Текст книги "Димитриос Ништяк из тотема Совы. Героическая фантастика"

– Теперь переведи, о чем песня! – воскликнул Спартак, вытирая жирные руки о край плаща.

– Галеры показались из-за острова на могучей реке Итиль. Это отряд Стефана, по прозвищу Разящий Меч, возвращался из набега в земли персидского царя, где они взяли богатую добычу. На носу передней галеры сидит сам вождь со своей новой наложницей – дочерью царя. Он весел от вина и от новой женщины, с которой провел ночь. Но воины ропщут, что вождь нарушил обычай, что он променял их удачу на женщину, и сам теперь станет, как женщина, слаб и нерешителен. Разящий Меч слышит этот ропот и насмешки. Признавая справедливость предъявленных обвинений, он берет дочь царя на руки и провозглашает, что во имя дружбы и единства принесет красавицу в жертву богу реки. Затем он бросает девушку в реку. Взывает к воинам спеть гимн, чтобы душа погибшей успокоилась в подземном царстве.

Все долго молчали. Первым высказался германец Эномай из Гипербореи, один из командиров, гигант с белокурой косматой гривой.

– Мы тоже плавали в набеги. На драккарах. Только по морю, не по реке. Обычай нарушать нельзя, никаких баб на судне быть не должно. Из-за них всегда возникают ссоры и удача покидает отряд. В пешем набеге – другое дело. Там можно брать с собой баб, сколько хочешь.

– Зря утопили девку. Можно было взять за неё хороший выкуп с царя персов! – подал голос грек Евстафий, отвечающий за казну войска, – Или просто продать любителям нежной женской плоти за золото или скот!

– Что ты говоришь, как это – продать? Разве мы не боремся против рабства? – удивился Дмитрий.

Все ошарашенно примолкли. Затем Спартак встал со своего места и заговорил:

– Мы боремся за собственную свободу и благополучие. Я объявил свободу всем рабам, которые захотят примкнуть к нам, это верно. Но как можно бороться против рабства? Ведь это уклад жизни, порядок вещей. Только в развращенном, пресыщенном Риме плохо обращаются с рабами, заставляют их биться и умирать на арене, выполнять непосильную работу. Рим силен, все время воюет, и поэтому рабов в нем слишком много, чтобы ими дорожить по-настоящему. Спроси кого хочешь – в других странах не так! Хозяин иногда не доест сам, но рабов накормит. Да что там! Если раб заболеет, хозяин будет его лечить, даст на время легкую работу. И, уж конечно, никто не будет истязать или убивать раба для собственного извращенного удовольствия! Это же ценная собственность! Часто рабы являются как бы членами семьи! Они уверены в завтрашнем дне, все их нужды берет на себя хозяин. Подумай сам, Димитриос, если бы не было рабов, кто делал бы всю работу? Труд рабов дешев, и поэтому уровень жизни высок, люди могут себе позволить хорошую пищу, вино, предметы роскоши. И куда бы пришлось девать пленных, которых всегда много на войне, а войны идут постоянно? Убивать их? Но это негуманно! Отпускать на волю? Но они снова соберутся в войско и война будет длиться до бесконечности… Разве я не прав?

– Ты прав, о вождь! – раздался хор дюжины глоток.

– А как же справедливость? Люди должны иметь равные права! Если человек родился рабом, как он сможет реализовать себя, взрастить скрытые таланты? – выпалил наш виновник торжества, поборник демократии.

– А справедливости нет в этом мире. Кто сильнее, тот и прав. Вся справедливость – на усмотрение хозяина. Кстати, умный, работящий раб может выкупиться на волю, ты не знал? Или убежать, если повезет, г-м. Нам же повезло, не так ли? Есть люди, которые не желают жить рабами, но есть и другие, которые добровольно продают себя в рабство. Что же касается равных прав… Я, лично, такого вообще не представляю! Ведь нет двух одинаковых людей, Димитриос! Даже близнецы отличаются друг от друга характерами и темпераментом. Посуди сам: после объявления мной свободы из сотен тысяч рабов в нам примкнуло едва полторы тысячи, включая твоих людей! Допустим, что пытались бежать к нам много больше, но безуспешно. Но ведь не все! Большинство устраивает статус раба и привилегии этого состояния.

– Да какие же привилегии?! – всерьез удивился Дмитрий.

– Небольшие, согласен. Но значительные! Рабу дают работу по силам. Раб всегда сыт, одет. Ему позволяют иметь женщину, а то и семью. Его поят вином в праздники. Многие свободные люди не имеют и этого!

– Позволь спросить тебя, о Спартак! Если бы ты не был продан в гладиаторскую школу, а был рабом, выполняющим посильную работу, и хозяин относился бы к тебе хорошо, ты бы поднял восстание?

– Бы, бы, бы, если, если, если! На этот вопрос ты не получишь ответа, потому, что у меня его нет.

– А твоя борьба с Римом? Какие цели ты преследуешь?

– Наша главная цель – прожить подольше свободными людьми. Разжиться монетой. Если представится возможность – уйти из Италии к варварам Севера. Или в Африку.

Дмитрий не нашелся, что ответить. Все сказанное было необходимо обдумать. Политическая программа Спартака пока была не ясна совершенно. Но он уже отяжелел от вина и обильной пищи, и вступать в полемику не хотелось. Но идея уйти к племенам варваров застряла в памяти. А там… видно будет.

Глава четвертая

Уже месяц они жили на Везувии. Рейды за провиантом становились все опаснее и приносили все меньше результатов – округа была вычищена подчистую не только восставшими, но и патрулями римлян, стороживших единственную дорогу к вершине. Спартак ввел строжайшее рационирование, но такое положение дел долго продолжаться не могло. Настал день, когда в очередной стычке с патрулем был захвачен легионер, показавший (под пытками), что трибун Гай Клавдий Пульхр с шестью когортами полностью блокировал восставших и не уйдет без голов вождей. Все приуныли. Или погибнуть в неравном бою, или сдохнуть с голоду, или сдаться, что тоже означало смерть. Римляне были слишком сердиты и наверняка развесили бы сдавшихся на деревьях вокруг Везувия на корм воронам.

Был созван военный совет. Самнит Ганник, низенький, длиннорукий, выступил первым:

– Надо собрать все силы в кулак и атаковать! Может быть, большинство погибнет, но, сколько-то ведь прорвется! Зато и римлянам не поздоровится, долго будут зализывать раны!

– Точно! – поддержал его Эномай, – Бой будет неравный, согласен, но красивый! А умереть с мечом в руке – это ли не лучшая смерть для настоящих мужчин! Мы попадем в Валгаллу! И Ганник прав: кто-нибудь, да прорвется!

– Может быть, сплести лестницы, ночью спуститься и ударить в тыл этому самому Пульхру? – предложил Крикс, разглядывая план Везувия, вычерченный Дмитрием, – Вот, здесь самое подходящее место, всего шестьсот локтей высота.

– А из чего ты сплетешь лестницы, или, хотя бы, веревки? Из лоз дикого винограда? – запальчиво крикнул Эномай, – Когда сплетешь, то полезешь первым, а я посмотрю, как ты полетишь вниз и размажешься по скалам, как гнилой персик!

Полетишь… Полетишь! – слово громом стукнуло в ушах Дмитрия. Возможно, вполне возможно…

– Я знаю, что делать, – тихо произнес он, но все услышали и воззрились на него с яростной надеждой, – Но мне нужно три дня и искусные столяры. И портные. И самая прочная и легкая ткань, которая у нас есть.

– Но что ты задумал, Димитриос? – Спартак в волнении вскочил с места.

– Я построю крылья, на которых полечу над лагерем римлян и брошу бомбы. Начнется паника, и тут вы спуститесь с горы. У нас есть двести конных воинов. Они должны будут атаковать незамедлительно, со всей прыткостью. За ними пойдут пехотинцы. Это наш лучший шанс на победу.

– Крылья, ха! – скептически ухмыльнулся Евстафий, – Разве ты не слышал историю об Икаре? Боги покарали его за святотатство! Только они могут летать, и то, предварительно обернувшись птицами!

– Ты можешь предложить что-нибудь получше? Верьте мне, я знаю, что делаю.

– Ты получишь просимое, Димитриос Ништяк. Самая прочная и легкая ткань… Виссон! У нас есть виссон, он прочнее и легче шелка, который купцы привозят из Срединной Империи, – просиял Спартак.

– Ага, а стоит виссон целый талант золотом за четыре дюжины локтей! Только цари могут позволить себе носить его! – пробурчал бережливый Евстафий.

Два дня Дмитрий с помощью двух столяров строил дельтаплан. Он немало полетал на них и хорошо знал конструкцию. Складную раму выстрогали из прочнейшего упругого тиса. Двойной слой виссона пошел на обшивку. Конструкция получилась несколько тяжелее, чем хотелось, но и чуть-чуть больше по размерам, что должно было компенсировать избыточный вес. На третий день, на виду у всего войска, Дмитрий совершил пробный полет над кратером, под дружное «Ах!» прыгнув в пропасть. Испытания прошли удачно, восходящий поток был силен и ровен. Покрутив восьмерки и набрав высоту, Дмитрий, после получаса полета, плавно спланировал на полянку, где, задрав головы, стояли все командиры. Громовое «Виват, Ништяк!» сотрясло воздух, аж камни посыпались.

– Есть ли у нас художник? – спросил Дмитрий, когда все поутихли.

– Зачем? – хором откликнулись Спартак, Крикс, Эномай и Моше.

– Нарисовать устрашающие глаза и зубы! Чтобы римляне точно обгадились со страху!

Предложение было принято с энтузиазмом, и к вечеру на дельтаплан невозможно было смотреть без дрожи: огромные круглые злые глаза и треугольные акульи зубы внушали ужас даже тем, кто знал, в чем дело. Выступление было назначено на рассвете.

Что ж, назвался груздем – начинай лечиться! Неудобно маленько, с этими горшками у пояса, ну, да что делать. Больше трех бомб вряд ли понадобится, паника будет знатная даже от одной. Так, ещё раз просчитаем: лететь не выше сотни метров, фитили-то, на десять-двенадцать секунд. Как раз, пожалуй, над головами рванет. Лучше, чем на земле. Осколки полетят на десяток метров, а то и дальше. Стрелой меня с земли не достать, да и кто решится? Значит, делаю боевой заход, бросаю бомбы, и возвращаюсь в тыл к нашим, к тому времени уже спустятся. Ветер подходящий, восходящий поток – тоже. Ну, Уран, божество небес, помогай! Страшновато, однако, сигать в синеву рассвета… Даже земли не видно… Так, десять секунд – полет нормальный! Заложим поворот, плавненько, выравниваемся. Наша задача – залететь с тыла, и одновременно, со стороны солнца. Вроде получается… Вон и лагерь ихний, побудку играют, отлично! Снижаемся… Достаточно! Первый заход на бомбометание! Горшочек с углями на груди… Фитиль, загорайся, загорайся! Во, горит! Бросаем… Н-на! Ба-бах! Славно грохнуло! Забегали, засуетились! Ага, увидели меня! В рассыпную, правильно! Второй пош-шел! Не нравится, ох, не нравится! Эге, палатка загорелась! Верной дорогой бежите, товарищи! Вон уже и наша кавалерия, как раз вовремя! Получайте, гады! Третий пошел! Ух, как удачно! Человек пять упало! … Так, теперь снизиться маленько и проклясть их страшным цыганским проклятием! Бу-у! Ха-ха-ха-ха-ха! Бегут, блин, головы закрывают! … Ладно, Дракон сделал своё дело, Дракон может улетать… Во-он туда, местечко поровнее, и Феликс там, ждет уже, молодец!

Приземлившись около Феликса, ждавшего с доспехами наготове, Дмитрий быстро сложил дельтаплан и натянул чехол. Моментально надел кирасу, шлем и поножи, опоясался мечом. Огляделся: на равнине имела место резня. Битвой назвать то, что он увидел, не поворачивался язык. Римляне были полностью деморализованы взрывами и видом дракона и, практически не оказывали сопротивления. Восставшие, пользуясь этим, кромсали их ломтями, как хотели. Феликс тоже подсигивал на месте от нетерпения вступить в схватку.

– Нет, друг мой. Мы останемся здесь охранять Дракона, пока все не кончится. Второй такой построить может не получиться. Это сейчас самое ценное наше оружие, и мы его сбережем изо всех сил! – удержал его наш воздухоплаватель.

Его латынь всё ещё была далека от совершенства.

Феликс вздохнул и подчинился.

Через час не осталось ни одного живого легионера. Дмитрий, поручив охрану дельтаплана Феликсу и ещё пятерым бойцам, пошел искать руководство. Спартак при встрече едва не задушил его в объятиях. Крикс и Эномай хлопали по спине так, что чуть не отбили легкие. Ганник был легко ранен, Моше следил за сбором оружия.

– Успех, Димитриос, полная победа! – вопил Спартак в экстазе, – Наши потери ничтожны! По сведениям, полученным от пленных, сил, могущих нам противостоять, на Юге Италии у Римлян нет! Война с Митридатом оттянула все наличные легионы. Помпей далеко на Севере, бьется с Серторием в Иберии. Воля! Воля!

– Ты взял пленных? – удивился Дмитрий.

– Ой, ну, несколько раненых. После допроса мы милосердно отправили их к Плутону. Но твой Дракон! У меня самого кровь стыла в жилах, когда ты летел, хохоча, как демон!

– Да, я такой! – приосанился без лишней скромности герой, выигравший сражение.

В придорожной таверне шум и гам и суета. Чад от котлов и сковородок, вонь подтухшей рыбы, полутьма, ибо окно, затянутое мутным от грязи бычьим пузырем, почти не пропускает света. Народу много, в основном торговцы и гуртовщики. Хохот, ругань, богохульства. Несколько собак дерутся за кости, брошенные посетителями на пол. Но трое сидящих за столом в углу легионеров Х-го легиона не обращают внимания на все эти неудобства. Они, отвесив челюсти, слушают рассказ своего сослуживца Дариуса, участника битвы при Везувии. Тот, прихлёбывая из деревянного кубка помпейскую кислятину, негромко повествует жуткие вещи:

– Не, ребята, такого страху никто из вас не испытывал! Ведь как все было? Вылезли из палаток строиться, и вдруг – летит! Страшенный, черный, крылья – во! Глазищи круглые, пасть распахнута, что ворота, там зубы в локоть длиной, как мечи. Кого-то из наших уже схватил, в лапах держит! Я, парни, сразу лег. Тут: ба-бах! Наши так и повалились, одного громом на куски разорвало. Я раком ползу, ищу, куда укрыться. Везде кучи дерьма, и сам я в дерьме по уши, так и хлещет из меня. Тут снова бабахнуло громом, наших как косой скосило. Я ямку нашел, забился туда, и давай Юпитеру молиться, чтоб от смерти жуткой отвел. Пообещал барана в жертву принести. А сам все дрищу, и зубы стучат от ужаса так, что треснуло три штуки и язык прикусился! Ведь я в легионе уже восемь лет, все повидал, и смерть, и увечья, ранен был трижды, но такое… Третий раз бабахнуло, паника, что Тибр в половодье, разлилась! А дракон-то, совсем низко уже опустился, да как захохочет! Вот так: Ы-гы-гы-гы-гы!

Легионеры затряслись и втянули головы в плечи, ибо хохот дракона даже в исполнении Дариуса холодил сердце! Довольный эффектом рассказчик продолжал:

– Меня аж вырвало от жути, гадить уже нечем было… Рабы наших режут и хрен кто сопротивляется! Ну, думаю: здравствуй, смерть! Смотрю, однако – конь убитый. Я подполз, под него подкопался, спрятался, значит, кустом каким-то лаз загородил. Молился Юноне, чтоб не нашли меня, когда раненых будут добивать. Барана пообещал в жертву. Вняла моей мольбе светлая богиня, отвела им глаза. Так и спасся, один из всего отряда. М-да… Теперь обещанное богам исполнять надо, а где я двух баранов-то возьму? Жалованье, опять же, три месяца не платили…

Товарищи сочувственно вздохнули. Баран стоит дорого, это тебе не голубь! Можно, конечно, и своровать у пастухов, дело несложное, да только краденное животное в жертву богам не принесешь, обидятся! Лукреций, самый старший и опытный из всех, посоветовал:

– Ты, слышь, пока пожертвуй Юпитеру и Юноне по петуху и молись об отсрочке долга. Ростовщики, на что кровососы, и те сроки продляют, если есть уважительные причины, а уж светлые боги – тем более. Они ж твоё положение видят, окажут снисхождение! А получишь жалованье – сразу и купишь баранов.

Совет был дельный и Дариус ему последовал.

Глава пятая

Не встречая сопротивления, войско Спартака триумфально двигалось по южной Италии. Было захвачено несколько городов: Нуцерия, Помпея и Геркуланум, а также множество деревень и вилл. Добыча была огромна: золото и драгоценные камни, слоновая кость и жемчуг, виссон и шелк, миллионы сестерциев. Рабы стекались со всех сторон в таких количествах, что даже не всех и брали. Оружия и доспехов также было в избытке. За несколько коротких недель войско Спартака разрослось неимоверно. Семьдесят тысяч воинов, организованные по римскому образцу, представляли грозную силу. Римский сенат запаниковал. Вести войну на два фронта всегда трудно, а тут ещё враг ошивался буквально у ворот Рима! И силы его множились ежедневно за счет беглых рабов со всей Италии! Митридат тоже не давал спать спокойно, одерживая очень болезненные победы на суше и на море. Надо было что-то делать, и претору Публию Варинию поручили покончить с ордой Спартака раз и навсегда. Спешно были стянуты силы, проведена мобилизация, отозваны из запаса ветераны.

Претор Публий Легиус Вариний вышел во двор виллы. Жена Клаудия и дочь Валерия уже стояли около повозки, запряженной парой мулов, ожидая благословения. Младший сын, Антониус, в кирасе и шлеме, вышел следом за отцом. Увидев главу семьи, женщины склонили головы.

– Валерия! – с некоторой запинкой произнес Публий, – Волей бессмертных богов ты избрана стать весталкой… Это великая честь, служить богине! Отправляйся же и принеси свои волосы в жертву. Твоя мать проследит, чтобы обряд был совершен как должно.

Он поднял руку в благословляющем жесте. Дочь приблизилась и молча поцеловала его. Жена, улыбнувшись, села в повозку и кивнула Валерии. Та легко вспорхнула на сиденье, оправляя складки платья. Отец пожал руку сыну и Антониус, звякнув мечом, вскочил на коня. Раб-кучер встряхнул вожжами и все трое покинули виллу. Они направлялись в Метапонт, где завтра и должно было совершиться жертвоприношение.

Публий Легиус долго смотрел им вслед. Единственную дочь было немного жалко: у неё теперь никогда не будет своей семьи, она обречена оставаться девственницей долгие тридцать лет. Но воля богов… что по сравнению с ней мелкие человеческие переживания? Да и престиж семьи, воспитавшей девицу, достойную стать весталкой, возрастет многократно.

Тряхнув седеющей головой, отбросил сентиментальные мысли. Вернулся в дом.

– Собираться! – коротко бросил он рабу-секретарю.

Через час претор со своей охраной, шестерыми сыновьями и всего тремя рабами отбыл в ожидавшую его на северо-западе армию. По данным разведки Спартак шел на Рим. Там и предстояло его уничтожить.

Повозка, сопровождаемая Антониусом и полудюжиной воинов, бодро катилась по каменистой дороге. До Метапонта было сорок миль – как раз поспеть до заката. Места вокруг были спокойные, свободные и от восставших рабов, и от войск Митридата, так что двигался маленький отряд беззаботно. Воины перебрасывались шутками на эротические и политические темы, заигрывали (не останавливаясь) с прохожими женщинами. Мать и дочь негромко обсуждали то кулинарные рецепты, то приемы вышивания. Значительный промежуток времени они посвятили беспутному поведению соседки Февронии – хозяйки соседней виллы, вдовы, вышедшей замуж за вольноотпущенного раба. Это аристократка-то! Ладно бы ещё за белого, так нет! За нубийца!

Антониус не поддерживал разговора ни с женщинами, ни с воинами. Он мечтал, как воссоединится с отцом и братьями и примет участие в битве. Ему грезился посвист стрел, грозный боевой клич легионеров, звяк железа о железо, бешенная скачка по равнине с мечом в руке. Война! Что может быть привлекательнее для семнадцатилетнего юноши, выросшего в семье воина!

Метапонт, неожиданно возникший из-за поворота, манил горячим ужином и отдыхом на мягких постелях. В сгущающихся сумерках миновали ворота, направляясь к постоялому двору…

Второй спартаковский легион, отделившийся от основных сил восемь дней назад, в этот момент атаковал не ожидающий нападения город. Впереди шел Дмитрий Совин… Нет! Димитриос Ништяк!

Сломив довольно хилое сопротивление вчетверо меньшего гарнизона, бойцы рассыпались по улицам, убивая сопротивляющихся мужчин, грабя всех подряд и насилуя женщин. Всё, увы, как всегда! Город был отдан победителям до полудня следующего дня.

Антониус, услышав звуки боя, рванулся к занавесям и сорвал их.

– Вот! – крикнул он матери и сестре, – Прикройтесь!

Занавеси были темного цвета. Женщины торопливо задрапировались в них.

Схватив факел, Антониус выскочил с постоялого двора. Воины с обнаженными мечами последовали за ним.

– Здесь, недалеко, храм Весты! Укроемся там!

Все полубегом кинулись по узкой улице, но уже через сотню шагов путь им преградил десяток спартаковцев. Половина из них выглядела отребьем: ни брони, ни щитов. Видимо, свежепримкнувшие к нападавшим рабы. Но пятеро смотрелись опытными воинами! Их предводитель, бородатый германец, прорычал неразборчивую команду и бросился в атаку. Антониус встретил его выпадом в горло и попал. Размахивая факелом, он пытался отпугнуть остальных. Его воины, сгруппировавшись, зарубили троих. Остальные отступили, воплями призывая подмогу.

– Вперед! – скомандовал Антониус, и пятеро воинов (один, увы, уже пал в схватке) двинулись на рабов.

Когда победа была уже близка, из-за угла показалось подкрепление: две дюжины вояк, ведомые здоровенным нубийцем с топором. Антониус быстро огляделся: путь к оступлению был открыт. Он не колебался ни секунды:

– Прикройте нас!

Четверо оставшихся легионеров-ветеранов сомкнулись, отражая азартные, но беспорядочные удары. Нубиец со страшным ревом обрушил свой топор. Топор застрял в щите.

Не оглядываясь, схватив мать и сестру за руки, Антониус побежал в переулок, ведущий к храму. Когда до него оставалось всего полсотни шагов, в шею парню вонзился метательный нож. Женщины не заметили этого и укрылись в храме. Антониус, чувствуя, что жизнь покидает его, тем не менее, держался изо всех сил, отвлекая нападавших, и даже умудрился ранить одного.

С мервого тела спартаковцы сорвали кошель с серебром, золотой браслет и дешевую бронзовую застежку для плаща, после чего столкнули труп в канаву.

Ну, вот, назначили легатом второго легиона! Прямо, шишка на ровном месте, да! А что? Нормально справился! Потери небольшие, а добыча охрененная: больше двух миллионов в храме Зевса взяли! Правильная наводка у Крикса была… Теперь первым делом дисциплинку надо бы поправить, а то у бойцов головокружение от успехов… Не забыть сказать Феликсу, чтоб этих… опционов, ну, сержантов, короче, толковых подобрал. Тренировки проводить с личным составом. А все наши, с кем в побег ушел, уже центурионы! Заслужили, право слово, ветераны… Крикс, не пойму, не доверяет мне, что ли? Комиссара прислал. Вот, говорит, личный представитель Спартака. Да я не против, пусть контрразведкой занимается. Конечно, народ кругом мутный, доверяй, но проверяй. А я, не назначил бы разве комиссара, на его месте? Назначил бы! … Где же здесь красильня? Сказали, напротив храма Весты. А храм-то, и не видать что-то. Неужели городишко такой большой, уже полчаса чапаем, все не дойдем?

Дмитрий с двумя телохранителями-арбалетчиками шел по улице захваченного его легионом Метапонта, ища красильную мастерскую. Там он надеялся раздобыть необходимые химикаты. Были кое-какие идеи в отношении связи и координации войск. Ракеты, не ракеты, а пустить сигнальную горящую стрелу… Покопавшись в памяти, он припомнил содержимое набора «Юный химик», и знал, что сможет без труда организовать зеленое, фиолетовое, красное, синее пламя.

Грабеж, в принципе, уже прекратился. Лишь кое-где его бойцы, сгибаясь под тяжестью добычи, брели в лагерь. О, вот и храм! А около него мертвый труп валяется…

Женский визг донесся из храма, резанул по ушам. Дмитрий нахмурился. Храм – место неприкосновенное, это все знают. Ускорив шаги, вошел в портал. Двое его легионеров, пыхтя, раскладывали на полу брыкающуюся девчонку лет пятнадцати, уже сорвав с неё платье. Тетка лет сорока, видимо, мать, с растрепанными волосами и царапиной на щеке, пыталась помешать им, хватая за руки, но они, с пьяным смехом, отталкивали её.

– Отвали, что за нетерпячка! Дойдет и до тебя очередь! – заржал один из бойцов, удерживая руки девчонки над головой.

Дмитрий шагнул вперед.

– Отставить! – гаркнул он со всей убедительностью.

Бойцы дернулись, но добычу не выпустили.

– Это… Время, на которое ты отдал нам город, ещё не кончилось, Ништяк!

– Верно, до полудня ещё больше часа. Но вы слышали приказ: детей не трогать!

– Какие дети, Ништяк? Посмотри, какие сиськи! А шерсть на лобке? Она же совсем взрослая! Мы в своем праве!

– Но не в храме! В приказе сказано: храм – это убежище, где насилие и убийство запрещено! Кара богов настигнет святотатцев, но прежде их покараю я! Так что, если не хотите висеть на дереве, отпустите девчонку и идите с миром.

Но пьяным море по колено. Не вняли, значит, солдатики, не захотели разойтись по хорошему. Да и как оторваться за здорово живешь от лакомого куска? Собака, и та, кусает хозяина, если тот пытается отнять у неё кость. Выхватив мечи, легионеры двинулись вперед. Клацнули взводимые арбалеты.

– Не надо, я сам! – остановил телохранителей Дмитрий.

Очень уж он рассердился. Но убивать в храме не хотелось. Медленно отступая, оказался на улице. Ухмыляясь, противники обходили его с боков. Тот, что справа, сделал выпад. Отточенным пируэтом уклонившись, Дмитрий провел удар «полет ласточки». Меч, пройдя над щитом, снес голову нападавшего, как бритва нерадивого брадобрея срезает бородавку со щеки. Недаром прошли тренировки по рубке лозы! Да и меч был не стандартный, короткий римский, а найденный в арсенале Нуцерии изогнутый клинок сирийской ковки, отлично сбалансированный, очень похожий на саблю.

Воспользовавшись, как ему показалось, подходящим моментом, атаковал второй. Этот был поопытнее и пошустрее, его меч самым кончиком царапнул лоб аккурат под шлемом. Кровь залила левый глаз, стало трудно оценивать дистанцию. Но второй удар легионер нанести не успел. В прыжке, с разворотом на триста шестьдесят градусов, на мгновение превратившись в вертолет, Дмитрий с потягом совместил сверкающее лезвие с открытым правым боком противника. Секунды текли медленно, как свежий мед из горшка, и отчетливо было видно, как расходятся края ужасной раны, и меч погружается в тело все глубже, разваливает его надвое. Когда рубяще-режущий удар мастера достигает цели, эффект впечатляет. Впечатлились и телохранители, когда верхняя половина трупа брякнулась на землю, моргая тускнеющими глазами и разевая рот. Нижняя половина, постояв секунду, извергая кровь, завалилась в канаву.

– Ну, ты даешь, командир! Сам Марс направил твою руку! – восторженно завопили они.

Не отвечая, вытерев лоб, и перевязав рану лоскутом туники, Дмитрий вернулся в храм. Девчонка сидела на полу, прижав колени к груди. Темные волосы, рассыпавшись по плечам, несколько скрывали её наготу. Огромные глаза были полны слез, губы дрожали. Негромкий, но жуткий вой вызывал спазмы в животе. Наклонившись, Дмитрий поднял платье и обнаружил, что от него остались одни лоскуты. Снял с себя плащ, кинул:

– Прикройся!

Она неуклюже закуталась.

– Мать? – кивнул Совин-Ништяк на неподвижно сидящую у стены тетку.

– Да… – ответ был тих, едва различим.

Всмотревшись, Дмитрий разглядел на боку женщины красное пятно и прореху в платье. Успел-таки пырнуть, сволочь!

– Как твое имя?

– Валерия, вождь.

– Ты местная?

– Нет… Мы с матерью и братом приехали сюда из нашего имения, помолиться и принести жертву. Брата вчера ночью убили… – она зарыдала, заламывая руки, раскачиваясь всем телом.

– У тебя есть кто-нибудь в городе?

– Нет, никого.

– Ты можешь вернуться домой. Через час это будет безопасно.

– Я не могу вернуться, вождь. Это мои волосы должны были принести в жертву богине, чтобы я стала весталкой. Отец и братья убьют меня, не сдержавшую обета. Если они не сделают этого, то мой позор перейдет на всю нашу семью.

– Я так понимаю, ты хочешь жить?

– Я так молода, вождь. Конечно, я хочу жить. Но не знаю, как. Идти мне некуда…

– Г-м… Скажи, Валерия, ты умеешь писать?

– Да, я умею писать, читать, петь, рисовать, играть на арфе и цитре, шить и вязать…

– Достаточно! Я, Димитриос Ништяк из тотема Совы, легат второго легиона Спартака, беру тебя под свою защиту. Ты будешь моей… э-э… секретаршей. Если хочешь, конечно.

– Я не буду рабыней! – глаза девушки полыхнули яростью отчаяния, – Дай мне кинжал, я заколю себя, дабы умереть свободной!

– Мне не нужна рабыня, глупая женщина! Ты будешь работать за деньги и сможешь уйти, когда захочешь.

Глаза Валерии моментально высохли и распахнулись широко-широко. Ресницы у неё были такие длинные и густые, что, пожалуй, удержали бы воробья.

– Работать за плату? Оставаясь свободной женщиной? Но так не делают! Ты просто хочешь взять меня в наложницы и заговариваешь мне сейчас зубы, да?

– Ага, размечталась! Эй, стража! – позвал Дмитрий, теряя терпение.

Вбежали арбалетчики.

– В присутствии этих двух свидетелей клянусь на алтаре богини, что беру тебя на работу для выполнения обязанностей секретаря, с оплатой… тридцать сестерциев в месяц, на всем готовом! Теперь убедилась? А наложница мне не нужна. Я против рабства принципиально. За армией следует множество добрых и недорогих женщин. Ну?

– Я согласна, вождь! – тихо ответила Валерия, вставая.

Дмитрий машинально отметил, что ноги у неё длинные и стройные, а попка кругленькая, как орех.

– Идем, – вздохнул он, – Для начала найдем тебе платье, а потом поможешь мне сделать кое-какие записи в красильне. Твоих родственников похоронят, не беспокойся.

Так в жизнь новоявленного легата вошла эта девушка. Секретаршей она оказалась очень толковой. Вела документацию, писала под диктовку, помогала вычерчивать карты и планы, следила за хозяйством: вовремя отдать одежду в стирку, починить обувь, почистить доспехи и наточить оружие. Следила также, чтобы по утрам он не забывал пить простоквашу для здоровья. Дмитрий, прикола ради (секретарша, все-таки!), велел ей одеться в черную юбку и белую блузку, которые Валерия сшила по его эскизам. Пуговицы, неизвестные в этой эпохе, поставили её в тупик. Дмитрию пришлось самому сделать дюжину из перламутра. Когда наряд был одет в первый раз, весь лагерь был потрясен до основания. Юбка! Блузка! С пуговками! Молва мгновенно разнеслась по округе. Женщины сходились посмотреть на новую моду за десять миль, а потом нашивали самодельные пуговицы куда попало!

Ещё Валерия наводила уют в его жилище, будь то дом или палатка в походе. Спала она тут же, на отдельном тюфячке, объясняя это тем, что доверяет только ему и одна спать боится. По вечерам частенько развлекала его пением и игрой на арфе, а также чтением стихов, которых знала множество.

– Не называй меня «вождь», – приказал он в первый же день, – Зови меня Дмитрий Иванович.

– Дмитрий Иванович? А что это значит? – удивилась девушка и глаза её потешно округлились.

– Это мое формальное имя на родном языке.

– А… формальное…