Текст книги "Навсе…где?"

Глава 8

ЭТО ОКАЗАЛОСЬ ОЧЕНЬ ПРИЯТНО, ХОТЯ И НЕПРИВЫЧНО – проснуться от крика петуха. Вокруг было темно. Воздух был густым и теплым, словно парное молоко. Еще не вполне очнувшись ото сна, я блаженно потянулась.

– Куда-а-а-ак! Кук-ку-да-а-ак!

Кроме петушиного крика, отчетливо слышалось негромкое металлическое позвякивание – наверное, ветер раскачивал снасть с металлическим блоком. Затем я различила лязг посуды – вероятно, в камбузе пришвартованного рядом с нами фрегата кок занялся приготовлением завтрака. Потом вдалеке раздалось цоканье лошадиных подков, а также скрип и громыхание телеги – в гавань доставили очередную порцию припасов. На шхуне по другую сторону от «Искушения» кто-то громко выругался.

Я потерла глаза и села, заставив закачаться гамак. Солнце уже показалось из-за горизонта, раскрасив облака на востоке в розовый цвет. Пора было подниматься. Если для крестьян сигнал к пробуждению – крик петуха, то для моряков – громкая ругань.

У нас на борту было тихо. Видимо, все остальные еще спали. Накануне вечером Кашмир ускользнул на берег, и к тому времени, когда я заснула, он еще не вернулся. Сквозь сон я слышала, как Би и Ротгут почти до самого утра негромко переговаривались, сидя за старой доской для настольных игр и сражаясь в го. Отец после всего того, что происходило ночью, тоже вряд ли бодрствовал.

Мой гамак перестал раскачиваться. Я перевела взгляд с гавани и города на горы, покрытые зеленым бархатом буйной тропической растительности, и разделяющие их долины. Интересно, в которой из них прятался просторный дом с большим садом?

Тряхнув головой, я отогнала непрошеные мысли. Пора было заниматься уборкой. Я невольно порадовалась этому – работа должна отвлечь меня от раздумий.

– Куда-а-а-а-ак!

Я выскользнула из гамака и, оглядевшись, вдруг замерла.

Оказывается, кричал вовсе не петух. На поручнях бортового ограждения сидел каладриус и смотрел на меня своими черными глазками-бусинками. Пошарив по карманам, я достала кусок галеты и бросила на палубу. Каладриус недоверчиво склонил голову набок. Однако, когда я отошла подальше, мое подношение все же было принято. Глядя, как каладриус клюет галету, я порадовалась, что птица осталась цела и невредима.

Однако каладриус был не единственным голодным живым существом на борту. Спустившись в трюм, я схватила банку с пчелиной пыльцой, которую купила в нью-йоркском универмаге «Натуральная еда». Затем, начав с трюма, обошла все имевшиеся на корабле светильники, чтобы покормить копошащуюся внутри них «небесную сельдь» из мифов северных народов – крохотных рыбок, благодаря которым, если верить легендам, в небе возникает северное сияние. Когда я высыпала пыльцу внутрь шарообразных фонарей из закопченного стекла, рыбки принялись раскрывать и закрывать рты, жадно хватая лакомство.

Мы поймали довольно много этих любопытных существ, проведя неделю в мифологической стране под названием Скандия. Именно так она называлась на попавшей в наши руки сказочной карте. По очертаниям страна приблизительно совпадала с территорией Скандинавии. Помнится, мы несколько дней шли под всеми парусами под розовыми, голубыми и зелеными всполохами, то и дело озарявшими черный небесный свод. Рыбок мы с отцом наловили, запустив двух воздушных змеев с привязанной между ними сетью. Это был единственный случай, когда мне с отцом довелось запускать змеев. Я хорошо запомнила, как смеялись тогда его глаза.

Та карта была первой, которую я сама выбрала из нескольких кип, хранившихся в его каюте. Слэйт ничего не знал о Скандии – полагаю, не подозревал даже о том, что в его коллекции имеется ее карта. Но я научилась понимать карты и стала изучать их еще до того, как выучилась читать. К тому же я знала поверья мифической страны. В общем, я рассказала отцу о Скандии и попросила его направить корабль туда, и он – удивительное дело – выполнил мою просьбу. В такие моменты мне начинало казаться, будто я могу попасть куда угодно – сто́ит только захотеть.

Было еще несколько случаев, когда происходило нечто подобное. Имея карты и используя мою способность читать их, а также благодаря искусству судовождения, которым обладал наш капитан, мы сумели населить наш корабль кое-какими мифологическими существами. Помимо «небесной сельди» в наших светильниках, в плите на камбузе обитало несколько огненных саламандр, добытых нами во французских легендах девятнадцатого века. Имелись у нас и кое-какие необычные предметы – например, бездонный мешок из валлийских сказок семнадцатого века. Он оказался очень полезной и нужной вещью, хотя для того, чтобы раздобыть его, мы потратили немало усилий. Карта, которой мы воспользовались в тот раз, оказалась самой старой из всех имевшихся когда-либо в собрании Слэйта. Ирландское море встретило нас неприветливо, как нежеланных пришельцев, обрушив на нас ледяные валы, то и дело заливавшие палубу. В тот момент, когда я пыталась убрать грот, чтобы его не порвало страшным ветром, мачта переломилась пополам. Часть рангоута рухнула на палубу, придавив меня. В результате я сломала руку и едва не захлебнулась в то и дело прокатывавшихся по палубе волнах. Бездонный мешок стал мне наградой.

Вспоминая об этом, я невольно улыбнулась. После того памятного происшествия, нося руку на перевязи, я чувствовала себя победительницей. Мне давно хотелось раздобыть бездонный мешок, потому что я не любила заниматься загрузкой трюма.

Единственной проблемой оставалась пресная вода. Ее запасы занимали в трюме много места. К тому же набирать ее в некоторых портах было опасно. Существовали легенды о котле с никогда не заканчивающейся похлебкой, а также о никогда не пустеющем винном кувшине, но ни о каких магических емкостях для воды мне слышать не приходилось. К счастью, позднее мне удалось выяснить, что, оказывается, бездонный мешок вполне можно было называть бездонным бурдюком – жидкости, в том числе воды, он тоже мог вместить сколько угодно.

Не зная этого, я долго пыталась сделать все возможное, чтобы обзавестись волшебным резервуаром для хранения запасов пресной воды. Результатом одной из моих попыток стало появление среди нашего магического «инвентаря» магического топора племени майя, который, если бросить его в небо, разрубал тучи и вызывал дождь. Однако он сработал всего один раз – было бы куда полезнее, если бы это был не топор, а бумеранг. Имелась еще сказочная лягушка Тиддалик, которая удерживала в своем животе воды целой реки. Ее можно было уговорить исторгнуть воду из себя. Однако, когда мне это удалось, лягушка едва не потопила корабль, разом выдав все свои запасы. Словом, бездонный мешок, или бурдюк, в итоге пришелся как нельзя кстати.

Однажды я совершила большую ошибку, рассказав Кашмиру про папаруду – магический танец из языческого обряда вызывания дождя, когда-то весьма популярного у румын. Обряд состоит в том, что девушка бродит среди жилищ, а их обитатели льют ей на голову воду. Три недели он умолял меня опробовать этот ритуал и держал наготове кувшин, предусмотрительно наполненный водой. К счастью, я отвергла его просьбы.

На корабле было множество предметов, напоминающих о местах, где мне удалось побывать. Имелось даже кое-что из Гонолулу. Сувенир, правда, был довольно специфический – рваное лоскутное одеяло, в которое мой отец завернул меня, забирая из опиумной курильни. Оно лежало на полу в моей каюте. Не знаю, почему я его не выбросила – наверное, просто из лени.

Подумав так, я тихонько засмеялась. Пожалуй, если бы я сказала об этом кому-нибудь незнакомому, мне, возможно, поверили бы.

Опустив щепоть пыльцы в последний светильник, я вытерла пальцы о штаны. Было еще совсем рано – лучи солнца лишь слегка окрасили в розовый цвет вершины гор. В ближайшие несколько часов меня никто не должен был хватиться, да и никаких срочных дел у меня не имелось. Поэтому я решила, что стоит сойти на берег, и отправилась переодеться. Моя каюта была первой со стороны полубака – узкое пространство неподалеку от носовой части корабля. При сильной качке меня болтало и мотало внутри, словно жука в спичечном коробке. Раньше я жила в более просторной каюте – той, которую сейчас занимал Кашмир. Когда он появился на борту, я уступила ее ему. В конце концов, для любимого гамака места в моей нынешней каюте было вполне достаточно, а все имущество состояло из одежды и книг, которые я обычно беспорядочно разбрасывала по полу. В каюте отца я делала уборку гораздо чаще, чем в своей собственной.

Разбросав в стороны грязное белье, я пересекла каюту и открыла стоящий в углу большой кедровый сундук – тот самый, где лежала нарядная одежда и моя карта Карфагена. Порывшись в нем, я отбросила в сторону украшенную бисером пелерину, хлопчатобумажную нижнюю юбку, платье-мантию, которое было бы уместно разве что в Европе эпохи Возрождения, и футболку с надписью «Я люблю Нью-Йорк». Правил, которых мы строго придерживались во время Навигации, было не так уж много, и одно из них гласило, что необходимо одеваться так же, как окружающие. Когда я была младше, во время путешествий в девятнадцатый век я обычно держала волосы под кепкой, и все принимали меня за мальчика. Однако в последние годы подобная маскировка перестала быть убедительной. В Калькутте, где-нибудь неподалеку от пристани, я бы еще могла показаться на людях в брюках. Но если бы я, одевшись подобным образом, здесь, на Гавайях, попыталась войти в магазин, меня бы скорее всего вышвырнули вон… или же сделали какое-нибудь гнусное предложение.

Наконец, мне удалось отыскать в груде одежды длинное черное платье с кружевным воротником. По фасону оно соответствовало тому времени, в котором мы находились, но было шерстяным. Я вспомнила небольшую толпу, встречавшую нас на пристани. Женщины были в платьях светлых цветов, свободного покроя. И никаких корсетов или жакетов – все-таки мы находились в тропиках. Бросив платье обратно в сундук, я достала хлопчатобумажный полосатый сарафан, про который совсем забыла. Он был дюйма на три короче платья и таким тесным, что не застегивался на спине. Но после Калькутты я предпочитала выглядеть немного неаккуратной, нежели обливаться по́том.

Затем настала очередь обуви. Забраковав свои черные викторианские башмаки, я сунула ноги в кожаные туфли без каблуков, отвратительные на вид, но очень удобные. В их швах еще остались следы желтой грязи после посещения нами Индии. Затем я внимательно изучила свое отражение в зеркале, привинченном к стене каюты.

Я была очень, даже слишком загорелой, но на борту корабля, совершившего длительное плавание, избежать этого было невозможно. Мои просоленные морскими ветрами волосы цвета кофе с едва заметным медным оттенком не вполне соответствовали тому, что считалось общепринятым в викторианском обществе. Было очевидно, что в моих жилах течет кровь не только белой расы, но и выходцев из Азии. На Гавайях это не было необычным. А вот когда мы оказывались в Англии девятнадцатого века, я, находясь в обществе Слэйта, нередко ловила на себе косые взгляды – как, впрочем, и он.

Так или иначе, многие детали моей внешности изменить было нельзя. Однако я знала, что на улице, среди людей, буду чувствовать себя вполне комфортно – тем более что я без труда понимала местный разговорный язык. Небольшой огрех во время сборов я все-таки допустила, но сознательно: накинула на плечи шаль. Она не сочеталась со всем остальным, но зато прикрывала раскрытую застежку на спине сарафана. Попытка стянуть ее края с помощью броши не удалась, и я решила – сойдет и так.

Я вышла из каюты и уже хотела ускользнуть с корабля, как это сделал каладриус, но в последний момент меня остановил знакомый голос:

– Хорошие туфли. Очень красивые.

– Черт бы тебя побрал! – с чувством произнесла я и, обернувшись, увидела Кашмира, лежавшего в моем гамаке. – Ты тоже одет не лучшим образом. Это что, та самая рубашка, в которой ты был прошлой ночью?

– Кажется, да. Куда вы собрались?

– На берег. Как и ты.

Кашмир приподнял брови, но уточнять ничего не стал.

– Каждый человек должен делать свои ошибки, а не ошибки других, амира, – наставительно заметил он.

– В таком случае пойдем со мной.

– Вы собираетесь на берег в этом наряде?

– А что с ним не так?

– Похоже, вы брали из сундука что попало, а не подбирали одно к другому. К тому же платье коротковато. – Глядя на мои обнаженные лодыжки, Кашмир игриво подмигнул. – Ваши ступни полностью открыты. Не боитесь, что вас примут за потаскуху?

Ухватив край платья, я приподняла его и продемонстрировала Кашмиру свои коленки. Он сделал вид, будто собирается упасть в обморок.

– Можешь не волноваться. Все-таки сейчас не ранняя викторианская эпоха, а скорее поздняя. Общество стало более либеральным.

– Ну что ж, если вы так считаете, ладно. Только старайтесь держаться подальше от питейных заведений и прочих злачных мест. Если намерены идти по какому-то конкретному маршруту, я помогу вам составить его таким образом, чтобы он был более или менее безопасным.

– Лучше я сама его проложу, – сказала я со смехом.

Кашмир окликнул меня, когда я уже миновала середину трапа:

– Амира!

– Что?

Я оглянулась и увидела, что в мою сторону летит какой-то предмет. Едва не потеряв равновесие, я вытянула руку, чтобы поймать его, и мои пальцы сомкнулись на кожаном мешочке. Внутри него что-то звякнуло. Я выругалась вслух.

– Хахеш миконам, – улыбнулся Кашмир и помахал мне рукой.

– А я тебя не благодарила.

– Просто вы плохо воспитаны. Но я вам это прощаю.

– Откуда деньги?

– Я их честно выиграл. Или азартные игры вы тоже не одобряете?

Я взвесила кошелек на ладони.

– Да, не одобряю. Но не настолько, чтобы вернуть тебе это.

Кашмир громко расхохотался. Он продолжал смеяться, пока я не сошла с трапа на пристань. В этот ранний час улицы были еще пусты. Передо мной находился настоящий старый Гонолулу – такой, каким был до массового нашествия туристов и появления в нем приморских отелей и небоскребов. Местное население все еще говорило на своем родном языке и помнило местные легенды и сказки. Их культура уже была на грани гибели, но пока существовала. Пляж Вайкики оставался обыкновенным болотом, и во всем городе не было ни одного здания выше трех этажей – если не считать церквей, возвышавшихся между барами и борделями.

Это был тот город, в котором я жила бы, если бы моя мать не умерла.

Выйдя с территории порта, я зашагала по плотно утоптанной грунтовой дороге.

Глава 9

СТОИЛО МНЕ ПРОЙТИ НЕМНОГО ВВЕРХ ПО УЛИЦЕ, соединявшей порт и город, как запах рыбы и угля перебил мощный запах спиртного и аммиака. Практически вся Нууану-авеню представляла собой сплошную цепь винных лавок. На улице там и сям стояли зловонные лужи. Время от времени мне приходилось, морщась от отвращения, перешагивать через кучи экскрементов. Повсюду копошились крысы, которые при моем приближении и не думали убегать. Райский пейзаж, что и говорить.

И все же я внимательно смотрела не только под ноги, но и по сторонам, надеясь увидеть что-то… сама не знаю что. Что-нибудь. Хотя мне никогда раньше не приходилось бывать на этой улице, я хорошо помнила карту. К тому же моя память хранила рассказы отца. По улицам, прилегающим к порту, мои родители бродили, держась за руки. Возможно, сейчас я проходила мимо двери дома, в котором они когда-то снимали квартиру. Дойдя до Кинг-стрит, широкой улицы, плавно огибающей дворец, я без всяких колебаний свернула налево, в сторону Чайна-тауна.

Миновав центральную часть города, застроенную красивыми каменными домами с оштукатуренными стенами, я прошла всего квартал и словно попала в другой мир. Теперь вокруг меня теснились грубо сколоченные из досок крохотные жилые хибарки и маленькие магазинчики. Они так плотно прилегали друг к другу, что напоминали пчелиные соты. Нетрудно понять, почему пожар, который должен был случиться в 1886 году, практически полностью уничтожил эту часть города.

Здесь улицы уже не были пустынными. На углу расположилась на одеяле женщина со своим нехитрым товаром – дюжиной половинок кокосового ореха, наполненных свежим кокосовым маслом. Мимо меня прошел в переулок худой мальчик, неся громадную корзину с овощами. Из груды гниющих деревянных обломков, которые когда-то были домом, на меня настороженно взглянула кошка. К ее животу присосались котята. Я осторожно перешагнула через зловонную сточную канаву, по которой уже струились ручейки свежей крови: всего в полуквартале от меня раздавалось заполошное кудахтанье кур, которым рубили головы. Дальше по улице двое мужчин разгружали мешки с мукой с запряженной мулом повозки и заносили их в дверь лавки. Вывеска была аккуратно начертана китайскими иероглифами. Под ней помещался криво написанный от руки английский перевод: «Пекарня мистера Янга».

Не без труда обойдя грузчиков, перетаскивавших мешки, я вошла внутрь и, приблизившись к прилавку, оперлась на него локтями, вдыхая запах сахарной глазури и масла. За прилавком рядами стояли корзины с еще горячими булками и китайскими пирожными. Пекарем оказался пожилой китаец с добрыми глазами. Может, он улыбался моей матери, когда она, стоя у прилавка, вот так же вдыхала запах горячего хлеба – кто знает? Открыв кошелек, я с трудом сдержала возглас удивления: Кашмир дал мне гораздо больше денег, чем я ожидала.

Шагая на север с двумя булками в руках, я увидела бигля – небольшую гончую, дремавшую в грязи. Когда я подошла ближе, собака подняла голову.

– Думаю, ты не откажешься от булочки, – сказала я.

Бигль в ответ лениво вильнул хвостом. Отломив кусок, я бросила его псу. Кусок исчез в одно мгновение. Присев на корточки рядом с собакой, я похлопала его по бело-коричневому боку. В воздух поднялось облачко пыли. Когда я встала, бигль тоже поднялся и дважды тявкнул.

Я бросила ему остатки булки и поспешила прочь. Пес за мной не побежал – хлеб заинтересовал его больше.

Когда я вонзила зубы во вторую булку, первые лучи восходящего солнца окрасили крыши домов в розовый цвет. Что же я пыталась найти, что хотела ощутить? Идя по улицам города, где я появилась на свет, я не чувствовала своей принадлежности к этому месту. Оно не казалось родным. Для меня оно было таким же, как и любое другое.

Какие чувства вызвало у меня осознание этого? Облегчение? Разочарование? Пожалуй, об этом пока рано было говорить.

Мои спина и шея взмокли от пота. Я приподняла шаль и порадовалась, что не воспользовалась шерстяной накидкой.

– Простите, – раздался чей-то голос. Я почувствовала, как кто-то прикоснулся к моему плечу.

Резко обернувшись, я плотно запахнулась в шаль.

Передо мной стоял молодой человек, которого я видела вчера – блондин в соломенной шляпе с черной лентой. Башмаки его были начищены до зеркального блеска. Широко открытые голубые глаза придавали ему несколько растерянный вид – а может, он и в самом деле был растерян. Сделав шаг назад, он наткнулся на шоколадного цвета кобылу, которую держал под уздцы. Мне никогда прежде не приходилось видеть в тропиках такой сметанной белизны кожи, как у незнакомца.

– Прошу прощения, – произнес он. – Я не хотел вас напугать. Вы уронили это рядом с Билли. С псом.

Молодой человек протянул тяжелый кошелек с монетами, который дал мне Кашмир.

Сунув недоеденные остатки булки в карман, я с трудом проглотила непрожеванный кусок и сказала:

– Спасибо. Большое спасибо.

– Не за что, мисс. – Молодой человек поклонился. – Билли – хороший пес, но любит попрошайничать.

– Я бы скорее назвала это вымогательством, – заметила я. – Он ваш?

– О нет. Все, что я могу о нем сказать, – это что, большую часть времени он околачивается в гавани, наблюдая за судами.

В речи молодого человека я уловила какой-то необычный певучий акцент.

– Кажется, в этом вы с ним похожи, – сказала я.

– Что ж, – пожал плечами незнакомец, и уголки его губ приподнялись в кривоватой и смущенной улыбке. – Я не мог пропустить такое зрелище, как прибытие в порт пиратского корабля.

– Мы вовсе не пираты, – рассмеялась я.

– Слава богу! – выдохнул мой собеседник с притворным облегчением. – Вот почему вы заблудились и оказались в Чайна-тауне, а не занялись первым делом разграблением города.

– Я не заблудилась.

– В таком случае вы намного храбрее большинства других туристов. Они считают Чайна-таун весьма небезопасным районом и предпочитают проводить время в более приятных местах.

Я с трудом сдержала улыбку. Акцент показался мне незнакомым, потому что молодой человек говорил так, как говорили англичане в Викторианскую эпоху. А может, все дело было в том, что я давно не общалась ни с кем, кроме членов команды «Искушения».

– Значит, вам кажется, что Чайна-таун – опасное место? Ну, порт, насколько я могу судить, ничем не лучше. И потом, я родилась здесь.

– Неужели? – изумился мой собеседник. – И где же вы были все это время?

Я поколебалась немного, а затем решила дать самый простой ответ:

– В море.

– А! Тогда все ясно.

– Вас удивляет то, что мы никогда не встречались?

– Скорее то, что на вид вы явно нездешняя.

– Внешность бывает обманчива.

Молодой человек взглянул на свои тщательно отутюженные светлые брюки и сверкающие ботинки.

– Верно. – Он рассмеялся. – Должен заметить, что я-то уж точно храбрее большинства местных хаоле – белых. Чайна-таун не менее живописен, чем любая другая часть острова – надо только знать, куда и как смотреть. Не смейтесь. Здесь всегда найдется хороший сюжет для наброска.

Молодой человек положил руку на сердце – вернее, на нагрудный карман льняного пиджака, в котором угадывался блокнот. Пальцы его были покрыты чернильными пятнами.

– Значит, вы художник?

– Только когда меня не видит мой отец.

Я пожала плечами:

– Родственники почти всех великих художников не одобряли их занятий живописью.

– Да. Правда, скорее всего так же обстояли дела и в семьях самых бездарных живописцев.

Я, не удержавшись, хихикнула и прикрыла рот рукой. Молодой человек улыбнулся мне в ответ.

– Любопытно было бы взглянуть на ваши работы, – произнесла я.

– Здесь у меня всего лишь наброски.

Молодой человек, помедлив немного, извлек блокнот из кармана. Он был самодельным – из половинок листов писчей бумаги, связанных лентой. Осторожно раскрыв его, я увидела на первой странице пустынную бухту, залитую то ли лунным светом, то ли солнечным. Вид на нее частично закрывали изображенные на переднем плане пальмовые листья. На следующем листе была нарисована небольшая деревушка с травяными хижинами. А на третьем я увидела…

– Это что, карта?

– А, да. Как-то во время поездки верхом через долину Каава мы обнаружили тропу, ведущую к древнему храму – там, за заброшенным сахарным заводом. На следующей странице я сделал его набросок. Говорят, когда-то там совершались человеческие жертвоприношения. Разумеется, я имею в виду храм, а не сахарный завод.

Работа молодого человека была поистине великолепной – гармоничный сплав живописи и картографии.

– Я смотрю, тут у вас и другие карты, – сказала я, продолжая листать блокнот.

– Верно. Вот здесь я изобразил проход к скрытому пляжу. – Он протянул руку и перевернул несколько страниц. – А вот это – карта туннелей пещеры Канеана. Правда, неполная – всю ее еще никто не исследовал. Пока.

Взглянув на меня, молодой человек снова улыбнулся, а я, сама не зная почему, залилась краской. Опустив глаза, я перелистнула еще одну страницу блокнота и замерла. Черными чернилами на бумаге был изображен похожий обводами на акулу корабль, пришвартованный к пирсу. Я почти услышала, как скрипит от натяжения канат, удерживая корпус корабля, слегка покачивающийся на небольшой волне. На носу стояла хрупкая одинокая фигурка. Вероятно, это была я.

– Это красиво, – с трудом произнесла я, чувствуя, как слова застревают в горле. – И это… правда.

– Вы слишком добры, – проговорил молодой человек, глядя на меня. Я заметила, что у него удивительно длинные и пушистые ресницы. – Просто мне повезло с объектом для изображения.

Я с подозрением посмотрела на него, но не уловила в его взгляде ни тени неискренности. Следующая страница оказалась чистой.

– Теперь я понимаю, почему вы приняли меня за туристку, – сказала я.

Незнакомец засмеялся.

– Если вам нужны рекомендации или какие-либо сведения о здешних местах, обращайтесь ко мне, – предложил он и сунул блокнот обратно в карман пиджака. Затем снял шляпу и слегка поклонился. – Блэйк Харт – к вашим услугам.

– Пожалуй, в другой раз, – с сожалением произнесла я. Внезапно у меня в голове мелькнула неожиданная мысль. – Хотя… Может, вы, случайно, знаете некоего А. Сатфина?

– Сатфина? Сатфина…

– Он картограф. Не знаете? Что ж… Скажите, а здесь есть публичная библиотека?

– Немногие приезжают на Гавайи, чтобы посетить библиотеку. Отчасти, наверное, это объясняется тем, что библиотеки здесь попросту нет. Но это, как мне кажется, не главная причина.

– Я смотрю, вы не очень-то горазды выполнять свои обещания.

– Простите великодушно, – улыбнулся молодой человек. – Просто вы ставите передо мной слишком сложные задачи.

– Ладно, не беспокойтесь, – сказала я. – Здесь полно других туристов, которые будут рады вашей помощи.

– Но среди нет ни одного, на кого мне так хотелось бы произвести впечатление.

О, господи. Он в самом деле пытался со мной флиртовать.

– Я… э-э…

Взгляд его голубых глаз смутил меня настолько, что на какое-то время я лишилась дара речи. Возникла неловкая пауза. Куда вдруг разом исчезла та легкость, с которой я общалась с Кашмиром?

– Извините меня, – сказал Блэйк Харт, решив, наконец, прийти мне на помощь. – Видите ли… Обычно я не бываю таким дерзким. Если бы вы не выронили кошелек, я бы никогда не решился заговорить с вами. Все-таки удивительно, какие странные события происходят порой исключительно по воле случая.

– Вы правы. Спасибо вам… – произнесла и откашлялась – что-то все еще мешало мне говорить. – Большое вам спасибо, мистер Харт.

Сделав шаг назад, он снова отвесил мне легкий поклон.

– Было приятно пообщаться с вами, мисс. Хорошего вам дня. – Молодой человек надел шляпу. – Надеюсь, мы еще увидимся. Буду этому очень рад.

И он снова зашагал по дороге, ведя под уздцы кобылу. Я долго смотрела ему вслед, но он так и не обернулся.

Тут, разумеется, мне в голову пришли те самые слова, которые следовало произнести во время беседы. Молодой человек сказал: «Среди туристов нет ни одного, на кого мне так хотелось бы произвести впечатление». Надо было ответить: «Отчасти вам это удалось». Или что-то в этом роде. И кошелек следовало не хватать всей пятерней, а взять небрежно и подбросить несколько раз на ладони, так чтобы внутри зазвенели монеты. Впрочем, поздно было теперь рассуждать. Что случилось, то случилось.

Отойдя на некоторое расстояние и привязав лошадь на улице, Блэйк Харт исчез за дверью какого-то магазина. Я же продолжила свой путь, рассеянно глядя по сторонам, как человек, который ищет что-то, но не знает, что именно. Вот, например, ресторан «Лист лотоса» – в него только что доставили партию яиц. А там, на противоположной стороне улицы, – «Прачечная Винга», вся наполненная паром. Вот буддийский дацан и вплотную к нему аптека, на вывеске которой нарисована китайская чудо-птица. Дальше какой-то мужчина в перепачканных холщовых штанах с трудом затаскивал в ворота тяжелую тележку с гипсовой штукатуркой. Неподалеку от него в тени бочки лежал, свернувшись в клубок, кот. Чуть дальше девушка продавала прямо из передника апельсины с бугристой, толстой кожурой.

Я уже почти дошла до реки, когда меня вдруг осенило. Я вспомнила надпись на вывеске аптеки: «Счастливый дом Джосс».

Развернувшись, я чуть ли не бегом бросилась обратно.