Текст книги "Святой из преисподней"

– Ну, вот видишь, Паша, – почти ласково проворковал голос, – значит, ты и есть нечистый!

– Нечистый! Нечистый! – радостно и облегченно завопила толпа, так легко и неожиданно открывшая для себя истину. – Он и есть нечистый! Пашка – нечистый!

Слышно было, как Пашка растерянно заскулил.

– Ти-и-ихо! – крикнул Силантий. – Предлагаю, господа верующие, потребовать от Павла доказательств! Пусть представит нам доказательства, чем и докажет, что он такой же, как и все мы, честный христианин!

– Правильно! Пусть докажет! – закричали в толпе.

«Кажется, пора в этот хорошо отрепетированный спектакль внести некоторую сумятицу», – решил я и немедленно симбулировал сквозь стену. Стена была сложена из сухих прочных бревен. Видимо, я слишком переволновался и потому едва не застрял в ней. Постояв мгновение в плотной древесной массе и чувствуя, что начинаю задыхаться, все-таки сумел поймать состояние. С резким хлопком выдрался из столетних бревен. Однако никто не обратил на меня никакого внимания. Толпа смотрела на Пашку, который лишь растерянно махал руками. Сельчане весело смеялись, взвизгивая и взлаивая, ощеривая клыки. Я встал между Лушенькой и Силантием.

– Добрый день честной компании! – сказал я.

Сказал я негромко, но меня услышали все. Почти сразу смолкли голоса, и толпа замерла. Пашка завертел головой, не понимая, что произошло. Наконец, увидев меня, он выбросил вперед руку и завопил:

– Оборотень! Держи его! Бей его!

Толпа безмолвствовала.

– Ты считаешь, Паша, что этот человек оборотень, и можешь доказать это? – спросил святой.

– Я докажу! – вне себя от ярости и бессильной злобы завопил Пашка. Он бросился вон из толпы, расталкивая сельчан локтями. Утро было жаркое и ясное. С пригорка было видно, как Пашка, не добежав десятка метров до своего дома, растворился вдруг в воздухе без следа. Толпа ахнула.

– Пресвятая Матерь Богородица, спаси и помилуй! – зашептали сельчане, неистово крестясь и кладя поклоны. Никто не расходился, все ждали, что же будет дальше. Минуты через две толпа вновь испуганно ахнула, когда Пашка вылупился из воздуха, из ниоткуда, с каким-то предметом в руках. Бежал он на вялых, подгибающихся ногах, и очертания его фигуры плыли, постоянно сбиваясь в нерезкость. В конце концов Пашка добрался до пригорка, шатаясь, пробрался сквозь толпу, повернулся, и толпа еще раз ахнула, но громче и удивленнее. Перед ней стоял Пашка, но за две минуты постаревший на двадцать лет. Теперь это был древний старик. Старик показал толпе предмет – доказательство. Это была моя старая велюровая шляпа.

– Вот доказательство! – с трудом прошамкал он и смачно выплюнул несколько желтых полуразрушенных зубов.

– Скажи нам, где ты это взял? – спросил святой.

– Вот у него! Он оборотень! – хрипло и беззубо просипел Пашка.

– А кто ты, Паша?

– Честный христианин! – прошамкал старик и перекрестился.

Все ждали, что после этого Пашка исчезнет, испарится. По глубокому убеждению толпы, ни одно бесовское отродье не выдержит наложенного на него святого креста. Но старик Пашка стоял на своих полусогнутых, изо всех сил пытаясь выпрямить впалую грудь. Он торжествовал.

– Нечистый! – вперяя в меня иссохший палец, верещал он. И впалые глаза его горели истовым огнем.

– Нечистый! – завопила толпа.

Отец Николай, уловив момент, поднял руку, и крики смолкли.

– Вы верите мне, христиане? – спросил он мягко, но твердость и решимость чувствовались в его голосе. – Я никогда не обманывал вас и принимал решения, которыми вы всегда оставались довольны! Правильно я говорю, христиане?

– Правильно! Верно говоришь!

– Значит, какое бы решение в отношении этих людей я ни принял, вы будете считать его богоугодным делом! Не так ли?

– Так, святой отец! Так! – закричала толпа. – Делай, как угодно Богу, святой отец! Мы согласны!

– Так слушайте же, христиане, мое решение, продиктованное мне свыше! – сладко пропел святой, для большего эффекта вздымая руки над головой. – Сегодня эта девушка, заблудшая овечка христова, и этот юноша – заблудший агнец христов, поедут со мной в мою божью обитель. Там, в доме божьем, с помощью молитв божьих, с помощью слова христова, я избавлю их души от лукавого, изгоню бесов сатанинских!

Толпа ответила ему веселым шумом и лаем.

– Садитесь на телегу быстро! – шепотом скомандовал нам кучер отца Николая.

– А ты, брат Павел! – обратился святой к Пашке. – За то, что пострадал от лукавого, будешь отныне моей тайной ищейкой! Во имя отца и сына, и святаго духа! Аминь!

Я старался не смотреть на Пашку. На его перекошенный от злобы подбородок текли старческие липкие слюни.

Кучер вспрыгнул на облучок. Отец Николай, блаженно улыбаясь, уселся рядом с кучером, и телега покатила. Когда мы въехали на пригорок, с которого открылся вид на деревню, на площади, перед бывшим пристанищем Лушеньки, уже никого не было. Дорога была длинной и скучной, телегу трясло. Я спрыгнул и пошел рядом. Луша тоже сошла с телеги. Мы взялись за руки. Мы не знали еще, какие страшные и мучительные события ожидают нас. Вскоре мы подъехали к длинному и мрачноватому дому. За домом виднелся такой же длинный и мрачный скотный двор, далее конюшня и амбары. Все это было обнесено высоченным двухметровым забором. По углам забора стояли четыре сторожевых вышки с часовыми. «Зачем это нужно святому? – подумал я. – Какой смысл? Однажды из этого мира ушла смерть, и наступило бессмертие, жизнь остановилась на точке замерзания. Этот мир похож на часы, механизм которого заведен, а стрелки и маятник стоят на месте. Точнее, это похоже на шестеренку, у которой срезало все зубья и механизм времени никак не может войти с ней в зацепление, стронуть ее с места».

Так думал я, въезжая, совершенно добровольно, в ворота загадочной тюрьмы, даже не представляя, что ждет меня здесь, положившись на «авось», доверив свою и Лушину судьбу провидению.

Отец Николай пригласил нас в дом. Мы вошли в сени, повернули направо и оказались в полутемной зале. Там стояло несколько длинных грубо сколоченных столов. Как только мы вошли, откуда-то из-за тяжелой портьеры вынырнул человечек. Маленькая, тонконогая собачка. Святой, все так же улыбаясь нам, что-то шепнул человечку-собачке на ухо. Человечек широко улыбнулся, подмигнул Луше и исчез. Спустя минуту на стол, за которым сидели мы, легла белоснежная скатерть. Два мужика с мрачными собачьими мордами принесли кастрюлю дымящегося мясного супа. На второе была жареная картошка со свининой, на третье компот. Хлеб был мягкий и пахучий. Проголодались мы с Лушей изрядно и потому набросились на еду с удвоенной энергией. Вдруг к концу трапезы я почувствовал, что меня неудержимо клонит ко сну. Боковым зрением успел заметить, как отец Николай, прищурив хитрые глазки, внимательно наблюдает за нами. И вдруг голова Лушеньки с громким стуком опустилась на столешницу. Я попытался встать. Но силы оставили меня, я повалился на стол, сбивая тарелки и теряя сознание. Сознание вскоре прояснилось, но я не мог даже шевельнуться. В залу, как по команде, вбежали трое борзых молодцов в белых одеяниях. Я не видел, куда исчезла Луша, потому что меня выгребли из тарелок, быстро раздели, положили на свободный стол, перевернули на живот, провели чем-то продолговатым по спине и вдруг сильно ударили под левую лопатку. На этом все кончилось. Меня вынесли из залы, быстро пронесли по какому-то длинному полутемному коридору и внесли в узкую, как гроб, комнату-келью. Положили на постель, накрыв с головой ватным одеялом. Как только все вышли и шаги тюремщиков смолкли в отдалении, я попробовал приподняться. Посидев на постели и преодолевая головокружение, встал. Сделал несколько шагов по направлению к двери. Голова моя кружилась. Я толкнул дверь и вышел в коридор. В этот момент меня здорово качнуло, и я попал рукой в дверь соседней кельи. Дверь распахнулась. На кровати сидел какой-то человек. Увидев меня, он привстал в сильном волнении.

– Что же вы стоите? – спросил он глуховатым голосом. – Входите и постарайтесь сделать это как можно быстрее. Могу поздравить вас. У вас невероятно сильный организм, способный сопротивляться действию этого ужасного яда, который превращает человека в тюфяк, в тряпку, способную лишь исполнять чужую волю! Я видел вас час назад, когда вы въехали во двор с начальником этой тюрьмы!

– Тюрьмы? – притворно удивился я и в то же время подумал: – Какое знакомое лицо! Где я мог видеть этого человека?

– Это хуже всякой тюрьмы, – отвечал незнакомец. – Кто же вы? Не бойтесь, здесь не подслушивают, хотя у них есть более изуверские способы. Так кто же вы?

– Даже не знаю, что вам сказать и как сказать.. – забормотал я.

– Не доверяете? И правильно делаете, – согласился он. – Я тоже не доверяю здесь никому! А кто та девушка, что была с вами? Мне она показалась очень знакомой. Жена, невеста? Её, вероятно, поместили после соответствующей обработки на женской половине!

– Обработки?

– Да, – спокойно подтвердил он. – Вот полюбуйтесь!

Он задрал рубашку и повернулся ко мне спиной. Я увидел под левой лопаткой маленькую ядовито-зеленую бусину.

– Что это?

– Сильнодействующий яд, – последовал ответ. – Благодаря этой бусине я потерял волю и выполняю любые приказания! Могу убить и не буду испытывать мук совести. По приказу святого я могу сделать все что угодно. Но потом, когда остаюсь один на один с самим собой, я испытываю ни с чем не сравнимые муки совести! Это ужасно! Иногда мне кажется, что я медленно схожу с ума!

– Так в чем же дело? Давайте я помогу вам и выдерну иголочку с ядом!

– Делать этого ни в коем случае нельзя! – в испуге замахал он руками. – Я просто умру на месте!

– Откуда вам известно, что умрете?

– Об этом меня предупредил святой.

– Так выдерните у меня, наверняка и мне тоже воткнули нечто подобное!

– Нет, нет! – замахал он руками. – Я не хочу вашей смерти! Я уже забыл, когда разговаривал вот так, как сейчас с вами! И не просите!

– Ну, хорошо! – согласился я. – Не будем рисковать. Так кого же вы убивали?

– Животных! Одну корову с белой звездочкой на лбу я убивал бессчетное количество раз! Свинью по прозвищу Машка столько же! Убью, разделаю, а на следующий день святой приказывает убить её снова. Это ужасно, друг мой! Это непереносимо – слышать предсмертные крики животных!

– Бедняга! – подумал я. – С головой-то у тебя совсем неважно!

И вдруг я понял, где мог видеть его. Незнакомец был поразительно похож на Лушу! Конечно же, вне всякого сомнения, это был Лушин отец!

– Послушайте, Владимир Николаевич, – осторожно сказал я. – Я знаю, что вы астронавт и ученый антрополог. Вас разыскивает ваша дочь Луша.

– Откуда вам известно это? – воскликнул он в сильном волнении.

– Луша сама рассказала мне о вас, о вашей жене Екатерине Григорьевне, сыне Никоше, овчарке Найде. Мы прилетели с Лушей сюда, чтобы спасти вас!

– Вы совсем не похожи на астронавта, – возразил он.

– Вы правы, я не астронавт. Я пришел сюда из другого параллельного мира, не похожего на ваш мир. А с Лушей познакомился совершенно случайно. Мы пришли сюда, рискуя жизнью, чтобы спасти вас!

– Как вас зовут, юноша?

– Сергей!

– Так, значит, Сергей, там во дворе была моя Лушка? А я подумал, что у меня начались галлюцинации и я схожу с ума. И тем не менее я вполне доволен жизнью. Хозяин мне попался прекрасный! Я имею возможность работать как ученый. Мне не хватает буквально нескольких штрихов, чтобы сложилась полная и ясная картина. Но я уверен в одном, что хозяин этого мира очень заинтересован в том, чтобы жизнь здесь в данном виде продолжалась вечно! Раз в десять дней мне меняют иголочки. Сегодня как раз такой день. Знали бы вы, Сережа, с каким наслаждением я жду этого часа. Нет, вам не понять! Сегодня ночью, в крайнем случае завтра, работа моя будет завершена, но это ни о чем не говорит. В любом случае я остаюсь здесь до тех пор, пока мой скафандр и мое оружие – «лучемет» —у святого!

Я понял, что это информация к размышлению, на всякий случай, если все-таки я не ищейка святого.

– Прощайте, Владимир Николаевич, – пробормотал я с сожалением.

– Тихо, – шепнул он. – Сюда идут. Если нас увидят вместе, произойдет страшное!

– Что же будет?

– Вам добавят иголочку или две и вы превратитесь в послушного идиота. В этом смысле я солидарен с отцом Николаем: «Если яд не действует, следует увеличить его дозу!»

Я пожал плечами и, покачиваясь, как от сильного ветра, держась за стены, вернулся в свою келью. За ним действительно пришли. Я повалился в постель, укрывшись с головой ватным одеялом, и притворился спящим. Служитель, заглянувший в мою келью, хмыкнул и притворил дверь. Соседа увели. Я слышал, как постепенно затихают шаги уходящих людей.

– Отец Луши сказал, что я умру, если выдерну иголочку с ядом, – думал я, – а что если нет?

Я лег на живот и, почти вывернув руки в локтях, дотянулся пальцами до загадочного шарика. Чуть качнул его, и сознание мое поплыло в темный, неведомый край. Тогда, уже почти ничего не видя перед собой, крепко уцепившись пальцами за шарик, я выдернул иглу. Сколько я так лежал, не знаю. Очнулся, вернее проснулся, с ощущением бодрости и силы во всем теле. Между пальцами была зажата игла с ядовито-зеленой головкой. Одежда моя, состоящая из кроссовок и тренировочного костюма, в беспорядке была свалена в углу. Я оделся, сунув иголочку в карман. В коридоре послышались шаги. Шли несколько человек и несли нечто тяжелое. Я притворился спящим, укрывшись с головой ватным одеялом. Слышно было, как за стеной что-то прошуршало, потом тяжело упало на скрипнувшую кровать, хлопнула дверь, и шаги стали удаляться. Подождав некоторое время, я встал и вышел в коридор. Заглянув в соседнюю келью, увидел Лушиного отца, ничком лежащего на постели. Откинул одеяло, задрал рубашку и увидел под левой лопаткой ядовито-зеленую бусину. Отец дышал тяжело, с натугой. Я захватил бусину ногтями и дернул ее на себя. Иголочка внешне ничем не отличалась от моей. Я так же сунул ее в карман. Отец вдруг чмокнул губами и повернулся на бок. Дыхание стало ровным. Я укрыл его одеялом и вышел. Третья келья оказалась пустой. Дверь из коридора в соседнее помещение была заперта. Я легко симбулировал сквозь тонкую преграду и оказался в симметричном коридорчике с двумя кельями. Это была явно женская половина тюрьмы. Наугад толкнул дверь в первую келью.

– Кто тут? – спросил уверенный женский голос.

Так как я не отвечал, с постели поднялась солидная дама в ночной рубашке.

– Это ты, Корнелий? Что тебе надо?

Не дождавшись ответа, брызжа слюной, рассыпая проклятия в адрес несчастного Корнелия, бросилась ко мне. Ее крепкий кулак был явно нацелен в мою переносицу. Я перехватил ее руку, вывернул и толкнул от себя. Надзирательница, теряя равновесие, довольно сильно ударилась виском о дверной косяк, сползла на пол и затихла. Выбежав в коридор, я захлопнул дверь, повернул ключ в замке, после чего ключ сунул под коврик, лежащий перед дверью. Осторожно заглянув в соседнюю келью, увидел Лушеньку. Она лежала ничком, не подавая признаков жизни. Откинув одеяло, задрал рубашку и выдернул ядовитое жало. Как только я сделал это, Луша легко вздохнула, щеки ее зарделись. Вдруг совсем близко послышались тяжелые шаги и голоса. Явно шел не один человек. До сих пор мне везло, но кто знает, что может произойти, если я столкнусь с несколькими хорошо тренированными служителями. Неизвестно еще, какое оружие есть у них. Я с трудом забрался под кровать, прижавшись к стене. Вошли трое.

– Куда это Софья подевалась? – недовольно спросил крепкий мужской бас. – Дверь на ключ заперта!

– Чай небось с Аннушкой распивает! – отозвался мягкий баритон.

– Девка-то под наркозом! – сказал бас нерешительно.

– Может, Софью подождем? – спросил баритон.

– Как же! Дождешься ее! – отозвался жиденький тенорок. – А приказ надо исполнять! Святой ждать не любит!

– Держи девку за ноги! – решительно скомандовал обладатель баса. – А мы с Бикешей ее под мышки подхватим!

– Девка-то страшновата на вид, – сказал писклявый тенорок.

– И чем она святому приглянулась? – удивился баритон.

– А тем и приглянулась, что баба она! Баба ему нужна и более ничего!

Я похолодел. Так вот оно что!

Мужики, гремя сапогами, вынесли Лушу из кельи и затопали по коридору. Я, ориентируясь на шум, последовал за ними. Увлекшись симбуляцией сквозь стены и дощатые двери, не заметил охранника, стоявшего в «секрете». Он внезапно бросился на меня, намереваясь сбить с ног. И тут я почувствовал, что у меня между пальцев все еще зажата иголочка, выдернутая из Лушиной спины. Резко выбросив руку с иголочкой вперед, я попал охраннику в шею. Он дернулся и затих. Я оттащил его обмякшее тело в темный угол. Прошел еще с десяток метров и вдруг увидел перед собой широкую лестницу, ведущую на второй этаж. На цыпочках легкими прыжками взлетел наверх. Пробежав по обширной зале, едва успел шмыгнуть за бревенчатый выступ, когда, скрипнув, распахнулась ранее невидимая дверь в стене. Три мужика, кланяясь, щупая задами дорогу, дабы не оступиться, вылупились из господской опочивальни. Дверь хлопнула, закрываясь, и клацнул замок.

– Ишь, – густым басом сказал высокий мужик, – словно кот возле сметаны, вокруг девки заходил!

– Пондравится, дак и в жены себе вместо Клашки определит, – тоненьким тенорком сказал тщедушный мужичок.

– Не пондравится! – отозвался мужик среднего роста, обладатель баритона. – У нее рот видали какой? Ни ощериться, ни клыками щелкнуть!

– Да у нее и клыков-то нету! Разве это девка! – поддержат густой бас. – И чего святой возится?

– Чего, чего, – хмыкнул тщедушный, – я же говорю, баба она молодая, вот и возится! Надоест, из стеклянного ружья щёлкнет, и поминай как звали!

Мужики прошли мимо меня и стали спускаться по лестнице.

– Ну. держись, святой! – прошептал я, симбулируя сквозь стену. Симбуляция прошла удачно, почти без хлопка, скорее всего потому, что стенка оказалась дощатой. И еще удача состояла в том, что я оказался за спиной у святого, который в одних подштанниках сидел на низкой постели и хлопал Лушу по щекам. Наконец Луша очнулась, открыла глаза и вскрикнула. Я протянул руку к одежде отца Николая, в беспорядке сваленной на стуле. Мне повезло в третий раз. Я нашел то, о чем говорит Лунгин отец. Это было оружие высокоразвитых цивилизаций. Кривой цилиндр с кнопкой серого цвета. Увидев, что Луша открыта глаза, святой, сладострастно хихикая, вскочил на постель и сдернул подштанники.

– Эй! – негромко окликнул я.

Святой оглянулся, злобно тявкнув, как собачонка, присел, готовясь к прыжку. Все его поведение говорило о том, что он и не собирается нападать на меня. Он уже сообразил, что «лучемет» у меня в руках, и потому прыжок его пришелся в дальний угол комнаты, где стоял небольшой стеклянный шкаф. На прозрачных полках шкафа были разложены стеклянные трубочки с разноцветными поршеньками внутри.

«Не те ли стеклянные ружья, о которых толковали мужики?» – подумал я.

Пока отец Николай готовился к прыжку и пока, сильно толкнувшись, летел к шкафчику, я успел три раза нажать на серенькую кнопочку. Три раза тонкий луч мощно щелкнул по шкафчику. Первым лучом я превратил в пыль содержимое верхней полки. Вторым смел все со средней. Третий оказался менее удачным. Он расколол нижнюю полку пополам, и вся стеклянная гадость покатилась по полу. Святой, попав ногами на эти стекляшки, не сумел погасить скорость и врезался лицом в стену. Но тут же с проворством вскочил на ноги, держа в руках цилиндрик с красным поршеньком. Раздался легкий хлопок. Я инстинктивно пригнул голову, и тонкая иголочка, свистнув комариком, воткнулась в стену за моей спиной. У следующего, оказавшегося у него в руках, я сумел отстрелить иголочку, даже не целясь. Легкая иголочка, полная зеленого яда, описала в воздухе кривую и попала в пламя свечи, стоявшей на столе. Я увидел, как раскаляется иголочка и зеленое облако окутывает свечу. Вдруг, словно подкинутая невидимой рукой, свеча взмыла под потолок и там взорвалась с ужасающим треском, залепив поверхность потолка каплями горячего воска. Отец Николай дернулся от неожиданности, спустившиеся подштанники затрещали, и он сел задом на битое стекло. Когда он приподнялся, я едва не прыснул от смеха. Его рыхлый бабий зад был усеян головками воткнувшихся иголочек и налипшими осколками стекла. Святой повалился на стекляшки еще раз, лицом вниз.

Мы с Лушей, не тронув замка, симбулировали сквозь стену, пробежали полутемную залу, спустились вниз по лестнице, счастливо избежав встречи со служителями. На первом этаже вновь прошли сквозь стену и оказались в узком промежутке между зданием и забором. Пришлось симбулировать еще раз. За забором мы без сил повалились в высокую траву. Часовые перекликались на сторожевых вышках. Сумерки сгущались, и вскоре стало совсем темно. Мы попробовали слевитировать. Я с трудом приподнялся над травою на полметра, у Луши не хватило сил и на это. Яд все еще давал о себе знать. С большими предосторожностями мы побрели в сторону далекой полоски леса. Вскоре вышли к распаханному полю. До леса мы брели часа четыре. Раза два срывались из-под ног ночные птицы. Несколько раз выглядывала из прорех между облаками луна. И тогда, застигнутые врасплох ее ярким светом, мы падали на землю, терпеливо дожидаясь, когда же ночная красавица соизволит убраться и мы сможем продолжить свой опасный путь.

В лесу было тихо. Мы вышли на широкую поляну, похожую на арену цирка, совершенно правильной, круглой формы.

– Здесь и остановимся, – тихо сказал я.

На краю поляны я пригнул три небольшие березки, связав их вершины. Наломал хвои, ободрав для этого несколько елочек. Получился уютный шалашик. Мы уснули на упругой постели из хвои. Первым проснулся я. Показалось солнце, и его первые горячие лучи побежали по лесу. Вдруг какая-то лохматая птица задела меня крылом по лицу. Еще одна пролетела на расстоянии вытянутой руки. Я пригляделся. От нашего шалаша по направлению к ободранным мною елочкам летели вовсе не птицы, а ветки хвои. Казалось, чья-то невидимая рука раскидывает их по деревьям. Каждая веточка вставала точно на свое место. Связанные вершинами березки сами собой развязались. Луша проснулась от того, что лежащие под нею еловые лапки пытались выбраться. Они даже попискивали от неимоверного усилия. Луша вскочила на ноги, и ветки тотчас улетели, утвердившись на деревьях, расправляя помятые иголочки. Через минуту все елочки уже прихорашивались как ни в чем не бывало.

– Сегодня ночью мне приснился отец, – наблюдая за елочками, сказала Луша. – Он улыбался и звал меня.

– Я видел твоего отца, Луковка, и разговаривал с ним в доме святого!

– Мой папка жив? Он жив? – воскликнула Луша, смеясь и плача одновременно. – Но почему он не ушел с тобой? Почему?

Я передал Луше наш разговор.

– Похоже, он не поверил мне, – добавил я, – но сказал, что работу свою заканчивает сегодня днем или завтра ночью. Это уже что-то. Будем ждать. Если все нормально, то отец появится здесь на рассвете. Если этого не произойдет, мы должны немедленно отправиться ему на выручку!

В это время раздался душераздирающий крик, потом крик повторился. Он был полон муки и горя. Мы, не сговариваясь, бросились туда, откуда он доносился. Минут через пять увидели огромное распаханное поле, по которому ночью шли сюда. Метрах в десяти от нас была крестьянская ферма. Во дворе фермы на коленях стояла вся семья: мать, отец, две дочери и мальчик лет четырнадцати. Перед ними с плеткой в руках прохаживался отец Николай. За спиной святого топталась уже известная мне троица: высокий мужик с густым басом, среднего роста мужичок и тщедушный.

Крестьянину на вид было лет сорок. На голове большая лысина, нос бульбочкой. Ничем не примечательное лицо обыкновенной беспородной собачонки. Сухой, жилистый мужичок среднего роста. Такого никогда не выделишь в толпе, он сольется с массой таких же средних, в меру лысых и жилистых мужичков.

Жена крестьянина была высокой и широколицей бабой с мужицкими ухватками. Тело ее было большим, а руки и ноги короткими. Плоское лицо ее напоминало морду гигантского пекинеса. Дочери были под стать маме, такие же широколицые и грудастые. Одной на вид было лет двадцать, другой семнадцать.

О мальчике вообще трудно было что-то сказать, кроме того, что лицо его было бледным и плоским, грудь впалой. Только уши вызывающе торчали в стороны да темный вихор на макушке выражал крайнее непокорство.

– Ты нарушил наше главное условие! – суровым тоном говорил отец Николай крестьянину, который стоял молча. – Ты обязан следить за появлением любых живых существ и немедленно докладывать мне! Ради этого я держу эту ферму и содержу твою семью! Ты посмел запахать следы преступников и лишил нас возможности поймать их! Поэтому ты и твоя семья будете наказаны!

– Святой! Сохрани и помилуй! – закричал крестьянин. – Я круглые сутки, без перерыва, пашу эту землю! Я просто умру, если не буду делать этого!

– Так вот же! Получай! – вне себя от ярости закричал святой, и плетка его заходила по спине и плечам несчастного. И тут вновь раздался тот самый душераздирающий крик. Я даже не заметил, как «лучемет» оказался у меня в руке, а мушка его ствола – на уровне виска святого.

– Не делай этого, Сережа! – прошептала Луша, отводя мою руку с «лучеметом» в сторону. – Ты ничем не поможешь крестьянину, а на меня и себя накличешь беду. Они тотчас обнаружат нас, и начнется погоня!

– Но ему больно!

– Он кричит, потому что так принято. Это ритуал и не более того. Подобная картина повторяется здесь часто. Отцу Николаю плевать на наши следы. Он знает, что рано или поздно мы все равно себя обнаружим. У него здесь свой интерес. Тем более, что сейчас будет еще хуже! Крестьянину и мальчику отрубят головы!

– Головы? – ахнул я. – И ты говоришь об этом так спокойно. Я тебя не узнаю, Луковка!

– Милый, милый Сережа! Ты все забыл. Так знай же! В этом мире нельзя умереть. Смерти подвластны лишь мы, жители других миров. Крестьянину отрубали голову бессчетное число раз и сегодня отрубят точно так же!

– Как же так?

– Я же говорила тебе, что у отца Николая здесь свой интерес. Ему нужно, чтобы крестьянин и его сын кое-чего не знали и оставались в неведении дальше.

– Откуда ты это знаешь?

– Обыкновенная сарафанная почта, – усмехнулась Луша. – Жизнь этой семьи – вечная тема всего женского населения деревни!

Я не расслышал, что же крикнул отец Николай, но троица палачей ретиво бросилась исполнять приказание. Они схватили крестьянина, заломили ему руки за спину и с размаха ткнули лицом в специально приготовленную плаху. Сверкнул топор басовитого, и голова отлетела в сторону. Тщедушный поднял отрубленную голову за ухо и сунул в холщовый мешок. Во всей этой нелепой и жуткой сцене самым невероятным было то, что я не увидел ни капли крови. Как только тело лишилось своей главной части, оно вскочило на ноги и осталось стоять в выжидательной позе. Вторым был казнен мальчик. Лишившись головы, он схватил одного из палачей за руку, тот подвел тело мальчика к лошадке, стоявшей в борозде. Мальчик на ощупь взял ее под уздцы, крестьянин налег на полированные ручки плуга, и странная процессия тронулась. Из-под лемеха потекла черная, жирная земля.

Между тем отец Николай скрылся в доме вместе с матерью семейства. Вскоре мать появилась на пороге своего жилища и крикнула старшей дочери, чтобы та шла к святому. Сама же, подхватив под руку самого здорового, скрылась на сеновале. Как только старшая из дочерей появилась во дворе, средний из мужичков потащился с ней на сеновал. Младшая исчезла в доме и все не появлялась. Тщедушный топтался у порога. Первой из сенника вышла мамаша. Она была крайне недовольна. Лицо ее раскраснелось, зрачки блуждали.

Вслед за ней выполз здоровяк. Он шел, едва переставляя ноги. Колени его подгибались, кисти рук дрожали. Раздраконенная матрона, неудовлетворенная, раскрасневшаяся, словно не насытившийся толстый удав, медленно шла по двору. И тут ей на глаза попался тщедушный. Ни слова не говоря, она сгребла его в охапку и понесла на сеновал. Тщедушный закричал, пытаясь вырваться, но хватка удава была смертельной.

Где-то в километре от фермы, по словам Луши, находился лаз в ее параллельный мир. Мы долго бродили по лесу в поисках того самого кустика, сквозь который Луша проникла в собачий мир. Но так и не найдя его, часа через два вновь оказались возле крестьянской фермы. Отец Николай уже сидел на облучке, сестры, хихикая, стояли рядом. Средний из мужиков поправлял упряжь. Здоровенный мужик, тот самый, с густым басом, враскоряку лежал на телеге и тихо матерился. Но вот в проеме сеновала шевельнулась какая-то тень и показалась матрона. На руках спящим ребеночком лежал тщедушный. Крестьянка бережно положила его на телегу. Мужик бросил мешок с отрубленными головами на дно телеги, свистнул и вскочил на облучок. Лошади понесли. Женщины закричали, махая платочками. Мужик и святой захохотали. А по полю зигзагами и кругами водили лошадь два безголовых человека.

– Это поле, – сказала Луша, – еще ни разу не родило даже травинки.

А я подумал, что, наверное, на этом самом цикле вспашки сломались однажды часы времени. И мир ослеп, ничего не видя впереди. Мир закружился на месте, повторяя одни и те же движения, как этих два безголовых человека.

День быстро клонился к вечеру. Мы долго и безуспешно искали лаз в параллельный мир. И вскоре на одной из лесных полян нам пришлось заночевать. Среди ночи нас разбудил какой-то звук. Мне показалось, что где-то совсем рядом ходят и разговаривают люди. Стараясь не шуметь, я привстал. Метрах в тридцати от нас на краю поляны было заметно какое-то движение. Небесная красавица на минуту соизволила выглянуть из-за облака, и мы с Лушей увидели большой диск темного цвета, стоящий на подпорках-ногах. Возле диска что-то делали три огромных фигуры. Они подняли что-то тяжелое и занесли в корабль. Луна мигнула и скрылась. Засветились иллюминаторы. Диск развернулся и, покачиваясь, пошел вверх. Тонкий ослепительный луч пробежал по поляне, едва не задев нас. Но вот луч стал быстро укорачиваться. И я увидел, что конец этого луча имеет донышко. На донышке луча, как в аквариуме, сидела крыса с блестящими злыми глазами и что-то быстро жевала. Похоже, она не понимала, что с ней происходит. Крыса стремительно унеслась в небо и вскоре пропала за вершинами деревьев.

– Что это было, Луковка?

– Посланцы моего мира, Сережа. Научная экспедиция, изучающая параллельные миры! – отвечала она. – К сожалению, на корабле нет людей. Прилетали сюда роботы, запрограммированные на определенную задачу.

– Великое разочарование постигнет организаторов этой экспедиции, – сказал я, – когда вся научная коллекция в считанные минуты превратится в прах! В том числе и крыса!