Текст книги "Герасим"

Герасим погладил щенка и задумался – как же с ним быть? Оставить у дороги – наверняка задавят, положить в кусты – бродячие собаки разорвут. Он же совсем маленький, ничего не может… Интересно, как он здесь очутился? Скорее всего, кто-то из машины выкинул, чтобы не возиться. Утопить сразу, пока был слепой, духу не хватило, вот и выбросили на дорогу – может, кто подберет? Но, скорее всего, кутенок погиб бы медленной, мучительной смертью…

Щенок почувствовал настроение Геры и, высунув розовый язычок, ловко лизнул его в щеку. Гера удивленно провел пальцами по влажной щеке и вдруг понял, что не может бросить его здесь, совесть не позволяет. Пусть Вера Александровна говорит что угодно, но он возьмет кутенка к себе. В крайнем случае, пристроит в хорошие руки. Чтобы был под приглядом и ни в чем не нуждался…

Гера положил щенка сзади под сиденье, наломал ему печенье (жуй, бедолага) и сел на свое место. Щенок благодарно захрустел вкусняшками. Гера удовлетворенно кивнул и поехал в Москву.

Глава третья

Как уже было сказано, день у Герасима не задался. Сначала лопнула шина – какой-то чудак обронил на выезде из поселка ржавую железку с острыми краями. А может, специально подложил – из мелкой, пакостной мести… Пришлось возвращаться, что, как известно, дурная примета. Только поменял камеру – глупая пролетная ворона капнула на блестящий капот белой, мерзкой жидкостью. Хотя некоторые считают, что это к удаче, но Герасим придерживался иного мнения – к непорядку, а он непорядок очень не любил. Наконец, все поменял, протер, почистил и покатил в сторону Москвы. И тут происшествие со щенком! Слава Богу, что успел затормозить и все обошлось… Но настроение было окончательно испорчено. Что за невезенье!

Гера битый час простоял у МКАДа, пытаясь въехать в донельзя переполненную столицу, и еще долго, нудно тащился по пробкам, добираясь до площади трех вокзалов. Город плавился от летней жары, как сырок на батарее, асфальт буквально прилипал к шинам, и над раскаленными от солнца улицами висело какое-то нехорошее марево. «Не к добру это, – решил Герасим, – ох, не к добру. Ливень сегодня будет». Значит – появятся гигантские пробки и заторы, ведь, как известно, в Москве любой дождь оборачивается катастрофой – вселенским потопом и Ноевыми ковчегами в виде автомобилей, медленно плывущих по залитым мутной жижей улицам.

Гера покружился у Комсомольской площади, пытаясь найти стоянку, но тщетно – все места были заняты ушлыми таксистами. В конце концов, плюнув на это дело, бросил «мерина» в ближайшем переулке – время уже поджимало. Отправился исполнять поручение хозяйки на своих двоих – так получалось быстрее.

Ярославский вокзал встретил Геру чемоданной суетой и неразберихой – понять, что, куда и во сколько прибывает, было совершенно невозможно. Наконец удалось узнать, что нужный поезд вот-вот подойдет к третьей платформе и что нумерация вагонов будет с конца. Интересно, вяло подумал Гера, помогла ли хоть одному человеку такая информация? Несмотря на все громко-хриплые объявления по вокзальному радио, встречающие все равно бегали, словно ошпаренные, вдоль перрона, пытаясь найти нужный вагон…

Гера суетиться не стал, справедливо полагая, что провинциалка Анечка побоится сама добираться до места и будет смирно сидеть его в купе. Так оно и вышло. Гера выждал, пока все пассажиры покинут вагон, и не спеша направился к четвертому купе. Где его ожидало худенькое, белобрысенькое, испуганное существо в стрекозиных очках на маленьком, остреньком носике. При ближайшем рассмотрении оно оказалось еще и почти безгрудым – видно, девушка пошла в дядю, Никиту Андреича, который телесной статью отнюдь не отличался.

«Я Аня, – пропищало существо и ухватилось за тяжеленный чемодан, пытаясь стащить его с верхней полки. Гера, как истинный джентльмен, помог ей и понес девичьи пожитки к выходу. Анечка с двумя сумками наперевес поспешила следом. В ее торбах что-то подозрительно звякало и звенело. Герасим покосился, и Анечка поспешно пояснила: «Компоты и соленья, мама с собой дала. Вам в подарок. Сами делали! У вас, небось, таких в Москве и нету…»

Гера мысленно пожал плечами – нашла, что тащить из своего Мухосранска. Были бы деньги, а у нас в Москве все найдется. Хоть клубника в январе, хоть снег летом. Не вопрос – любой каприз за ваши деньги. Гера шел по площади, легко раздвигая людскую суету – словно ледокол «Ленин» арктические льды. Худенькая Анечка держалась в кильватере, стараясь не отстать. Но утренние неприятности продолжались…

На одном из поворотов на бедную провинциалку налетела бабища со здоровой сумкой-тележкой. Девушка как-то оказалась у нее на пути, и ее буквально смели с дороги. При этом стопудовая бабища (о таких говорят – поперек себя шире) не только не извинилась, а еще недовольно буркнула: «Гляди, куда прешь, дура очкастая!» Анечка больно стукнулась о выступ стены и стеклянные банки жалобно зазвенели. На асфальт потекла соленая, пахучая жидкость… Судя по характерному аромату – огуречный рассол.

Слезы выступили на глазах у бедной Анечки – везла-везла, почти до самого дома доставила, и на тебе! Разбила. Что теперь дарить любимой тетушке? Вот горе-то! Бабища же, видя слезное расстройство провинциалки, разошлась еще сильнее – уперла руки в боки и начала прилюдно поливать ее всякими гнусными словами, общий смысл которых сводился к двум известным сентенциям – «дура очкастая» и «понаехали тут».

Аня готова была провалиться от позора сквозь землю – только прибыла, и уже попала в историю! Что подумают о ней люди? Например, симпатичный Герасим… Девушка была почти в полуобморочном состоянии. В воздухе пахло скандалом, и вокруг стали собираться зеваки, охочие до дармового представления. Они с интересом наблюдали за тем, как бабища чихвостит бедную провинциалку, и даже подначивали – давай ее!

Гера затормозил и решил вмешаться. Во-первых, он не любил скандалы, а во-вторых, ему стало жалко Анечку. Чего это бабища к ней привязалась? Самой надо смотреть, куда прешь, тем более с такой сумищей, которую впору назвать амбаром на колесах. Гера подошел к Анечке, взял из ее рук протекшую котомку и молча сунул бабище в руки. Та инстинктивно прижала сумку к себе, сработал вековой рефлекс советского человека: дают – бери. А Гера подхватил почти бесчувственную Анечку и быстро поволок прочь. Он уже знал, что будет.

И не ошибся: вдогонку им несся истошный бабий крик, очень похожий на вопль раненного в джунглях слона (даже скорее целого стада слонов). Мерзкая тетка наконец сообразила, что ей всучили, но было уже поздно – любимое платье окончательно и бесповоротно пропиталось пахучей жижей.

И поделом ей, грубой и наглой бабе! Забыла, небось, как почти сорок лет тому назад сама таким же ранним летним утром прибыла в столицу, сжимая в руках фанерный чемоданчик с нехитрым барахлом и сумку с домашней провизией? Как испуганно озиралась вокруг, пугаясь городской суеты и многолюдства, дрожала, словно маленький зверек, оказавшийся посреди шумной городской улицы… Ее-то саму никто не встречал, не привечал – кому она нужна, Дунька из какого-то Зажопинска…

Пришлось одной добираться до окраинного района, где жили такие же, как она, лимитчицы – малярши, штукатурщицы, плиточницы, которых выписали из провинции с одной целью: строить для москвичей новые дома, выполнять решение партии и правительства по переселению горожан из бараков и коммуналок в новые хрущевки.

Запамятовали, небось, Авдотья Павловна, как долго теснились в одной общажной комнате с пятью своими подругами, как горбатились с утра до ночи на холодном ветру, под снегом и дождем, стараясь сдать очередную новостройку к праздникам, чтобы получить премию? Не помните, небось, как бегали в единственном приличном платье по воскресеньям на танцульки? Хотя до смерти хотелось просто выспаться… Как мечтали подцепить хоть какого-нибудь, хоть самого завалящего, но московского женишка?

И подцепили-таки – на свою голову. Точнее, на шею. Прописались к мужу в коммуналку и потащили на себе все его семейство. Долго терпели этого неудачника, не умеющего ни работать, ни в постели удовольствия доставить, пока не помер он от проклятой водки. Пришлось тогда вам самой поднимать двоих детей, Машку да Мишку. От свекрови, вредной и злой Лидии Дмитриевны, помощи никакой не было – только губы тонкие презрительно поджимала и морду кривила: «Сама давай крутись, лимита поганая, для того тебя и в семью взяли!» И еще за сестрой мужниной, Ленкой, инвалидкой убогой, ухаживать приходилось, но та хоть благодарной была, спасибо всегда говорила…

Забыли, уважаемая Авдотья Павловна, как долго терпели и молчали, пока не получили наконец квартирку на самой окраине города, у нефтеперерабатывающего завода, от которого круглый год плыла по округе жуткая, невыносимая вонь? Не вздохнуть, ни охнуть… Какая там, на фиг, экология – тогда и слова такого не знали. Жили и радовались, что хоть такая квартирка досталась… И ведь счастливы были, чуть не в пляс пускались: свое жилье, отдельное!

Только тогда смогли наконец вздохнуть свободно и почувствовать себя настоящей москвичкой… Со временем устроились на хорошее место, заработали пенсию и целиком посвятили себя любимому делу – своим шести соткам. Где и выращиваете все, что только может расти в нашем климате. К старости раздобрели, разъелись, стали в себе уверенной и даже наглой, уже свысока посматривали на тощих, голоногих провинциалок, приезжающих в столицу за призрачным счастьем. Жизнь, как говорится, удалась. И тут на тебе – испорченное платье, за которое заплачено, между прочим, немало. Что за невезуха!

Герасим между тем дотащил Анечку до «мерина», усадил на заднее сиденье и сунул в руки женский журнал – читай, отдыхай, приходи в себя. «Ой, кто это тут?» – немедленно раздалось из салона. Герасим обернулся: щенок дружелюбно обнюхивал новую знакомую. Особенно ему понравился аромат огуречного рассола, исходивший от тряпичных туфель…

– Это Кутя, – церемонно представил щенка Гера, – подобрал на дороге.

– Ах, какой миленький, хорошенький, – запищала Анюта и стала тискать симпатичного щенка.

Тот не возражал – приятно, когда тебя ласкают. Так они и поехали – Герасим шоферил, а Анечка забавлялась живой игрушкой. И уже, кажется, почти позабыла о том досадном недоразумении, которое приключилось с ней на вокзале. Лишь ее туфли подозрительно пахли…

* * *

Вера Александровна к щенку отнеслась благосклонно – пусть живет! Не объест, чай, а всё будет ей развлечение. Госпожа Пеншина вообще-то животных не любила, ни мурок, ни собачек, ни даже рыбок у себя в особняке не держала, но тут смилостивилась. То ли настроение к вечеру улучшилось, то ли жалостливый вид щенка на нее так подействовал…

Спросила лишь у Герасима: «А почему ты его Кутей назвал?»

– Маленький еще, кутенок, – ответил тот, – к тому же неизвестно еще, кто это – он или она. А так и туда, и сюда можно.

Половая принадлежность щенка была тут же исследована и достоверно установлена. Выяснилось, что это кобелек. Что же, еще лучше, решил Гера, не придется с приплодом возиться. Мужик, как известно, гуляет на стороне и там же свой грех оставляет, а баба все домой тащит…

Анечку Вера Александровна внимательно осмотрела и сочла – неловка, необщительна, некрасива, пристроить замуж – проблема будет. Хотя, с другой стороны, может, так даже лучше. Тиха, смирна, неказиста – ну, и прекрасно. В общем, к племяннице она тоже отнеслась благосклонно.

Кутю отнесли на кухню – поближе к еде, а гостье отвели комнату наверху, под самой крышей. Подальше от спальни хозяйки. Вера Александровна не любила, когда в доме кто-то живет чужой (кроме Геры, разумеется), а потому всех работников селила отдельно или вообще брала лишь приходящих. Повариха Татьяна и экономка Клавдия Васильевна обитали в поселке для прислуги, так называемой Жуковке-два, а садовник Степан – в маленьком домике на краю участка.

О Степане следует сказать особо. Он был мужик уже немолодой, серьезный, и, как и многие у нас на Руси, сильно пьющий. Достался Вере Александровне также по наследству, вместе с особняком. Но, в отличие от Герасима, каких-то особых чувств (или просто симпатии) к нему она не испытывала. Однако и выгонять не стала – пусть живет и за садом ухаживает, а заодно и сторожем послужит…

Степан попытался было занять освободившееся место под бочком богатой вдовы, но тут же получил отлуп – обмылки ей, женщине со вкусом, не нужны. То ли дело – милый Гера, и лицом хорошо, и телом… Степка со своей участью смирился, но горькую обиду затаил. Он смертельно завидовал Герасиму – жил с хозяйкой и пользовался всеми благами любовника, катался, как сыр в масле. Свою обиду Степка часто заливал водкой, но меру знал и лишнего себе не позволял. Потому его и держали…

Пил Степан в основном вечерами, после работы, у себя в домике. Вера Александровна поселила его на краю участка – чтобы глаза не мозолил, но все же был под рукой (вдруг понадобится?). В особняк его не пускали, и Степка напоминал дворового пса – обитал в конуре и сторожил хозяйский дом. У него были простые и понятные обязанности: следить за садом, подметать дорожки, чистить бассейн и бдить по ночам. Что было несложно: спал Степка чутко и часто выходил ночью на крыльцо подымить – курильщик он был страстный.

Одно время Степка пытался пристрастить к попойкам и Герасима, но тот решительно отказался. Гера вообще спиртное не особо любил, если и пил, то только вино (один-два бокала, не больше) или хорошее пиво (в особо жаркие дни). Степан же квасил постоянно: обычно вечером ставил перед собой бутылку, нарезал закуску, включал телевизор и сидел глубокой ночи, просматривая программы. Время от времени он выходил на крыльцо покурить – полагал, что на свежем воздухе сигарета кажется вкуснее. Тоже был любителем, в своем роде. А утром, хмурый и небритый, принимался за свои ежедневные дела – убирал, чистил, копал, сажал, обрезал и так далее. Зато днем мог позволить себе немного покемарить в домике – после обеда, когда все тоже спали. Этим он компенсировал свое ночное бдение.

Другие работницы Веры Александровны, кухарка Татьяна и Клавдия Васильевна, жили в квартирах в Жуковке-два. Несколько кирпичных пятиэтажек построили в советские годы для обслуги министерского санатория «Бор». Повара, горничные, уборщики и прочий персонал должны были жить рядом с важным правительственным объектом (но за его территорией) и обеспечивать хороший отдых министерским чиновникам. Вот так Татьяна и Клавдия Васильевна и получили свою площадь. В бурные девяностые санаторий продали, и на его месте стали появляться частные особняки, в которых поселились новые хозяева жизни, очень влиятельные и богатые люди…

Обслуживающий персонал бывшего санатория быстро перешел на работу к новым хозяевам. И очень тому радовался – а то сидели бы без зарплаты, как многие в соседних подмосковных городах и поселках. А теперь и служба имелась, и деньги платили. И главное – не надо было каждый день кататься в Москву: вставать в пять часов утра, бежать на первую электричку, сорок минут стоять на одной ноге в переполненном вагоне, а потом еще полчаса давиться в метро. Вечером же – то же самое, но в обратном направлении. И еще надо было успеть в магазин, чтобы купить что-то на ужин, а то в поселковом супермаркете цены такие…

А что вы хотите: «вторая Жуковка» вскоре тоже стала достаточно привлекательным местом. Ее обитателям не раз предлагали продать или обменять халупы-развалюшки на что-то другое, перебраться в более дешевые (и более отдаленные) места. Кто-то соглашался, позарившись на немалые (по здешним меркам) деньги, кто-то – нет. Большинство крепко держались за свои метры, понимали их ценность. Продашь – и все, другого такого шанса выбиться в люди (пусть даже не у тебя самого, а у твоих детей) уже не будет. Уехали же в основном местные алкаши, которым было все равно, где пить, было бы на что… А остались – люди трезвые и работящие, верившие в новые возможности.

Да, приходилось ломать себя, угождать новым хозяевам, часто кланяться, но что поделаешь? Тут либо деньги, либо собственная гордость. Бывшие сотрудники министерского санатория благоразумно выбрали первое – пусть унизительно, зато сытно. А гордая голытьба – вот она, под забором валяется, пьяная в стельку. Хочешь быть таким? Вперед и с песней! Нет? Тогда молчи и кланяйся. Но если правильно выбрать время и подойти к хозяину… Можно кое-что попросить – для детей. Например, чтобы взяли сына или дочку в хорошую фирму, на приличную работу, денежную и чистую. Тогда сынок, глядишь, со временем сам в люди выбьется, свое дело откроет, а дочка богатого мужа найдет…

Вот так и жили Жуковки – одна для хозяев, другая – для обслуги. Как сказал известный советский политобозреватель, «два мира – два Шапиро».

Глава четвертая

Появление Анечки внесло в жизнь Веры Александровны приятное разнообразие. Во-первых, появился повод чаще бывать в свете – чтобы представлять бедную родственницу: «Это Анечка, племянница покойного Никиты Андреича. Да-да, та самая, из провинции. А что вы хотите? Там тоже жизнь есть, хотя и говорят, что за МКАДом ее не бывает… Ой, ничего не знает, ничего не умеет, всему учить приходится! Но что поделаешь – все-таки близкий человек, хотя и не родная кровь…»

В глазах знакомых Вера Александровна стала выглядеть благородно и даже несколько страдательно – пригрела бедную девочку, взвалила на свои плечи (отнюдь не хилые, однако) дополнительную обузу. И приодела ее, и приобула, и к стилисту сводила… А это такие деньги!

В вопросах гардероба, кстати, Анечка проявила вкус и придирчивость – носила только то, что сейчас модно, писк сезона. Никаких старых, прошлогодних вещей, Боже упаси! Дорогими и яркими шмотками она компенсировала свою серость и невзрачность. Впрочем, фигурка у Анечки оказалась отменной, и большинство вещей смотрелось на ней превосходно. В итоге, после долгого выбора бедная провинциалочка стала выглядеть очень даже неплохо, стильно. По крайней мере, лохушность ее уже не так бросалась в глаза. Правильно говорят – одень пень, березкой покажется.

Во-вторых, Вера Александровна приобрела в лице Анюты задушевную собеседницу и компаньонку: теперь можно делиться с кем-то самым сокровенным, изливать, так сказать, душу, не опасаться, что интимные подробности попадут к ушлым журналистам, которые так и рыскали вокруг Жуковки, пытаясь выведать (точнее – вынюхать) нечто скандальное. Например, что красавица-дочка известного олигарха – беспробудная пьяница и уже несколько раз лежала в частных клиниках, да все без толку – от пагубного пристрастия так и не излечилась. Или что супруга немолодого уже металлургического магната – настоящая нимфоманка, обожает съемных мальчиков и проводит с ними почти все время, довольно щедро оплачивая их услуги…

Все эти подробности потом густым потоком лились со страниц «желтых» изданий, вызывая дикую злобу и нервную истерику у тех, о ком говорилось и писалось. Впрочем, следует сказать, что обитатели Жуковки часто сами «сливали» скандальную информацию, дабы лишний раз засветиться в прессе. Чтобы обязательно – на первой полосе, крупным планом, во всю морду лица. Любой пиар, как говорили, хорош, кроме некролога. Светские львы (и особенно львицы) знали, что без газет (пусть даже самых «желтых» и дурно пахнущих) нынче никак, не будет тебе ни славы, ни известности. Хочешь, чтобы о тебе говорили, давай поводы. Тогда твоя красиво отфотошопенная мордочка станет регулярно появляться на обложках глянцевых журналов…

Вера Александровна такими дурными приемами не пользовалась. О ней и так много сплетен и слухов ходило, лишние скандалы ей были ни к чему. Госпожа Пеншина не совсем вписывалась в местное светское общество, стояла особняком. Обитатели элитного поселка считали ее грубой бабой, хабалкой, но под ее горячую руку старались не попадаться. В плохом настроении Вера Александровна могла запросто послать любого далеко и надолго, невзирая на чины и звания. Отправить, так сказать, в пеший эротический поход. Поэтому и связываться с ней не хотели… Состояние позволяло нашей героине смотреть на всех свысока и жить так, как ей хочется. Впрочем, Вера Александровна старалась все же не нарушать местные законы, гласные и негласные…

Однако вернемся к Анечке. Приодетая и приобутая, она наконец приготовилась к следующему шагу – замужеству. Да вот беда: за душой не было ни гроша, и об этом знали все. А потому мальчики из хороших семей на нее даже не смотрели, а уж красавчики-альфончики – тем более. Увы, в наше подлое время без денег – никак, даже в любви…

Анечка очень переживала по этому поводу, но вида не подавала, прекрасно понимая, что в ее положении скулить и жаловаться глупо. Надо жить и надеяться – может, улыбнется счастье, встретит она своего принца на белом «мерине». Главное в этом деле – не зевать, первой схватить и никому не отдавать. А если богатого жениха не найдется, то можно воспользоваться и более простым, так сказать, бюджетным вариантом. Принцев, к сожалению, на всех Золушек не хватает…

Вера Александровна таскала племянницу с собою, на все светские рауты, и ее всегда сопровождал Герасим. Он привозил «девушек» на место и терпеливо ждал, когда они вернутся. Сам он на эти рауты не ходил. Во-первых, был человеком абсолютно не тусовочным, а во-вторых, не хотел чувствовать себя скованно, не в своей тарелке. Кто он, если разобраться? Шофер, наемный работник, вот и должен знать свое место.

Во время ожидания Гера общался с такими же, как он, водителями, и среди них он чувствовал себя нормально, как равный. Гера даже обедал вместе с ними (если, конечно, кормили), хотя на правах официального любовника Веры Александровны мог бы питаться и в зале. Но не хотел.

Скромность (или дальновидность) избавляла его от многих проблем, и в частности, от косых взглядов альфонсиков и двусмысленных ухмылок местных завсегдатаев – смотрите, вот он, герой-любовник нашей Веры Александровны! Некоторые светские дамы, кстати, были не прочь закрутить с ним роман – проверить, так сказать, на вшивость (а заодно и позлить госпожу Пеншину), но Гера держался стойко. Он прекрасно понимал, что это лишь игра, к тому же нечестная, и лучше быть от этих соблазнов подальше…

* * *

Теперь вернемся к другому нашему персонажу, Куте. За пару месяцев он вырос и превратился из нескладного заморыша в холеного кобелька, проворного и игривого. Кутя обожал своего хозяина и доброжелательно относился ко всем прочим обитателям особняка. Вот только со Степкой у него отношения не сложились – видимо, чувствовал, что тот завидует Гере и тайно желает зла. Собаки, в отличие от людей, все прекрасно понимают…

Герасим держал Кутю в гараже – соорудил для него что-то вроде конуры. В парадные комнаты его не пускал – боялся, что наделает лужу на паркете или, не дай Бог, оставит кучу на дорогих персидских коврах, устилавших гостиную. Тогда все – беды не оберешься. Вера Александровна часто бывала по утрам не в духе, а уж при таких обстоятельствах…

Гера отлично помнил, как соседский кот Васька, мучимый половым вопросом, устроил под окнами особняка концерт, призывая на свидание окрестных мурок, и его нестерпимое мяуканье так разозлило Веру Александровну, что она устроила на него настоящую охоту. К операции были привлечены все имеющиеся силы, а именно – садовник Степан, кухарка Татьяна и, конечно, верный Герасим. В результате слаженных и быстрых действий наглый нарушитель покоя был примерно наказан – Вера Александровна обрушила на его спину всю тяжесть дворницкой метлы. И не один раз… А потом лично погнала ошалевшего от ужаса Ваську с участка. Поэтому Гера, зная вспыльчивый характер и тяжелую руку хозяйки, решил держать Кутю подальше. Во избежание, так сказать.

Он лично ухаживал за Кутей: гладил, расчесывал, кормил и даже купал, на свои деньги приобрел для него кожаный ошейник и отличный поводок, длинный и мягкий. Щенка старались за ворота не выпускать – вдруг убежит и потеряется? Была еще одна опасность – могли украсть. Кутя вырос очень красивый – черная, гладкая шерстка, карие, чрезвычайно выразительные глаза… Загляденье, а не собачка! Местные алкаши спокойно могли спереть и продать в соседнем дачном поселке, там купили бы – очаровательная живая игрушка для детей! А потом ищи-свищи бедного Кутю, доказывай, что и как…

Гера души не чаял в своем питомце, и тот платил ему самой искренней и преданной дружбой. Кухарка Татьяна тоже считала своим святым долгом позаботиться о несмышленыше, подкормить его. Причем всегда выходило так, что Куте доставались лучшие, лакомые куски. Щенок быстро отъелся и покруглел, и это, надо сказать, ему очень шло – стал еще милее и забавней. Так и хотелось прижать и потискать!

Кутя быстро разобрался с соседской Муськой. Когда мерзкая кошка в очередной раз появилась возле кухни, намереваясь самым подлым образом что-нибудь украсть, он вылетел из кустов и решительно пошел в атаку. Муська, не ожидавшая нападения, мгновенно взлетела на дерево. Где сидела и жалобно мяукала… Отогнать Кутю было некому: Герасим повез Веру Александровну и Анечку на светский раут, а Татьяна, наблюдавшая за всем этим из кухни, решила не вмешиваться – пусть подлая кошка знает, как красть! Щенок бегал вокруг дерева, не давая Муське спуститься, и та страдальчески орала на ветке. В конце концов, приехал Герасим. Он оттащил Кутю в гараж, и Муська получила возможность спастись. Что немедленно и сделала. После этого она уже никогда не появлялась у особняка, справедливо полагая, что самая вкусная еда не стоит того, что чтобы рисковать ради нее своей шкурой.

И еще одно обстоятельство стоило бы отметить. Садовник Степан при появлении Анечки также заметно изменился: начал меньше пить и даже принарядился – нашел новую рубашку и галстук. Мол, он тоже ничего, мужик в самом расцвете сил. И не такой уж старый, если разобраться. А что не Ален Делон внешне – так это жизнь такая. Она, подлая, во всем виновата. Степка старался чаше попадаться Анне на глаза, благо, сделать это было несложно – та любила гулять в саду. При каждом удобном случае Степан заводил с девушкой умный разговор и делал прозрачные намеки. Типа, человек он положительный, работящий, вот только с личной жизнью не сложилось… А так хочется жениться, иметь семью и домашний уют! Уж он бы свою супругу любил, лелеял, носил бы на руках. Окружил бы, так сказать, заботой и вниманием…

Расчет Степки был прост, как три копейки: не вышло с Верой Александровной, нужно попробовать с племянницей. Пусть она сейчас бедная, но надо видеть перспективу. Вера Александровна наверняка не будет возражать, если он посватается к Анечке, и еще даст денег на свадьбу и приданое. А после свадьбы устроит его на хорошее место. Все-таки будет уже членом семьи, неприлично держать в садовниках…

Степан очень хотел получить новую, солидную должность. Полтинник, считай, разменял, а все в садовниках, надоело! Хватит уже быть в прислугах, хочется самому стать хозяином, иметь и положение в обществе, и офис с длинноногой красоткой-секретаршей… И Вера Александровна все это ему устроит – как родному человеку. Нужно лишь захомутать эту дуру Анютку, жениться и сразу заделать ей ребенка, чтобы больше уже не рыпалась. И тогда все будет тип-топ.

Вера Александровна к бэбику наверняка расчувствуется (своих-то детей нет), будет для него второй матерью (или бабушкой – как захочет), окружит заботой и вниманием. Стареющие тетки – такие сентиментальные! И пусть тешится, играет, жалко, что ли? Лишь бы денег давала. А потом, через несколько лет, можно намекнуть ей, что пора бы завещать все состояние Анютке и ее ребенку, как главным наследникам. И после смерти Веры Александровны всё достанется ему… Вот тогда он развернется, разгуляется, покажет всем, кто такой Степан!

Такие сладкие мысли были у нашего садовника. Весьма понятные, надо сказать. Только одна беда – с женитьбой все никак не получалось. Анечка гулять по саду любила, но разговоров со Степаном не поддерживала, ограничиваясь лишь вежливыми фразами. Будучи девушкой умной, она прекрасно понимала, куда клонит Степан, и подыгрывать ему не хотела. Стать женой какого-то садовника? Увольте, не за этим она ехала в Москву. Здесь можно найти женишка и поприличней. А таких обмылков, как Степка, и у них навалом, цена им – пятачок за пучок. И то в базарный день…

Анюта ухаживания Степана в упор не замечала и прозрачные намеки игнорировала. Чем приводила в злобное настроение. «Ну, погоди, краля, – думал он, – уж я тебя! Дай только жениться. Отольются тогда кошке мышкины слезки, за всё ответишь – и за унижения мои, и за вынужденное холопство…»

К счастью, Аня его мыслей не ведала, да и вообще внимания на Степку мало обращала. Она пребывала в хорошем настроении и наслаждалась тем, что имеет. И еще ее очень занимало одно обстоятельство… О котором мы сейчас и поговорим.