Текст книги "23"

Глава 27
ТРУСОСТЬ

17 апреля. Понедельник. Ночь

Бесконечная струя воды текла мне на голову и плечи. Уже второй час я сидел на полу душевой, меня всего трясло, а мысли превращались в сплошной сумбур. Мой мозг судорожно пытался сосредоточиться на чем-то позитивном, вычленить самое главное и начать логически составлять по крупинке план действий. Но все попытки сосредоточиться и думать разбивались об одну бетонную мысль – я убийца! Все, что было до этого: знаки, видения, побеги – было страшно, но не криминально. По крайней мере, с моей стороны. Но что теперь делать, когда в моей комнате лежит мертвое тело?! Тело моего друга! Кто мне поверит, что я убил не Игоря Шеста, а гулу Обухова? И кто поверит, что умер он не столько от ударов утюгом, а от услышанного стиха? Кому мне теперь рассказывать, что я защищался от Обухова, который похоронен год назад и который пытался занять мое тело? Боже, Боже! Вот теперь я вляпался по-настоящему!

Постепенно у меня стали затекать конечности, дышать в душевой становилось все труднее, пары воды с хлоркой проникали в дыхательные пути. Процесс самобичевания подходил к концу, по крайней мере, вопросы о «фатальном несчастье» и «почему со мной» исчезли. Во-первых, у меня есть главный союзник – моя мама, которая, похоже, знает обо всей этой чертовщине не меньше меня. Значит, я уже не один. Во-вторых… Я запнулся на «во-вторых». Мое психологическое состояние еще не настолько наладилось, чтобы я с ходу разложил все плюсы происшедшего (хотя какие к черту плюсы в том, что у тебя в комнате лежит труп человека?). Во-вторых, у меня еще есть время. По крайней мере, до пяти вечера, когда придут селюки с работы и обнаружат Шеста в комнате. Хотя, конечно, странно, что их вообще нет сейчас в комнате, такое случается в первый раз с тех пор, как я живу с ними. Но тему загадочного исчезновения своих соседей я решил отложить на потом. Помимо них хватало других вопросов. В-третьих, одним гулу стало меньше, что само по себе должно уменьшить ворох проблем. Хотя и тех васильковских баб с головой хватает, но тем не менее.

Я поменял позу на более удобную и стал рассуждать о негативах происшедшего. Здесь перечисление пошло значительно быстрее. Во-первых, по факту, я совершил убийство, за которое, если поймают, обязательно посадят. Во-вторых, посадят надолго, потому что убийство – это не батон из гастронома спереть. В-третьих, предположительно, меня объявят в розыск сегодня вечером, то есть у меня есть еще часов 10–12, а если селюки в комнате так и не объявятся, тогда еще и дополнительное время появится. Хотя эти засранцы могут прийти и утром, тогда развязка настанет еще раньше. В-четвертых, меня…

В это время я подумал о матери Игоря Шеста. Прошлой осенью я ездил к нему в гости в его село, где с ней и познакомился. Милая открытая женщина, сельская учительница. Теперь она узнает о смерти сына, и ей скажут, что убил его я. Мне стало противно. А соседи и знакомые моей мамы по Г.? На мне теперь вечно будет клеймо убийцы!

Я решительно поднялся. В моей голове зародилась страшная мысль. А что если похоронить Игоря самому? Закопать его. Чтобы никто не нашел.

Я стал ходить по душевой кабинке взад и вперед, и даже не заметил, что стал размышлять вслух:

– Точно. Скрыть тело. И все. Игоря не было, я его не видел. Он пропал. Просто пропал. Стоп. А на вахте? А если видели, как он входил ко мне? Так, это минус. Хорошо, что еще? – Я остановился и стал опять под теплую струю. – А как? Как я его вынесу? И как я его вывезу без машины? Не на такси же труп везти. Расчленить.

Меня передернуло. Нет. Этого я не сделаю. Я просто не смогу. Лучше бежать. В Россию. На Дальний Восток.

Построю избу в тайге. На берегу Амура. Стану лесничим, я с детства мечтал им стать. Мне вспомнилось школьное сочинение на тему «Кем я хочу быть?», которое я писал в 6 классе. Все мальчишки хотели быть космонавтами, летчиками и военными, и лишь я один написал, что хочу стать лесничим. Классная отдала сочинение моей маме, и та заставила меня вечером написать, что я хочу стать летчиком. Вспомнив эту историю, я улыбнулся. Как давно все это было. А теперь я раздумываю, куда деть труп своего лучшего друга.

Во время всех этих бестолковых размышлений меня осенила одна неприятная, но очень важная мысль. О чем я переживаю?! Меня уже вторую неделю пытается убить целая свора нелюдей, и все идет к тому, что 23-го это случится!

Я резко поднялся и выключил воду. Сидеть в душевой до тех пор, пока сюда не нагрянет милиция или какая-нибудь тварь из Василькова, было глупо.

Выйдя в предбанник, я надел джинсы и футболку. И только сейчас заметил, что на белой футболке был темно-бордовый кровяной развод. Я тут же стянул ее обратно, мне не хотелось соприкасаться с кровью гулу. Открыв дверь, я посмотрел в зеркало над раковиной. Без контактных линз я увидел лишь расплывчатый контур головы и голого торса. Еще прошлой ночью я так же стоял перед этим зеркалом и боялся посмотреть, кто был в душевой, из которой я только что вышел. Быть может, там и был как раз Шест. А может, и не было никого.

Я медленно вышел в коридор и в нерешительности остановился. Нужно было заставить себя вернуться в комнату, где лежал труп Игоря Шеста. За несколько часов, проведенных в душевой, я так толком и не решил, что же мне делать дальше.

Медленно дойдя до своей комнаты, я остановился перед дверью. На меня смотрел номер комнаты – «517». Ну, семнадцать, понятно, – сегодняшнее число. А пятерка? Пять дней осталось до 23-го. А может, ничего этого не было? Мне все приснилось?

Я открыл дверь и вошел внутрь. В лицо ударил немного подзабытый разлагающийся запах плоти, который отбросил окончательные сомнения по поводу того, что все это произошло со мной наяву. Но, странно, тела нигде видно не было! Может, он остался жив? Я испуганно стал озираться. Шеста по-прежнему нигде не было. Я обрадовался: да, проблема остается по-прежнему серьезной, но зато не надо никуда бежать, прятаться от милиции и… У меня пробежал холодок по спине. Я увидел Шеста – он лежал скрюченным в огромной луже крови сразу за моей кроватью. Через всю комнату тянулась кровавая полоса его внутренних органов и пищи, которую он выблевал еще при мне. Судя по всему, когда я выбежал из комнаты, он еще не умер и продолжал какое-то время лихорадочно двигаться. Все мои успокоительные мысли мгновенно улетучились. В комнате находился труп.

Стараясь не смотреть в его сторону, я открыл шкаф и стал искать чистую одежду. На соседний диван я вывалил джинсы, футболки и несколько свитеров. С джинсами все было понятно – у меня их только двое, из которых одни как раз на мне, а вторые, чистые, – на диване. Поковырявшись в свитерах, я выбрал вязаный, белого цвета. Вязаный – повязанный. Мерзкая мысль отбила желание надевать на себя этот свитер. Но и другие, похуже, мне надевать не захотелось. Я вернулся к шкафу. На меня одиноко смотрел черный костюм, в нем я хожу в кабинет к депутату С., а также за зарплатой. Надев белую рубашку и костюм и обувшись в туфли, я взглянул на себя в зеркало. На меня смотрело белое пятно в костюме, оставалось вставить линзы и собрать кое-какие вещи с собой.

Для начала я пересчитал деньги в кошельке: вместе с Алисиными выходило чуть более 800 гривен, на какое-то время должно хватить.

Я приблизился к трупу и поднял желтый блокнот – помимо старых кровавых пятен теперь на нем была еще и свежая кровь гулу Обухова (которого, впрочем, я по-прежнему называл Шестом).

Засунув блокнот в карман пиджака, я взял мобильный телефон, лежавший на моей кровати. На панели значилось семь непринятых вызовов, я посмотрел, от кого: шесть от мамы, а один опять все тот же загадочный номер 0504171250.

Я нажал кнопку вызова, вспомнив тут же, что предыдущий раз дозвониться по этому номеру не удалось. А потом начались неприятности. Но на этот раз вызов высветился на экране. Насчитав пять гудков, я решил отключить телефон, но вдруг в трубке раздался голос: «Лес-сков-в, с-сегодня в двен-надц-цать пят-тьдес-сят. А с-сейч-час-с убегай оттуда. Они-и при-ибли-ижаютс-ся», – и тут же раздались короткие гудки.

Страшный замогильный голос, отдаленно напоминающий манеру разговора Сони, прошипел мне странную и в то же время тревожную информацию.

Они приближаются? Кто они? Анилегна? Обухова? Соня? Я оглянулся на труп. Мне показалось, что он стал лежать чуть менее скрюченно. Так, вставить линзы и валить отсюда!

В это время мне показалось, что я услышал еле слышный шорох в коридоре. Я колебался лишь мгновение, а уже в следующую секунду запрыгнул в шкаф. Тут же я услышал, как очень тихо отворилась входная дверь комнаты и кто-то остановился на пороге. Я затаил дыхание, ни секунды не сомневаясь, что это пришли по мою душу.

Какое-то время вокруг стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь учащенным биением моего сердца. Мне казалось, что его стук было слышен даже на первом этаже.

Наконец тишина была прервана приглушенным ругательством:

– С-сука! Гаденыш! – В комнате послышались шаги и тяжелое дыхание. – Димочка, сыночек мой. Эта мразь убила мою сыночку! Димочка-у-у-у! – Я узнал голос Обуховой, это завывала она. Тут же в комнате послышалось шипение, и всхлипывающий голос Обуховой обратился к кому-то: – Его надо найти! Найти этого ублюдка и отомстить! За нашего Димочку-у-у-у. – Похоже, в моей комнате собралась вся семейка Обуховых. Но тут же я услышал новые крики Татьяны Александровны: – Соня, Сонечка! Он еще там. Он еще не ушел! Димочка еще там! – В голосе Обуховой послышались неподдельные нотки надежды. – Нам нужно тело, Сонечка! Соня, нам нужно тело прямо сейчас!

В ответ на ее возгласы шипение только усилилось. Соня почти не говорила членораздельно, а лишь беспрерывно шипела, напоминая потревоженную змею.

В этот момент моя рука нащупала что-то прохладное и продолговатое по форме. Я аккуратно провел рукой по нащупанному предмету и чуть не закричал. Моя рука сжимала чью-то ладонь. Я скосил глаза и увидел голову своего соседа-селюка. Глаза и рот у него были приоткрыты, это был толстячок Мыкола. Вот, значит, куда они подевались. То, что во втором шкафу труп Сэрожи, я уже не сомневался.

– Будь здесь, – от моей страшной находки меня оторвал голос Обуховой.

Опять послышались шаги по комнате, а затем в коридоре раздался стук в дверь. Похоже, Обухова стучала в дверь напротив, где жила мать-одиночка со своей юродивой дочерью лет одиннадцати. Боже, только не открывайте! Соседку напротив я терпеть не мог, она никгда не отвечала на мои «здравствуйте», а дочка ее и вправду была неполноценной, так же, как ее мать, никогда не здоровалась, разговаривала заторможено, весьма полновата, да к тому же и косоглазая. Но все это было сущей мелочью по сравнению с тем, что сейчас задумала Обухова.

Татьяна Александровна весьма настойчиво стучала в дверь, пока, наконец, не раздался истерический голос соседки, который я услышал даже в шкафу:

– Кому там робыты нэма що?

– Немедленно откройте дверь, вы в опасности! – голос Обуховой был решительный и одновременно ласковый.

Послышался скрежет открывающихся замков, и уже на весь коридор раздался голос соседки:

– Чотыре часа ночи, вы чого в дверь стучытэ?! У мэнэ дытына спыть!

– Милая моя, не стоит так нервничать. Вашему ребенку угрожает опасность. В общежитии началась эпидемия, – Обухова несла какую-то ахинею, но при этом смогла заставить себя слушать.

– Яка опасность? Яка эпидемия? – голос соседки стал взволнованным.

– Милая, посмотрите, что с мальчиком происходит из пятьсот семнадцатой, идите, идите за мной. – По голосу я понял, что Обухова завлекает соседку в комнату. – Да идите же, не бойтесь!

В коридоре раздалась возня и крик соседки:

– Що вы робытэ?! Видпустыть!

Наконец возня перенеслась в мою комнату, и тут же раздалось яростное шипение. На помощь Обуховой пришла Соня.

– Не задуши ее. Еще рано, – это уже Обухова обращалась к Соне.

Опять послышался шум борьбы и короткий визг соседки.

– Будешь кричать, убью твоего ребенка, – Обухова обращалась к соседке. – Ты сейчас прочитаешь стихотворение, и мы тебя отпустим. Ты все поняла?

– Хто вы таки?!

Крик тут же был подавлен, по крайней мере, я расслышал хрип и кашель соседки.

– Милая, я вижу, ты не понимаешь меня. У меня очень мало времени остается. Соня, держи ее.

Опять раздались шаги в коридоре, и через полминуты Обухова вошла тяжело дыша. В комнате тут же раздался визг и крик: «Видпустыть дытыну!» – подавленный очередным удушающим объятьем Сони.

По скрежету кровати и тяжелому сопению я понял, что Обухова положила спящую девочку соседки на кровать.

– Милая, если не успокоишься, я ее задушу на твоих глазах. Прямо сейчас ты должна вслух прочитать стихотворение. И все. Потом я тебя отпущу. Ты меня поняла?

В ответ ничего не послышалось, и я догадался, что соседка, видимо, кивнула.

– Ложись вот сюда. Рядом с мальчиком на пол. Будешь лежа читать. Так. Выпей это.

– Що цэ?

– Я сказала, пей! Пей давай. Умница. Видишь, жива. Совсем не отрава. Так, милая. Теперь землицей с ситцевого платочка на тебя немножко посыплем. Вот тут и тут. Лежи, милая, лежи. Не бойся. Ничего страшного не происходит. Сейчас прочитаешь стишок и пойдешь спать с дочуркой. Так… – Обухова причитала каким-то маниакальным голосом, а соседка лишь всхлипывала, но была уже полностью подавлена и все выполняла безоговорочно. Вдруг проснулась дочка соседки.

– Мама, ты дэ?

Тут же раздалось шипение Сони и мольба женщины:

– Тилькы ребенку ничого нэ робыть! Ради бога! Умоляю!

– Не бойся, милая, все будет хорошо. Читай стишок. Давай, милая. Начинай. Нет времени.

И я услышал слова, которые должен был произнести сам несколько часов назад:

 
Сегодня большой упадок,
Сегодня мой дух разбит,
Мое самолюбие смято,
Мой гений сегодня молчит.
Какая плохая погода,
Какая тугая печаль,
Нет мочи держаться за завтра.
Впускаю в себя я тебя.
Войди в меня, гула умерший,
Войди и живи за меня.
Пусть завтра настанет сегодня,
Сегодня во мне тишина.
 

После последних слов соседки я услышал сухой приказ Обуховой: «Давай», – и истошное сопение женщины – не было никаких сомнений: ее душили. Девочка плакала и все время звала маму. А я, как настоящий трус, сидел в шкафу, облокотившись о труп своего соседа, и не в силах был даже пошевельнуться. Оставалась единственная надежда на то, что всю эту гнусную сцену насилия услышит кто-то из соседей за стенами и как-то отреагирует.

Но случилось, как всегда, самое паскудное. У меня в кармане зазвонил чертовый мобильный.

Возня в комнате на миг прекратилась. Даже девочка перестала плакать. Я ударом ноги распахнул дверь шкафа и выскочил на середину комнаты. Перед моими глазами предстала страшная картина. Возле кухонного стола на спине лежала задушенная соседка, а на ней – животом вниз – тело Шеста. У изголовья двух трупов присела Обухова, Соня стояла чуть поодаль, а девочка сидела на кровати задушенного соседа. И все они с явным изумлением смотрели на меня.

– Беги отсюда! – прокричал я так, что шаг назад сделала даже Соня.

Мой крик был адресован не Соне, а девочке. И тут же я сам кинулся из комнаты в коридор. Вслед я не услышал ни слова, ни крика, похоже, мое появление из шкафа оказалось самым настоящим шоком для Обуховых.

Пришел я в себя только в каком-то темном переулке. Из ниоткуда раздались слова «Агаты Кристи»: «Сегодня хуже, чем вчера.» Я не сразу сообразил, что это вызов на мобильном телефоне.

– Да.

– Витенька, далеко собрался?

Я брезгливо отшвырнул телефон в сторону. Это был голос Обуховой. Откуда она знает мой номер? Я нагнулся к телефону и. блядь, телефон был полностью разбит! Отлично, теперь я еще и без мобильного.

Я брел по ночному городу. Без куртки, без контактных линз, без мобильного телефона. И все время думал о девочке-толстушке, которую оставил в своей комнате наедине с двумя монстрами.

Глава 28
ЖЕЛТЫЙ БЛОКНОТ

17 апреля. Понедельник

«Безумные стихи являются проводниками между телом человека и гулу, который всегда пытается попасть в тело живого человека. Гулу – проклятая душа-призрак, не способная существовать вне биологического организма. Гулу погибает вне тела. Появление гулу.

Гулу появляется на четвертые сутки в непохороненном теле и способен жить в своем родном теле до полного его разложения или до переселения в другой живой организм. Обязательным для появления гулу является частое соприкосновение тела умершего с живым телом матери или любящего его человека – сюзереном. В этот период необходимо проклясть душу умершего путем систематического чтения стиха-образователя. Стих-образователь удерживает душу умершего в организме и способствует ее преобразованию в гулу. Однако с постепенным разложением тела умершего происходит и смерть гулу. Поэтому для оживления гулу необходимо его переселение в другой живой организм.

Переселение гулу.

Гулу может переселяться не ранее чем на третий день своего преобразования или на шестой день биологической смерти организма. Для длительного переселения гулу можно использовать только один организм-носитель, который изначально выбирается матерью или любящим умершего человеком – сюзереном. Основное условие выбора – будущий гулу еще при жизни должен знать выбранного сюзереном человека и питать к нему негативные чувства. Негативные эмоции (страх, ненависть, зависть, злоба) способствуют переселению гулу в новую оболочку. Организм-носитель способен содержать в себе гулу на протяжении 10–12 лет, после чего он изнашивается и начинает умирать. Вместе с ним умирает и гулу. Гулу может продлить свое существование путем переселения в более здоровый молодой организм подростка или даже ребенка. Тем не менее дальнейшие переселения гулу быстрее изнашивают новые организмы-носители и приводят к более быстрому их разложению и конечному распаду.

Гулу может переселяться и во временные организмы-носители, которые предназначены для продления существования гулу. Временные организмы-носители способны выдерживать присутствие гулу от нескольких недель до нескольких месяцев, в зависимости от силы и молодости организма-носителя. Во время присутствия во временном организме-носителе гулу необходимо искать способы переселения в основной организм-носитель. В случае преждевременной смерти основного организма-носителя гулу, не успевший в него переселиться, через некоторое время умирает.

Для переселения гулу необходимо:

1. Белый ситцевый платок.

2. Земля со свежей могилы умершего ребенка (до 10 лет).

3. Кровь (женщина) или сперма (мужчина) организма, в который собирается переселиться гулу.

4. 2 трупа мальчика + 2 трупа девочек – четырех компенсантов переселения гулу в основной организм-носитель. Убийство четырех детей необходимо совершить не менее чем за двадцать дней до переселения гулу в основной организм-носитель. Убийства детей совершает мать или любящий человек гулу – его сюзерен. В случае существования гулу во временном организме-носителе убийства детей может совершить сам гулу. Но в таком случае время существования гулу ограничивается несколькими десятками часов – не более 20. Если гулу не находит организма-носителя, он погибает.

5. Стих-оживление гулу.

6. Истинное имя организма-носителя.

7. Стих-созерцание. Способы переселения гулу:

А. Основной. Применяется во время нахождения гулу в своем умершем организме при переселении в новый организм-носитель. Сюзерен гулу обездвиживает выбранное им тело-носитель и заставляет его владельца вслух прочесть стих-оживление с последующим называнием своего имени и просьбой войти в себя гулу. Во время переселения сюзерен извлекает у тела-носителя кровь (если это женщина) или сперму (мужчина) и смазывает ею губы двух тел гулу – его прошлого, уже умершего, и будущего – живого. На голову, плечи и живот тела-носителя сыпется четыре холмика земли с могилы умершего ребенка. После чего сюзерен удушает тело-носитель и соприкасает два трупа губами друг к другу. В это время сюзерену необходимо прочесть стих-созерцание, и гулу обретает свое новое тело.

Б. Последующий. Способ возможен к применению лишь в том случае, когда гулу уже обрел самостоятельность и находится во временном организме-носителе. Гулу сам, без помощи сюзерена, проводит обряд с будущим телом-носителем по той же схеме и в той же последовательности, что описаны в Основном способе».

– Повторить?

Я оторвался от чтения и, близоруко щурясь, посмотрел пьяными глазами на уставшего официанта.

– Конечно. И рыбки еще.

Вот уже несколько часов я сидел в каком-то злачном кабаке, работающем круглосуточно на Контрактовой площади, и наливался пивом. Здесь было тепло и пусто. Что, собственно, и не удивительно – в начале шестого утра даже алкаши не ходят по пивнушкам. И все это время я просматривал желтый блокнот, на который у меня наконец-то нашлось время. Сначала я пытался читать все подряд, но непонятный язык и такие же не менее непонятные формулы этому совершенно не способствовали. Но в самом конце блокнота я нашел то, что, собственно, и искал, – красивым понятным почерком (и, самое главное, на русском языке) было написано о гулу и способах, как ими становятся. Этот почерк я неоднократно уже встречал на открытках Алисы, а потому был уверен, что писала это Анилегна, скорее всего, для кого-то, например для Обуховой. Запись, скорее, напоминала некий методический материал или руководство по практическому применению. По крайней мере, все было описано настолько доходчивым и живым языком, что мне, даже после пятого бокала пива, все было ясно.

Официант поставил на грязный столик очередной бокал и блюдечко с рыбкой к нему, и я продолжил чтение.

«Есть три Безумных стихотворения, которые необходимо озвучить для оживления гулу: стих-образователь, стих-оживление и стих-созерцание. Первое из них является базовым – со времени смерти тела сюзерен произносит над ним стих-образователь в течение первых трех дней по четыре раза в сутки (один раз каждые шесть часов), а в последующие три дня – двенадцать раз в сутки (по разу каждые два часа). С четвертого дня тело умершего (губы, веки, плечи и живот) окропляются кровью четырех убитых детей, а лоб, плечи и живот посыпаются землей со свежей могилы похороненного ребенка. Окропление происходит дважды в сутки – утром и вечером. На шестые сутки душа умершего преобразуется в гулу.

Стих-оживление является согласием организма-носителя принять гулу в себя и произносится, соответственно, только будущим телом гулу. Стих-оживление может быть произнесен будущим телом гулу добровольно, по принуждению или способом обмана. В случае отказа произнести стих-оживление гулу не способен переселиться в новое тело-носитель.

Стих-созерцание предназначен для убийства души тела-носителя и произносится исключительно сюзереном гулу.

С попаданием гулу в тело-носитель происходит полное подчинение ему всей нервной системы организма. Однако гулу не способен охватить весь предыдущий мыслительный процесс занятого организма, и потому гулу присуща лишь память, которую он перенес из предыдущего тела».

Я оторвался от чтения. Вот почему и Шест, и Алиса не в состоянии были ответить на мои наводящие вопросы. Они попросту не могли знать жизни своих предыдущих хозяев. Я кисло улыбнулся. Словосочетание «предыдущих хозяев» вышло несколько циничным по отношению к моему погибшему лучшему другу и девушке, которую я успел полюбить.

Постепенно я охмелел до полной одури, содержание желтого блокнота уже не казалось скверным, а само чтение становилось даже интересным. Не менее интересным, чем мои размышления по поводу прочитанного. Значит, Обухов – гулу, который хочет в меня переселиться? И если я умру, он умрет тоже. Ха-ха. Димон всегда был неудачником. Сдох раньше меня, так теперь я его еще и после смерти обойду. Мое лицо расползлось в пропитанной пивом улыбке. Со стороны это, наверное, выглядело странно молодой парень в костюме и белой рубашке глушит ранним утром дешевое пиво и сам себе улыбается. А как я его обойду? Моя улыбка немного сползла. Умру раньше него? Я совсем перестал улыбаться. Дурак ты, Лесков…

В зал вошла женщина и села за самый крайний столик лицом ко мне. Впрочем, из-за отсутствия контактных линз самого ее лица я не видел. Сплошное светлое пятно вместо лица. Я стал глупо улыбаться вошедшей. Я вдруг почувствовал жгучее желание с кем-то поболтать, и меня даже не остановило то, что она могла оказаться уродкой или старушкой. Плевать. Бывают моменты, когда хочется поговорить даже с собакой.

А женщина продолжала сидеть прямо на деревянной скамье и явно смотрела в мою сторону. И при этом совершенно не двигалась. Я стал искать взглядом официанта, решив угостить ее пивом. Как назло, чертов официант куда-то подевался. Может, уснул? Я еще раз улыбнулся девушке/женщине, на этот раз более открыто. Если бы она тоже была близорукой и, так же как я, осталась без контактных линз и очков, то все равно заметила бы мою улыбку. Но она продолжала сидеть неподвижно и смотреть в мою сторону.

– Аффициант! – я почти правильно проговорил слово, несколько дольше приличного протянув «ф».

Думаю, если тетка осмелилась зайти в такой кабак, как этот, то видела посетителей и похлеще. Однако официант не спешил появляться. Я отхлебнул из бокала кислого пива и еще раз улыбнулся девушке (я все же решил, пусть это будет девушка). Та по-прежнему сидела неподвижно. А почему она куртку не снимает? Я еще раз сделал глоток пива. Красную куртку. И еще один глоток пива, на этот раз уже без улыбки. И где этот сраный официант?! Девушка все так же смотрела в мою сторону, ничего не заказывая, не куря и по-прежнему совершенно не двигаясь. Я в очередной раз нагнулся к бокалу пива и, изо всех сил прищурившись, исподлобья глянул в ее сторону. На ней была не куртка! Девушка сидела в летнем красном платье! Я мигом протрезвел. Сомнений не было, в углу зала сидела та, кто приносит с собою беду. Моя рука закрыла желтый блокнот. Чтение на сегодня было окончено.