Текст книги "23"

Было начало двенадцатого. Я сидел на диване в большой комнате и делал вид, что внимательно листаю старую советскую книгу «О вкусной и здоровой пище». Алиса уже минут сорок копошилась в спальне за закрытой дверью «по женским делам», категорически не разрешив мне посмотреть, чем она там занимается. На мою просьбу дать почитать какой-нибудь журнал, она смущенно смогла предложить лишь кулинарную книгу, сказав, что журналы не читает. Несколько раз «ходив в туалет», я приближался к входной двери, – та была заперта на ключ изнутри, и ключа, понятное дело, в замке не было. Из окна я определил, что нахожусь на четвертом этаже, внизу – асфальтовая дорожка. Оставалось просматривать рецепты и ждать выхода Алисы. Мы готовились к походу на кладбище.

Глава 23
ТУВИНСКАЯ ИСТОРИЯ

16 апреля. Воскресенье. Ночь

– Я рада, что смогла тебя так быстро уговорить пойти со мной, – Алиса вышла из спальни с тряпичной сумкой в руках и в том самом безобразном ядовито-зеленом пальто.

Вид у нее был странный даже для Василькова. С такими сумками, какую она держала сейчас в руке, ездят старушки в украинских электричках. А пальто. Мало того что оно было уродливо само по себе, так еще на несколько размеров больше и висело на Алисе, как на вешалке.

– Что в сумке? – я отложил кулинарную книгу, которая уже успела изрядно отдавить мне колени.

– Всякие, Витенька, религиозные атрибуты, необходимые для того, чтобы успокоилась душенька Димочки. – Алиса подошла к журнальному столику и заглянула под него. – Витенька, а ты не заходил в эту комнату?

Угу, обнаружила пропажу желтого блокнота.

– Нет, ты же меня туда не пускаешь. – Я втянул живот, чтобы блокнот нельзя было заметить под свитером. – Алиса, ты пойдешь в таком виде?

– Витенька, а что не так?

– Да все так, но, может, ты вместо этого пальто наденешь свою вчерашнюю куртку?

– Я… Я ее вчера в химчистку сдала. (Ага, болоньевую куртку в химчистку. В одиннадцать вечера.)

Да и холодно сейчас по ночам, Витенька. А нехуй по ночам по кладбищам шляться.

– Как знаешь, – я поднялся с дивана. – Так что все-таки в сумке?

– Витенька, всему свое время, на кладбище узнаешь.

– Звучит очень оптимистично.

– Не язви, – Алиса подошла и, сев ко мне на колени, стала целовать меня в шею.

Я весь напрягся и втянул живот еще больше, ее бедро упиралось прямо в блокнот. Алиса продолжала целовать меня все так же нежно и очень медленно, и это стало меня заводить, голова пошла кругом, я безумно захотел секса. Я впился в ее губы, мои руки пролезли под Алисин свитерок и нащупали лифчик. Просунув руки под лиф, я ощутил два упругих теплых холмика. Биение сердца ощущалось в висках. Я стал терять контроль, мне было уже наплевать, что Алиса увидит желтый блокнот, если я сниму свитер. Она стала расстегивать мои джинсы, а я еще сильнее сжимал ее груди. Только бы сразу не кончить! Импульсы наслаждения лавинообразно накатывались в мозг. Только сразу не кончить! Мне стало плевать на все, я сейчас желал тело, которое сидело на мне! Сквозь застилавшую глаза пелену я увидел, что Алиса что-то держит в одной руке, второй продолжая массировать мой член.

– Что это? – я скорее прохрипел, чем спросил, так хорошо мне было в этот момент.

– Ничего, Витенька, не отвлекайся, – голос Алисы был тоже сдавлен.

Краем глаза я увидел что-то белое…

Дурман прошел сразу! Алиса держала на ладони развернутый белый ситцевый платок, на котором лежала какая-то отталкивающе-противная коричневая земля!

Тут в моей голове пронеслась запись Димки Обухова из его дневника: «Она заставила меня сделать это прямо на платок с землей»!

Я резко отстранил Алису от себя и вскочил. Платок упал, а земля рассыпалась по паркетному полу.

В первое мгновение во взгляде Алисы я увидел злобные искорки, которые, впрочем, тут же сменились видимым удивлением, а затем и сожалением.

– Витенька, что с тобой? – Алиса потянулась ко мне, но я сделал шаг назад.

В этот же момент из-под моего свитера прямо на землю, разбросанную по всему полу, выпал желтый блокнот. Наши взгляды встретились. Похоже, игры закончились.

– Ты любознательный мальчишка, – Алиса эту фразу произнесла скорее не мне, а просто рассуждая вслух. – Ну что же, Витенька, придется все начинать здесь.

– Что «здесь», Алиса?

– Не называй меня Алисой, ты знаешь, что это не мое имя.

У меня похолодело внутри. Все, о чем я догадывался в этот вечер и чему находил одно подтверждение за другим, вдруг материализовалось в одной-единственной фразе: «Не называй меня Алисой». И все же я до последнего надеялся, что передо мной Алиса, но.

– Ангелина – тоже красивое имя.

– Называй меня, солнышко, Анилегной.

– Я пока еще сам буду решать, как вас называть, – как-то само собой я перешел с ней на «вы».

– Хорошо, Витенька, пока можешь называть меня так, – Анилегна сделала ударение на слово «пока».

Как-то сразу на меня навалились чудовищная усталость и апатия. За последние дни я ни разу нормально не спал, ел отвратительную еду, постоянный страх настолько завладел каждой минутой моей жизни, что стал вызывать уже не чувство самосохранения, а скорее, напротив, отвращение к себе самому. Мне надоело бороться за свою жизнь. Еще несколько часов назад я возвращался в Васильков, чтобы спасти, как я думал (а может, мне только казалось), любимого человека. Теперь же мне надоело спасать даже свою жизнь. Зачем? Ради чего? Что у меня есть в этой жизни такого, ради чего необходимо не сдаваться, бороться? Идеалы? Друзья? Любимый человек?

Я отодвинул от стола стул и с усталостью опустился на него:

– Вы переселились в тело Алисы?

– Я гулу, Витенька. Ни в кого я не переселяюсь, меня сами впускают в себя, называя свое имя.

– Кто вы?

Мне было все равно, кто такая гулу, я спросил лишь для того, чтобы не молчать, не слышать дальше свои депрессивные мысли.

– Когда-то давно, Витенька, у меня были папа Даж и мама Томпан. И жили мы в устье большой реки Бий-Хем. Мой папа был безумным поэтом, его боялись люди во всей округе, называя его грязным человеком, поэтом грязи и лжи. Из-за его стихов все избегали и ненавидели нашу семью и потому мы жили вдали от людских поселений, на границе с Хам-Сырскими озерами. Около этих озер происходили странные вещи. На редких охотников, смевших заходить туда, нападали остервенелые звери, тайга редко выпускала путников из своих объятий, а в отражении Хам-Сырских озер человек мог увидеть свою кончину. К ним раз в год ходил только мой отец, сочинял там стихи и приносил подаяния озерам. Кроме меня, в семье было еще два брата и две сестры. А я, Витенька, была самой младшей. Но уже в четыре года я научилась не только запоминать стихи своего отца, но и сама сочинять. Местные скитальцы от аратов говорили моей матери, чтобы она избавилась от меня, иначе все араты будут навек прокляты. Но отец Даж запретил Томпан показывать меня аратам, а когда мне исполнилось шесть лет, стал забирать с собой в тайгу надолго, где мы вместе сочиняли стихи. Летом 1914 года, когда мне исполнилось восемнадцать лет, Даж повел меня на юг, в Хем-Бельдир. Именно в том году торжественно закладывались первые камни в честь основания нового города Белоцарска, и Даж велел написать мне стих пророчества аратов.

– Что же вы написали? – мне понемногу становился интересен рассказ Анилегны, хотя я понятия не имел, кто такие араты, где находятся эти Хам-Сырские озера и какое все это имеет отношение к Алисе.

– Я написала стих-салым, Витенька.

И Анилегна прочла мне странные строки:

 
Тубасы будут медлить долго,
Сосед обманет Урянхай.
Задушат деток прокаженных,
Тайга поглотит Улус-Тан.
 

– Угу. Замечательное стихотворение. А что такое «салым»?

– «Салым» на тюркском – «судьба».

– И что произошло дальше?

– А дальше, Витенька, верховный шаман Урянхая Манаджап настоял на встрече с Дажом. Он сказал ему, что я в своем стихе-салыме совершила таварлыгу.

– Угу. Значит в салыме совершена была таварлыга. Все понятно.

– «Таварлыга», Витенька, на тувинском – «неконтролируемая ошибка».

Я все больше стал успокаиваться. Чем дальше я слушал весь этот бред, тем решительней убеждался, что разговариваю с сумасшедшей. Никакая это ни Анилегна, более того, все это вообще настоящий маразм. Я имею дело с натуральной буйнопомешенной, в которую имел неосторожность влюбиться. Да и, в конце концов, кто такая была та, вчерашняя женщина, назвавшая себя Анилегной? Обычная прохожая, которая вежливо указала мне дорогу, пустила под свой зонт (в отличие от Алисы), и, между прочим, именно она предупреждала меня вчера, что Алиса не совсем нормальная. А я, как полный идиот, испугался вчера женщины, швырнул в нее зонтик и убежал навстречу приключениям с Алисой…

– Так что там Манаджап?

Я осмотрел комнату, нет ли где на виду ножниц или ножа, все же нужно с шизофрениками вести себя осторожней.

– Манаджап сказал моему отцу, что пророчество сбудется лишь тогда, когда жена Дажа убьет всех своих детей собственными руками. Только тогда сбудется пророчество, и араты будут прокляты.

– Значит, своими руками? – я скорчил умную гримасу, но, видимо, перестарался.

– Тебе, Витенька, неинтересно узнать, кто такие гулу? Несколько минут назад ты сам задал этот вопрос, будь же терпелив и вежлив, мой хороший, – Алиса произнесла это таким вкрадчивым голосом, что я опять засомневался в ее сумасшествии. – Манаджап знал, что Томпан безумно любит двоих своих сыновей и двоих дочерей, в то время как Даж уже посвятил всю свою жизнь мне. И, таким образом, ни Томпан, ни Даж не допустят, чтобы проклятие аратов сбылось.

– Но оно все равно сбылось, – я весело подмигнул Алисе.

– Конечно, Витенька. Ведь если бы оно не сбылось, я бы не стала гулу, а давно бы уже умерла и сейчас не разговаривала бы с тобой. Весной 1918 года началась Гражданская война, а через три года к нам в дом ворвалась отступавшая от отрядов аратов банда Бердыева. Они попросили, чтобы кто-то из сыновей Дажа провел их к границам Монголии, минуя засады аратов. Но отец собирался идти на север к Хам-Сырским озерам и на этот раз ему нужна была вся его семья. Он отказал Бердыеву в его просьбе. Тогда казаки Бердыева изнасиловали меня, моих сестер и мать, а Дажа с братьями жестоко избили прутами, отрезали уши и выкололи глаза. Затем нас заперли в избе, и Бердыев велел сжечь всю нашу семью живьем. Когда изба наполнилась дымом, Даж велел Томпан, чтобы та ради великого сострадания избавила от мук огня своих детей и задушила их собственноручно. Томпан плакала, но не могла ослушаться своего мужа и по очереди задушила своих изуродованных сыновей и дочерей. Когда Томпан задушила меня, Даж обнял свою жену, поцеловал ее в лоб и со светлой улыбкой свернул ей шею. Затем Даж взял мое тело на руки и стал стучать в дверь, умоляя Бердыева выпустить его с дочерью, клянясь, что взамен покажет его банде тропу в Монголию.

Во всем этом рассказе меня удивляло две вещи, зачем Даж умолял выпустить его с уже мертвой дочерью и как он собирался показывать разбойнику Бердыеву дорогу в Монголию, когда ему выкололи глаза. Тем не менее никаких вопросов я задавать не стал, а продолжал слушать пусть и странный, но все же интересный рассказ человека, подозреваемого мною в психическом расстройстве.

Алиса поднялась с дивана и стала прохаживаться по комнате, продолжая свой рассказ уже более высоким голосом:

– Даж взял меня на руки и сказал Бердыеву, что сейчас прямо на юг в Монголию идти опасно – там находятся засады аратов. А потому необходимо идти на север, к Хам-Сырским озерам, только так можно обойти отряды аратов и потом повернуть обратно в Монголию. Мы шли шесть суток на север. Из более чем тридцати человек банды Бердыева осталось только двенадцать. Каждое утро отряд недосчитывался нескольких человек. Люди пропадали ночью. Сначала Бердыев думал, что они просто убегают, и на третьей ночевке он велел выставить сменные караулы. Но и они стали пропадать. Все очень нервничали, часто грозились убить Дажа. Больше всего их раздражало, что он нес мое мертвое тело в глубь тайги. Даж сказал, что донесет меня до Хам-Сырских озер и только там похоронит, а если они силой отнимут меня у него, он проклянет их всех и никто не сможет вернуться из тайги. На седьмые сутки мы вышли к озерам. От меня исходил неприятный запах, я разлагалась прямо на руках отца, но все к этому времени были настолько подавлены волей Дажа, что боялись возразить ему хоть в чем-то. Мы дошли до дальнего озера Чазакаш. Даж сказал, что совершит здесь обряд омовения и поведет их в Монголию.

– И что произошло дальше?

– А дальше, Витенька, Даж совершил омовение, и я стала гулу.

– Каким образом?

– Душа, Витенька, по христианской традиции, отлетает из тела на третий день. Но если тело не хоронить, а регулярно соприкасаться с ним, причем тому, кто был ему близок при жизни, душа никуда не отлетает, а становится гулу, заложницей телесной оболочки.

– Паразитом?

– Можно и так сказать, Витенька.

Алиса перестала ходить по комнате и, остановившись, посмотрела на меня. От ее взгляда мне стало холодно, я тоже поднялся со стула.

– Красивая история, в психлечебнице ее оценят. Я, правда, так и не услышал, как ты стала гулу. – я снова перешел на «ты».

– Даж начал читать в полночь безумные стихи, приказав отряду заснуть. Всем. Кроме Бердыева.

– А Бердыев что делал?

– Бердыев, Витенька, совершил главную ошибку в своей жизни. Он назвал Дажу свое имя.

– И ты стала гулу?

– Да, Витенька.

– Как?

– Как, Витенька? А как стать гулу и оживить самого любимого человека, написано в этом желтом блокнотике, – и Алиса указала взглядом на блокнот, лежащий под моими ногами.

– А почему ты все время называешь меня по имени?

– Готовлю, Витенька, тебя.

– К чему?

Незаметно для себя я стал верить в рассказ о гулу.

– К омовению. Скоро в твоем теле, Витенька, будет жить новый гулу. Тело должно принять его ласково, так же ласково, как звучит твое имя, Витенька.

– Новый гулу? – мой голос прозвучал сдавленно. – Димка Обухов? Но вы ведь сами сказали, чтобы стать гулу, нужно все это время не хоронить человека, и его близкий должен постоянно соприкасаться с ним. Димку ведь почти год уже как похоронили.

Я все время называл Алису то на «ты», то на «вы», уже сам запутался, кто на самом деле передо мною стоит.

– А его, Витенька, и не хоронили. Он уже стал гулу. За моей спиной послышался скрежет открываемого дверного замка. В прихожей послышались тихие шаги. Я оглянулся. На пороге стоял Игорь Шест.

Глава 24
БЫВШИЕ ДРУЗЬЯ

16 апреля. Воскресенье. Ночь

Тук, тук, тук. Тук, тук, тук. Тук, тук, тук. Господи, что происходит? В квартире находятся девушка, которую я полюбил, и мой лучший друг! Отчего же я так боюсь?! Ну же, Алиса сейчас рассмеется и скажет, что хотела меня найти, но каким-то невероятным образом встретила Игорька, и они вдвоем решили меня разыграть. А Игорек сейчас рассмеется и.

– Привет, парниша!

Парниша… Я мгновенно мысленно перенесся в школьное время, в свой 9 «А» класс. Во мне взыграла вся гамма эмоций отвращения того маленького Вити Лескова, который так ненавидел Обухова, ненавидел его презрительно-насмешливое «парниша», ненавидел эту мерзкую улыбку… Я смотрел на Шеста. Да, Игорь не умел так гадко ухмыляться. Я поймал себя на мысли, что подумал об Игоре в прошедшем времени. Это та самая противная улыбка из моего детства. Это Обухов.

Я оглянулся в сторону Алисы (или Анилегны, я уже не знал, кем ее считать). Она сидела на корточках и аккуратно заметала маленькой щеточкой землю на ситцевый платок.

Улыбнувшись, она проговорила:

– Витенька, все будет хорошо. Не переживай, деточка. От ее слов мне стало еще паскудней. Я лихорадочно думал, что мне делать, и с каждой секундой приближался к мысли о безысходности своего положения. Тем временем, Алиса собрала землю на платок и аккуратно положила его на стол передо мной. Затем она нагнулась к сумке, с которой еще минут сорок назад собиралась пойти со мной на кладбище, и стала доставать из нее и также аккуратно складывать на столе предметы: белую веревку с узелками (кажется, их было шесть), две колбы, здоровенную цыганскую иглу, куриное яйцо и какой-то прозрачный пакет с порошком.

Я стал обреченно озираться, пытаясь найти хоть призрачную зацепку, позволившую бы надеяться на спасение. Может, Шест входную дверь не запер?! Я развернулся к выходу, но тут же получил сильный удар кулаком в грудь и отлетел к столу, падая вместе с подвернувшимся по пути стулом.

– Дима, осторожней, это ведь твое последнее тело, – Алиса с ласковым укором обратилась к Шесту, а моя рука тем временем нащупала желтый блокнот, и я незаметно заткнул его за пояс.

– Уважаемые твари, – я по-прежнему лежал на полу, но в моем голосе непонятно откуда появились чуть заметные нотки уверенности, – извините, что прерываю ваш милый разговор, но у меня возник один весьма важный вопрос, ответить на который будет исключительно в ваших интересах. – Алиса и Игорь Шест уставились на меня. Останавливаться было нельзя, я тут же продолжил: – Итак, из ранее услышанной мною душераздирающей истории, которую соизволили рассказать мне вы, Алиса, ах, извините, Анилегна, я понял, что вы некие загадочные гулу, которые переселяются из одного тела в другое. Я даже поверил вам, уж больно убедительно вы аргументируете свои доводы. – Мой псевдоакадемический язык производил на слушателей определенный эффект, по крайней мере, они молчали и внимательно меня слушали. – Так же я понял, что вы, Анилегна, сейчас неким загадочным образом вселились в тело Алисы, а вы, – я поднялся с пола и встал возле стола, – вовсе не мой друг Игорь Шест, а мой старый школьный знакомый Дмитрий Обухов. – Чем дольше я вел свой монолог, тем больше смелел и стал ходить по комнате взад-вперед, впрочем, держась подальше от обоих. – Сейчас вы собираетесь провести некий таинственный обряд, и Дмитрий Обухов по завершению процедуры предположительно должен переселиться в мое тело. Я все верно излагаю? – Я повернулся в сторону Алисы, судя по всему, именно она являлась главным организующим лицом.

– Несколько упрощенно, Витенька, но суть ты ухватил верно, – улыбнулась мне Алиса.

Вообще, за последние несколько часов ее постоянные улыбки и обращение «Витенька» стали меня откровенно раздражать.

– Замечательно, – манерно улыбнулся я. – Но неожиданно возникла одна маленькая, но исключительно принципиальная незадачка, моя тувинская принцесса.

Я с наслаждением увидел, как улыбка медленно сползла с лица Алисы.

– Не дерзи, Витенька, – проговорила Алиса все в той же вежливо-ласковой манере, но уже без своей осточертевшей улыбки, – уходить ведь можно по-разному, когда с муками, а когда и без них. Уход. Обухова тоже подменяла слово «смерть» уходом.

– Может, начнем, – это второй раз за все время отозвался Шест, если, конечно, не считать удара кулаком в грудь.

– Подожди, Дима. Витенька сейчас нам хочет рассказать про таинственную незадачку. Да, Витенька? – Алиса уже смотрела на меня. – Только я тебя попрошу, Витенька, не хамить мне, и, если тебе действительно есть что сказать, говори по существу. Хорошо, Витенька?

– Хорошо, Анилегночка, – я не смог удержаться, чтобы не передразнить ее.

Алиса на этот раз смолчала, но я чувствовал, что терпение у нее уже на исходе. Что касается Шеста, то ему, похоже, было все равно, что я говорю. Он откровенно скучал и ждал лишь знака от Алисы, когда начинать обряд.

– Так вот. – я сделал выжидательную паузу. – А я смотрю, вы, гулу, такие же обидчивые, как и нормальные люди, – я подмигнул Алисе, но, похоже, перегнул палку.

– Дерзость, Витенька, очень жестоко наказывается. Тебя, солнышко, уже поздно наказывать, это следствие неправильного воспитания тебя твоей мамочкой. Будет ей, Витенька, двойное горе. – Алиса махнула Шесту. – Начинаем, Дима, ему нечего нам сказать.

Шест двинулся ко мне, а я отбежал в угол и прижался к шкафу.

– Очень своевременно, тварь, ты вспомнила о моей маме. – Я смотрел на Алису, хотя ко мне со злобной гримасой приближался Шест. – Незадачка заключается в том, сука, – в мою шею впились грубые пальцы Шеста, и тут же стало тяжело дышать, – что меня зовут не Витя!

Я ожидал, что меня тут же отпустят, но ничего такого не произошло. Вернее, происходило необратимое: Шест по-прежнему продолжал меня душить, а я почти не сопротивлялся.

– Подожди, Дима, – Алиса таки переварила сказанное мною. Хватка Шеста ослабла, но он не сразу отпустил мою шею, по крайней мере, в его глазах читалось видимое сожаление. – Витенька, если ты врешь, а я подозреваю именно это, твой уход будет произведен третьим способом, самым болезненным и неприятным. От первого и самого приятного ты сам отказался, когда еще не было Димы. Поверь, Витенька, уход через удушье не самый страшный способ впустить в себя гулу. А теперь я хочу услышать очень четкое и аргументированное доказательство того, что ты только что произнес. – Алиса смотрела на меня внимательным пронзительным взглядом, она окончательно потеряла черты милой привлекательной девушки, и уже не только манерой говорить, но и даже внешне стала чуть походить на старушку.

– Аргументы хочешь? – я стал массировать шею. А вот аргументов у меня как раз и нет. – Аргумент у меня один. Назвала меня мама вовсе не Виктором, а другим именем. И запись в роддоме Г. была сделана, соответственно, другая. Но моя бабушка, весьма тираничный человек, ты,

Димка, должен это помнить, заставила переименовать меня в Виктора. И все бы было ничего, но вот крестили меня в шестнадцать лет именно под тем именем, которым меня мама назвала изначально, – я с выжиданием посмотрел на Алису.

В комнате образовалась затянувшаяся молчаливая пауза. Алиса принимала решение.

– Дима, держи его крепко. Мы сейчас очень быстро проверим, сказал ли он правду, – и Алиса быстрым шагом удалилась в соседнюю комнату.

По крайней мере, Витенькой она меня больше не назвала.

– Димон, Анилегна знает, как меня зовут. Она специально затеяла обряд, чтобы ты оставил маму без опеки, – быстро зашептал я Шесту на ухо. – Ты в опасности. Анилегна против тебя.

– Молчи, парниша, – Шест с такой силой вывернул мне запястье, что я взвыл от боли.

– Ты Соню видел? Ее также обманули, как обманывают сейчас тебя, она почти ничего не соображает. Ты хочешь стать таким же?

Шест ослабил свою хватку.

– Не разговаривай с ним, – из спальни раздался голос Алисы, она там чем-то хлопала, – я уже иду.

– Димон, ты помнишь, что ты вел дневник с восьмого класса? И как ты описывал в нем, что познакомился в Г. с девушкой? – Услышав про дневник, Шест окончательно отпустил мою руку и позволил мне выпрямиться. – Ты думаешь, откуда я про него знаю? Мне его вчера показала сама Анилегна. Она хочет, чтобы ты покинул тело Шеста, но в мое ты не сможешь попасть, потому что меня действительно зовут не Виктор. Как только ты погибнешь, она убьет Татьяну Александровну и займет ее тело.

Все это я выдумывал скороговоркой, попеременно озираясь.

Я еще раз сказал, уже четко выговаривая каждое слово:

– Дима, твой дневник лежит в спальне прямо под стулом. Я говорю правду. Пойди и посмотри.

Шест смотрел не мигая, и я стал подозревать, что он если и умнее Сони, то ненамного. Я тоже уставился на него с нарочито возбужденным выражением лица. Больше говорить было нельзя, оставалось надеяться, что он мне поверит. И он мне поверил, но все же с Соней я сравнил его зря. Шест схватил меня за рукав и большими шагами потащил прямо в спальню.

На пороге появилась Алиса с черной катушкой ниток и куском мела и заслонила вход в комнату:

– Дима, куда ты его ведешь? Но вместо Димы ответил я:

– Димон, дневник прямо под стулом!

Шест оттолкнул Алису и заглянул в спальню. По искаженному выражению его лица я понял, что дневник он обнаружил.

– Дима, что он тебе наговорил? Какой днев. – но Алиса не договорила.

Шест наотмашь ударил ее по лицу, и та отлетела к стене, ударившись головой о косяк двери. Шест с яростным сопением набросился на Алису. Но за результатом их схватки я наблюдать не стал. Необходимо было убираться из квартиры.

Я подбежал к входной двери, но та, к моему чудовищному разочарованию, была заперта. Я в отчаянии стал озираться по сторонам, лихорадочно соображая, где может находиться чертов ключ.

Из прихожей до меня донеслось:

– Дурак, твой дневник я нашла у Лескова, когда волочила его сюда.

Я решил бежать на кухню и прыгать с балкона, а там будь что будет (хотя ясно, что будет, если прыгнуть с четвертого этажа), но тут увидел ключ. Он так одиноко и банально висел на гвоздике, возле самой двери, что у меня не было ни малейших сомнений – это тот самый ключ, который может подарить мне еще одно утро. Схватив его, я с первой же попытки открыл дверь.

– Не дай ему уйти!

Возня в спальне прекратилась тут же, как только я открыл входную дверь. Теперь голос Алисы был мне чудовищно омерзителен. Я уже не помнил, этот ли голос говорил мне вчера ласковые слова, или я его откровенно путаю с голосом Анилегны. Я еще раз оглянулся назад и вдруг увидел у стенки прихожей что-то черное. У меня защемило сердце. Я узнал сумочку Алисы. Той, еще вчерашней, настоящей Алисы. Похоже, это единственное, что от нее осталось в этой квартире (а то, что это квартира Анилегны, а не Алисы, я уже почти не сомневался). Схватив сумочку, я рванул по лестничной площадке вниз. Уже в проходе между вторым и первым этажом я услышал быстрый топот ног над головой. За мной началась погоня!

Улица обдала меня пьянящей свежестью. Я бежал по дороге в сторону автовокзала. На моем лице сияла улыбка, я радовался жизни, ощущая физическую свободу. На хрен из этого блядского Василькова. На хрен, на хрен, на хрен! Но за спиной я отчетливо расслышал цоканье туфель и чуть более мягкие удары кроссовок о мокрый асфальт. Я оглянулся. Эти двое не только продолжали бежать за мной, но и весьма быстро приближались. И это при том, что бегаю я оче-ень быстро! Я начал паниковать. Расстояние между нами стремительно сокращалось. Шест и Алиса бежали без остановок чудовищно быстро, а я стал выдыхаться и уставать. В голове у меня промелькнула мысль о том, что, будь сейчас день, парень с женской сумочкой в руках, удирающий от девушки и еще одного парня, вызвал бы у прохожих весьма прогнозируемую реакцию. Впрочем, и полное отсутствие людей меня тоже не радовало. Меня настигали!

– Сильно спешишь? – раздался голос с правого бока. Я оглянулся – вровень со мной ехало такси, и из водительской кабинки высовывалась самодовольная морда водителя.

Я без слов открыл заднюю дверцу «жигулей» и запрыгнул на ходу в машину:

– Давай, поехали!

Но водитель не спешил давать газу, а ехал с той же скоростью, с которой я бежал. Оглянувшись в заднее окно, я увидел, что Шест и Алиса уже совсем рядом с «жигулями». Быстро порывшись в карманах джинсов, я выгреб оттуда три помятые двадцатки, пятерку, еще несколько монет и протянул все это водителю.

– Э-ээ, не-е, братец. Вылазь, – паскудный водила еще больше сбавил скорость.

– Блядь, это все, что у меня есть!

– А меня не ебет. Вылазь давай!

Я открыл сумочку Алисы и начал рыться в ней, ища кошелек. Докатился! Там было все, что угодно, – помада, духи, гребешок, записная книжка, даже маленький атлас мира! Все, кроме кошелька. Я с отчаянием закрыл сумку, как вдруг обнаружил в ней еще один отдел, уже внешний. Просунув руку в него, я нащупал совсем маленький женский кошелек. Первый отсек – визитки! Не то! Второй – письмо! Черт, опять не то! Третий… Я увидел деньги! Я выгреб все сразу. Пять синих двухсоток, две сотки по сто гривен, еще несколько двадцаток, все остальное – купюры с меньшим номиналом. Отсчитав три синие купюры, я сунул их водиле.

По капоту ударила рука Шеста, но было уже поздно – «жигули» стремительно набирали скорость.

– Куда едем, командир? – таксист весело улыбался мне в смотровое зеркальце.

– В Столицу, – я с тяжелым вздохом откинулся на заднем сиденье. За стеклом промелькнул дорожный знак «Столица 23 км». Конечно же, двадцать три. Только двадцать три. С моего лица сползла грустная улыбка. До Пасхи оставалась ровно неделя.