Текст книги "Дело лис-оборотней"

2

Точное время жизни Ли Сянь-миня (второе имя Янь-вэнь) нам, к сожалению, неизвестно. Единственный источник сведений о нем – предисловие к написанному им сборнику «Юнь чжай гуан лу» («Обширные записи из Облачного кабинета»), датированное 1111 годом. Видимо, Ли Сянь-минь жил в конце правления династии Северная Сун (960–1127). Из этого же предисловия известно, что родом Ли Сянь-минь был из уезда Суаньцаосянь близ Кайфэна (совр. Яньцзиньсянь в Хэнани). Составители антологии «Сунжэнь чуаньци сюань» («Избранные новеллы чуаньци сунских авторов») считают, что по сведениям, заключенным в предисловии, можно сделать вывод о невысоком общественном положении Ли Сянь-миня, там сказано: «одинокий ученый, необразованный книжник».

Новелла «Си Шу и юй» («Удивительная встреча в Западном Шу») принадлежит к жанру чуаньци («новеллы об удивительном»), зародившемуся в Китае на рубеже правления династий Суй и Тан. В танское время жанр достиг своего расцвета.

Если в дотанских чжигуай сяошо лиса выступает носителем преимущественно злого начала – как в функции оборотня, так и в своем естественном виде, то в танской новелле чуаньци это положение меняется: стоит упомянуть хотя бы широко известную и неоднократно переводившуюся на русский язык новеллу Шэнь Цзи-цзи (750–800?) «Жэнь ши чжуань» («История Жэнь»), главная героиня которой Жэнь, лиса-оборотень, обладает лучшими человеческими качествами, она – верная и преданная супругу жена. Муж Жэнь не подозревает о лисьей сущности жены до самой ее смерти.

Мы как будто не располагаем сведениями о том, как древние китайцы представляли себе сам процесс превращения лисы в человека; в сяошо зафиксированы главным образом обратные превращения – в лису. Это происходит тогда, когда лиса-оборотень сталкивается с неодолимым противником и вынуждена спасаться бегством. Редкое и любопытное описание превращения лисы в человека содержится в позднем, уже упоминавшемся, романе «Развеянные чары»: «Предположим, лиса хочет превратиться в женщину – для этого она берет теменную кость умершей женщины; если же лис желает превратиться в мужчину, он берет такую же кость, но уже умершего мужчины. Они кладут эту кость себе на голову и начинают кланяться луне. Ежели превращению суждено совершиться, то кость удержится на голове при всех поклонах». Поклонов надо отбить сорок девять. Несмотря на то что описание это относится к XV–XVI вв., можно предположить, что аналогичные представления существовали в Китае и ранее.

Сунская новелла чуаньци в этом смысле ни в чем не уступает лучшим танским образцам. Сун Юань, главная героиня «Удивительной встречи в Западном Шу» Ли Сянь-миня, – прекрасная девушка, «лицо сияет как красная орхидея, брови подобны изогнутым ивовым листочкам – ну прямо бессмертная с острова Пэнлай!» Прелесть, ум, кротость Юань пленяют, и неудивительно, что Ли Да-дао без памяти увлекается ею. Но Сун Юань, подобно Жэнь, подобно многим другим девам-лисам в танских и сунских чуаньци, не имеет ничего общего со злобными лисами-оборотнями дотанских сяошо. Конечно, она тоже оборачивается и обладает волшебной силой. В начале Ли Сянь-минь в лучших традициях чжигуай сяошо описывает, как Да-дао от связи с лисой начинает худеть и хиреть, но потом эта тема отходит на дальний план, уступая место описанию счастливой жизни человека и лисы.

Новелла Ли Сянь-миня, не охватывая, впрочем, всех связанных с лисой представлений, все же содержит ряд наиболее типичных мотивов, встречающихся в чуаньци о лисах.

Лиса выдает себя за члена семьи людей. Юань говорит, что она соседка семейства Ли, и сообщает некоторые подробности из своей «биографии». Лиса, как правило, заботится о том, чтобы ее появление не вызвало у людей удивления, равно как и о правдоподобии своей истории.

Лиса старается блюсти свою чистоту и нравственность. Юань противится желанию Да-дао слиться с нею в любви немедленно, заставляя его набраться терпения и обставить любовное свидание по-человечески. Еще раз напомним, что в дотанских чжигуай сяошо лисы о соблюдении принятых среди людей приличий почти не беспокоятся, их волнует только достижение своей цели. Иное дело – в новелле чуаньци: когда Да-дао уезжает по служебной надобности, Юань все время его отсутствия проводит дома, не переступая даже порога, как и подобает заботящейся о своей репутации замужней женщине.

Лиса тонко образована, она умеет слагать превосходные стихи. Вполне естественным кажется перенесение традиционных элементов образованности на лис, души умерших и на другие волшебные персонажи. См., например, стихи Юань или ее финальный разговор с Да-дао, где она выказывает большие познания в классической литературе.

Лиса стремится соблюсти заведенные между людьми правила и обычаи. Когда в семье Ли поняли, что от Юань им никак не отделаться и что Да-дао от нее не откажется, и прекратили тогда враждебные действия, – Юань сделала подарки отцу и матери Да-дао как свекру и свекрови. Лиса стремится обставить свое соединение с мужчиной как свадебный обряд, принятый среди людей: здесь будет и паланкин, в котором невесту доставляют в дом жениха, и цветные свечи, и подарки, и свадебный пир, на который приглашаются лисьи приятели. Для образа лисы в дотанских сяошо все это не так характерно.

Лиса помогает своим человеческим «родственникам» и не причинявшим ей зла людям. Юань лечит захворавшую мать Да-дао. Часто в чуаньци лиса лечит своего любимого от того недомогания, которое возникает от любовной связи с нею, и решительно противится домогательствам возлюбленного, объясняя всю пагубность подобного образа жизни. Кроме того, лиса с удовольствием предсказывает будущее, помогает избежать неприятностей или, напротив, получить выгоду.

Лиса насылает напасти на противящегося ей человека. В характере лисы вредить человеку просто так, по природе своей, или для достижения какой-то цели. Так, Юань насылает на отца Да-дао обезьян, когда тот прячет от нее сына. Часто лиса швыряется разными предметами, гадит в пищу и совершает разного рода мелкие пакости, способные вывести из себя кого угодно.

От связи лисы с человеком родятся дети, и у них нет никаких лисьих признаков, хотя мать их – лиса. Часто таким детям уготовано великое будущее.

Лиса наставляет своего возлюбленного. Юань на прощание советует Да-дао прилежно заняться учебой, сдать экзамены и покрыть тем самым род свой и родителей своих почетом и славой. Часто бывает так, что лиса оказывается более рассудительной, чем ее возлюбленный, и помогает ему вернуться на путь добродетели, когда он погрязает в пороках.

Сказанного выше уже достаточно, чтобы убедиться в том, какие значительные изменения претерпел образ лисы. В чуаньци перед нами встает образ прекрасной женщины, может быть, слишком прекрасной и слишком одаренной для дочери человеческой, но тем не менее мало в чем проявляющей свои сверхъестественные способности. Происходит своеобразная переоценка образа лисы: из злой она становится доброй.

Однако не следует думать, что образ злого оборотня совершенно остался в прошлом: на уровне простонародной, фольклорной культуры представления о лисе по-прежнему включали в себя значительный элемент злого начала. Но если раньше лису просто избегали или старались ее уничтожить, то с конца первого тысячелетия нашей эры распространенной практикой стало почитание лисицы: в ее честь сооружали кумирни, к ней обращались с молитвами и просьбами, приносили жертвы.

Лиса перестала быть однозначно злой, в письменных источниках сформировался нейтральный (если так можно выразиться) образ, нечто среднее между благовещей лисой (доброй по определению) и вредоносным животным. Дева-лиса из новелл чуаньци, прекрасная и своенравная, равно способная к добру и к злу, есть в какой-то (и, быть может, весьма значительной) мере создание поколений танских и сунских книжников, внесших существенный вклад в формирование традиционных китайских представлений о волшебном (сверхъестественном). Пользуясь всем опытом предшествующей письменной традиции, они создавали свой universum книгочеев, и сила их умственной и культурной интенции оказала впоследствии обратное влияние на народные представления, бытовавшие изустно.

3
Ли Сянь-Минь
Удивительная встреча в западном Шу

Второе имя сюаньдэлана[73]73
  Почетное звание гражданского чиновника седьмого ранга второго класса.


[Закрыть] Ли Бао было Шэн-юй. В годы Шао-син (1131–1161) его перевели на должность начальника уезда Даньлэнсянь в области Мэйчжоу. Прибыв к новому месту службы, Бао сразу же отдал подчиненным необходимые распоряжения и принялся вникать в нужды и тяготы народа. Через несколько месяцев жители уезда уже славили его.

Позади казенной резиденции, где поселился Бао, был сад и в саду – беседка. Она называлась Цзюсытин – Беседка Девяти Дум. Сын Ли Бао, его звали Да-дао, все свободное от занятий время проводил здесь.

Однажды, когда Да-дао сидел в одиночестве в этой беседке, в тени деревьев вдруг послышались хлопки в ладоши и тихое пение. Мелодия была такая чистая и изящная, западающая в душу! Да-дао, крадучись, пошел взглянуть, кто это поет. Видит – девушка лет, наверное, четырнадцати-пятнадцати медленно прогуливается «лотосовыми шажками». На лоб свешивается короткая челочка, лицо сияет как красная орхидея, брови подобны изогнутым ивовым листочкам – ну прямо бессмертная с острова Пэнлай![74]74
  Одна из легендарных обителей даосских бессмертных.


[Закрыть]

Да-дао вернулся в беседку. Долго думал он об этой девушке. «Для певички она слишком свободно держится, да и облик ее слишком изящен – ясно, она не из таких, – рассуждал он. – Если же из хорошей семьи, то почему ее не сопровождают служанки? И идет она, не выбирая дороги, не по тропинке. Да и зачем бы ей прийти сюда?» Пока Да-дао так размышлял, не зная, к чему склониться, девушка неожиданно вышла прямо к беседке и остановилась.

– Из какой вы, барышня, семьи и почему гуляете здесь одна? – обратился к ней Да-дао.

– Я, ничтожная, ваша соседка. Фамилия Сун, а зовут – Юань. В семье я шестая… Недавно пробудилась я ото сна в тереме своем и пошла побродить, в надежде увидеть что-нибудь интересное. Изумительные пейзажи, теплый ветерок, солнце в легкой дымке, щебечущие веселые иволги, стремительные ласточки, что носятся друг за другом, – все так прекрасно, весенние чувства переполнили мое сердце, и я, не будучи в силах их сдержать, перебралась через низкую стену, чтобы нарвать здесь цветов да сломить ветвь ивы, и случайно оказалась в вашем саду. Я и подумать не могла, что вы сейчас здесь! Не знаю теперь, куда деваться от стыда! – смущенно отвечала девушка.

– Да, но неужели батюшка твой не беспокоится, что ты так давно ушла и все не возвращаешься домой? – спросил тогда Да-дао.

– Еще в раннем детстве я осталась сиротой, потеряла всякую связь с семьей старшего брата. Живу одна с сестрами. Я самая старшая в доме.

– А муж у тебя уже есть? – продолжал свои расспросы Да-дао.

Девушка замялась и покраснела. Потом отвечала:

– Нет, я еще не замужем… А у вас, господин, есть жена?

– Было уже несколько предложений, да все пары неподходящие, – ответил ей Да-дао.

Девушка легко улыбнулась и спросила:

– Ну а я – хоть род мой скромный и низкий, а внешность грубая и вульгарная, – я могла бы, как говорится, подавать вам фрукты и травы?

– Боюсь, мое бренное тело слишком слабо для подобных удовольствий!

От такого разговора Да-дао пришел в радостное возбуждение и повел было деву к западному углу беседки, мечтая слиться с нею, но она сказала:

– Разве сейчас время для радостной встречи? Лучше я вернусь домой, а ближе к вечеру снова приду. Только будьте здесь же, господин! – С этими словами дева удалилась.

Ожидая ее, Да-дао не находил себе места, не мог даже сидеть спокойно. Вскоре красное солнце опустилось на западе, сошлись на закате бирюзовые тучи, звезды и созвездия засверкали ярко. Вдруг Да-дао услышал необычайный аромат, от которого просто голова пошла кругом. Он протер глаза и стал всматриваться – а дева уже рядом! Да-дао вскочил ей навстречу.

– Слуги ваши не догадаются, куда вы пошли? – спросил он.

– Нет, не беспокойтесь! – отвечала дева. Взявшись за руки, они вошли в спальню. Тут же Да-дао достал изысканные кушания и молодое вино, и двое стали беседовать, высказывая друг другу полностью все, что было на душе. Ночь близилась к концу, когда Да-дао и дева скинули одежды и возлегли на искусно расшитые тюфяки, скрылись за пологом. Зашелестели капли дождя из туч, Да-дао и дева сполна вкусили земных радостей.

На рассвете дева распрощалась и ушла. С этого времени она стала приходить каждый вечер на закате, а утром покидала Да-дао. Так прошел месяц.

Однажды Да-дао в какой-то непонятной усталости, не имея желания делать что-либо, заснул, сидя за столом в своем кабинете. Вдруг во сне он увидел человека с карточкой, на которой значилось, что с визитом явился некий сюцай[75]75
  Низшая ученая степень в системе государственных экзаменов на право занятия вакантного поста чиновника. Присуждалась в уездах.


[Закрыть] Ли Эр. Да-дао вышел за ворота навстречу гостю, видит – идет юноша изысканной наружности, манеры поведения очень внушительные. Да-дао предложил ему садиться, и Ли молвил: «Ваш глубокоуважаемый батюшка постоянно удостаивает меня своей щедрой милостью, и я еще не отблагодарил его. Сегодня же мне стало известно, что вас околдовал оборотень, вот я и пришел помочь». «О чем это вы?» – удивленно спросил его Да-дао. «Да ведь та девушка, с которой вы встречаетесь, – не человеческого рода! Не хотите ли взглянуть на ее истинный облик?» – спросил Ли, и Да-дао выразил согласие. Тогда Ли приказал слугам доставить девушку, и через самое короткое время богатырь примчал ее на коне. Нефрит опечалился, цветок сник, увяла орхидея, согнулась устало ива – у девы был пристыженный, страдающий вид, и слезы прочертили дорожки в пудре на щеках. Ли крикнул на нее, дева тут же превратилась в большую лисицу и в ужасе побежала прочь. Да-дао вскочил и стал благодарить Ли, а тот вынул амулет и положил на столик. «Если вы, господин, будете носить это при себе, тогда еще можно от нее избавиться… У меня есть небольшая просьба, с которой я хотел бы к вам обратиться. Моя убогая хижина находится у ближайшего рынка, место там низинное, болотистое, совсем нельзя жить. Да к тому же много всяких людей, бродящих в полном беспорядке. Балки дома пришли в совершенную негодность. Может быть, вы, господин, окажете такую любезность и пришлете слуг привести мое жилище в порядок?» «Да неужели я забуду вашу доброту после того, как вы помогли мне избавиться от такого несчастья! – воскликнул Да-дао. – Объясните мне, что и как». Ли подробно рассказал и ушел… Тут Да-дао очнулся ото сна – весь в поту, в расстроенных чувствах. Он просидел без сна до самого рассвета и все думал… На столе Да-дао обнаружил амулет, вгляделся – а это гексаграммы из «Книги Перемен»! В великом испуге он пошел и обо всем рассказал отцу. Очень удивившись, отец заметил:

– Тот, кого ты видел во сне, назвался сюцаем Ли Эром и сказал, что я – его благодетель. Уж не цюанькоуский ли это шэньцзюнь[76]76
  Досл.: «божественный правитель», речь идет о втором (эр) сыне прославленного своей ирригационной деятельностью Ли Бина, с 256 по 251 г. до н. э. служившего правителем в Шу (Сычуань) и много сделавшего, в частности, в Цюанькоу (совр. уезд Цюаньсянь). Впоследствии был обожествлен.


[Закрыть], которому я совершаю поклонения? – Ли Бао отправился в храм шэньцзюня, осмотрел там балки и перекрытия, коридоры и галереи, и оказалось, что все пришло в полную негодность. Тогда он приказал мастерам починить храм.

Да-дао же повесил амулет на пояс и не осмеливался больше ночевать в беседке. Не раз он видел деву, но она не могла приблизиться к нему ближе, чем на один чи[77]77
  Около тридцати сантиметров.


[Закрыть], а Да-дао с ней не разговаривал. Деве только и оставалось лить слезы. Так прошло десять дней.

Как-то Да-дао в свободный час прогуливался в одиночестве по тому самому саду и у тропинки нашел в траве листок цветной почтовой бумаги. На листке было написано стихотворение в жанре цы[78]78
  Один из стихотворных жанров, широко распространенных в сунском Китае. Особенность жанра: нерегулярная длина строки. Кроме того «цы» писались на определенную мелодию. Здесь и далее стихи даны в переложении О. И. Трофимовой.


[Закрыть], его сложила дева. Называлось стихотворение «Бабочка тоскует о цветке»:

 
Луна скользнула сквозь разрывы туч —
Подушка щеку холодит мою.
Напоминает тонкий лунный луч
Мне прежнюю любовь твою.
Тань-лан был рядом, ныне – далеко:
Изменчив, как весенний ветерок.
О, как мне, одинокой, нелегко!
О, если б он меня услышать мог!
Порознь цветы и легкий пух летят:
Как воротить прошедшее назад?
 

Да-дао снова и снова декламировал эти стихи, очарованный талантом девы. И вдруг он увидел ее – девушка стояла под плакучей ивой. Краса ее была так свежа, одежда так прекрасна – точь-в-точь как раньше! Подняв лицо к небу, Да-дао простонал:

– Я обычный человек, и с меня довольно красоты! Вот и сегодня – увидел, как она прекрасна, и доволен сполна! О чем мне еще мечтать! Да и потом, откуда мне знать, может, раньше и я был необычайным существом или стану им после смерти. Нет, не могу я порвать с нею! – Тут Да-дао разломал амулет и бросился к возлюбленной. Дева то плакала, то смеялась.

– Теперь, когда вы, господин, знаете все о моем дурном естестве, – сказала она, – вы со спокойным сердцем могли бы прогнать меня, порвать нашу связь. Неужели же я забуду вашу доброту и позволю вам пачкать себя в вульгарной грязи, печалиться о недостойной вас! – Из глаз ее выкатилось несколько слезинок. Да-дао принялся ее успокаивать, говоря:

– Да нет у меня к тебе никакой неприязни. Ни в чем я тебя не виню!

Они снова стали жить, как прежде, и чувства их стали еще крепче и глубже.

Так прошел месяц. Лицо Да-дао осунулось, он сильно исхудал, и родители, боясь, что он совсем сляжет, стали приглашать магов и заклинателей, но никто из них так и не смог совладать с недугом. Тогда отец запер Да-дао в потайной комнате, и Юань, придя, не нашла его.

На другой день стали происходить и вовсе необычайные вещи. Откуда-то примчалось несколько сотен мартышек. Они принялись скакать по крышам и, как их ни гнали, не уходили, а продолжали шнырять в окна и двери. Ли Бао они не давали ни минуты покоя.

Однажды, когда Ли Бао сидел один в своем кабинете, в щель окна кто-то просунул письмо, и оно упало рядом с Ли Бао. Бао тут же вскочил и выбежал на улицу, но там никого не оказалось. Тогда он распечатал письмо и прочел. Вот что там было сказано:

«Кун Чан-цзун, цзиньши[79]79
  Высшая ученая степень в системе государственных экзаменов, дававшая право на занятие крупного чиновничьего поста – например, начальника области.


[Закрыть] из Куйчжоу почтительно составил письмо и отправил в терем господина Ли.

В этом письме позвольте мне выразить свое преклонение перед Вашей высокой добродетелью. Да и как не разглядеть ее, лишь увидев Ваш благородный лик! Я, Чан-цзун, отдаленный потомок Кун-цзы, переехал на жительство в Бачуань и теперь обитаю здесь. В семье нашей все издавна посвящали себя изучению конфуцианских книг, поколение за поколением носило чиновничье платье, и много было таких, кто, как говорится, в красном халате держит нефритовую табличку[80]80
  То есть высших сановников, входивших в свиту императора.


[Закрыть]. Когда-то и я за свои таланты был вознесен высоко, мои манеры и стихи были выше всяких похвал, но, к несчастию, я попал под власть чар оборотня. Омрачение достигло наивысшей глубины и длилось очень долго. Я умер и стал лисой! Случайно узнал я, что и Ваш, сударь, сын попал в такое же положение. Это продолжается уже долго, и Ваш сын на грани гибели. А я-то был мужем младшей сестры Сун Юань! Эти сестры во всем помогают друг другу, и людей, введенных их превращениями в омрачение, – великое множество. Ваш, сударь, сын разломал амулет и отказался от защиты, он ходит по краю смерти и не задумывается об этом. Ну как не пожалеть его!.. Еще я слышал, что если лиса-оборотень не может достичь того, чего хочет, она насылает беды и всякие удивительные вещи. Беснующиеся мартышки – это, конечно, то самое! Если вы спустите на них охотничьих соколов и собак, тогда еще можно будет прогнать. Боюсь, правда, как бы Вы, благородный муж, из-за родственных чувств к сыну не причинили бы безо всякой вины вреда и моей жизни – ведь у людей и диких животных разные пути! Почтительно об этом напоминаю. Надеюсь, Вы простите мне бесстыжие речи».

Прочитав письмо, господин Ли долгое время сидел в тупом ошеломлении. Потом, следуя данному совету, спустил на обезьян собак и соколов, и обезьяны убрались восвояси.

Однажды вечером господину Ли приснился человек. Он сказал: «Я – Кун Чан-цзун, тот самый, что писал к вам. Я выдал замыслы лис, и они в диком гневе убили меня на берегу западного ручья. Теперь мне не удастся вернуться в круговорот жизней человеком и окончить свои дни в праведности. Ведь душа моя бродит без пристанища! Вы, господин, исполнены великодушия и чувства долга, вы можете помочь в беде и выручить в нужде. Моя последняя надежда на вас! Бренные останки мои брошены в беспорядке в глухом месте, забыты среди густого бурьяна. Если бы вы собрали и похоронили их, то эта заслуга зачлась бы вам у Девяти Источников»[81]81
  То есть в загробном мире.


[Закрыть].

Господин Ли дал согласие помочь, и человек пропал. Когда рассвело, Ли послал людей искать у ручья. Но лиса не нашли. Тогда господин Ли раздал пищу нескольким десяткам буддийских монахов с тем, чтобы они читали сутры в поминовение души усопшего, а сам сложил поминальный текст и принес его в жертву лису. Там было сказано:

«Бессчетное число живых существ заполняет небо и землю, но никому неведомы причины прихода и ухода! Говорят, Великое Небо можно измерить, а превращения – бесконечны! Бренное тело дается на краткий миг, чтобы дать прибежище духу. Круговорот от высших до низших сфер понятен, зачем же цепляться за нынешнюю оболочку, не стремясь к иной! Если сильны еще инь и ян, если стужа по-прежнему сменяет жару – значит, не покинул ты еще переправы между жизнями и смертями. Все существа получают обличие согласно велению судьбы – так дело обстоит во всем мире, будь то гора Тайшань или ничтожнейшая песчинка. И растения, и твари – те, что бегают и летают, – тоже вдруг могут родиться в человеческом облике. А человек покидает этот мир, и, как знать, не станет ли он потом деревом или камнем, птицей или зверем. Этот закон непреложен, зачем горевать или радоваться! От непонимания его страдают даже сановники и государи, сотни лет хранят они затаенные обиды, лишенные речи и языка. Вчера еще жили они в роскошных хоромах, а ныне, как говорится, ютятся под деревьями на холме в диком поле!.. Вы, желая, чтобы я обо всем узнал, отправили письмо и – пострадали. Я со вниманием прочел написанное Вами и понял, что когда-то Вы отменно владели литературным слогом. Что же до брошенных у западного ручья останков, то несколько раз я искал там, но, к досаде, ничего не сохранилось! Хоть Ваш прошлый облик был нелицеприятен, может, соорудить для Вас у ручья могильный курган из тамошней земли? Пока же я предпринял труды для Вашего спасения, дабы помочь Вашей душе в темном мире. Берегите себя, господин! Осенью так холодно, клубятся тучи… Где Вы, господин? Услышали ли меня?»

Через несколько дней после принесения жертв возобновились всякие безобразия, собаки и соколы уже не помогали. Господин Ли понял, что, видно, тут ничего уж не поделаешь, отпустил Да-дао и перестал надзирать за ним. Только после этого в доме установилось спокойствие.

Да-дао и Юань вновь обрели друг друга, и чувства их усилились несказанно. Дева принесла что-то похожее на ворсистые коврики, расшитые шелком, – подарки свекру и свекрови. Ли Бао сначала не хотел принимать этот подарок, но потом испугался, что Юань разозлится и снова будет безобразничать. Пришлось ему оставить подарки у себя.

Однажды мать Да-дао захворала сердечной болезнью. Она лежала чуть живая. Господин Ли приглашал к ней известных лекарей, но никто из них помочь не смог.

– Болезнь у вашей матушки самая обычная, – сказала Да-дао Юань. – Вот, возьмите лекарство, поскорее бросьте в воду и приготовьте отвар, а потом пусть матушка выпьет. Через самое короткое время болезнь отступит!

Да-дао взял лекарство, развернул, смотрит – а это темный древесный листок размером в монету или немного больше. Не очень-то веря, Да-дао пошел к матери и дал ей лекарство. Не успела она выпить отвар, как болезнь будто рукой сняло! Все пришли в сильный испуг и решили, что Юань ведомы дела духов.

С этого времени Юань мало-помалу приняли в семью как родную и перестали испытывать к ней подозрение и неприязнь.

Однажды весенним вечером Да-дао и Юань прогуливались в заднем саду. В беседке среди цветов они устроили пир. В строгом порядке была там расставлена посуда и чаши, играла музыка. Да-дао с девой, раскрыв душу друг другу, говорили о сокровенном – удовольствию их не было предела. Опьянев, Юань сложила такое четверостишие:

 
Шатер ветвей зеленых над головой сплелся.
Едва лица касаясь, кружатся лепестки.
Красавица зарделась, румянец разлился…
Пусть пологом Лю Лина[82]82
  Цзиньский поэт, известный крайним пристрастием к вину. Однажды, будучи пьян, разделся догола, его стали укорять, на что Лю Лин отвечал: «Для меня дом – земля и небо, а эта комната – мои рубаха и штаны. Зачем вы, господа, залезли в мои штаны!»


[Закрыть] нам станут небеса!
 

Да-дао долго хвалил стихи, а потом сказал с улыбкой:

– Ну, как насчет парных строк[83]83
  Один из традиционных видов китайского стихосложения, коллективные поэтические экспромты. Обычное застольное развлечение, при котором участвующие должны были подбирать в уме парные строки к сказанным до них, соблюдая правила рифм, параллелизма и не погрешив против смысла.


[Закрыть], а?

– Пожалуйста! – ответила дева. У пионов, росших рядом с беседкой, как раз в это время набухли бутоны, вот-вот распустятся. Подлетела пара бабочек и, кружась, села на бутон. Глядя на них, Да-дао продекламировал:

– Весною на пионе у перил любезничают бабочки.

– Ранним утром на вершине яблони кричит иволга, – тут же отвечала Юань.

Немного подумав, Да-дао снова прочел:

– Плакучая ива у тропки по ветру стелет зеленые нити.

– Ростки бамбука из-за загородки подняли бирюзовые побеги, – ответила Юань.

Да-дао изумился ее острому уму и способности быстро подбирать рифмы. До самого заката читали они стихи, пели, шутили и смеялись.

В другой раз Да-дао должен был ехать по служебным делам в Мэйчжоу.

– Дней через десять я непременно вернусь, никого не принимай! – сказал он деве. Прибыв на место, Да-дао встретил старого приятеля, и тот, обрадовавшись его приезду, постарался задержать друга подольше. Только через двадцать дней Да-дао удалось вернуться домой.

– Что же вы так сильно запоздали? – стала упрекать его дева.

– Да приятель задержал! – оправдывался Да-дао.

– С тех пор как вы уехали, окна в доме были закрыты даже днем, в сад и на порог не ступала нога человека, – сказала тогда Юань. – Я забросила помаду и туалетную воду для волос, не брала в руки румяна и пудру. Я тосковала в разлуке! Я думала только о вас!.. Вот, я сложила стихотворение и в нем выразила свои мысли!

Стихотворение было в жанре «цы» и называлось «Вернитесь, господин»:

 
Ветер восточный крепчает, —
Спутник весны молодой.
Ивовой ветвью играет и занавески качает:
Тянет ее за собой.
Тени причудливо пали, —
Солнце блеснуло вдали.
Волосы-тучи смешались, в сердце забота с печалью:
Где молодой господин?
Жизнь что цветы и что травы:
Только цвели – и не стало…
 

Прочитав эти стихи, Да-дао стал униженно просить прощения.

Тут как раз в уездном городе появился некий деревенский наставник по фамилии Чжан. Он, как говорится, опустил занавес и стал учительствовать в буддийском храме. Постепенно у него появилось множество слушателей и последователей. Узнав о Чжане, Ли Бао послал к нему своего сына. Юань приходила туда каждую ночь, тайно пробиралась к Да-дао и спала с ним. Однокашники Да-дао знали о ней и наперебой стремились хоть разочек увидеть деву. Юань их не избегала и со всеми разговаривала. Сметливая и умная, Юань умела найти подход к каждому, и все с ней чувствовали себя совершенно свободно. Однако наставнику о деве никто не рассказывал. Юань вместе с Да-дао и другими учениками Чжана часто встречались за пределами буддийского храма.

Некий цзиньши Ян Бяо, вернувшись сюда из столицы, прослышал о Да-дао и его подруге и явился с визитом. Он хотел увидеть Юань, та согласилась. Ян Бяо встал ей навстречу.

– Когда я уезжал из столицы, то купил головные украшения – цветы из золота и шелка. Очень тонкая и искусная работа! – сказал он. – Но здесь, в горном захолустье, грубые и вульгарные вкусы и некому оценить подобные вещи! Хотел бы поднести украшения вам, обменять на одно талантливое ваше творение!

Юань охотно согласилась, велела принести кисть и бумагу и сложила ему такое четверостишие:

 
Скроили платье, блещет понапрасну:
Не в этот дом Дунцзюнь[84]84
  Восточный Государь, божество весны. Юань пытается утешить молодого человека, видимо потерпевшего неудачу в любви.


[Закрыть] весну принес.
Но если лить так много горьких слез,
Придут одни болезни и несчастья.
 

Ян Бяо лишь вздохнул и ушел.

Впоследствии Юань родила сына. И вот, когда мальчику исполнился год, однажды вечером она вдруг в слезах повалилась на колени, и рыдания перехватили ей голос. В испуге Да-дао стал ее тормошить, но дева лишь лила слезы и молчала, не отвечая. Да-дао настойчиво продолжал спрашивать, в чем дело, и тогда она сказала:

– Мы с вами встретились не случайно! Теперь же назначенный срок весь вышел, и мы с сыном должны распрощаться с вами! – Она оправила платье и продолжала: – Древние говорили, что женщины доставляют радость своей красотой. Я, ничтожная, удостоилась быть подле благородного мужа. С начала и до сего дня любовь наша была такой чистой, что даже если теперь и разбросают мои кости или оставят тело без погребения, то и тогда мне не будет горько. В древности была «клятва у сорочьего гнезда», и хоть разлука продолжалась долго, но настал все же срок для новой встречи[85]85
  Намек на песню из «Ши цзина» («Книга песен»), где речь идет о том, как супруг, уехав из дома устраивать свои служебные дела, оставил жену, а она преданно ждала его все это долгое время.


[Закрыть]. Что до «стихов на парчовом футляре», то хоть обида и была очень сильна, однако в конце концов произошла же новая встреча![86]86
  Намек на жену Доу Тао, которую супруг не взял с собой, уезжая к новому назначению. В тоске она вышила на футляре стихи, где говорила о своих чувствах, и послала мужу. Тот прочел, восхитился и прислал за ней.


[Закрыть] А у нас с вами, господин, день разлуки очень близок, но нет срока для нового свидания! Душа моя трепещет от тоски, сердце разрывается от боли! Велико горе разлуки, навечно сохранится печаль в моем сердце! – Тут Юань горестно насупила прекрасные брови, и жемчужины-слезы из ее глаз оросили обильно полы халата. Глядя на нее, Да-дао тоже не сдержал слез.

– Когда-то Кун Чан-цзун наговорил всякого вздора свекру и свекрови, – вновь заговорила дева, – но они все же не питали ко мне брезгливых подозрений, и я получила возможность прислуживать вам, господин, у изголовья и циновки. Так прошло два года. Чувства наши глубоки, во всем мы соблюдали долг, земным парам и не сравниться с нами! Но мне обидно, что я ничем не могу отблагодарить вас за доброту! Да и неужели же я хотела бы повредить вашей судьбе и оборвать жизнь вашу, чтобы потом меня проклинали?! Этот Чан-цзун – ученый невежда и больше ничего! Да откуда ему знать меня!

Потом Юань снова обратилась к Да-дао:

– Вы, господин, еще молоды, и вам следует прилежно учиться, быть обходительным с наставниками, друзьями, покрыть славой свой род и возвеличить отца с матерью. Этим вы выполните свой сыновний долг. Только гоните мысли о женщинах! Я надеюсь, вы будете беречь себя.

– Когда же мы увидимся с тобою вновь? – спросил Да-дао.

Юань взяла кисть, сложила стихотворение и протянула ему:

 
Два года делили одно изголовье
и наслаждались любовью.
Теперь же иду на край неба, а здесь
больше нам рядом не сесть.
Свидимся где ли, вздыхаю несмело,
может, за облаком белым?[87]87
  В тексте буквально сказано: «Если и будет встреча, то только среди облаков за кручами гор Ушань». Юань хочет сказать, что увидятся они разве что во сне, и намекает на известную легенду о свидании во сне чуского князя и феи гор Ушань.


[Закрыть]
 

Они еще долго беседовали, а потом легли спать раздельно. Утром Да-дао встал, отправился к родителям справиться об их здоровье, потом возвратился в комнаты – а Юань и сына уже нет! Не будучи в силах справиться с охватившим его горем, Да-дао только вздыхал в печали. Часто любуясь луною, он вспоминал о красоте и прелести Юань.

Постепенно все забылось…