говорю вам, я не знаю. – Он подчеркнул свои слова ударом кулака по крыше рубки. Я выжидал, и в воцарившейся тишине он спросил: – Разве вы мне не верите?

– Нет, – тихо ответил я и обернулся к Дахлеру. – Кто этот Ганс Шрейдер? – спросил я у него.

– Металловед, нанятый компанией «Дет Норске Стаалселскаб», – ответил Дахлер.

Я перевел взгляд на Йоргенсена. Он смотрел на Дахлера, сжав правую руку в кулак и напрягшись всем телом. Дахлер шагнул в кокпит и, улыбаясь, расположился в дальнем от нас углу.

– Вы что-нибудь о нем знаете? – продолжал допытываться я.

– Да, – ответил Дахлер. – Это немецкий еврей. Он уехал из Германии в 1936 году и поселился в Норвегии. Когда началась война, он работал в исследовательском отделе «Дет Норске Стаалселскаб». Когда Норвегию оккупировали, он начал сотрудничать с немцами.

– Где вы с ним познакомились?

– В Финсе.

– Что он там делал?

– Он был экспертом по металлосплавам и занимался испытаниями поведения металлов при низких температурах.

– Фарнелл тоже познакомился с ним в Финсе?

Дахлер пожал плечами.

– Я не знаю, – произнес он и посмотрел на Йоргенсена. – Почему Шрейдер был на Йостедале вместе с Фарнеллом? – спросил он.

Но Йоргенсен уже полностью овладел собой.

– Я не знаю, – небрежно обронил он. – Должен признаться, мистер Гансерт, – продолжал он, – что я несколько удивлен той позицией, которую вы решили занять в этом вопросе. Я впервые услышал об этом человеке только вчера вечером. Возможно, он сотрудничал с немцами, как утверждает Дахлер. Может даже, он работает в «ДНС». Но не забывайте: то, что я веду дела компании, не означает, что я знаю всех, кто работает в лабораториях, мастерских и в литейных цехах. – Он направился к люку. – Пожалуйста, дайте мне знать, когда мы будем подходить к «Бовааген Хвал».

Я проводил его взглядом со смутным ощущением того, что разговор с ним я построил неправильно. Шрейдер вполне мог работать в «ДНС», и Йоргенсен действительно мог об этом не знать. И какие у меня были основания верить Дахлеру, человеку с клеймом предателя, в противовес утверждению одного из промышленных воротил страны? Мои мысли тут же вернулись к мучившей меня загадке – каким образом Шрейдер оказался на Йостедале именно тогда, когда Фарнелл нашел свою смерть? Однако я уже твердо решил, что мне предстоит сделать. Я должен был получить результаты вскрытия тела Фарнелла. Я должен был узнать, обнаружили ли патологоанатомы свидетельства борьбы. Если Шрейдер убил Фарнелла… Но если он работает в «ДНС», почему сообщение оказалось в партии мяса? Чем было продиктовано это желание передать информацию в Англию? Я ничего не понимал.

Должно быть, я очень долго сидел там, погрузившись в раздумья, потому что внезапно из рубки появился Кертис и произнес:

– Капитан, похоже, что это проход, в который необходимо войти для того, чтобы попасть в Бовааген.

Только тут я заметил, что мы почти вплотную подошли к островам. Перед нами были голые скалы, покрытые засохшей солью и напрочь лишенные признаков какого-либо жилья. Узкий проход между отвесными утесами, напоминающий Коринфский пролив, вел к устью Хьелтефьорда. Я сверился с картой и приказал Картеру, который сидел у штурвала, изменить курс. Мы скользнули в ущелье, и ветер тут же стих. Я встал к штурвалу и отправил Картера вниз запустить двигатель.

Море было гладким, как зеркало. Проход напоминал улицу с водой вместо асфальта. Утесы, возвышающиеся по обе стороны от яхты, отражали гул нашего двигателя. Мы миновали небольшую бухту с маленькой пристанью. Рядом лежали остатки остова баржи, скользкие и обросшие водорослями. Чуть выше, у самого подножия утеса, виднелся белый деревянный домик. На флагштоке лениво колыхался флаг Норвегии. Игравшие рядом дети неистово замахали нам руками. Их пронзительные голоса вплелись в гул нашего двигателя. Вскоре перед нами распахнулись просторы Хьелтефьорда, зеркальную гладь которого нарушал лишь кильватер нашей яхты. Поскольку сохранялся полный штиль, мы опустили паруса. Затем мы повернули на север, идя по кильватерному следу прошедшего здесь недавно парохода. Дахлер коснулся моей руки и указал на берег у нас за кормой.

– Это Хердла, – произнес он. – Немцы построили почти пятьсот огневых позиций вдоль побережья Норвегии. Остров Хердла был одним из самых укрепленных. Тут были и врытые в землю батареи, и торпедные позиции, и даже аэродром.

– Откуда вы знаете о Хердле? – спросил я.

– Я там работал, – ответил он. – Три месяца я копал траншеи для одной из огневых позиций. Затем нас перебросили в Финсе. – Он кивнул туда, куда смотрел наш нос. – Прямо перед нами Федье. Это остров, на который нас привезли сразу после побега из Финсе. Там мы почти две недели ждали прибытия британских торпедных катеров.

Он снова замолчал. Единственным шумом, нарушавшим тишину, был гул нашего двигателя и шорох скользящей за бортом воды. С чистого голубого неба струились теплые солнечные лучи, а за низкими скалистыми островами вздымались горы, холодные и белые под своими снежными мантиями. Мы пересекли Хьелтефьорд по диагонали и вскоре уже шли вдоль береговой линии Нордхордланда. Кое-где среди скал виднелись небольшие пристани, над которыми теснились деревянные домики, каждый с неизбежным флагштоком и развевающимся над ним красно-синим флагом Норвегии. Церкви с побеленными стенами и высокими деревянными шпилями были видны издалека, поскольку неизменно строились на возвышениях. В узких боковых фьордах прятались коптильни с высокими кирпичными трубами. Вдоль всего побережья лениво бороздили море моторные рыбачьи лодки с черно-белыми бортами и уродливыми рулевыми рубками на корме.

– Тик-и-таки, – произнес Дахлер, кивнув в сторону лодок. – Так их называют местные.

Это прозвище в точности описывало звуки, производимые их маленькими двухтактными двигателями.

За бортом проплывали крохотные островки, сплошь покрытые белой коркой помета бесчисленных стай морских птиц, кружащих вокруг нашей яхты. Дахлер указал на распахнувшееся перед нами устье фьорда, который, по его словам, вел собственно в Бовааген, где находилась рыбная фабрика. Сложенная из черно-белых камней пирамидка на берегу указывала на судоходность фьорда.

И вдруг перед нами возникла китобойная база. Она была наполовину скрыта складкой скалистой местности, а с севера ее защищали низкие острова. Ржавые металлические корпуса и изрыгающие черный дым высокие железные трубы обезображивали дикую красоту островов подобно тому, как угольная шахта уродует валлийскую долину. Кроме этих корпусов других зданий тут не было. Фьорд, который привел нас в Бовааген, остался за кормой, а черно-белые указатели скрылись за мысом, который мы только что обогнули. Мы оказались в мире скал и моря. Но это были не темные гранитные утесы с травянистыми лужайками на макушке, а бледно-золотистые скалы, отполированные ветром и волнами и спускающиеся к воде плавными очертаниями округлых каменистых осыпей, напоминающих вулканические пропеченные жарким солнцем берега Сицилии. И еще эти скалы были голыми, абсолютно лысыми от кромки воды и до вершины самого высокого утеса, не считая отдельных тонких травинок и альпийских растений, впившихся мощными корнями в расщелины между камнями. И над этим скалистым миром беспрестанно кружили птицы.