Текст книги "Хозяин для потеряшки"

Лунатик

Проснуться от смачной пощечины – сомнительное удовольствие.

– Ты что, больной?! Идиот! – кричала девушка мне в лицо, кажется уже не в первый раз, но я ведь спал.

Так, стоп, я спал стоя?

– Ты до смерти меня напугал! – нет, она не кричала, она буквально визжала.

Я потер лоб. Голова кружилась, в горле пересохло, во рту словно кошачье семейство поселилось. Не помню даже, когда я в последний раз так напивался. Как минимум лет десять назад. А вчера… Господи, я почти ничего не помню.

– Так ты лунатик? – она облегченно выдохнула. – Боже мой! Антон! Ну и козел же ты!

Последнее – со смехом, не для того, чтобы обидеть, просто вся ситуация ее действительно забавляла.

Она встала на колени, принялась собирать разбросанные по полу вещи. Привлекательная блондинка, невысокая, стройная, в черном кружевном белье, золотые часики на левом запястье, на безымянном пальце правой руки – обручальное кольцо с крупным бриллиантом.

– Прости, я не помню…

– Алена! Меня зовут Алена! – крикнула девушка, выуживая из-под кровати свои джинсы.

Я стоял у входа в просторную спальню с огромной кроватью: высокие потолки и широкое окно, едва ли не во всю стену, занавешенное молочной тюлью, от чего казалось, будто на улице непроглядный туман, хотя может так оно и было. Осень стояла на редкость дождливая – еще чуть-чуть и жабры вырастут. На стене напротив кровати висел плазменный телевизор, справа – зеркальный шкаф-купе и комод.

– Ты такой придурок, – продолжала Алена, одеваясь. – Но квартира у тебя классная.

– Это не моя квартира.

– Что? – девушка широко распахнула глаза. – Но… У тебя же был ключ… И… Так, ты меня разыгрываешь, да? Вот идиот!

Она залилась приятным, но немного наигранным смехом.

– Думаешь, я к тебе что-то испытываю после одной ночи в стельку? Кстати, было не очень! И я замужем!

– Нет, я думал, это твоя квартира.

– Черт! – она обессилено плюхнулась на кровать со смятыми простынями. – Тогда, где мы?

Я поднял с пола свои джинсы, оделся и медленно опустил руку в карман. Кажется, я заранее знал, что найду его там, еще до того, как ледяной металл обжог пальцы.

– Ах, ты ж, сука! – я откинул в сторону тяжелый, почерневший от времени, ключ, словно тот оказался гигантским ядовитым пауком.

Потом бросился к окну, осторожно отодвинул штору, будто по ту сторону мог оказаться меткий снайпер. Та самая школа, выкрашенная желтой краской, двор и гаражи, где обычно курят старшеклассники. Было действительно туманно и невозможно определить, который час.

На ватных ногах я вернулся к кровати, сел рядом с Аленой.

– Что с тобой? Ты в порядке? – она приложила пальцы к моему лбу. – Такое раньше случалось? Ты ходил во сне когда-нибудь? Наверное, у тебя стресс, или что-то вроде… Да и к тому же ты напился!

Я пожал плечами, да, все возможно. Но как этот чертов ключ оказался в моем кармане? И почему я привел ее именно сюда?

– Чья это квартира? Какого-нибудь друга? Я не сержусь, мне не важно, есть у тебя квартира или ты вообще на вокзале живешь. Ты просто был милым вчера и угощал меня… Нет, ты не думай, что я какая-то потаскуха, готовая за пару коктейлей с первым встречным. Мне просто было грустно и одиноко.

Она была хорошенькой, даже несмотря на растрепанные локоны и размазанную тушь, так было даже лучше, было в ней что-то «шлюховатое», а мне никогда не нравились пай-девочки.

– Это квартира моей бабушки, – ответил я, немного помолчав, собираясь с силами.

– Здесь что-то совсем не старушечий интерьер, – хитро прищурилась Алена, неопределенно махнув рукой.

– Конечно, – кивнул я. – Я же продал ее лет десять назад. Я не знаю, кто живет здесь теперь.

– Что? – Алена снова залилась смехом. – Мы трахались непонятно у кого в постели? Господи, а если они сейчас вернутся?! Какой же ты ненормальный!

Она вскочила и начала быстро собирать по полу всякие мелочи, которые рассыпались из ее сумочки вчера ночью. Потом ловко застегнула свою блузку на три единственные уцелевшие пуговицы, надела туфли.

– Давай без обид, номер телефона не оставлю! Ну, все, рекомендую тебе взять отпуск, псих! – она снова усмехнулась на прощение, громко цокая каблуками по паркету коридора.

Я подтянул по полу свое пальто и достал из кармана пачку сигарет, медленно закурил, потирая виски. Ничего у нее не выйдет! Она пока не поняла.

– Эй, слушай! – закричала она из коридора. – Помоги мне! Не могу справиться с замками!

Она пока не поняла, что это ловушка.

Мысль мелькнула быстро и также быстро исчезла. Какая еще ловушка? Как только мне могло прийти такое в голову?

Я прошлепал босыми ногами по длинному коридору к железной двери. Что за бред? Если мы как-то сюда вошли, значит замки так и не меняли все это время. Просто ручку нужно немного приподнять, вот и весь секрет. Странно, дверь явно была новая, с домофоном и специальным глазком с обзором в сто восемьдесят градусов. Тогда, каким же образом к ней мог подойти старый ключ? Да и как, мать его дери, он попал ко мне в карман, я сам не видел его очень давно, думал, что выкинул или потерял.

Я попробовал все три замка, каждый отдельно, все вместе, в разных комбинациях, толкал, тянул на себя, прислушивался к сухим щелчкам стальных механизмов, смутно осознавая, что все бесполезно. Почему? Ответ был очевиден – мы в ловушке. Еще со вчерашнего вечера… А может быть и раньше. Намного раньше. Эта мысль ужалила меня осой, почти до боли остро.

– Да что за хрень?! – вскрикнула Алена, выплескивая на дверь весь свой гнев: яростно дергая за ручку, барабаня по ней кулачками. Потом она вспомнила про айфон в своей сумочке, быстро отыскала чей-то номер.

– Тань! Тань, привет! Да, я, слушай я тут… Алло? Таня?! Черт, сорвалось!

Она нажимала кнопку вызова снова и снова, но сигнал не проходил. Мой сотовый разрядился еще вчера, да и от него не было бы никакого толка.

– Что теперь делать? – прошептала она. – Если мой муж… Если он узнает…

Она нервно мерила шагами коридор, хватаясь за голову и кусая губы, потом побежала обратно в спальню и открыла настежь окно, впуская в комнату клубы тумана.

– Четвертый, – ответил я, когда она обернулась ко мне с замершим вопросом на губах.

– Эй! Кто-нибудь! – крикнула она, но лишь спугнула с ветвей тополя у подъезда несколько ворон. – Помогите!!!

Я потер виски. От ее криков еще сильнее разболелась голова.

– Я пойду, поищу кофе, – пробормотал я.

Бабушкина кухня всегда была предметом гордости и зависти всех ее подруг, живущих поблизости в стандартных «хрущевках». Двадцать два квадрата, куда помещались не только плита, холодильник и сервант, но и круглый обеденный стол, кресло-качалка у окна, торшер, и два разделочных стола «как в ресторане» – любила повторять бабуля. Сейчас кухня стала немного меньше, за счет встроенной кладовой и как-то светлее, кажется, новый хозяин расширил оконные проемы. Но темнота все равно намертво обосновалась во всех углах. Она все также казалась мне живой и пугающей, хоть сам я уже давно не ребенок.

Когда мне было семь, я провел в этой квартире два долгих мучительных месяца, прежде чем меня забрал к себе дед. Мама в то время уехала на заработки, снова вышла замуж, ей было не до меня, а своего отца я никогда не знал. Мои старики были в тяжелом разводе, бабушка выкрала меня из школы, чтобы на два месяца запереть здесь и помогать моему деду и милиции в поисках меня же. Она сделала это не со зла, она, правда, думала, что так будет лучше.

Казалось, это было так давно, в прошлой жизни. Я мало что помню из того периода. Дни тянулись один за другим, я часто путал сны и реальность, потому что именно тогда начал страдать лунатизмом.

На всякий случай я ущипнул себя за руку и потер веки, вдруг я все еще сплю? Ничего не изменилось. Я был именно в бывшей бабушкиной квартире и все также не знал, какая неведомая сила притащила меня сюда? Ответ крутился на кончике языка, словно название песни, которую пытаешься вспомнить, насвистывая мелодию.

Я включил кофеварку, машина зажужжала, перемалывая зерна.

– Ты что, собрался пить кофе на чужой кухне?! – заверещала Алена, уперев руки в бока.

– Есть предложения лучше?

Со злости она отшвырнула сумочку в дальний конец коридора и плюхнулась на деревянный стул с подушечкой.

– Мне нужно, чтобы ты вспомнила кое-что. Что я вчера пил? И как мы познакомились?

– Я не помню, – пожала она плечами. – Пиво ты пил, кажется… С тобой был такой симпатичный мужчина в деловом костюме, это он со мной познакомился, а потом исчез куда-то, и мы остались вдвоем.

– Ты сказала, что я тебя напугал. Я что-то сделал? Или может говорил во сне?

– Ты встал и прошел куда-то по коридору, я проснулась, подумала, что тебе нужно в туалет, встала, нашла свое белье, а когда оделась, то ты стоял там и просто смотрел. Как будто не в себе… Ты не отзывался, никак не реагировал! В общем, я испугалась и ударила тебя, извини… Откуда мне было знать? Я никогда не видела лунатиков!

– Ладно-ладно. Это неважно. А как мы сюда ехали, помнишь? Как заходили в квартиру?

– Было так темно, – неуверенно проговорила Алена. – Нет, полный мрак, ничего не помню…

Она нервно теребила в руках телефон и дергала ногой, казалось, еще чуть-чуть и расплачется. Я налил ей кофе.

– Мы работаем в одном бизнес-центре, ты знаешь? – я решил отвлечь ее хоть чем-то.

Она отрицательно покачала головой.

– Видимся в лифте по два раза за день, если не чаще.

– Что? – она сделала глоток и поморщилась. – Это странно… Потому что я…

– Никогда меня не замечала?

Она кивнула в ответ, вновь принимаясь нажимать кнопку вызова на телефоне.

Люди так редко внимательны к тому, что происходит вокруг них. Они не видят, что мир может быть намного больше, чем утренние пробки и очередь к автомату с кофе. Тем более они никогда не приглядываются к людям, вместе с которыми поднимаются в лифте в ненавистный офис. Злые, не выспавшиеся, с кучей проблем, которые несет вместе с собой начинающийся день. Но эта ухоженная блондинка всегда притягивала к себе множество заинтересованных мужских взглядов. По ее внешнему виду, слегка рассеянному взгляду и расслабленным телодвижениям, я мог с точностью определить, что на работу она ходит исключительно от нечего делать. Директор небольшой фирмы, или же просто числится таковым. Может ее мужу больше негде отмывать нелегальные доходы? Отношения у них напряженные, возможно он намного старше и постоянно занят, или некая внутренняя неприязнь заставляет ее каждое утро уходить из дома, куда угодно, лишь бы не оставаться с ним надолго.

– Зачем ты вышла за него, если так ненавидишь? – я вдруг с ужасом понял, что произнес это вслух. – Извини… Это глупый вопрос.

– И не твое дело, к тому же, – зло прошептала она. – О, боже мой! Да что же это такое?! Антон, я что, телефон сломала?

Она показала мне экран своего айфона, на котором мигали и прыгали цифры таймера, только что было пол-одиннадцатого, и вот уже восемь вечера, потом шесть утра и снова два часа двенадцать минут. Но когда? Когда это могло начаться снова? Я постарался не впадать в панику, но все-таки слишком шумно выдохнул и отвернулся к окну, чтобы она не увидела как мне страшно.

– Что происходит?

Я посмотрел на молочное небо и на желтые листья, просвечивающие, словно фонарики сквозь туман. Тишина стояла такая, что я слышал, как часто бьется мое сердце.

– Я не знаю, – совершенно искренне ответил я. – Точнее… Как будто знаю, но забыл… Словно это было давно.

Алена удивленно хлопала ресницами.

– От этого нельзя избавиться.

– Что ты сказал?

– Можно только спрятать, – прошептал я очередную навязчивую мысль, которая, казалось, и вовсе никогда мне не принадлежала.

– С тобой все в порядке?

– У тебя был такой расстроенный вид вчера, ты плакала, – вдруг вспомнил я. – И браслет… У тебя браслет порвался. Точно.

Непроизвольным жестом Алена потерла запястье правой руки.

– Ты что, следил за мной? Так это все ты! Твоя квартира и ты меня тут запер! Похитил, чтобы шантажировать?! – она рассвирепела. – Ублюдок! Сволочь!

Она ударила меня в плечо.

– Выпусти меня! Слышишь? Я отдам тебе все деньги, все, что хочешь, возьму у мужа еще! Только выпусти! – теперь она задыхалась от подступивших к горлу слез.

Вдруг стало трудно дышать, а желудок скрутило сильнейшим спазмом. Я согнулся пополам и упал на колени. Боль накинулась на меня, как дикая собака, разрывая в клочья все внутренности. Кажется, я даже закричал… Но все утихло также быстро, как и началось. Я упал в вязкую и жирную, как мазут, темноту, которая заливала мои уши, горло и глаза нескончаемым потоком.

Оно не взялось из ниоткуда, оно всегда было внутри, но я забыл об этом. Я был маленьким и чуть не утонул в тумане, барахтался, слыша приглушенный голос, какое-то бормотание, а потом резко вынырнул, хватая ртом воздух, отхаркивая из легких молоко. Да, на вкус это было определенно молоко. В просторной ванной комнате повсюду стояли свечи, бабушка сидела на полу, держа меня за руку. Под потолком мерно раскачивалась лампа на электрическом проводе, освещая стены с облупившейся краской и старый кафель на полу, потрескавшийся и местами побитый. У двери стоял старик с седой бородой и в рясе, тихо, нараспев, слегка раскачиваясь, он читал молитву из потертой книги. Глупый, бесполезный набор слов, о чем я не преминул ему сообщить. Мне нравилось ощущение твердости бабушкиной руки, за которую я хватался, мне нравилось молоко, его запах и густота. Мне не нравились страх и тревога, которые почти ощутимыми волнами шли от священника. Он был бессилен и прекрасно это понимал. Я просто смотрел на него, а потом книга в его руках вспыхнула, выплевывая искры под самый потолок, он закричал от ужаса, пронзительно и задыхаясь. Отчаяние и боль отразились на лице моей бабушки, прежде чем она снова начала меня топить. Я ничего не мог сделать, я не понимал, что происходит, почему эти люди пытаются убить меня.

– Вернись! Пожалуйста! – доносились до меня вопли Алены.

В ушах что-то взвизгнуло, как неисправный динамик. Я тряхнул головой и резко сел, рукой отодвигая от себя девушку, которая склонилась к самому моему лицу.

– Тебе лучше? – спросила она. – Слышишь меня?

Она была бледная, как мел и дрожала всем телом, прижимая руки к груди.

– Нет, – ответил я. – Мне определенно не лучше.

– Я нашла вот это в твоей сумке! Что это? – Алена положила мне на колени серебристую пластину Клозапина. – Ты все-таки псих? Там нет ни одной таблетки…

Вот почему я ничего не помню. Все встало на свои места в один миг. Таблетки, которые я запил коньяком из кабинета нашего генерального после очередного трудного совещания.

– Ты прекрасно знаешь, Антон, что последняя твоя выставка была полным провалом! А теперь ты собираешься загубить еще один проект? Какого хрена?

– Я не собирался…

– Не смей меня перебивать! – когда директор начинал кричать, его невозможно было остановить.

Его пивной живот внушительно упирался о край большого круглого стола в комнате для совещаний, он стучал кулаками, швырялся всем, что попадалось под руку, и кричал без остановки, как капризное дитя, которому не купили приглянувшеюся игрушку. Его лицо становилось бордовым, венки на шее вздувались, на висках проступал пот, а изо рта вылетали мелкие капельки слюны, которые он не замечал, или делал вид, что не замечает.

– Ты меня достал! Вали отсюда!

Взгляды всех присутствующих устремились на мое побледневшее лицо. Некоторые с сочувствием, а некоторые – с нескрываемым злорадством. Я медленно встал, казалось, что ноги намертво приросли к полу, собрал со стола свою новую презентацию, несколько бумаг упрямо выпорхнули из моих рук. Послышались редкие смешки. С возрастом ничего не меняется, я все также в выпускном классе среди едких насмешек, колкостей и хищных взглядов. Я проиграл. Вся моя работа, месяц или даже больше, бессонные ночи, хронические простуды, выходные, проведенные в офисе – все пошло прахом.

Также медленно я направился к двери, под всеобщие вздохи нетерпения: «Да что он там еле тащится?»

– Кто работал здесь до него? – донеслись до меня слова директора. – А почему ушла? Может попробуем уговорить ее вернуться? Тогда уволим этого…

Дальше я уже не слушал. Я любил свою работу. Да и о чем тут можно говорить, когда кроме работы у тебя ничего нет? С людьми я всегда сходился плохо, со скрежетом, чаще всего не знал, о чем с ними разговаривать, когда как через объектив фотокамеры все сразу становилось очевидным. Я видел не человека, а его суть, сам же становился искренним и общительным – так мне говорили.

Я не заметил, как закончилось совещание, сидел за своим рабочим местом, тупо уставившись в монитор компьютера, даже не особо понимая, что происходит вокруг. Мои коллеги избегали смотреть мне в глаза и разговаривать со мной. Я видел такое уже не раз. Все словно боялись заразиться, боялись оказаться на моем месте. Я их в этом не винил. У них и без меня полно проблем: вечер пятницы – единственное время в течение недели, когда на поверхность вылезают их настоящие лица. Руки зама генерального мелко тревожно подрагивают, и он постоянно утирает губы, потому что хочет поскорее отправиться в бар и упиться в дрова, как это происходит обычно. Судя по тому, как секретарша боса постоянно бегает в туалет – ей нездоровится, и она сильно нервничает. Почти с точностью я мог сказать, что она беременна, а сумка с вещами под ее столом говорит о том, что она ложится на аборт уже сегодня. У копирайтера наклевывается роман с офис-менеджером Оксаной, по крайней мере, у нее на столе оказались два билета в кино и весь вечер она ему ласково улыбается. А если брать в расчет то, как весело насвистывал наш генеральный перед уходом и то, что он забыл запереть свой кабинет, направляется он явно не домой.

Едва стрелки часов показали шесть вечера, в просторном офисе практически никого не осталось. Лишь, гремящая ведром и шваброй, уборщица в коридоре и коммерческий директор – Влад, который предложил мне выпить после работы. Видимо, на него возложили почетную миссию сообщить мне, что я уволен. Какая гнусная ирония! Ведь именно он нашел меня в другом проекте и переманил в это крупное рекламное агентство, которое тогда, два года назад, было совсем мелким и никому не известным.

– Ты как? – я вздрогнул от его голоса и только сейчас заметил, что он сидит на краешке моего стола, бесцеремонно щелкая пальцами у меня перед носом.

– Не трать время, в понедельник меня здесь не будет.

– Антон, нам нужны две недели отработки, – вид у него был на редкость виноватый. Такого я раньше никогда не замечал. Все, что интересовало Влада – это собственная выгода и деньги.

– Вам нужны две недели? – переспросил я, чувствуя, как в желудке закипает ярость. – Две недели?! Две недели унижений, глядя, как кто-то другой будет занимать мое место?!

Влад поднял руки ладонями вверх, останавливая поток истерики, которой у меня никогда не случалось до этого дня.

– Знаю, – кивнул он. – Наш генеральный тот еще говнюк!

Он потер лоб, кажется, ему и в самом деле было немногим лучше, чем мне.

– К черту! Я здесь не останусь ни на день! И если у тебя есть хоть капля совести, то просто открой бухгалтерию и отдай мою трудовую книжку.

– Я не могу… Это должностное преступление.

Но он сделает. Я уже заметил вспыхнувший азарт в его глазах и эту ухмылку человека, которого и дьяволу трудно напугать.

– Поверить не могу, – он качнул головой и начал закатывать рукава своей голубой рубашки от какого-то новомодного дизайнерского дома. – Мы ведь с тобой вместе лямку тянули, как проклятые… А этот сукин сын! Он только жиреет и из саун со шлюхами не вылезает! Идем!

Влад достал из кармана брюк связку ключей. Сам он был всегда жизнерадостным, подтянутым, опрятным, с легким золотистым загаром и хорошо уложенной модной стрижкой. Весь его облик нес в себе понятный посыл окружающим: он – победитель и лидер по жизни, но абсолютно некомандный игрок. Друзей у него нет, и не удивлюсь, если их никогда не было.

Я постоял на стреме, пока Влад доставал мои документы из сейфа кадровика, потом он открыл соседнюю дверь кабинета генерального и сделал приглашающий жест рукой.

– Давай, у него тут отличный бар под столом спрятан.

И он, конечно же, не ошибся. Я уселся на черный кожаный диван, брезгливо взвизгнувший своей лощеной поверхностью о мои старые потертые джинсы.

– Ублюдок еще пожалеет! – усмехнулся Влад, выуживая из-под стола бутылку с этикеткой Реми Мартен. – Хочу видеть его лицо, когда он поймет, что все разваливается, а клиенты и модельные агентства уходят вслед за тобой.

Я хмыкнул что-то в ответ. Все вокруг представлялось в слишком мрачных тонах, чтобы начать злорадствовать вместе с ним. Я достал из кармана пиджака свой пропуск, чтобы выкинуть его в мусорное ведро, но за плоскую магнитную карту что-то зацепилось. Серебристая пластина маленьких розоватых таблеток. Клозапин я видел в последний раз лет пятнадцать назад… Дед боялся, что я снова начну ходить во сне из-за начавшихся гормональных войн в моем подростковом организме, поэтому и попросил знакомого врача мне их выписать. Интересно, каким образом он оказался у меня в кармане? Провидение, не иначе!

«Нам было хорошо вместе, ты помнишь?» – позвякивали малышки в своих прозрачных ячейках. О, да, я прекрасно помню, спал от них, как убитый. Никаких снов, никаких навязчивых мыслей. Ни-че-го. Чистая, тихая, темная пустота.

«Съешь меня! Давай, поскорее! Съешь меня и нам снова будет хорошо».

Я попытался разглядеть срок годности на блистере, но ничего не обнаружил. Какая к черту разница? Может они вообще помогают только детям? Я выдавил сразу две штуки и быстро закинул их в рот, глупо улыбаясь очередной шутке Влада. Он протянул мне бутылку с коньяком, который оказался на редкость приятным. Практически сразу я почувствовал, как руки и ноги мои расслабились, а голова прояснилась.

Часа через два мы закрыли офис и спустились к бару через дорогу, где любили собираться после работы все – от менеджеров младшего звена до директоров. Там мы и встретили Алену, скучающую в одиночестве у стойки. И я руку готов дать на отсечение, все мужчины в баре хотели оказаться на моем месте, пусть даже и «запасного» варианта, каким я и был для нее.

Кажется, я успел проглотить еще несколько таблеток, пока выходил в туалет. Но не всю же упаковку! Или всю?..

– Это легкий транквилизатор от лунатизма и все, – попытался я успокоить Алену.

– Тогда он не действует на тебя, – пожала она плечами.

– Верно.

Я ощупал пылающие огнем уши. Они жутко чесались и болели одновременно. Суставы ломило, как при сильной температуре, а в зубах ныли пломбы, словно я только начал отходить от наркоза, после посещения стоматолога. В голове гудела пустота.

– Моя комната была там, – кивнул я в дальний конец коридора на запертую дверь.

Мы сидели под подоконником прямо на полу, опершись спинами о стену.

Дверь была новой, приятного цвета кофе с молоком и золотистой ручкой, только почему-то заставленная деревянным комодом.

– Они ею не пользуются или там ремонт? – Алена проследила за моим взглядом.

Только при мне бабушка красила стены в той комнате раза три, не меньше.

– Что это, ба? – спрашивал я, пытаясь пальцами стереть следы на стенах.

– Грибок, наверное, – отмахивалась она, быстро крестясь на четырехпалые отпечатки, словно оставленные крупной овчаркой по всей комнате и даже на потолке. Через несколько дней после обновления слоя краски, следы появлялись снова.

– И почему хозяева до сих пор не возвращаются? Здесь как-то неуютно, – Алена поежилась от холода, а мне наоборот было жарко, даже несмотря на то, что из одежды на мне по-прежнему были только джинсы, мое лицо покрылось тонкой пленкой пота.

– Ты ничего не слышишь?

Девушка удивленно уставилась на меня.

– Как будто радио, – я сделал неопределенный жест рукой возле уха.

Но Алена вдруг взвизгнула и отпрянула, быстро поднимаясь на ноги.

– Что это? Господи, что у тебя с ухом?

Я встал и прошел в ванную комнату, дверь была слева по коридору. Все такая же огромная и прохладная, только теперь там осталось очень мало свободного пространства. Справа стояла ванна, сияющая белоснежной эмалью, но не такая большая, какая была у бабушки, чугунная и на «львиных» ножках, рядом с ней – душевая кабина, прямо – умывальник с большим овальным зеркалом и шкафом под ним, слева стиральная машинка и небольшой комод с бельем и полотенцами. Встроенные лампы на потолке освещали все помещение мягким желтоватым светом, отбрасывая блики от белоснежного кафеля. Все было таким стерильным, что мне стало не по себе, я мог с легкостью представить кровавые разводы на полу, тщательно выведенные кем-то белизной.

Я медленно, с опаской, подошел к зеркалу. Правое ухо было вполне нормальным, если не считать его ярко-розового воспаленного цвета и жуткого зуда, который я испытывал уже порядка двадцати минут. А вот левое. Оно было, конечно, таким же воспаленным, опухшим, с застывшими капельками крови и царапинами от моих ногтей, но даже все это не шло ни в какое сравнение с тем, что оно потеряло свой человеческий вид. Верхний край ушной раковины удлинился назад и кверху, приобретая вполне узнаваемую эльфийскую, ну или, если хотите, более звериную форму… Я зажал рот ладонью, едва почувствовав, как наружу рвется крик, больше похожий в тот момент на жалобный стон. Отошел от зеркала, снова подошел, протер глаза, ополоснул лицо ледяной водой. Ухо было на месте и, судя по всему, правое стремилось не отставать.

– Мне нужно к врачу.

«Врачи не помогут, ты же знаешь», – прошелестел внутренний голос, с каждым разом становясь все настойчивее и громче.

– Я никогда такого не видел, потрясающе, – тихо говорил пожилой врач из детской поликлиники.

Мне было тогда лет пять, а может и меньше. Воспоминания были настолько смутными, что я до сих пор не мог ручаться, что это мне не приснилось.

– Вы зря так переживаете! Просто врожденная аномалия, дефект, в медицине «ухо сатира», когда подрастет, можно будет направить на эстетическую операцию. На слух, к счастью, никак не влияет!

«Тебе никто не поможет», – продолжал издеваться шепот.

Я схватился за голову.

– Пожалуйста, заткнись, – простонал, падая на колени.

Прямо над моей головой вспыхнула и лопнула лампочка, обдавая мои плечи и спину мелкими, похожими на пыль, осколками.

Воспоминания возвращались урывками, яркими вспышками, словно внутри моей головы вдруг зажегся мощный прожектор маяка, высвечивая маленькую лодочку в штормящем океане.

Ох, как же они смеялись надо мной в школе!

– Почему у тебя уши как у свиньи? Ты что, человек-свин?

Я смеялся вместе с ними, а что мне оставалось делать? Я любил людей, любил ходить в школу, любил учиться, любил даже эти глупые утренники. Во мне не было этой всепоглощающей, неизбежной, непрощающей ярости. Пока не было.

Я любил жизнь во всех ее проявлениях и всех ее тварей, даже крыс и пауков, и искренне не понимал, что меня самого можно так бояться и ненавидеть всего-то из-за одной маленькой, почти незначительной детали, из-за ушей. Но это было. Смешки и непосредственные детские вопросы, которые взрослые часто принимают за жестокость, вскоре переросли в откровенные стычки. Я был не таким как они, и они это прекрасно чувствовали. Было что-то еще, кроме ушей, как невидимый хрустальный кокон, в котором я находился.

Но несмотря ни на что было вполне терпимо, до того случая.

Погода стояла еще совсем теплая, и мальчишки после уроков лазали по гаражам через дорогу от школы, куда старшеклассники обычно ходили курить. Мне не разрешалось играть с ними, я мог лишь наблюдать издалека. Так было и в этот день, пока один из них – Артур – белокурый и розовощекий, похожий на ангелочка, мальчик, не заметил меня. Они начали кричать какие-то обзывательства, смысл которых я не улавливал, прыгали на слегка покатой жестяной крыше, как мартышки. Потом мальчишка, который еще не успел забраться, начал подавать им с земли метательные снаряды и они кидали в меня камнями и ветками. Один булыжник больно ударил в плечо, другой – отскочил от макушки, вызвав взрыв бурного веселья. Я попятился назад, не в силах оторвать от них взгляд, словно шею и плечи свело судорогой. Внутри глазных яблок я почувствовал нарастающее тепло и испугался, что вот-вот расплачусь, но тепло это разлилось по всему телу, а в груди прожгло огромную дыру, так что стало невозможно дышать. Крыша гаража со скрипом дрогнула от топота трех пар ног, немного прогнулась, а потом рухнула внутрь, подняв за собой облако пыли, железных опилок и жалобный вой мальчишек. Только тогда я вновь мог двигаться и побежал со всех ног домой.

Они все попали в больницу и не могли продолжать учебу следующий месяц, Артур пролежал в коме несколько дней и получил инвалидность. Родители искалеченных мальчиков обвинили меня в том, что я не пошел звать на помощь, не вызвал скорую помощь, но я сам был перепуганным ребенком и просто не знал, что делать. Этого скандала хватило на долгие недели разбирательств и историй, обрастающих сплетнями, быстро и неумолимо. Тогда и появилась бабуля. Она пришла в пятницу, прямо посреди учебного дня, сказала моей классной руководительнице, что мне нужно к врачу и увела меня.

Через неделю она начала меня побаиваться.

Через две – была в таком ужасе, что чуть не убила.

Я не пытался изменить что-то, но мир менялся вокруг меня, вопреки всем законам, известным человечеству. Я не мог это остановить. Как и сейчас. Я меняюсь, но не могу это остановить, потому что не помню, как это получилось тогда, в первый раз.

Покачиваясь, на ватных ногах, я вернулся в кухню, где Алена все также безуспешно пыталась разобраться с чертовщиной в телефоне.

– Ты в опасности, – объявил я, прислонившись плечом к дверному косяку и тяжело дыша.

– Что? – ее глаза округлились. – Ты мне угрожаешь? Ах ты, извращенец!

Она кинула в меня телефон, который я поймал налету рукой и отшвырнул в дальнюю стену с такой силой, что на месте удара образовалась вмятина, штукатурка на потолке посыпалась, а сам телефон разлетелся едва ли не в пыль.

Алена вскочила на ноги, воспользовавшись моим замешательством, схватила нож с разделочной доски и направила его прямо на меня. Я поднял руки вверх, но вновь пронзившая боль в желудке заставила меня согнуться пополам. Так было даже лучше. Я хотел, чтобы она держалась от меня подальше, по крайней мере, до тех пор, пока я сам во всем не разберусь.

– Не смей приближаться! – яростно прошипела она.

– Не буду, – пообещал я.

«Мне вообще не нужно ни к кому приближаться, чтобы сделать что-то», – с уверенностью подумал я, и словно в подтверждении этих мыслей, одновременно открылись все дверцы и выдвинулись все полки кухонного гарнитура, как по команде. Алена пронзительно взвизгнула и прижалась спиной к стене.