Текст книги "23"

Глава 13
ПРОЩАНИЕ

13 апреля. Четверг. Вечер

Было начало восьмого. Дождь на время прекратился, но я по-прежнему ощущал себя насквозь мокрым. Девушке, шедшей рядом со мной, было, похоже, все равно, она ушла в себя и переживала случившееся в ее семье год назад горе. Прошел уже целый день, как я приехал в Васильков, но вместо того чтобы найти мать Обухова, я встретил странную Анилегну и не менее странную Алису. В поиске же улицы Гагарина я не продвинулся вперед ни на шаг.

– Алиса, давай ты мне покажешь улицу Гагарина. Девушка остановилась.

– Гагарина? Я слышала это название, но точно не знаю, где она. Кажется, в Старом городе.

– В Василькове еще и Старый город есть?

– Конечно, наш городок не многим моложе Столицы, у нас все тут есть, – Алиса вымученно улыбнулась.

– Старый город – это возле кладбища?

– Нет, это противоположная сторона города.

– Странно, а мне Анилегна сказала, что Гагарина недалеко от кладбища.

– Видимо, она очень хотела затащить сегодня тебя на кладбище.

– Зачем ей это?

– Я не знаю.

– Слушай, а почему тебя волнует то, что я Анилегне сказал свое имя, ведь, судя по всему, это мои, а не твои проблемы?

На это Алиса протянула мне еще одну открытку. На ней тоже был изображен букет цветов, но уже желтого цвета. Какие именно это были цветы, я не знал, так как, кроме роз, кактусов и ромашек, никаких других толком не различаю. Количество цветов я считать не стал, так как их было слишком много, да к тому же они были маленькие, какие-то даже неказистые. Я перевернул открытку и увидел то, что и ожидал увидеть, – очередное стихотворение. Я прочел его.

 
У красоты смертельный лик,
И слезы неба будут долго.
Когда прощаться будешь с ним,
Вернешься к той, по ком скорбишь.
 

Очередной слабо рифмованный бред. Неужели все это следует воспринимать серьезно? Хотя, если вспомнить, почему я вообще здесь, то не так уж и мало психов на этой земле. По крайней мере, Алиса – это тот человек, который не станет смотреть на меня очумелыми глазами, если я ей буду рассказывать о своем сне и Димке Обухове, о женщине с порносайта в красном платье и без глаз, о своем лучшем друге, которого я встретил на несуществующей улице. В общем, похоже, я нашел ненормальную по интересам. В конце концов, у девушки горе, и даже если Анилегна права и Алиса действительно не в ладах с рассудком, по крайней мере, она не ходит под вечер на кладбище в дождь. В любом случае странно из двух ненормальных выбирать более ненормальную. Но Алиса хотя бы красивая.

– Почему ты молчишь? – Алиса отвлекла меня от моих размышлений.

Черт, я совсем забыл о стишке!

– Обычный ненормальный стишок, ничего более. Не знаю, что тебя в нем так испугало.

– Ты разве не понимаешь, о чем в нем говорится?

– А о чем в нем говорится? Какой-то бред о смертельном лике, о слезах неба (хотя и дураку понятно, что имеется в виду дождь, который льет уже без перерыва целый день), о какой-то скорби. Что ты хочешь от меня услышать?

– Сегодня утром Анилегна позвонила мне в дверь и сказала, чтобы я не забыла взять с собою эти две открытки. У меня началась истерика, я эти открытки выкинула еще прошлым летом, сразу после похорон мамы. Мне кажется, если бы я тогда их не взяла у Анилегны, с мамой бы ничего и не случилось. А когда я сегодня выбежала на улицу, то обнаружила эти открытки у себя в куртке. Как они могли там оказаться?

– Подожди, но ты мне только об одной открытке рассказывала. Откуда вторая взялась?

– Мне Анилегна прислала вторую письмом сразу после похорон мамы.

– А с чего ты взяла, что вторую открытку тебе прислала именно Анилегна?

– А кто еще это мог сделать?! – почти выкрикнула Алиса.

Действительно. Ерунду спросил.

– Ну а что тебя в стихе пугает?

– В нем говорится, что я скоро умру. Я прочитал стих еще раз.

– Слушай, Алиса. Кроме весьма пространного намека на дождь во второй строке, который, к слову, весной идет очень часто, ничего общего с тем, что происходит сейчас, и твоей будущей смертью я не вижу. – Хотя, по правде говоря, я и сам стал понимать содержание стихотворения. Намек на смерь Алисы, притом весьма скорую, присутствует.

– Виктор, строчка «У красоты смертельный лик» – это о тебе, ты ведь красивый парень, – Алиса говорила скороговоркой, но начало мне чертовски понравилось, хотя сейчас явно не время было заниматься самолюбованием. – Вторую строчку ты уже сам расшифровал, в ней говорится о непрекращающемся дожде, который сейчас идет. Третья и четвертая строчки прямо указывают на то, что после прощания с тобой я встречусь с той, по ком скорблю, то есть со своей матерью. Все ведь очевидно, разве ты этого не видишь?

Логика присутствовала, но я еще раз попытался разуверить Алису в том, во что поверил уже сам:

– Алиса, это всего лишь графомания, к тому же не очень удачная. Тебе не кажется, что Анилегна просто пытается свести тебя с ума, а ты только слепо веришь во все эти бредни?

– Ты сам не веришь в свои доводы, – я почувствовал, как Алиса взяла меня за руку. – Давай не будем прощаться, хотя бы сегодня, хорошо? – Она посмотрела на меня с такой мольбой, что у меня самого чуть не выступили слезы.

– Ну, хорошо. – я замялся, – но, Алиса, мне надо сегодня увидеть одну женщину, я, собственно, из-за нее и приехал в Васильков.

– Давай ты это сделаешь завтра, пожалуйста. Странно, как быстро такая хрупкая девушка смогла довериться фактически не знакомому ей человеку. Но я не мог позволить поддаться на ее уговоры, по большому счету, я и сам подозревал, что жить мне если и чуть дольше, чем Алисе, то ненамного. По крайней мере, до Пасхи.

– Алиса, мы сейчас найдем эту чертову улицу Гагарина, я задам вопросы матери своего. своего одноклассника, и все остальное время мы будем вместе. – Я сжал крепко ее руку.

– Хорошо, только пообещай, что ты не оставишь меня одну сегодня.

– Обещаю.

– Нам лучше доехать на такси, будет намного быстрее. Мы вышли на дорогу ловить машину. Движение на дороге было небольшим, по-видимому, мы забрели в какую-то отдаленную часть города, так как ранее встречавшиеся нам в основном старые четырехэтажные хрущевки сменились на одноэтажные частные дома сельского типа. Алиса замахала рукой, и я увидел, как возле нас остановился зеленый «москвич».

– Довезите нас, пожалуйста, до улицы Гагарина.

– Так это в другую сторону, мне не по дороге – водитель явно не был настроен «грачевать».

Тут вмешался я:

– Десять гривен.

– За двадцать довезу.

Вот сука! В моем Г. в любую точку такси за пять возят, а частник и за трешку довезет. Здесь же расценки должны быть схожими, видимо, просек гаденыш, что я не местный.

– Договорились.

Я попытался сделать отрешенное лицо, но получилось плохо. Двадцатку было жалко. Мы уселись на заднее сиденье, и Алиса по-прежнему не отпускала моей руки. Водитель развернул свой «москвич», и мы поехали вновь к центру Василькова. Уже стемнело, но по силуэту я узнал здание автовокзала, а чуть погодя мы проехали и дом, где живет Алиса.

Постепенно меня стал волновать один вопрос, который я таки задал:

– Слушай, а где я буду сегодня ночевать?

– У меня, – девушка посмотрела на меня такими широко открытыми глазами, что я понял, что под «ночевать» подразумевается исключительно сон в ее квартире, и не более.

– Нам еще далеко ехать? – я обратился к водителю.

– Уже почти приехали, следующая улица. Следующая улица оказалась без асфальта, мы ехали по каким-то кочкам и камням. Машину изрядно трясло. Кругом была сплошная темень, силуэты маленьких одноэтажных домов угадывались лишь из-за света горевших внутри них ламп.

– Все, Гагарина.

– А дом двадцать три – это где?

– Это в конец улицы, сейчас подъедем.

Я с сожалением отдал двадцатку, и мы выбрались из машины. Дождь по-прежнему моросил, хотя был уже не таким сильным, просто монотонным. Меня начали изрядно волновать два вопроса. А вдруг сейчас мамы Димки или Сони нет дома, как тогда мы с Алисой будем отсюда выбираться? И второй: если там сейчас все дома, как меня там встретят, да еще и с незнакомой девушкой?

«Москвич» уже успел развернуться, но я ему замахал рукой и подбежал к водительскому окошку:

– Извините, а вы не подождете нас пять минут? Если там никого нет дома, мы с вами до центра уедем.

– Нет, я тороплюсь. – И тут же, сволочь, добавил: – Ну, если за отдельную плату.

Еще давать этой твари деньги я настроен не был, но и возвращаться отсюда пешком, пусть и вместе с Алисой, особого желания не было.

– А вы не подскажете номер вызова такси?

– Не подскажу. – Сразу было видно, если он и знает номер, то не скажет. По-видимому, жители Василькова сплошь если не психи, то жлобы.

Я обратился к своей спутнице:

– Алиса, а ты не знаешь?

– Нет.

Водитель вновь завел мотор, и я тут же хлопнул ладонью по машине:

– Да подожди ты! – На «вы» к этому козлу желания обращаться уже не было.

Я повернулся к Алисе:

– У тебя дома городской телефон есть? Алиса утвердительно кивнула.

– Давай ты сейчас с ним поедешь к себе, вызовешь такси и на нем приедешь сюда. Я буду тебя ждать здесь или в двадцать третьем доме. Так мы намного быстрее сможем решить все наши вопросы на сегодняшний день.

– Но ты ведь обещал не оставлять меня одну сегодня.

– Обещал. Но ведь дождь еще не кончился, – я улыбнулся и взял Алису за плечи. – Ну, лапка, верь мне. Нам намного опаснее будет возвращаться с этой улицы пешком. Через каких-то двадцать-тридцать минут мы будем вновь вместе.

На глазах у Алисы вновь выступили слезы:

– Честно?

На меня обрушился порыв нежности. Я прижал Алису к себе, а затем поцеловал ее в губы:

– Да.

Девушка обняла меня своими тонкими ручками за шею и вся прильнула ко мне. Через свой мокрый пуловер я ощущал, как быстро бьется ее сердце. За такой короткий период я стал самым близким для этого милого человечка. Мне вдруг не захотелось никуда ее отпускать, а так стоять с ней под дождем, обнимать и любить ее, забыть про все свои проблемы, про Обухова, про работу, про все на свете, а просто быть всегда с Алисой.

– Ну что вы там решили? – голос водителя в эту минуту мне показался особенно мерзким.

Я отстранил Алису от себя, а она, в свою очередь, с явным усилием убрала руки с моей шеи, но ее тело до последнего прижималось ко мне. Усадив Алису на заднее сиденье, я закрыл за ней дверь. Водитель завел машину, а Алиса высунула голову из окна и спросила:

– Витя, ты веришь в счастье?

– Нет никакого счастья. Есть только привычка. – «Москвич» рванул с места, а я махнул Алисе рукой. Я продолжал смотреть машине вслед, пока два маленьких красных огонька не скрылись за поворотом. Мне стало безумно одиноко.

Глава 14
СОНЯ

13 апреля. Четверг. Поздний вечер

Я огляделся по сторонам. Где именно был дом 23, водитель так и не показал. По обе стороны дороги просматривалось два дома, но только в одном из них горел свет. Я направился к нему. Как только подошел к калитке, сразу же залаяла собака. Похоже, дворняга, но открыть калитку и проверить я не решился. Меня всегда бесит, почему в таким домах звонки только возле входной двери, зато пройти к ним нет никакой возможности по причине наличия во дворе собаки. Неужели так сложно провести звонок к калитке, не понимаю. Я позвал хозяев:

– Извините, кто-нибудь есть в доме?!

– Хто там?

– Меня зовут Виктор, я ищу дом Обуховых.

Из дома вышла тетка лет сорока пяти в белой ночнушке и надетой поверх коричневой кофте. Еще одна особенность сельских и околосельских жителей – ложиться спать чуть ли не с первыми сумерками.

– Нэ чую, говорыть громшэ, що вам надо?

– Я говорю, мне нужен дом двадцать три, Обуховы там живут, не подскажете, где это? (Эта тетка точно была не матерью Обухова.)

– Кого трэба?

Она совсем нахрен глухая?!

– Гагарина, двадцать три! Где это?! – я уже почти кричал.

– Чого вы кричытэ, цэ напроты. Перечница старая.

– Спасибо!

Я развернулся и пошел к дому через дорогу, но тетка меня окликнула в спину:

– Подождыть, а навищо воны вам? Я остановился и оглянулся:

– В смысле? Я наведаться заехал, знаю их давно.

– Кого цэ их? Танька на свому гори зовсим з розуму поихала. Щэ ий тилькы гостей не выстачало.

Что за дура фамильярная? «Танька», «гостей не выстачало»… Какое твое старособачье дело?

– Я давний знакомый Татьяны Александровны, – на имени и отчестве Димкиной матери я нарочно сделал ударение, – и очень хорошо знал ее сына. Поэтому считаю возможным приехать навестить его мать и жену.

После слова «жена» мне показалось, что у тетки округлились глаза и она даже слегка отпрянула. Но, пожалуй, мне только показалось. Да и тетке, похоже, стало немного неловко, и она сделала попытку как-то смягчить разговор:

– Да я ничого, просто вже пизно для гостей, да и Татяны (ну хоть уже не «Танька») схожэ нэмае вдома.

А так звисно трэба навищаты людыну, стильки смэртэй пэрэжыты.

Почему смертей? Еще кто-то, кроме Димки, умер? Может, муж? Но он вместе с семьей не жил уже лет двадцать. Тогда кто?

Но я спрашивать не стал, а лишь еще раз уточнил:

– Так, значит, в доме напротив?

– Да. Чэрэз дорогу.

Я развернулся и пошел к дому, но меня неожиданно вновь окликнули:

– Стийтэ! Вы щось обронылы биля калыткы. Да что нахрен еще такое?!

Я вновь остановился и повернулся к тетке. Та в свою очередь открыла калитку и подобрала возле нее какой-то небольшой прямоугольный предмет. Я вернулся назад и увидел в руках у женщины открытку с желтыми цветами. Черт! Это была та самая вторая открытка, которую показывала мне Алиса. Но я ведь, вроде, бы отдал ее! Хотя, не помню, может, машинально положил в карман.

В какой карман? Тот, что в джинсах, – и при этом открытка не помялась?

– О, це схожэ открытка. Яки гарни жовти квиточки. Трымайте, – и она протянула открытку мне, хотя стояла уже вновь за калиткой, пусть и открытой. – Тилькы нэ даруйтэ йийи дивчыни, бо жовтый колир – колир розлукы.

Покаркай мне, собака.

– Спасибо. Наверное, выпала. Всего хорошего, – и я направился к дому Обухова. За спиной чувствовался буравящий меня взгляд тетки.

Вблизи дом оказался не таким уж и маленьким. Одноэтажный, из белого кирпича, с двумя большими окнами, которые выходили на улицу, ко всему же обнесенный высокой металлической оградой. Возле дома был небольшой участок земли, вдали виднелся маленький сарай, а возле самого дома стояла зеленая (как мне показалось в темноте) беседка. Света нигде видно не было. К слову, в соседних домах тоже, от этого не только дом, но и вся улица выглядели особенно зловеще.

Я подошел к калитке и негромко окликнул:

– Кто-то есть в доме?!

За моей спиной погас свет, и вся улица погрузилась в темноту. Я оглянулся, это через дорогу та придурковатая тетка выключила в доме свет, наверное, легла уже спать.

Я еще раз позвал, на этот раз громче:

– Хозяева!..

В ответ была лишь тишина. Собаки, похоже, в доме нет, иначе уже давно бы лаяла. Я нащупал на внутренней стороне калитки засов и с трудом его отодвинул. Он шел туго. Затем надавил на калитку, и та с омерзительным скрипом открылась. Сразу видно, что настоящего хозяина в доме нет, все запущенно, начиная с проржавевшей калитки. Пред тем как войти во двор, я достал из кармана мобильный и посмотрел время. Часы показывали 21.23. Алиса должна приехать минут через 15–20. А вообще, почему я, дурак, не обменялся с ней мобильными номерами? Нужно же иногда и головой думать. Я вошел во двор и по заросшей тропинке прошел к дому. Возле обитой чем-то черным входной дверью стояло пустое цинковое ведро. Видимо, для мусора. Я нащупал рукой звонок и нажал на кнопку, хотя было и так понятно, что хозяев дома нет и осталось только дождаться Алису. Вместо привычного звонка по всему двору раздалось громкое троекратное «ку-ку, ку-ку, ку-ку». На фоне гробовой тишины получилось весьма неуместно. Я немного подождал и нажал еще раз: – «ку-ку, ку-ку, ку-ку».

– Ви-и-итя, это ты…

У меня похолодела спина, и я резко оглянулся на голос. Из беседки вышла какая-то девушка в ночной белой сорочке до пят. Я попятился, хотя девушка не двигалась в моем направлении.

– Ви-итя, это-о я, – девушка сильно тянула слова, как будто они вылетали у нее из живота.

Я попытался как можно бодрее спросить в ответ: «Кто это – я?», – но вместо этого получился какой-то сиплый невразумительный стон. Хотя девушка, похоже, вопрос поняла.

– Со-оня.

Ну, конечно, кто же это еще может быть? Это же Соня! Жена Обухова. Правда, выглядит она не очень, ну а что я хочу, в двадцать пять лет стать вдовой…

Я сразу приободрился и успокоился. Ко мне вернулся дар речи, по крайней мере, я перестал сипеть.

– Соня, привет! А я тебя сразу не узнал. Вот, по командировке заехал в Васильков и решил вас проведать, да уже подумал, что никого нет дома. Хорошо, что ты здесь. А где Татьяна Александровна?

– Она бу-удет потом… Хорошо, что ты при-ишел… – Соня говорила тихо, но я все отчетливо слышал, а слова она по-прежнему продолжала тянуть. – Ты хо-очешь войти в до-ом?

Что за странный вопрос?

– Ну, неплохо было бы. Так Татьяна Александровна будет сегодня? Она на работе?

Вместо ответа Соня мне сказала:

– Во-озьми в беседке ключи и откро-ой дверь в дом.

Я направился в направлении Сони к беседке, но прежде чем успел взглянуть ей в лицо (все-таки столько лет ее не видел, последний раз еще в школе), она повернулась ко мне плечом, и я не успел ее разглядеть. Ключи лежали на столе (когда-то Игорь Швец мне говорил, что не следует класть ключи на стол – плохая примета), я их взял, а затем протянул Соне.

– Я о-очень устала, откро-ой сам.

Я направился к двери и стал подбирать ключи к замкам, так как в связке их было три (третий, видимо, от сарая), а замков в двери два. Наконец, я открыл дверь и посторонился, пропуская вперед Соню.

А какого она черта делала в одной ночнушке в беседке при запертых дверях в доме?

– Захо-оди первым, – Соня жестом указала, чтобы я вошел в дом.

Я прошел на маленькую веранду и стал ждать Соню, не зная, разуваться мне или нет. Но Соня порог не переступала.

– Мне мо-ожно во-ойти? Что, блин, у нее за вопросы?

– Конечно, можно, это же твой дом. Входи.

И Соня вошла в дом. Я посмотрел на ее ноги и ужаснулся.

Боже, все это время она была босая! Похоже, совсем свихнулась после смерти Димки.

– Соня, а где у вас тут выключатель, а то темно, как в могиле.

– Иде-ем в комнату-у, там вклю-ючишь торшер, у меня глаза бо-олят от све-ета… – и Соня направилась через веранду и кухню (комнаты в доме проходные) в комнату, а я за ней.

Первая комната, а их, судя по всему, было две, оказалась просторной, в темноте угадывался силуэт большого стола, стоявшего в самом центре. Соня жестом показала мне налево, там я разглядел торшер и рядом с ним кресло.

Я направился к нему и включил торшер. Помимо стола в комнате стоял большой сервант, диван, а также старый телевизор. На стене висел огромный ковер с замысловатыми узорами, а на нем (черт!) – те самые черные часы из моего сна! Я сел в кресло и повернул голову в сторону часов, не в силах оторвать от них взгляда.

– Хорошие ча-асы, правда? – голос Сони меня отвлек от воспоминаний о моем сне.

– Да, необычные такие. Такое впечатление, как будто я их уже где-то видел, – я машинально посмотрел на мобильник, хотя время можно было узнать по настенным часам. Было без пятнадцати десять. Алиса, должно быть, уже на подъезде к дому.

Поерзав немного в кресле, я решил начать разговор с соболезнования.

– Как же так могло произойти-то, а? Даже не верится. И хоть мы с Димкой особо не дружили, но я до сих пор не могу прийти в себя от этого известия.

Соня ничего не ответила на мою тираду, более того, она отошла в глубь комнаты и села за стол с самой дальней стороны таким образом, что я в полумраке не мог рассмотреть ее лица. В комнате повисло неловкое молчание, нарушаемое только громким тиканьем черных настенных часов.

– Соня, а ты вообще чем в Василькове занимаешься? Но в ответ я получил очередную порцию молчания.

Соня не двигалась, не отвечала на мои вопросы, а просто сидела на стуле в самом дальнем углу стола и смотрела в мою сторону.

Может, она точно умом тронулась?

– Зачем ты сю-у-уда при-иехал?

– Я же сказал, у меня здесь командировка, вот и приехал навестить. Мне этого не стоило делать?

Но ответа на свой вопрос я вновь не получил. Соня явно как-то странно себя вела.

– Кра-асивая открытка цвета ра-азлуки.

Я только сейчас заметил, что все время держал в руке открытку Алисы. В этот же момент по всему дому разнеслось «ку-ку-ку», кто-то звонил в дверь. От неожиданности я вздрогнул.

Наверное, пришла Димкина мама.

Но Соня продолжала сидеть на месте, никак не реагируя на звонок в дверь. Вновь разнеслось «ку-ку-ку».

– Ты не откроешь дверь? – я обратился к Соне.

Она, наконец, поднялась со стула, но все равно не спешила идти открывать дверь.

– Соня, кто-то звонит в дверь. Может, это Татьяна Александровна?

И только после этих слов Соня какой-то неестественной походкой направилась через кухню к веранде. Двигалась она действительно странно, почти не передвигая ногами и совершенно не раскачиваясь в стороны, как будто она была на роликах и ее кто-то тянул веревкой. Я в очередной раз для себя отметил, что Соня сделала неестественную амплитуду, когда, выходя из комнаты, как можно дальше удалилась от лучей падавшего света торшера.

Может, у нее что-то с лицом и она стесняется мне его показать?

Как только Соня вышла, мне стало отчего-то страшно. Такое впечатление, как будто все время никого и не было рядом, а я каким-то образом попал в совершенно неприветливый и чужой мне дом. Более того, сам дом казался совершенно нежилым. Я чуть наклонил торшер в сторону телевизора и обнаружил на экране толстенный слой пыли, пыль также была на серванте и деревянных ручках кресла, в котором я сидел. Затем я повернул торшер в сторону стола и только сейчас увидел на нем высокую вазу желтого цвета, а в ней – два искусственных цветка. Странно, я всегда думал, что четное количество цветов ставится только на могилы, но никак не в доме. Хотя кто поймет этих Обуховых.

Соня почему-то задерживалась, и чтобы как-то отвлечься от тревожащих мыслей, я решил еще раз прочесть стихотворение на открытке.

 
У красоты смертельный лик,
И слезы неба будут долго.
Ты злую глупость совершил,
И к двадцати трем ты вновь один.
 

Я прочитал еще один раз, затем еще и еще. Содержание открытки было совершенно другим! Вернее, другими были только последние две строчки стихотворения. Теперь оно было адресовано явно лицу мужского пола, то есть адресатом вполне мог быть я. И опять это число 23, которое меня постоянно преследует. Я резко посмотрел на часы за своей спиной, было без пяти минут одиннадцать. Стихотворение точно написано для меня. И что значит «злую глупость совершил»? Но времени на раздумья у меня не было. На пороге появилась Соня.