Текст книги "Занятные истории"

А.В. Лохвицкий
(1830–1884)

[7]7
  Лохвицкий Александр Владимирович – юрист; c 1869 г. был одним из редакторов «Судебного Вестника»; позже был присяжным поверенным в Москве.


[Закрыть]

Раз известный адвокат А.В. Лохвицкий пришел к своему приятелю незадолго до известного таганрогского дела Вальяна и говорит, что всех подсудимых разобрали «хорошие» адвокаты, а ему достался чиновник, притом во всем сознавшийся.

– Но придумал речь. На скамье подсудимых будут все невиновные, не сознавшиеся. Мой один, который сознался… Я обращаюсь к присяжным так. Гг. присяжные, император Николай раз посетил тюрьму. Входит в одну камеру и спрашивает заключенного: «За что сидишь?» – «Не могу знать, Ваше Величество. Оклеветали невиновного…» Входит в другую камеру, в третью, в четвертую, везде предлагает тот же вопрос и получает в ответ почти то же. Все невиновны, все по наговорам и клеветам. Император выходит из тюрьмы. «Ваше Величество, – говорит смотритель, – тут вот есть еще каморка, в ней сидит служивый». – Хорошо. Зайдем и к служивому, – говорит император. – За что сидишь? – спрашивает император.

– Виноват, Ваше императорское Величество. Украл! – говорит служивый, падая на колени.

– Уберите отсюда вон этого негодяя, пусть идет куда хочет, – сказал император, – он недостоин сидеть вместе с честными и невинными людьми.

А.С. Меншиков
(1787–1869)

[8]8
  Меншиков Александр Сергеевич – князь, генерал-адъютант, начальник морского штаба, член Государственного совета; в 1853–1856 гг. был послом в Константинополе.


[Закрыть]

Как остряк, большою славою пользовался князь А.С. Меншиков, бывший морской министр и главнокомандующий морских и сухопутных войск в достопамятную Крымскую войну 1854 года. Его шутки имели громадный успех и переходили из уст в уста по всей России. Жаль, что никто из приближенных не собирал его острот, потому что из них могла бы получиться целая энциклопедия скандальных историй Николаевской эпохи.

В Крымскую войну интендантское управление отличалось такими безобразными беспорядками, что вынудило князя Меншикова во время самого боя назначить следствие.

Глядя на слишком осилившего нас неприятеля, кто-то спросил у Александра Сергеевича:

– Неужели нет возможности избавиться от англичан?

– Есть! – ответил Меншиков.

– Какое же? – радостно воскликнул собеседник, полагая, что у князя созрел какой-нибудь новый верный план боя.

– Для быстрого уничтожения неприятельских войск есть радикальное средство: надо заменить их интендантскую службу нашею.

* * *

Перед самым сражением на Альме, еще в самом начале служебной карьеры, понимая всю важность этого сражения, Меншиков не мог удержаться, чтоб не сказать окружающим:

– А что, если мы выиграем сражение, ведь меня могут сделать графом Альмавива.

* * *

Граф А.А. Закревский, по назначению его в 1849 году после отставки князя Щербатова московским военным генерал-губернатором, принял строгие и даже крутые меры для водворения во всех частях управления порядка. Конечно, это не понравилось избалованным москвичам; они прозвали Закревского Чурбан-пашою.

Князь Меншиков много острил на счет строгости московского генерал-губернатора и говорил, что Москва находится теперь в осадном положении. Государь, узнав об этом, шутя выговаривал князю за его насмешки и между прочим сказал:

– Ну, можно ли выдумывать, что Москва в осадном положении.

– Нет, Ваше Величество, я не говорил, что она в осадном, а только сказал, что в досадном положении.

– Ты что ни говори, – улыбнувшись отвечал государь, – а надобно согласиться, что Москва наша истинно православная, святая.

– А с тех пор, как Закревский ее градоначальник, – добавил Меншиков, – она даже может назваться и великомученицею.

* * *

Однажды князь Меншиков, явившись во дворец и став перед зеркалом, спрашивал у окружающих: не велика ли борода у него?

На что такой же остряк – генерал Ермолов с ироничной улыбкой ответил: «Велика? Так в чем же дело! Высунь язык и побрейся!»

Г.Г. Орлов
(1734–1783)

[9]9
  Орлов Григорий Григорьевич – граф, русский военный и государственный деятель, генерал-аншеф, генерал-фельдцейхмейстер артиллерии, фаворит императрицы Екатерины II.


[Закрыть]

В 1771 году во время моровой язвы в Москве и последовавшего за этим возмущения, для водворения спокойствия отправлен был из Петербурга приближенный императрицы Екатерины II граф Григорий Орлов, который презрел все опасности и водворил порядок.

Государыня, по его возвращении, приказала в честь своего фаворита выбить медаль с надписью: «Такового сына Россия имеет».

Орлов не принял самою императрицею вручаемые для раздачи медали и, стоя на коленях, сказал:

– Я не противлюсь, но прикажи переменить надпись, обидную для других сынов отечества.

Выбитые медали были брошены на переплавку и появились с надписью: «Таковых сынов Россия имеет».

Ф.Н. Плевако
(1842–1908)

[10]10
  Плевако Федор Никифорович – знаменитый адвокат, блестящий оратор; выступал защитником на крупных политических процессах; перевел на русский язык и издал курс римского гражданского права.


[Закрыть]

Известна защита знаменитым адвокатом Ф.Н. Плевако владелицы небольшой лавчонки, полуграмотной женщины, нарушившей правила о часах торговли и закрывшей торговлю на 20 минут позже, чем было положено, накануне какого-то религиозного праздника. Заседание суда по ее делу было назначено на 10 часов. Суд вышел с опозданием на 10 минут. Все были налицо, кроме защитника – Плевако. Председатель суда распорядился разыскать адвоката. Минут через десять Плевако, не торопясь, вошел в зал, спокойно уселся на месте защиты и раскрыл портфель. Председатель суда сделал ему замечание за опоздание. Тогда Плевако вытащил часы, посмотрел на них и заявил, что на его часах только пять минут одиннадцатого. Председатель указал ему, что на стенных часах уже 20 минут одиннадцатого. Плевако спросил председателя: – А сколько на ваших часах, ваше превосходительство? Председатель посмотрел и ответил:

– На моих пятнадцать минут одиннадцатого. Плевако обратился к прокурору:

– А на ваших часах, господин прокурор? Прокурор, явно желая причинить защитнику неприятность, с ехидной улыбкой ответил:

– На моих часах уже двадцать пять минут одиннадцатого.

Он не мог знать, какую ловушку подстроил ему Плевако и как сильно он, прокурор, помог защите.

Судебное следствие закончилось очень быстро. Свидетели подтвердили, что подсудимая закрыла лавочку с опозданием на 20 минут. Прокурор просил признать подсудимую виновной. Слово было предоставлено Плевако. Речь длилась две минуты. Он заявил:

– Подсудимая действительно опоздала на 20 минут. Но, господа присяжные заседатели, она женщина старая, малограмотная, в часах плохо разбирается. Мы с вами люди грамотные, интеллигентные. А как у вас обстоит дело с часами? Когда на стенных часах – 20 минут, у господина председателя – 15 минут, а на часах господина прокурора – 25 минут. Конечно, самые верные часы у господина прокурора. Значит, мои часы отставали на 20 минут, и поэтому я на 20 минут опоздал. А я всегда считал свои часы очень точными, ведь они у меня золотые, мозеровские.

Так если господин председатель, по часам прокурора, открыл заседание с опозданием на 15 минут, а защитник явился на 20 минут позже, то как можно требовать, чтобы малограмотная торговка имела лучшие часы и лучше разбиралась во времени, чем мы с прокурором?

Присяжные совещались одну минуту и оправдали подсудимую.

* * *

Однажды к Плевако попало дело по поводу убийства. Муж, так сказать, «на нервной почве» отправил на тот свет свою жену. На суд Плевако пришел как обычно, спокойный и уверенный в успехе, причeм безо всяких бумаг и шпаргалок. И вот, когда дошла очередь до защиты, Плевако встал и произнес:

– Господа присяжные заседатели!

В зале начал стихать шум. Плевако опять:

– Господа присяжные заседатели!

В зале наступила мертвая тишина. Адвокат снова:

– Господа присяжные заседатели!

В зале прошел небольшой шорох, но речь не начиналась. Опять:

– Господа присяжные заседатели!

Тут в зале прокатился недовольный гул заждавшегося долгожданного зрелища народа. А Плевако снова:

– Господа присяжные заседатели!

Зал взорвался возмущением, воспринимая все как издевательство над почтенной публикой.

А с трибуны снова:

– Господа присяжные заседатели!

Началось что-то невообразимое. Зал ревел вместе с судьей, прокурором и заседателями. И вот наконец Плевако поднял руку, призывая народ успокоиться.

– Ну вот, господа, вы не выдержали и 15 минут моего эксперимента. А каково было этому несчастному мужику слушать 15 лет несправедливые попреки и раздраженное зудение своей сварливой бабы по каждому ничтожному пустяку?!

Зал оцепенел, потом разразился восхищенными аплодисментами.

Мужа оправдали.

* * *

Однажды пожилого заштатного священника обвинили в воровстве. По всему выходило, что подсудимому нечего рассчитывать на благосклонность присяжных, хотя вина его не была доказана. Однако прокурор убедительно расписал всю мерзость подобных преступлений, совершенно невозможных для священнослужителя.

Наконец, со своего места поднялся Плевако. Он не говорил о явной невиновности священника. Он повел дело иначе. Речь его была краткой: «Господа присяжные заседатели! Дело ясное. Прокурор во всем совершенно прав. Все эти преступления подсудимый скорее всего совершил. О чем тут спорить? Но я обращаю ваше внимание вот на что. Перед вами сидит человек, который тридцать лет отпускал вам на исповеди ваши грехи. Теперь он ждет от вас одного: отпустите ли вы ему его грех?»

Нет надобности уточнять, что священнослужителя полностью оправдали.

* * *

Суд рассматривает дело старушки, потомственной почетной гражданки, которая украла жестяной чайник стоимостью 30 копеек. Прокурор, зная о том, что защищать ее будет Плевако, решил выбить почву у него из-под ног и сам живописал присяжным тяжелую жизнь подзащитной, заставившую ее пойти на такой шаг. Прокурор даже подчеркнул, что преступница вызывает жалость, а не негодование. Но, господа, частная собственность священна, на этом принципе зиждется мироустройство, так что если вы оправдаете эту бабку, то тогда вам и революционеров по логике надо оправдать. Присяжные согласно кивали головами, и тут свою речь начал Плевако.

Он сказал: «Много бед, много испытаний пришлось претерпеть России за более чем тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы, татары, поляки. Двунадесять языков обрушились на нее, взяли Москву. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь… Старушка украла старый чайник ценою в 30 копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно…»

Старушку оправдали.

Г.А. Потемкин
(1739–1791)

[11]11
  Потемкин Григорий Александрович, – светлейший князь Таврический, знаменитый деятель Екатерининской эпохи; генерал-фельдмаршал; член Государственного совета; по отзывам совре менников был «самым влиятельным лицом в России».


[Закрыть]

Князь Г.А. Потемкин беспрестанно напрашивался к Суворову на обед. Суворов всячески отшучивался; но, наконец, вынужден был пригласить его вместе с многочисленною свитою.

Накануне Суворов призвал к себе искуснейшего метрдотеля, Матоне, служившего у князя Потемкина, поручил ему изготовить великолепнейший стол и не щадить денег; а для себя велел своему повару, Мишке, приготовить два постных блюда. Роскошный стол удивил даже самого Потемкина. Гости были довольны, а Суворов, под предлогом нездоровья и поста, ни до чего не касался, кроме двух блюд. На другой день, когда метрдотель принес ему счет, простиравшийся за тысячу рублей, Суворов написал на нем: «Я ничего не ел», – и отправил к Потемкину, который тотчас и заплатил, сказав: «Дорого стоит мне Суворов».

* * *

Однажды генерал С.Л. Львов ехал вместе с Потемкиным в Царское Село и всю дорогу должен был сидеть, прижавшись к углу экипажа, не смея проронить и слова, потому что светлейший князь находился в мрачном настроении духа и упорно молчал.

Когда Потемкин вышел из кареты, Львов остано вил его и с умоляющим видом сказал:

– Ваша светлость, у меня есть до вас покорнейшая просьба.

– Какая? – сурово спросил Потемкин.

– Не пересказывайте, пожалуйста, никому, о чем мы с вами говорили дорогой.

Потемкин расхохотался, и хандра его, конечно, исчезла.

И.Д. Путилин
(1830–1893)

Однажды в сыскное отделение к знаменитому сыщику Путилину является солидный господин с выражением испуга на лице и рекомендуется провинциалом, приехавшим на короткий срок в столицу по делам.

– Чем могу служить? – спрашивает Иван Дмитриевич.

– Меня направили к вам из полицейского участка, где я хотел, было, сделать заявление о странном явлении…

– Объясните.

– Меня кто-то мистифицирует самым необыкновенным образом. Представьте, изо дня в день я приношу домой в своих карманах массу различных предметов: кошельков, портсигаров, носовых платков и прочее. Как все это попадает ко мне, я не могу себе представить. История таинственная и непостижимая.

– Кошельки и бумажники с деньгами?

– И даже с деловыми бумагами.

– Давно ли вы проживаете в Петербурге?

– Да уж с неделю…

– А когда началась нагрузка ваших карманов?

– Сегодня третий день… Да вот, кстати, не угодно ли вам удостовериться наглядным образом в правдивости моих слов…

Провинциал опустил руку в карман своего пальто и вытащил несколько кошельков.

– Я вышел из дому с совершенно порожними карманами, прошел через Гостиный двор, по Невскому до вас и… как видите, с большой прибылью.

«Русский Лекок» на минуту задумался и, после небольшой паузы, воскликнул:

– Вы имеете дело с профессиональными ворами. Они принимают вас за «своего»…

– Как? – ужаснулся провинциал, – неужели моя наружность носит такой преступный отпечаток?

– Успокойтесь! В этом лежит какое-то недоразумение… Или вы на кого-нибудь из них похожи, и они впопыхах в вас обознаются, или у вас имеется случайно какой-нибудь условный знак, очень часто, однако, изменяющийся…

– Я вот весь налицо, – произнес провинциал, позируя перед Путилиным. – Рассмотрите, что во мне есть подозрительного?

– Кажется, ничего такого, действительно… однако, расскажите, всегда ли, то есть каждый ли ваш выход из дому сопровождается такими результатами?

– Вот только вчера вечером, во время прогулки по «Семейному саду», этого не было, а то постоянно… Вчера же я явился домой не только без «добычи», но даже лишился собственного портсигара, очень искусно вытащенного из жакета.

– Ага! Могу вас утешить: не ваша наружность смущает петербургских карманников. Для меня становится очевидным, что вы носите или имеете на себе что-нибудь, служащее мошенникам «паролем».

Путилин не ошибся. Когда он стал подробнее расспрашивать посетителя, то оказалось, что в увеселительном саду он был в шляпе, а не в той фуражке, приобретенной три дня тому назад, в которой он фланировал по людным улицам столицы, и в которой он явился в сыскное отделение.

Иван Дмитриевич эту фуражку, по-видимому, имевшую условное значение у воров, оставил у себя.

В этот же день он совершил в ней прогулку по тесным проходам Гостиного двора и… нашел в своих карманах несколько украденных вещей, но, однако, ни одного вора поймать не мог, несмотря на свою ловкость и опытность. Они оказались тоже не менее ловкими…

Узнав, где куплена провинциалом эта фуражка, Путилин произвел следствие и обнаружил, что какие-то неизвестные лица принесли в шапочную мастерскую, помещавшуюся на Екатерининском канале, против Казанского собора, собственной материи, и приказали сшить по собственному фасону несколько десятков фуражек. Из оставшегося клочка материи шапочник сделал лишнюю фуражку, которую продал отдельно тоже неизвестному лицу.

На другой день большая часть карманников была переловлена. Их забирали прямо по «фуражкам».

Путилин задумал еще раз сделать прогулку в «воровской фуражке», но на этот раз его надежды не увенчались успехом. Возвратившись домой, он нашел в кармане лишь одну лаконичную записку: «Не проведешь! Шалишь! Довольно уж какой-то мошенник попользовался нашим добром. Поработали на него три дня – довольно. Пусть это будет нашим наказанием, а тебе не попадемся!»

И точно. Другая часть жуликов вовремя сбросила с себя предательскую фуражку.

* * *

Отъявленный вор сидел в тюрьме, отбывая наказание, и тосковал о свободе.

Вдруг в голову его запала идея.

– Погуляю, покучу! – сказал он товарищам по неволе.

– До сроку? – недоверчиво переспрашивали те.

– В скорейшем времени.

– Сбежишь, что ли?

– Зачем? Буду гулять самым честным образом и даже на казенный счет.

Кто-то даже рискнул с ним поспорить.

Действительно, вор надумал способ, благодаря которому получил дня на три относительную свободу и, действительно, на казенный счет вволю пображничал.

Способ оказался незамысловатым.

Заявляет он тюремному начальству, что будто бы знает одну преступную тайну, которую может поведать только сыскной полиции.

Сообщили об этом Путилину.

Путилин приказал доставить этого молодца для личного допроса.

Доставили.

– Ну, что имеешь сказать? – спрашивает начальник сыскной полиции, предвкушая раскрытие какого-нибудь сложного преступления, по какому-либо исключительному случаю ускольз нув шего от бдительного внимания его.

– Я знаю, где делают деньги.

Иван Дмитриевич насторожился.

– Где?

– Да уж знаю.

– Кто?

– Многие… всех не упомнишь.

– Как же ты можешь их узнать?

– Очень просто: встречу и укажу.

Уговорились, что вместе с вором в поиски отправится один из агентов, которому тот покажет ведомых ему преступников. Впрочем, помимо агента, для надзора за самим доносчиком был прикомандирован переодетый полицейский.

– Только вот мое первое условие, – заявил вор Путилину, – чтоб моя одежда была исправлена, потому что я очень пообносился. Да, окромя того, может, в хорошие места заходить придется, куда только в чистом платье пускают.

Отвели его на рынок и приодели.

Затем он с агентом начинает переходить из трактира в трактир. Всюду он угощается, не задумываясь о деньгах. За все, по поручению начальника, расплачивается, конечно, агент.

К вечеру, когда добрая половина «питейных заведений» была обойдена, вор сказал своему спутнику, уже неоднократно выражавшему нетерпение:

– Ну, что делать? Как назло никого не повстречали!.. Может, завтра посчастливится.

На другой день снова началось трактирное мытарство, но так же безуспешно.

– Уж не наврал ли ты? – усомнился агент, – кажется, напрасно вводишь нас в заблуждение.

– Жизнь надоела мне, что ли? – ответил доносчик. – Знаю ведь я, что за клевету и обман полагается наказание.

На третий день стал сомневаться и сам Путилин. Призвал он к себе вора и говорит:

– Если ты и сегодня не наведешь нас на след преступников, плохо тебе будет! Так и знай!

– Да уж коли сказал, что укажу, где делают деньги, так укажу!

– Пьянствуешь только, шатаясь по трактирам.

– Это уже так беспременно следует, чтобы найти кого нужно…

Через день терпение Путилина истощилось. Приказал он, было, водворить ловкача обратно в тюрьму, но тот категорически заявил:

– Нет уж, ваше превосходительство, пока не покажу места, где делают деньги, в тюрьму не пойду. Я, слава тебе Господи, не подлец какой-нибудь, и начальству лгать никогда себе не дозволю.

– Врешь все! Ничего ты не знаешь.

– Уж коли такое недоверие на мой счет, то не желательно ли вам персонально со мной поехать на Фонтанку. Сейчас же укажу.

Поехал с ним сам Путилин.

По дороге он расспрашивает:

– Так кто же делает деньги?

– Разный народ. Есть и простые, есть и чиновники, генералы тоже… Много там разных сословий.

Подъезжают к Египетскому мосту.

Завидев здание «изготовления государственных бумаг» (Гознак), вор указал на него рукой, и серьезно сказал Путилину:

– Вот где делают деньги, ваше превосходительство!..

Такой неожиданный финал так смутил Ивана Дмитриевича, что он не знал, чем закончить эту неосторожную шутку тюремного арестанта… Однако она прошла без последствий.

К.Г. Разумовский
(1728–1803)

[12]12
  Разумовский Кирилл Григорьевич – фельдмаршал; граф, последний гетман Малороссии (в 1750–1764 гг.).


[Закрыть]

Заведовавшая в последние годы хозяйством графа племянница его, графиня Апраксина, неоднократно требовала уменьшения числа служителей. Наконец она решилась подать графу два реестра о необходимых и о лишних служителях. Граф подписал первый, а последний отложил в сторону.

– Я согласен с тобой, – сказал он племяннице, – что люди эти не нужны мне, но спроси их прежде, не имеют ли они во мне надобности, и если они откажутся от меня, то тогда я смело откажусь от них.

* * *

По случаю Чесменской победы в Петропавловском соборе служили благодарственный молебен. В конце замечательной по силе и глубине мыслей проповеди, митрополит Платон сошел с амвона к гробнице Петра Великого и, коснувшись ее, воскликнул: «Восстань теперь, великий монарх! Восстань и воззри…»

И тут среди общих слез и восторга Разумовский произнес: «Чего он его зовет! Как встанет – всем нам достанется!».

* * *

В Москве, как и в Петербурге, у Разумовского бывал ежедневно открытый стол для званых и незваных. Кроме того, он любил давать и праздники, как в городе, так и на даче.

В последний проезд через Москву Потемкин заехал навестить Разумовского. На другой день Кирилл Григорьевич отдал ему визит. Потемкин принял гостя, по обыкновению, неодетый и неумытый, в халате. В разговоре, между прочим, Разумовский просил у князя Тавриды разрешения дать в его честь бал. Тот согласился, и на другой день Разумовский созвал всю Москву и принял Потемкина, к крайней досаде последнего, в ночном колпаке и шлафроке.

* * *

У Кирилла Григорьевича Разумовского был сын Андрей Кириллович. Он получил образование за границей и на 23-м году был произведен в генерал-майоры. Красивый, статный, вкрадчивый и самоуверенный, он кружил головы всем красавицам Петербурга в царствование Екатерины Великой. В царствование императоров Павла и Александра I был чрезвычайным посланником в Вене. Любезностью и щегольством он превосходил всех своих сверстников. И не раз приходилось отцу уплачивать долги молодого щеголя.

Однажды к графу Кириллу Григорьевичу, недовольному поведением сына, явился портной со счетом в 20 000 рублей. Оказалось, что у графа Андрея Кирилловича одних жилетов было несколько сотен. Разгневанный отец повел сына в кабинет и, раскрывая шкаф, показал ему мешковатую накидку и поношенную мерлушковую шапку, которые носил в юности.

– Вот что носил я, когда был молод. Не стыдно ли тебе безумно тратить деньги на платье, – сказал Кирилл Григорьевич.

– Вы другого платья и носить не могли, – хладнокровно отвечал Андрей Кириллович, – вспомните, что между нами огромная разница: вы – сын простого казака, а я – сын российского генерал-фельдмаршала.

Гетман был обезоружен ответом сына.

* * *

Раз главный управляющий, с расстроенным видом, пришел к Разумовскому объявить, что несколько сот его крестьян бежали в Новороссийский край.

– Можно ли быть до такой степени неблагодарными! – добавил управляющий, – ваше сиятельство – истинный отец своим подданным!

– Батька хорош, – отвечал Разумовский, – да матка-свобода в тысячу раз лучше. Умные хлопцы: на их месте я тоже ушел бы.

* * *

Граф К.Г. Разумовский, разыскивая в Малороссии какого-то родича, спросил у встретившегося хохла:

– А сколько верст до Сагоривки?

– Було двенадцать, а теперь шесть.

– Как так? – спросил изумленный граф.

– Та далеко було ходити на барщину, так мы просили пана – вин велев шесть срубить.

* * *

Встретив как-то раз своего бежавшего слугу, Разумовский остановил его и сказал:

– Ступай-ка, брат, домой.

Слуга повиновался. Когда граф возвратился, ему доложили о случае и спросили, как он прикажет его наказать.

– А за что? – отвечал Разумовский, – ведь я сам его поймал…