Текст книги "Справочник школьника по литературе"

Жанровые особенности литературы и культуры того времени в целом зависели от массового сознания людей той эпохи. Так, читатель того времени в гораздо большей степени ценил традиционность, а не новизну, узнавание, а не многовариантность. Другими словами, в древнерусской культуре господствовал этикет. Человек, который читал житие или слушал сказку, знал привычный ход событий и ожидал его. Он не интересовался новизной и не ценил ее в той мере, как человек нового времени. Не неожиданное, а ожидаемое было эстетически притягательным. Знакомая сюжетная ситуация влекла за собою ожидание другой, столь же знакомой.

Для автора и каждого читателя «Саввы Грудцына» волшебная сказка была с детства близким, хорошо затверженным «вечным спутником». Опознав сказочную «царскую тему» (т. е. когда герой становится царем), читатель ждал ее соответствующего этикетного разрешения. Однако «Савва Грудцын», несмотря на свою традиционность, произведение новаторское (что весьма характерно именно для этого времени). Новаторство проявляется в финале. Вместо того, чтобы породниться с царем, как пристало сказочному герою, Савва «абие разболеся…, и бе болезнь его тяжка зело, яко быти ему близ смерти». Здесь автор обрывает сказочное течение событий и снова повторяет трехчастную схему «чуда»: болезнь (следствие прегрешения) – покаяние – исцеление. Скрещивая жанры сказки и «чуда», переключаясь с одного жанра на другой, повесть держала читателя в постоянном напряжении, «обманывала» его ожидания. Использование этого эффекта сближает «Савву Грудцына» с прозой нового времени, которая проповедует динамизм и новизну.

«Повесть о Фроле Скобееве» – русское оригинальное произведение новеллистического жанра, одно из немногитх, т. к. большинство новелл, имевших хождение на Руси, были заимствованы из других культур (т. е. были переводными). Есть основания полагать, что она сочинена в петровское время. Анонимный автор строит рассказ как воспоминание о минувшем (в некоторых списках действие отнесено к 1680 г.).

Фрол Скобеев, бедный дворянин, который не может прокормиться с вотчины или поместья и потому зарабатывает на хлеб «приказной ябедой», т. е. сутяжничеством по чужим делам, – решает соблазнить Аннушку, дочь богатого стольника Нардина-Нащокина, обманом и увозом (т. е. похищением) жениться на ней и получить приданое. Сближение с Аннушкой происходит «во время увеселителных вечеров, которые бывают в веселости девичеству, называемый… Святки». В «девичьем уборе» (т. е. переодевшись в женское платье) проникает Фрол в деревенские хоромы Нардина-Нащокина (мотив, который обыгрывается впоследствии, например, в «Домике в Коломне» А. Пушкина). Подкупленная героем мамка затевает святочную игру: «„Изволь, госпожа Аннушка, быть ты невестою, – а на Фрола Скобеева показала, – сия девица будет женихом». И повели их в особливу светлицу для почиву, как водится в свадьбе, и все девицы пошли их провожать до тех покоев и обратно пришли в те покои, в которых прежде веселилис. И та мамка велела тем девицам петь грамогласныя песни, чтоб им крику от них не слыхать быти… И Фрол Скобеев, лежа с Аннушкой, и объявил ей себя, что он Фрол Скобеев, а не девица. И Аннушка стала в великом страхе. И Фрол Скобеев, не взирая ни на какой себе страх, и ростлил ея девство».

«Повесть о Фроле Скобееве» распадается на две приблизительно равные по размеру части. Рубеж между ними – женитьба героя (после женитьбы Фролу еще предстоит умилостивить тестя и получить за Аннушкой приданое).

Первая часть конструируется как типичная плутовская новелла, герой которой стремится возможно скорее достичь своей цели. Во второй части сюжетная занимательность отодвигается на задний план. Теперь автора интересуют не события, а характеры и переживания героев. Он – впервые в русской литературе – индивидуализирует речь персонажей, отделяет их высказывания от авторских. Во второй части внимание сосредоточено на поколении «отцов». Это чета стариков Нардиных-Нащокиных и стольник Ловчиков. Все это люди старосветские, живущие «постоянно», которым чужда нравственная непоседливость «детей». Даже бесшабашный плут Фрол Скобеев подыгрывает «отцам», их величавым жестам, и спокойным речам. Он тоже хочет «жить постоянно», отвоевать себе место под солнцем, и в конечном итоге добивается этого.

Полоцкий Симеон (Самуил Емельянович Ситнианович-Петровский) (1629—1680) – русский писатель, церковный и общественный деятель, родоначальник течения, получившего название «московское барокко». По национальности – белорус, в двадцать семь лет принял монашество с именем Симеона, уже в Москве получил прозвание «Полоцкий» – по его родному городу, где он был учителем в школе тамошнего православного «братства» (Полоцк). В 1664 г., одновременно с протопопом Аввакумом, вернувшимся из сибирской ссылки, Симеон Полоцкий приехал в Москву – и остался здесь навсегда. В Москве Симеон Полоцкий продолжал начатую на родине деятельность «дидаскала», т. е. педагога. Он воспитывал государевых детей (одного из них, будущего царя Федора Алексеевича, он приучил сочинять вирши), открыл латинскую школу в Заиконоспасском монастыре – для молодых подьячих Приказа тайных дел, собственной канцелярии царя Алексея Михайловича. Он также занял или, точнее говоря, учредил еще одну должность – должность придворного проповедника и поэта, ранее в России не известную. Любое событие в царской семье – кончины, браки, именины, рождения детей – давало Симеону Полоцкому повод для сочинения панегириков и эпитафий, равно как и для произнесения «ораций» (т. е. речей). Его проповеди, напечатанные уже после смерти Симеона, составили два больших тома – «Обед душевный» (1681) и «Вечерю душевную» (1683). Стихотворения поэт к концу своей жизни собрал в огромный «Рифмологион, или Стихослов» (этот сборник дошел до нас в черновом варианте и опубликован лишь в отрывках).

Наследие Симеона Полоцкого очень велико. Считается, что он оставил по крайней мере пятьдесят тысяч стихотворных строк. Кроме «Рифмологиона» это «Псалтырь рифмотворная» (вышла в свет в 1680 г.) и оставшийся в рукописях колоссальный сборник «Вертоград многоцветный» (1678) – своего рода поэтическая энциклопедия, в которой стихотворения расположены в алфавитном порядке. В «Вертограде» насчитывается 1155 названий, причем под одним заглавием часто помещается целый цикл – от двух до двенадцати стихотворений. Сильвестр Медведев, ученик Симеона Полоцкого (в Заиконоспасском монастыре они жили в соседних покоях, соединявшихся общим коридором), вспоминал, что Симеон «на всякий же день име залог писати в полдесть по полутетради, а писание его бе зело мелко и уписисто», т. е. что он каждый день исписывал мелким почерком восемь страниц нынешнего тетрадного формата. Такая плодовитость вообще характерна для многих барочных литераторов. Это – не графомания, а творческая установка: Симеон Полоцкий поставил перед собою цель создать в России новую словесную культуру.

Однако одному человеку такой труд был явно не под силу. Для новой словесной культуры нужны были и творцы, и потребители. Хорошо понимая это, Симеон Полоцкий стремился «насытить» быт двора и столичной аристократии барочными проповедями и силлабическими виршами. В праздничные дни публично исполнялись его стихотворения в жанре «декламации» и «диалога» (чтецами выступали и автор, и специально обученные «отроки», по всей видимости, «недоростки» из церковного хора, «малые певцы»). Публично исполнялись также и «приветства»-панегирики. Судя по составу сборника «Рифмологион, или Стихослов» и по авторским пометам на его полях, Симеон Полоцкий старался использовать каждый мало-мальски подходящий случай, когда казалось уместным произнести речь в стихах. Он сочинял такие речи и для себя, и для других – по заказу или в подарок. Они звучали на царских парадных обедах, в боярских хоромах и в церквах во время храмовых праздников. В Москве Симеон Полоцкий собрал вокруг себя кружок писателей. Из них наиболее выдающимися были Сильвестр Медведев и Карион Истомин.

«Поучение» Владимира Мономаха – письменный памятник, автором которого был великий князь киевский (1113—1125), оставивший заметный след в культуре Киевской Руси, выступавший за единение Русской земли и прекращение усобиц, за совместный поход на половцев в интересах простого народа, который больше всех страдал от половецких набегов. Он предупреждал, что если усобицы не прекратятся «и начнеть брат брата закалати», то «погыбнеть земля Руская, и врази наши, половци, пришедше, возмуть земьлю Руськую». «Поучение» стоит несколько особняком от остальных жанров этого времени. Оно представляет собой изображение своего рода идеала княжеского «поведения»: князь должен беспрекословно подчиняться «старейшему», жить в мире с другими князьями, не притеснять младших князей или бояр; князь должен избегать ненужного кровопролития, быть радушным хозяином, не предаваться лени, не полагаться на тиунов (управляющих) в быту и на воевод в походах, а во все вникать самому. В качестве примера Мономах приводит собственную жизнь, в которой он пытался следовать этим принципам.

«Поучение» Владимира Мономаха – пока единственный в древнерусской литературе пример политического и морального наставления, созданного не духовным лицом, а государственным деятелем.

«Поучение» входило составной частью во многие древнерусские памятники, в частности, оно было включено в Лаврентьевскую летопись.

«Приказная школа» – поэтическая школа, сложившаяся в Москве к началу 30-х гг. XVII в. и активно функционировшая вплоть до реформы патриарха Никона.

«Приказной школой» исследователи стали называть ее потому, что в большинстве своем ее составляли приказные администраторы, дьяки и подьячие, т. е. почти каждый из них жил государевым жалованьем. Это Михаил Злобин, о котором известно, что в 1638 г. он служил подьячим Посольского приказа и имел в Москве двор, дьяк Алексей Романчуков, возглавлявший в 1636—1638 гг. русское посольство в Персию, Петр Самсонов, самый плодовитый поэт школы, который в 1631 г. получил место дьяка Патриаршего дворцового приказа. Эти связи с патриаршим управлением не случайны: под надзором патриарха работал Печатный двор, и справщики (т. е. редакторы) этой единственной русской типографии были активными участниками приказной поэтической школы. Это священники Стефан Горчак и Михаил Рогов, а также монах Савватий, самая крупная поэтическая фигура первой половины XVII в.

К приказной школе примыкали и аристократы, князь С. П. Шаховской и М. Ю. Татищев (1620—1701). Школе, видимо, оказывали покровительство царь Михаил, его отец патриарх Филарет, князь Д. М. Пожарский и другие. Были, конечно, и противники книжного стихотворства, в основном это были деятели церкви, для которых приказные поэты были конкурентами в духовном «окормлении» России.

«Приказная школа» осознавала себя как некое интеллигентное объединение, «духовный (или любовный) союз». Творчество – это «духовный пир», на который званы только избранные, владеющие особым «витийным» языком, искусством «двоестрочных согласий» и «краегранесия» (акростиха, в котором послание составляется из первых букв строк). Главный жанр школы – стихотворная эпистолия (т. е. послание, письмо), которая подчеркивает избранность этого литературного круга. Его участники постоянно обмениваются поэтическими посланиями. Авторы посланий, как правило, живут в Москве, встречаются каждый день на службе, так что их стихотворная переписка – это своего рода литературная игра, демонстрация «остроумия» и владения всем арсеналом необходимых приемов.

Прокопович Феофан (Элеазар) (1681– 1736) – украинский и русский писатель, церковный деятель. Был горячим сторонником Петра I. В печатных и в устных «Словах и речах» запечатлел образ новой России. В творчестве Феофана Прокоповича петровская эпоха нашла наиболее полное и всестороннее выражение. Получив образование в Киево-Могилянской академии, Феофан Прокопович продолжил его в Польше, затем учился в Италии в римском колледже иезуитов, совершил путешествие по Германии и некоторое время слушал курс лекций в Галле, почерпнув здесь философские идеи раннего Просвещения. Затем он вернулся на Украину и с 1705 г. приступил к преподавательской деятельности в Киево-Могилянской академии. Он читал курсы математики, физики, астрономии, логики, поэтики и риторики. В своих лекциях Феофан Прокопович выступает как враг аскетизма, суеверий и религиозных чудес, стремясь дать рациональное (в картезианском смысле) объяснение природным явлениям. Высвобождая науку из-под влияния богословия, Феофан Прокопович в философских вопросах естествознания являлся предшественником Лавуазье и Ломоносова.

В 1705 г. Феофан Прокопович написал и осуществил постановку трагедокомедии «Владимир», в которой, впервые в русской литературе XVIII в., сюжетом избирается эпизод из национальной истории. В трагедокомедии рассказывается о событиях Х в., предшествовавших крещению Руси киевским князем Владимиром Святославичем. В пьесе повествуется о внутренней борьбе, которая происходила в душе Владимира, прежде чем он решил отказаться от «поганства». Вместе с тем пьеса Феофана Прокоповича имела острое общественное звучание. Тема борьбы просвещения с невежеством, которая в пьесе была представлена борьбой Владимира Святославича с корыстными и тупыми жрецами, была весьма злободневна в то время, когда Петр I сражался с духовенством и боярством.

В отличие от драматургов западноевропейского классицизма, Феофан Прокопович в своей пьесе отказался от привлечения греко-римской мифологии: в драме речь идет о языческих божествах, упоминаемых в древнерусских летописях, – Ладе, Купале, Перуне. Заслугой Феофана Прокоповича является и то, что он освободил свою «трагедокомедию» от нагромождений символов и аллегорий, типичных для школьного театра его времени. Четкая и ясная композиция «трагедокомедии» «Владимир» придает пьесе стройность и ясность. В своей пьесе Феофан Прокопович соблюдает единство действия и времени. «Трагикомедия» «Владимир» заключает в себе и другие черты, характерные для классицистической драматургии, являясь преддверием трагедий Сумарокова на темы древнерусской истории («Хорев», «Синав и Трувор», «Ярополк и Димиза»), «Тамиры и Селима» Ломоносова, «Вадима Новгородского» Княжнина.

Обращение к русской истории не было случайным в творчестве Феофана Прокоповича. Он много и плодотворно занимался изучением древнерусских произведений. Это нашло отражение в его многочисленных ораторских сочинениях и в исторических введениях, предваряющих такие его работы, как «Духовный регламент» и «Правда воли монаршей». В книжном собрании Феофана Прокоповича, насчитывающем 25 тысяч томов, было много ценнейших древнерусских рукописей, поступивших после его смерти (1736 г.) в библиотеку Петербургской Академии наук. Феофан Прокопович принимал деятельное участие в редактировании «Гистории Свойской войны» и был автором «Истории императора Петра Великого, от рождения его до Полтавской баталии», изданной в 1773 г.

В 1709 г., вскоре после Полтавской битвы, Феофан Прокопович выступил перед Петром I, приехавшим в Киев (он читал «Панегирикос, или Слово похвальное о преславной над войсками свойскими победе»). Отталкиваясь от традиций панегирической речи, Феофан создает новое и оригинальное сочинение. В составе опубликованной тогда же брошюры «Панегирикос, или Слово похвальное о преславной над войсками свойскими победе» была и поэма Феофана Прокоповича, посвященная Полтавской победе, – «Епиникион, си есть песнь победная о тойжде преславной победе». По стилю «Епиникион» приближается к торжественной оде. Автор смело передает торжественную лирику народным песенным размером. Перу Феофана Прокоповича принадлежит ряд лирических стихотворений, написанных на русском, польском и новолатинском языках. «Песня светская» особенно выразительно раскрывает его поэтические достижения, одновременно предвосхищая появление литературных трудов А. П. Сумарокова – автора городской лирической песни.

Феофан Прокопович первым в русской литературе XVIII в. создал образ Петра I, строителя Петербурга, героя Полтавской битвы, «работника». Эта тема пройдет через всю классицистическую литературу XVIII и начала XIX в., завершившись «Полтавой» и «Медным всадником» Пушкина. В ораторских сочинениях Феофана Прокоповича были заложены основы одических жанров, получивших развитие в творчестве крупнейших поэтов: Ломоносова, Сумарокова, Хераскова, Державина.

Значительную роль в формировании теории русского классицизма сыграли трактаты Феофана Прокоповича «Поэтика» и «Риторика». Курс «Поэтики», написанный им в 1705 г. и прочитанный студентам Киево-Могилянской академии, является первым значительным памятником русской теории поэзии. Свои труды по теории литературы Феофан Прокопович создал с учетом достижений гуманистов, а также на основе глубокого изучения античных авторов.

Р

Радищев Александр Николаевич (1749—1802) – русский писатель-гуманист, просветитель. Родился в Москве в семье богатого помещика.

1762—1766 – обучался в Пажеском корпусе.

1767—1771 – учился в Лейпцигском университете, куда был отправлен для изучения юридических наук; занимался также естественными науками. Особую роль в формировании мировоззрения сыграли сочинения франц. просветителей, особенно Гельвеция. По возвращению в Россию назначен протоколистом в Сенат.

С 1773 – служба обер-аудитором (юридич. советником) штаба Финляндской дивизии в Петербурге.

1771—1773 – начало литературной деятельности, выполнил ряд переводов (напр. Г. Мабли «Размышления о греческой истории»).

1775 – вышел в отставку.

1777 – поступил на службу в Коммерц-коллегию (с 1780 года был помощником управляющего, а с 1790 – управляющим Петербургской таможней).

1779—1782 – незаконченная аллегорическая оратория «Творение мира», в которой утверждал, что слово значит чрезвычайно много для истории и развития общества.

1780 – «Слово о Ломоносове», в котором выражал свое восхищение и преклонение перед великим гением Русской земли.

1783 – ода «Вольность», в которой провозглашаются просветительские идеалы – просвещенная монархия, власть закона, отмена рабства.

1788 – «Житие Ф. В. Ушакова», в котором воплощен идеал активного человека, защитника исконных прав и свобод людей, освещается роль выдающейся личности в истории и освобождении народов от рабства.

С середины 1780-х гг. – работа над главным произведением «Путешествие из Петербурга в Москву».

1790 – публикация «Путешествия…», через три недели после опубликования началось следствие, которым руководила лично Екатерина II (назвавшая Радищева «бунтовщиком похуже Пугачева»).

30 июня 1790 – заключен в Петропавловскую крепость, приговорен судом к смертной казни, которая была заменена императрицей на лишение чинов и дворянства и ссылку на 10 лет в Илимский острог в Сибири.

1792—1795 – в ссылке создал философский трактат «О человеке, о его смертности и бессмертии», ряд экономических и исторических трудов.

1797 – уже при Павле I переведен под надзор полиции в одно из имений отца – с. Немцово Калужской губернии.

1801—1802 – статья «Памятник дактилохореическому витязю», которая заложила основы научного стиховедения в России. После воцарения Александра I «прощен» и определен на службу в Комиссию составления законов. В юридических трудах и законодательных проектах проводил прежние идеи, требуя уничтожения крепостного права и сословных привилегий.

1802 – в ответ на угрозу новой ссылки, а также реализуя мысль о праве человека на самоубийство (что резко осуждалось православной церковью) как форму протеста (о чем сам писал в «Путешествии…» и др. соч.), отравился.

Основные сочинения находилось под запретом до 1905 г., но распространялись нелегально, в списках.

С

Свод митрополита Киприана – первый общерусский (и первый общемосковский) летописный свод. Создавался в 1408 году (оригинал впоследствии погиб в московском пожаре 1812 года). Киприан, как митрополит всея Руси, мог привлечь для составления летописного свода летописи из всех подчиненных ему в церковном отношении русских княжеств, в том числе и тех, которые в это время входили в состав великого княжества Литовского. При составлении свода Киприана были использованы летописи Твери, Нижнего Новгорода, Новгорода Великого, Ростова, Рязани, Смоленска и, конечно, все предшествующее летописание Москвы. Кроме того, в свод Киприана были включены сведения по истории Литвы.

Свод митрополита Фотия – следующий за сводом митрополита Киприана московский летописный свод. Кроме тех данных, которые входили в свод Киприана, сюда были включены народные предания о русских эпических богатырях (Алеше Поповиче, Добрыне, Демиане Куденевиче, Рогдае Удалом и проч.).

«Сказание о Мамаевом побоище» – памятник древнерусской литературы, в котором сохранилось наиболее подробное описание событий Куликовской битвы. Произведение это пользовалось огромной популярностью у древнерусских читателей. Сказание многократно переписывалось и перерабатывалось и дошло до нас в восьми редакциях и большом количестве вариантов. Точное время создания «Сказания о Мамаевом побоище» неизвестно. «Сказание о Мамаевом побоище» – это не только эпический рассказ о Куликовской битве, но и произведение, посвященное восхвалению великого князя московского. Автор изображает Дмитрия мудрым и мужественным полководцем, подчеркивает его воинскую доблесть и отвагу. Все остальные персонажи группируются вокруг Дмитрия Донского. Дмитрий – старший среди русских князей, все они – его верные вассалы, его младшие братья. Мамай, враг Русской земли, напротив, изображается автором Сказания в резко отрицательных тонах. Он полная противоположность Дмитрию Донскому: всеми деяниями Дмитрия руководит бог, все, что делает Мамай, – от дьявола. Русское войско характеризуется как светлая, нравственно высокая сила, татарское – как сила мрачная, жестокая, резко отрицательная. Даже смерть совершенно различна для тех и других. Для русских это слава и спасение для жизни вечной, для татар – погибель бесконечная («абстрактный психологизм»).

Героический характер изображаемого события обусловил обращение автора и к устным преданиям о Мамаевом побоище, к которым, вероятнее всего, восходит эпизод поединка перед началом общего сражения инока Троице-Сергиева монастыря Пересвета с татарским богатырем Челубеем, а также сообщение о том, что Дмитрий перед сражением надел княжеские доспехи на любимого воеводу Михаила Бренка, а сам в одежде простого воина с железной палицей первым ринулся в бой. Влияние устной народной поэзии на Сказание обнаруживается в использовании отдельных изобразительных средств. Так, русские воины сравниваются с соколами и кречетами, русские побивают врагов «аки лес клоняху, аки трава от косы постилается».

Широко пользовался автор Сказания поэтическими образами и средствами «Задонщины». Причем взаимодействие этих памятников носило обоюдный характер: в поздних списках «Задонщины» встречаются вставки из «Сказания о Мамаевом побоище».

«Слово о законе и благодати» – произведение киевского священника и впоследствии митрополита Иллариона, жанрово в какой-то степени предвосхитившее появление «Слова о полку Игореве». Существует предположение, что «Слово» было произнесено Илларионом в церкви Благовещения на главных Золотых воротах 26 марта 1049 года в честь завершения строительства киевских оборонительных укреплений. «Слово» Иллариона является своего рода церковно-политической декларацией, подчеркнуто полемической, которая перед лицом Византии прославляла русских князей, утверждала, как церковную, так и политическую самостоятельность Руси. Таким образом, жанр «Слова» носит на себе оттенок публицистичности, подчеркивает адресность того, о чем в нем говорится, содержит какой-либо призыв или побуждение к действию.

«Слово о погибели Русской земли» – древнерусский литературный памятник периода татаро-монгольского ига. Этот памятник дошел до нас в двух списках, при этом не как самостоятельный текст, а как введение к первой редакции «Жития Александра Невского». Незавершенность текста Слова, то обстоятельство, что смыслу заглавия отвечает лишь начало последней фразы дошедшего текста, дают основание видеть в нем отрывок более обширного произведения, посвещенного описанию тяжелых бедствий, обрушившихся на Русскую землю.

Вероятнее всего, Слово было написано между 1238 и 1246 гг. и является горячим откликом неизвестного нам автора на монголо-татарское нашествие. Дошедший до нас текст – либо вступление, либо первая часть произведения, в котором повествовалось о «погибели Русской земли» – об ужасах батыевщины, о разгроме русских княжеств полчищами татаромонголов. В этой сохранившейся части автор дает восторженное описание красот и богатства Русской земли, ее политического могущества.

«Слово о погибели Русской земли» по теме и по стилю перекликается со «Словом о полку Игореве». Эти памятники имеют много общего: патриотизм, проявление национального самосознания, воспевание силы и воинской доблести князя-воина, лирическое восприятие природы, ритмический строй текста.

«Слово о полку Игореве» – великий памятник древнерусской литературы. «Слово» было создано в Черниговской земле в XII веке. Автор «Слова…» неизвестен. Разыскал произведение знаменитый собиратель древностей и знаток русской словесности А. И. Мусин-Пушкин (1744—1817). Вероятнее всего, у Мусина-Пушкина был не оригинал произведения, а его более поздняя копия (XIV века), которая погибла во время пожара Москвы 1812 года. Сохранились лишь первое печатное издание 1800 года (так называемое мусин-пушкинское) и писарский список, сделанный для Екатерины Второй. Вышеизложенные факты явились причиной долгих споров о подлинности «Слова…» В настоящий момент подлинность его доказана как историческим анализом, так и лингвистическим. Неточности переписчиков (как древних, так и более поздних), породили проблему «темных мест», которые истолковываются исследователями по-разному.

Изучению образной структуры и языка «Слова…» посвящено огромное множество работ. Из наиболее значительных – труды акад. Д. С. Лихачева, который изучал стилистику «Слова…» и его художественные особенности. Историческому анализу произведение подвергал акад. Б. А. Рыбаков.

Интересны изыскания в вопросе построения композиции «Слова…». Как следует из текста произведения, события в нем излагаются не в хронологическом порядке. Д. С. Лихачев считает это мастерским стилистическим приемом автора «Слова…», а Б. А. Рыбаков в книге «“Слово о полку Игореве” и его время» выдвинул оригинальную гипотезу о «перепутанных страницах», согласно которой путаница с кусками текста произошла от того, что корешок оригинала (с которого делалась копия) истерся, и страницы, ничем не скрепленные, перепутались. Разбив текст «Слова…» на смысловые отрезки и подсчитав в них количество слов и букв, Рыбаков пришел к выводу, что их количество вполне могло соответствовать страницам книги (с рисоваными миниатюрами или без). В означенном издании приводится вариант текста «Слова…», который, по мнению Рыбакова, был изначально.

Идейное содержание «Слова…» было так определено К. Марксом: «Смысл поэмы – призыв русских князей к единению как раз перед нашествием монголов… Вся песнь носит христиански-героический характер, хотя языческие элементы выступают еще весьма заметно».

Ритмическая организация и поэтический строй «Слова…» имеют ряд особенностей. В том виде, в каком мы привыкли читать «Слово о полку Игореве» в подлиннике, – это проза. Правда, поэты всегда переводили его стихами, и даже ученые стали применять так называемый ритмический перевод – полупрозу-полустихи. Но это был вынужденный компромисс. В «Слове» чувствовался ритм, но в «правильный» стих оно не укладывалось. В XIX веке проблемами ритмики «Слова» занимались Д. Востоков, М. Максимович, П. Житецкий, Ю. Тиховский. В начале XX века были выдвинуты почти одновременно четыре стиховедческие концепции «Слова», но все они подверглись обоснованной критике. Оригинальную гипотезу выдвинул российский исследователь А. Чернов. Согласно его предположению, древнерусский текст слова не только стихотворный, но и написан стихами рифмованными (речь идет не о литературной, а о народной рифме – аллитерационный стих, рифмовка по созвучию одного ударного гласного в конце строки и проч. – см. раздел I, системы стихосложения, тоническая система).

На аллитерацию в «Слове» обращал внимание еще П. А. Вяземский, однако исследователи того времени не находили в этой аллитерации системы.

А. Чернов, реконструируя ритмическую структуру «Слова» (т. к. в Древней Руси не было разбиения на строки, отсутствовали знаки препинания), говорит о колоссальном разнообразии рифм в древнерусском памятнике. Например, монолог Всеволода:

 
Одинъ братъ,
Одинъ светъ
Cветлый – ты, Игорю!
Оба есве
Святъславличя!
Седлай, брате, свое
Бързые комони,
А мои ти готови, оседлани
У Курьска напереди.
А мои ти Куряни
Сведоми къмeти:
Подъ трубами повити,
Подъ шеломы възлелеяни,
Конецъ копия
                    въскормлени,
Пути имъ ведоми,
Яругы имъ знаеми,
Луци у нихъ напряжени,
Тули отворени,
Сабли изъострени.
Сами скачють,
Акы серый волци,
Въ поле ищучи
Себе чти,
А князю славе.
 

И действительно, в приведенной реконструкции разнообразие рифм поразительно. По концам стихов: светь – севе – свое, комони – Куряни – възлелеяни – въскормлени – напряжени – отворени – изъострени, ведоми – знаеми, ищучи – себе чти. Рифма по началам стихов, такая распространенная в некоторых средневековых литературах: седлай брате – а мои ти – а мои ти. В следующем стихе она звучит уже на конце строки: къмети – повити – скачють («ь» мог еще читаться как «е»).

Правда, как признает А. Чернов, в зачине «Слова» рифма редка. Вероятно, начиная «старыми словесы», автор «Слова» подражает гармонии Бояна. В этом случае понятен взрыв рифм там, где повествование переходит к «нынешнему Игорю»: повесть си§ – крепости§, истягну – —мъ – мужеств•мъ. Это составная рифма. Вот еще ее примеры: чти и живота – Чернигова, сия полкы – подъ облакы – обЈполы, великое молвити – крамолу ковати, сыпахуть ми – тощими, Кончакъ ему – великому, богатаго – брата моего и т. д. (орфография специально приближена к произношению).

Самые насыщенные рифмами отрывки произведения – плач Ярославны и побег Игоря. Такой строгости рифмовки в остальном тексте нет. Рифма показывает, что плач и побег находятся в некоей зависимости друг от друга, что это – единый отрезок повествования.

Ранее разбиение текста на строки производилось по-иному, и большая часть рифм исчезала. Например, Ф. Корш, исходя из того, что «Слово» сложено стихом былин, записывал так: