Текст книги "23"

Глава 29
ЛЮБИТЕЛЬНИЦА СОБАК

17 апреля. Понедельник

– Сколько вы хотите за этот костюм?

– Четыре восемьсот.

– Это очень дорого. У меня есть только четыреста гривен.

– У вас есть пять тысяч гривен и еще двести долларов. Доллары тратить нельзя, а с пяти тысяч я дам вам сдачу сто шестьдесят гривен – и этот костюм ваш.

Костюм был шикарный, белого цвета, с золотистыми стразами на воротнике и манжетах. Он мне безумно понравился сразу же, как я только его увидел.

– Но как же я проживу месяц на сто шестьдесят гривен?

– А вам не надо будет жить целый месяц.

Я отдал деньги мужчине и купил костюм. Почему-то покупка происходила в моей комнате в общаге. Мужчина тут же ушел, оставив мне костюм и сдачу. А я стал думать, почему сдача составила 160 гривен, а не 200. Куда делись 40 гривен?

В коридоре запели дети: «Сорок дней, дин-дон, сорок дней, дин-дон. Мы счастливы сорок дней, дин-дон».

Я выглянул в коридор. Два маленьких мальчика и две девочки держались за руки и пели песенку про сорок дней. Увидев меня, они заулыбались и замахали мне рукой:

– Витенька, Витенька! Какой у тебя красивый белый костюм! Иди к нам. Сегодня сорок дней.

– Но у меня еще сто шестьдесят гривен осталось.

– Отдай их нам. Зачем тянуть? – детишки весело мне заулыбались.

Я полез в карман, чтобы отдать им деньги, и моя рука упала на стол.

Я проснулся от этого. И стал ошарашено щуриться по сторонам, соображая, где нахожусь. Передо мной, как из тумана, выплывали пустые столы и лавки – я был все в том же кабаке. Боже, я уснул прямо перед ней! Но, что самое удивительное, никакой женщины в красном платье нигде не было. Кругом вообще ни души не было. Может, она мне приснилась – как и этот дурацкий сон про костюм? Я взглянул на стол, и у меня сжалось сердце. На столе не было блокнота! Я посмотрел под стол, под лавку – там тоже его не оказалось. Она его украла?!

– Официант! – я практически протрезвел, в голове был неприятный бодун, а горло першило. Сколько я спал? Минуты три, не больше. – Официант!

– Что вы кричите? Я сейчас подойду.

– Официант! – его «сейчас» меня не устраивало.

Наконец, официант подошел ко мне (джинсы и рубашка в клеточку мало роднили парня с моим классическим представлением о том, как должен выглядеть настоящий официант).

– Что вы хотели?

– У меня на столе лежал желтый блокнот. Вы его не видели?

– Нет, не видел.

– Но вы видели то, что он у меня был?

– Да, вы, кажется, что-то читали.

– Я не «что-то» читал, а именно желтый блокнот. Вы его видели у меня?

– Да, кажется, видел. Он у вас пропал?

– А вы как думаете?! – Парень начинал выводить меня из себя. – Женщина давно ушла отсюда?

– Какая женщина?

– Женщина в красном платье! Или вы тут еще каких-то женщин видите?

– Никакой женщины я здесь сегодня не видел. Особенно в красном платье. С четырех утра вы здесь один были, – официант сделал полшага назад, видимо, почувствовав, что наш диалог мне не нравится.

– У нас с вами тут чудная картина получается. Значит, блокнот был. А вот в заведении, кроме меня, никого не было. Но блокнот все равно исчез. Я ничего не упустил?

Парень туповато смотрел в мою сторону.

– Может, еще пива?

– Какого, на хрен, пива?! Где мой блокнот?!

Официант по-прежнему продолжал туповато смотреть в мою сторону. Мгновенно взбеленившись, я так же мгновенно и остыл, поняв, что ничего путного от него не добьюсь.

Я вздохнул:

– Несите пиво.

Официант с таким же вздохом пошел выполнять заказ.

Я его окликнул:

– Не подскажете время?

– Начало девятого.

А ни хрена себе я поспал «минутки три»!

– Спасибо.

Не удивительно, что я успел уже протрезветь. Так, а блокнот, пожалуй, сперли. Хотя я успел прочесть почти все, только со стихами не успел разобраться. Я стал анализировать приснившийся сон. Белый костюм, 5000 гривен, 200 долларов, сдача 160 вместо 200. Что все это значит? И дети. Я напрягся. Во сне было четверо детей: две девочки и два мальчика. Именно столько необходимо убить детей, чтобы оживить гулу. По крайней мере, так было записано в блокноте. Дети пели песенку про сорок дней. Через девять и сорок дней проводят поминки по покойникам. Так. Что еще? Они меня звали к себе и просили отдать 160 гривен сразу. Что это может быть?

– Наше время заканчивается, – официант поставил на стол пол-литровый бокал пива. – Мы в девять закрываемся.

Точно! Время заканчивается. Мое время заканчивается! Сорок – это символ смерти, знак моей смерти. Из 5000 вычесть 1800, должно получится 200. Но мне дали только 160, 160 разделить на 40, получается 4. До моей смерти остается почему-то четыре дня, хотя до двадцать третьего еще целых шесть дней. Да, но без сегодняшнего дня -6. А если 200разделить на 40, то получается как раз пять. Значит, у меня один день хотят забрать. Дети же и вовсе предлагали отдать все деньги, то есть отнять все дни жизни сразу и не затягивать время.

Я залпом выпил полбокала и подозвал официанта.

– Сколько с меня?

Он удалился и вернулся со счетом. На желтой бумажке было выведено «63 грн.». Отлично. Отсчет пошел. 40+23=63. Я расплатился и направился к выходу.

Помимо чтения блокнота ничего путного за ночь я не сделал. Напротив, умудрился еще и сам блокнот просрать. Никакого плана действий у меня также до сих пор не было.

Я брел по узким улочкам старого города. Было сыро и чертовски холодно, редкие прохожие озирались на меня, как на полоумного. По такой холодине ходить в одном костюме, без плаща или куртки выглядело несколько странно. Все, что я надумал на этот момент, – найти первый попавшийся магазин «Оптика» и купить контактные линзы. Ходить, как в тумане, мне уже решительно надоело. Неприятностей на мою задницу без того хватало, чтобы еще присовокуплять к ним проблему перехода улиц и большую вероятность попасть под машину.

Вообще-то говоря, найти в Столице магазин по продаже контактных линз и очков не намного труднее, чем, скажем, киоск «Союзпечати», – и те и другие встречаются буквально повсеместно, вне зависимости от престижности района. Но, как назло, не в этот раз. Я щурился на каждую попадавшуюся мне витрину и вывеску магазина, но все было не то: «Канцтовары», «Куртки», «Телефоны», «Фотоуслуги» – что угодно, но только не то, что мне было нужно. Наконец, я стал спрашивать прохожих, где находится ближайший магазин оптики. Но и среди прохожих мне, как назло, попадались одни бараны, которые ничего не знали. Больше всего меня бесила манера некоторых персонажей остановиться, напустить на лоб морщины, делая при этом вид усиленного «думания», а затем выпалить: «Нет, не знаю».

В конце концов я решил сесть на метро и поехать на площадь Льва Толстого, где я точно знал расположение нужного мне магазина. Но и тут меня ждала неудача – теперь я уже не мог найти метро! Заблудиться, пусть и без контактных линз, но в городе, в котором я прожил почти десять лет, – это надо было умудриться! Я стал петлять по внутренним дворикам, многочисленным аркам и в результате попал в совершенно не знакомый мне сквер.

Впереди я разглядел темный силуэт женщины, выгуливающей собак. Еще из курса социальной психологии я помнил, что наибольшее доверие у женщин вызывает мужчина, гуляющий с собакой, – это его характеризует как человека с домом (не на вокзале же он живет с собакой?), независимого и семьянина. В чем именно проявляется «независимость» и почему именно «семьянин» (неужели холостяк не может выгуливать собаку?), я уже не помнил, но именно сейчас у меня в голове всплыл весь этот бред. Похоже, женщина с собаками вызывает у мужчин не меньшее доверие.

– Извините, пожалуйста! – я ускорил шаг и подошел к прохожей.

В лицо мне ударил противный запах псины и немытого человеческого тела. А подойдя к женщине вплотную, я увидел перед собой натуральную бомжиху с распухшим от постоянной пьянки красным лицом и копной слипшихся волос. Поверх непонятной одежды она была обмотана одеялом.

– Тебе понравились мои собачки? – красное пятно улыбнулось мне, и в ноздри ударил запах остатков несвежей пищи.

– И-извините, я обознался, – я попятился, но бомжиха оказалась настырной.

– Ты такой красивенький. Как мои лучшие собачки. Это комплимент такой?

– Ладно, не буду вас задерживать, – я развернулся и быстро пошел прочь от этой вони.

– Недолго осталось, мой милый.

Я остановился. Мне это послышалось?

– Что вы сказали?

– Поиграй с моими собачками, мальчик.

– Вы сказали: «Недолго осталось, мой милый». Что вы имели ввиду?

– Тебе нравятся мои собачки?

– Что вы имели ввиду, сказав, что недолго мне осталось?

– Они не любят чужих, а ты им понравился. Дай на водку.

– Ну хорошо, поговорили, и хватит, – я решил, что передо мной очередная сумасшедшая, только уже с киевской пропиской (вернее, вовсе без прописки). – Всего хорошего.

– Уйдешь – умрешь. Угости женщину водкой. Я остановился как вкопанный.

Подавив в себе желание послать эту тетку на хрен, я спросил:

– Чего вы от меня хочете?

– Не «хочете», а «хотите». Так будет правильно, мальчик мой.

Я просто обалдел. Дожился, бомжиха меня учит азам русского языка!

– Так значит, водки хотите?

Мы сидели на скамейке какого-то внутреннего дворика. Я купил бутылку водки, полкило докторской колбасы, батон и сладкую воду. Рядом со мной сидела бомжиха Тамара (как она мне представилась) и еще восемь собак. Редкие прохожие могли наблюдать просто ошеломляющую картину: молодой человек в костюме, белой рубашке, при галстуке в компании спившейся женщины и целой своры собак на скамейке во дворике пьет водку из пластикового стаканчика. Поначалу меня радовало только одно – отсутствие контактных линз не позволяло наблюдать изумленные взгляды прохожих. А после очередной стопки водки меня вдруг потянуло на откровенность.

– Вы знаете, Тамара, все началось в автобусе. Я ехал в сраном автобусе в этот сраный город, и он остановился.

– Город?

– Да автобус остановился. Какому-то придурку стало плохо, вот автобус и стал. Ну, мало ли, стал и стал. На то они и автобусы, чтобы останавливаться… – меня развезло по полной. Я чувствовал в себе потребность высказаться, но нес какую-то тупую ахинею. – А потом я и говорю: «Извините, я ошибся номером». Понимаешь, Тамара? Ну могут же люди номерами ошибаться?

– А собачки мои хороши.

– Да к черту собачек. Я ведь недорассказал. Приехал я в общагу…

– Они беду чуют. Видишь, как молчат.

– Тамара, мы будем сейчас о собаках говорить?

– Головки поджали и лапками глазки закрывают. Беда рядом, вот и чуют.

Я плюнул под ноги и разлил очередную порцию водки, которая, к слову, уже заканчивалась.

Поняв, что мой рассказ Тамаре до одного места, я сменил тему:

– А откуда вы теорией русской словесности владеете, Тамара?

– Водочки побольше наливай. А дочурка моя, царство ей небесное, учительницей была. А я при ней.

– Что значит «при ней»?

– При ней, мой мальчик. Эк тебя собачки мои сторонятся, ты посмотри только. Верно, беду чуют.

– Да сдались вам эти собаки!

Хотя я даже без контактных линз стал замечать, что собаки действительно стали вести себя как-то странно. До этого они сидели вокруг нас, теперь же сбились в плотную стаю и низко наклонили головы. Некоторые стали тихо поскуливать.

– Беда вокруг тебя и в тебя попасть желает. Мало тебе осталось. Сегодня, может, спасешься.

Собаки стали подвывать еще громче.

– От чего спасусь?

– Налей еще водочки. Ситцем обмотайся вокруг ног. Ножки стоят на мертвой землице, а ты сберегай себя круглым ситцем. И не впустишь зло внутрь.

Мне труднее стало понимать Тамару.

– Каким ситцем, вокруг каких ног?

– Ниточками ситцевыми али платочками вокруг себя обматывай, когда на землице мертвой стоишь или с людьми плохими говоришь. Не войдут так в тебя.

Собаки стали трусливо лаять в сторону арки.

– Водочку оставь Тамаре, а сам уходи. Собачки неладное почуяли.

Но меня не надо было уговаривать. Я похлеще дворового пса почувствовал, что приближается что-то зловещее.

– Пока, Тамара! Спасибо за совет!

Я побежал в глубь дворика, в противоположном от арки направлении. Краем глаза я уловил, что Тамара отставила свой стаканчик в сторону и принялась допивать водку прямо из горла.

– Ситцем вокруг себя! Ты понравился собачкам! – пьяным голосом прокричала на весь двор бомжиха мне вслед.

Я забежал за стену дома и тут же услышал дикий визг собак и крики Тамары: «Пошло вон отсюда!» Я не стал дожидаться развязки, перебежал дорогу и, проскочив два внутренних дворика, выбежал на параллельную улицу, которую тут же узнал. Она вела прямо к метро «Контрактовая площадь».

Через сорок минут я сидел с контактными линзами в аптеке. Мир вокруг стал как-то грязнее и злее. Было уже начало двенадцатого. Нужно было спешить на Замковую гору. Я посмотрел на настенные часы в аптеке, и у меня перехватило дыхание – часы показывали 23.17.

– У вас на часах двадцать три семнадцать, – обратился я к молоденькой продавщице.

– Не может быть. Ах да, странно. Наверное, этой ночью остановились.

– А сколько сейчас времени?

– Одиннадцать двадцать три. Ровно, – улыбнулась мне продавщица.

– Хорошее время, – я тоже улыбнулся ей в ответ кислой улыбкой. – Не подскажете, где можно купить ситцевый платок?

Глава 30
НА ЗАМКОВОЙ ГОРЕ

17 апреля. Понедельник

Наверное, у каждого есть свои любимые места. Особенно это касается жителей больших городов, где нет возможности уединиться и хотя бы иногда не видеть серых и вечно озабоченных физиономий своих сограждан. У меня тоже есть такое место – Замковая гора. Она находится практически в самом центре города и не застроена до сих пор лишь потому, что на ней расположено старое заброшенное кладбище. Здесь я два года подряд праздновал свой день рождения, не одна девушка побывала со мной в кустах на этой горе, а уж случаев, когда я сидел здесь с бутылкой пива над обрывом и мечтал о лучшей жизни, просто не сосчитать.

Теперь я поднимался по старой кирпичной лестнице на гору в направлении заброшенного и обгаженного малолетними сатанистами склепа. На гору был и второй путь – относительно новая лестница специально для туристов, но я хотел подойти к склепу именно с другой, более глухой стороны горы. Вокруг меня нарастала пока еще лысая чащоба деревьев, между которыми периодически проглядывали неровно стоящие металлические кресты. Слева вверху я увидел черный силуэт склепа, рядом с ним никого не было. Я стал двигаться еще тише, моя спина сама по себе согнулась, со стороны я скорее напоминал потерявшегося партизана, чем человека, идущего на встречу. Само месторасположение склепа, в лесу, а этокак раз середина горы, мне нравилась меньше всего. И даже не потому, что именно здесь собирался весь сброд (хотя, из-за этого тоже), а потому, что здесь я действительно начинал ощущать, что нахожусь на кладбище. Последнее захоронение (по крайней мере, судя по надписи, что я видел на одном из крестов) датировалось осенью 1942 года, то есть временем фашистской оккупации. (Кстати, хоронили здесь, как ни странно, именно состоятельных евреев.) А потому сама гора скорее напоминала тихий лес, чем кладбище. Но только не место вокруг склепа. Именно здесь было наибольшее количество крестов, и, что самое странное, я всегда отмечал, что здесь совсем не слышно птиц. Как и сейчас.

Солнце закрыла огромная синяя туча, кругом сразу стало пасмурно и противно. Наконец лестница закончилась, и я ступил на тропинку, которая представляла из себя скользкое болотное месиво. За моей спиной, метрах в двухстах, находился склеп, а впереди – мой любимый овраг и моя тайная поляна. Но идти предстояло не к оврагу.

А как моя мама? Мне в который раз стало паскудно за свое поведение. В последний наш ночной разговор она спасла мне жизнь и теперь, наверное, безумно волнуется за меня. Наверняка пытается в истерике дозвониться до меня, а я. Я всю ночь и утро пьянствовал, читал какие-то блокноты, искал контактные линзы, делал все что угодно, только не нашел минутки, чтобы найти почту и позвонить маме. У меня возникло жгучее желание бросить все сейчас же к черту и побежать вниз с горы, найти телефон и прокричать маме, как я ее люблю и как мне плохо без нее. Самый любимый, самый хороший человек на земле сейчас страдает из-за меня, а я здесь непонятно что делаю. Я ускорил шаг и выпрямился. Мне теперь плевать стало, кого я здесь собирался встретить, теперь я спешил к ближайшему телефону позвонить маме.

Я ее увидел не сразу. Мне показалось, что что-то сразу изменилось, но я не мог понять, что именно. Тропинка вела прямо к ней, а она. Она висела в пяти метрах от меня. Маленькая девочка, лет десяти, в белом летнем сарафане и с одной босоножкой на ноге. Вторая лежала рядом, прямо под моими ногами. Руки и ноги повешенной болтались вдоль тела, которое тихонько раскачивалось от небольшого ветра. Боже, какая маленькая! Я стоял в пяти метрах от нее не в силах отвести взгляд от ее белого лица. Шейку девочки плотно сжимала черная бечевка, все время казалось, что она сожмется еще плотнее и тогда ее маленькое тело упадет на землю. Без головы. Прямо мне под ноги. Я сделал два шага назад.

– Страш-шно? – за моей спиной, прямо над ухом раздалось еле слышное шипение.

– Да, – я стал медленно поворачиваться.

– Не обора-ачивайс-ся, будет еще страш-шне-е.

Я как-то сразу согласился с этим доводом и остался стоять на месте.

– К-кто вы?

– ^{Гу-улу…}

– И ч-что вам надо? – я как-то сам по себе стал заикаться, чего ранее за собой не замечал даже в самых критических ситуациях.

– Я хо-очу-у уйти-и. Так уходи.

– И что вам мешает? – я вспомнил, что эти мрази подменяют слово «смерть» «уходом».

– Мне ну-уж-жен муж-жчина… Я кашлянул.

– В каком смысле – мужчина?

– В смысле омовения, Ви-итенька – я почувствовал ее сопение возле самого уха, вероятно, она еще приблизилась.

Я потянулся к поясу брюк и отцепил прищепку. С легким, приятным уху шорохом мне под ноги упали три ситцевых платка, которые были обвязаны вокруг моей талии. За спиной я услышал яростное шипение, которое, впрочем, чуть удалилось от моего уха. Только теперь я решил повернуться. И тут же об этом пожалел.

На меня смотрело нечто: старушке было лет двести, таких старых людей я еще никогда не видел. Все ее лицо состояло из вековых морщин, сквозь которые проглядывали два маленьких, как у свиньи, злобных глаза. Но больше всего меня поразили ее руки. Казалось, что нерадивый фотограф через фотошоп приклеил ей эти руки от другого человека. Они были практически без морщин, как у вполне молодой женщины, а пальцы. Пальцы на этих руках были необычно длинными, с весьма ухоженными ногтями. Старушка была одета во все черное, как будто только что из монастыря. И тем не менее она не казалась обычной старушкой. Поражали даже не ее руки, которые никак не сочетались с уродливым лицом. Меня поразила ее осанка! Она совершенно не горбилась, а стояла полностью выпрямленная! Даже я сутулился гораздо больше.

– Не поворач-чи-ивайс-ся! – она зашипела еще громче, хотя взгляд ее был прикован не ко мне, а к ситцевым платкам у моих ног.

Я нагнулся и аккуратно поправил платки, образовав вокруг себя правильный круг, как советовала мне бомжиха Тамара.

– Вы-ыки-инь их! – гулу указала своим длиннющим указательным пальцем на платки.

На это я ничего не ответил, лишь продолжил дальше рассматривать ее уродливое лицо.

Если бы не лицо. Она ведь совсем не старушка.

– Кто эта девочка? – я указал рукой себе за спину.

– Она уж-же-е мертва-а… Что ты такое говоришь?

– Кто она?

– Она назвала-ась Светой.

– Ты ее убила?

Но теперь уже старушка ничего мне не ответила. Молчание затягивалось, а у меня стали уставать ноги. Непонятно откуда взявшаяся бомжиха Тамара рассказала мне, как не впустить в себя «плохих людей», но не сказала, что делать, если они никуда не уходят, а стоят рядом и чего-то ждут.

Наконец я решился еще на один вопрос:

– Как убить гулу?

Морщины на лице старушки медленно поползли в разные стороны. Я догадался, что она улыбается.

– Маленький мальчик и же-енщина-а. Или маленькая де-евочка и му-ужчина. Оба должны уйти. Тогда гулу уйде-ет.

У меня стали влажными лопатки, белая рубашка прилипла к спине. Я понял, что в сегодняшнем обряде омовения роль «мужчины» отводилась мне. Я еще раз под злобное шипение поправил ситцевые платки у своих ног, проследив, чтобы узелки не развязались. Самое дурацкое было то, что я совершенно не знал, что мне теперь делать дальше. За моей спиной болтался труп маленькой девочки, передо мной находилось вообще не понятно что, а сам я стоял в круге из ситцевых платков.

Все небо затянуло сплошной темно-синей тучей. Ветер еще больше усилился, полил дождь. Сначала маленькими капельками, а затем, набирая силу, обрушился ливень. Вокруг меня образовалось настоящее болото. А я стоял на месте, боясь выйти из ситцевого круга.

– Как вас зовут?! – почти прокричал я.

На горизонте сначала сверкнула молния, и лишь потом раздался гром. Старушка стояла неподвижно и пристально смотрела в мое лицо. Мой вопрос она оставила без ответа. Казалось, что она спит стоя с открытыми глазами.

– Как вас зовут?!! – прокричал я еще громче, но так и не добился ответа.

Мой костюм набух от воды, апрельский дождь был не по-весеннему холодным, мне опять захотелось к маме. Наконец, я не выдержал и сделал один шаг за круг из ситцевых платков. Мгновения мне хватило, чтобы осознать: этого не делать ни в коем случае. Старушка в доли секунды оказалась возле меня, а ее длиннющие пальцы потянулись к моей высунувшейся ноге. Если бы я замешкался хотя бы на секунду, она бы вытащила меня из ситцевого круга. Я успел поставить ногу обратно. Стояние продолжилось.

Казалось, что прошло уже несколько часов. Три или пять, мне трудно было определить. Дождь давно закончился, на горе вовсю весело светило солнце. Даже лес как будто враз стал зеленее. И даже воздух дурманил своим запахом и свежестью. Но мне было хреново. Прямо передо мною застыла гулу и ждала, когда я обессилею и не смогу стоять в небольшом ситцевом круге. За все это время стояния я уже миллион раз пожалел, что купил сегодня утром только три ситцевых платка. Круг оказался настолько маленьким, что я в нем не мог не только сделать шаг в сторону, но и просто пошевелиться, постоянно боясь, что часть моей ноги может выйти из него. А в том, как стремительно оживала старушка, я уже смог убедиться. Мне ужасно хотелось пить.

– А почему вы решили уйти? – голос у меня был сиплый, и я особо не рассчитывал получить ответ – спросил, скорее, чтобы совсем не свихнуться.

– Одино-очество-о… – ее шипение вывело меня из полукоматозного состояния.

– Одиночество? Ну и что? Я вот тоже одинокий. И никуда уходить не собираюсь. Напротив, стою тут в кругу, жду непонятно чего.

– Ты жи-ив еще.

Да уж. Тут не поспоришь. Особенно со словом «еще».

– Когда я уйду-у, одино-очество-о тоже-е уйде-ет…

Мы вновь погрузились в молчание. И все же эта старушка меня пугала меньше предыдущих гулу. По крайней мере, она не собиралась завладеть моим телом, как это пытался сделать тот же Обухов. Ага, она просто хочет меня убить.

Неожиданно у меня возник вопрос:

– А почему вы именно меня решили убить? Позвонили мне ночью (откуда она знает мой телефон?) и предупредили, что меня ждет опасность. Лишь для того, чтобы убить меня здесь?

– Ты-ы обрече-он, Ви-итя. Ан все равно до-обье-отс-ся своего. Я хо-очу ей навреди-ить. Перед уходом.

– Ан? Что еще за Ан?

– Она-а называ-ает себя Анилегной, ма-аленькая дуро-очка.

Приятно было услышать, что, кроме меня, еще кто-то не любит Анилегну, но на этом все «приятности» и заканчивались. Несколько умиляло словосочетание «маленькая дурочка» по отношению к гулу, которая родилась еще в позапрошлом веке.

– А как вы познакомились с Анилегной?

– Она моя сестра.

– Сестра? – сказать, что я остолбенел, было бы неправильно, я и так стоял как столб. Но увидеть перед собой сестру Анилегны… Да и какая, на хрен, сестра?! С ее рассказа, две ее сестры были изнасилованы, затем задушены руками собственной матери и сожжены в избе. Причем без малого почти сто лет назад!

– Живучие, я смотрю, вы, детки Дажа.

Я отметил, как злобно сверкнули глаза гулу. Видимо, задел ее я серьезно.

– Ты сто-олько не про-оживе-ешь…

– Ничего страшного, мне еще лет сорок с головой хватит. Так вас, значит, перед смертью изнасиловали? – От моего вопроса старческое лицо гулу исказила еще большая ярость. Но я уже не мог остановиться. – Вас сколько насиловали, все тридцать ребят Бердыева? Или часть на других сестренок пошла? Ах да, еще ведь и вашу мамашу по кругу пустили. Я вот все хотел спросить, презервативов в начале прошлого века еще не было?

Старушка стала шипеть, как настоящая змея, при этом ее тело раскачивалось взад и вперед, напоминая покачивания кобры. Если у гулу есть самолюбие, тогда я его уже растоптал.

Но меня продолжало нести:

– Вы тогда были еще девочкой? Запомнили первого из своих мужчин? Говорят, первый должен быть по любви. Вы его успели полюбить? Нет? Ну ничего, вы еще молодо выглядите, встретите свою люб.

Вдруг совсем рядом раздался истошный женский крик. Я запнулся на полуслове и оглянулся. На тропинке стояла девушка – она смотрела на повешенную и кричала. Не успел я выкрикнуть: «Не идите сюда!» – как тут же из-за спины девушки выбежал парень с огромным суком и ринулся прямо на меня. Я продолжал стоять в полуобороте к нему, боясь выйти из ситцевого круга, и с ужасом наблюдал, как ко мне приближается яростное лицо нападавшего. Мои руки автоматически прикрыли голову, и первый удар палкой пришелся как раз по ним. Я смог удержать равновесие, но тут же получил второй удар, уже по спине. После второго удара я плюхнулся лицом прямо в грязную лужицу возле тропинки, а парень, продолжая что-то орать, стал бить меня уже ногами. Но вместо того чтобы как-то защищаться, я пытался делать лишь одно – не высунуть ног из ситцевого круга. В голове у меня пронеслись слова Тамары: «Ситцем обмотайся вокруг ног. Ножки стоят на мертвой землице, а ты сберегай себя круглым ситцем. И не впустишь зло внутрь».

Неожиданно удары по моему телу прекратились, а над головой послышалось какое-то сдавленное хрипение и возня. Я поднял глаза. На шее парня сплелись длинные пальцы гулу, они его стремительно душили – и вот уже парень осел на колени рядом со мной.

Я встретился глазами с гулу, сейчас решался вопрос, кому стать вторым «мужчиной», – я или этот парень присоединится к висящей девочке. Я увидел, что гулу стала осторожно расслаблять пальцы на шее своей жертвы, обида на меня была все еще чудовищна, и потому мне было понятно ее желание убить именно меня. Я еще раз посмотрел в глаза гулу и медленно перевел ее взгляд на кончики своих ног. Они по-прежнему оставались в ситцевом круге. Это сохранило мне жизнь, но забрало ее у другого человека.

Пальцы гулу окончательно сжались на шее несчастного парня, который сломя голову минутой раньше бежал спасать свою девушку. Что-то мерзко хрустнуло, и голова несчастного неестественно обвисла. Впервые на моих глазах убили человека! Я медленно поднялся на ноги. Гулу продолжала лежать сверху на мертвом парне, ее руки все еще сжимали его шею, но смотрела она только на меня.

– Тебе оч-чень повезло сего-одня, Ви-итя…

Я ничего не ответил, быстро поднял связку платков и, как пьяный, побрел прочь от этого ужасного места.

– Но твое-е наказание-е впе-ереди-и, Леско-ов…

Я ускорил шаг, мне стало невыносимо мерзко слушать это чудовище. Глаза наполнились слезами, я сегодня, как и прошлой ночью, мог пожертвовать собой, чтобы спасти человека. Но я не сделал этого. Потому что я трус. Трус!

Прямо передо мной на тропинке стояла девушка. Боже, она все это видела! Видела, как у нее на глазах убили ее парня! Девушка бросилась от меня прочь.

Неожиданно для себя я ринулся за ней:

– Постойте! Не убегайте! Не бойтесь меня!

Я наткнулся на невысокую металлическую ограду в кустах и упал. Ногу пронзила острая боль, я порезал голень и порвал брюки. С трудом поднявшись, я продолжал бежать за девушкой. Нога стала болеть все сильнее, я поскользнулся на мокрой тропинке и упал опять, на этот раз больно стукнувшись затылком о торчащий из-под земли корень дерева. Все мое тело безумно ныло и болело, на душе было паскудно. Я заставил себя опять подняться и побежал за девушкой. Если бы я сейчас прекратил погоню, не знаю, нашел бы я в себе силы бежать еще хоть куда-то. Догнать эту девушку – единственная цель, которая еще двигала мною.

– Да стой ты, дура! Не бойся меня! – видя, что она продолжает бежать по тропинке, я срезал угол и побежал ей наперерез. Перепрыгнув еще через одну могилу, я, наконец, выбежал прямо перед ней и схватил ее за рукав, но, не удержав равновесия, покатился с девушкой с тропинки в небольшой яр. Очутившись внизу, девушка вскочила на ноги и попыталась опять от меня удрать, на этот раз мне пришлось дернуть ее за ногу и опять повалить.

Лежа на спине, она громко плакала и все время повторяла:

– Только не убивайте.

Лишь сейчас я смог более или менее нормально разглядеть ее, она оказалась очень красивой, даже несмотря на зареванное лицо. Обычно такие девушки ходят по столичным кафе и ресторанам, а не по заброшенным кладбищам.

– Не бойтесь меня, я ничего вам не сделаю.

– Не убивайте меня, пожалуйста! Я ничего не скажу! Пожалуйста! Не убивайте!

– Я же вам говорю, я ничего с вами не.

В этот момент сук, на который я опирался, обломился, и я, потеряв опору, упал лицом прямо на грудь девушки.

– Мама! Нет! Не надо! – ее крик заполнил весь лес, и, не придумав ничего лучшего, я дал ей хлесткую пощечину. – Заткнись немедленно!

Девушка тут же замолчала.

Картина получалась идиотской. Зачем я за ней гнался? Девушка лежала на мокрой земле и смотрела на меня с диким испугом. Вместо того чтобы ее успокоить, я напугал ее до смерти. Только что на ее глазах убили ее парня, а теперь она лежит в лесу на земле и думает… Думает, что я ее сейчас изнасилую и тоже убью.

– А знаешь что? Иди к черту, дура безмозглая!

Я поднялся и пошел прочь от девушки. Та, вся в грязи и слезах, осталась неподвижно лежать на холодной земле в лесу. А я брел к почте. Мама ждет моего звонка.