Текст книги "История семилетней войны"

После битвы наследный принц двинулся вперед со своим корпусом, взял Роремонд посредством капитуляции и выслал отряды для разведки под самые стены Брюсселя. Были наложены контрибуции на Брабант и Люттихское епископство. Но самым важным последствием этой победы была осада Дюссельдорфа, где находились главные французские склады. На шестой день, когда бомбы и гранаты превратили в кучу пепла множество домов, город сдался. Гарнизон получил свободный пропуск, а громадные запасы провианта, снарядов и прекрасных орудий достались завоевателям. Во Франции до того испугались этой новой неудачи, что Бастилия была наполнена офицерами, а Клермон вызван обратно. Дофин пожелал сам начальствовать над армией, но ему не разрешили. Между тем были приняты новые меры для спасения чести французского оружия. Армии снабдили рекрутами, всеми необходимыми припасами и инструкциями. Командование на Рейне получил теперь опытный маршал Контад; причем принц Субиз получил приказание во что бы то ни стало вновь проникнуть в Гессен со своей армией, усиленной 6000 вюртембергцев. Эта область, по причине отдаления Фердинанда, могла быть, по-видимому, легко отвоевана, что послужило бы поводом для отозвания союзников от Рейна. Субиз выступил туда, и хотя его авангард и был разбит гессенской земской милицией, он все же проник с 30-тысячным войском в центр этой провинции. Гессенский генерал, принц Изенбург, имел всего 7000 человек для защиты ее; с этим войском он занял выгодную позицию между Касселем и Минденом. Видя невозможность сопротивляться такой большой армии с такими малочисленными и плохо организованными войсками, он намеревался лишь выиграть время и ожидать исхода военных действий на Рейне. Согласно этому намерению, он хотел отступить. Но войска его, имевшие самое презрительное мнение о французах, не хотели и слышать об этом. Он принужден был остаться, и таким образом 23 июня у деревни Зандерсгаузен произошло сражение между ним и герцогом Брольи, корпус которого состоял из 12 000 человек, большей частью немцев, состоявших на французской службе. Бой был весьма ожесточенный. Гессенцы дрались как львы, так что в течение пяти часов исход битвы оставался неизвестным; но под конец они должны были уступить перед многочисленностью. Изенбург ушел с поля битвы, потеряв 1500 человек убитыми, ранеными и пленными и почти всю свою артиллерию. Триста храбрых гессенцев утонули в Фульде; чтобы не попасть в плен, они бросились вплавь через реку. Благодаря этой победе французы овладели Везером и могли распространять свои завоевания далее в ганноверском и вестфальском округах. Гессен, испытав год тому назад столь тяжелые бедствия, вновь стал страдать от бича войны[160]160
  Экспедиция Субиза сыграла немалую роль в ходе войны, показав, что самые удачные действия герцога Фердинанда на Рейне приводят к эфемерному стратегическому результату из-за слабости южного фланга его армии и вытекающей отсюда угрозы его оперативной базе.


[Закрыть].

Англичане, до сих пор соглашавшиеся лишь на мор скую войну, после Крефельдской битвы и успехов Фердинанда решили перенести ее на материк. Законодательные власти этого государства точно так же, как и народ, все требовали самых энергичных мер, чтобы побороть французов и на воде, и на суше. Великий Питт все еще держал в своих мощных руках кормило британского правления и властвовал над высокомерной этой нацией. Благодаря своему всепобеждающему красноречию и глубокой проницательности, он был всевластен как в королевском совете, так и в парламенте. Согласно его принципам, надо было или совсем оставить какое-нибудь дело, или же всеми силами добиваться его. Парламент согласился выслать 18 000 человек в Германию. Будь это раньше, Фердинанду удалось бы удержаться на Рейне и, по всей вероятности, была бы завоевана крепость Везель, блокированная союзниками. Но теперь положение этого полководца стало критическим. Против него выступила 80-тысячная армия с опытным полководцем, запасы его армии начинали истощаться; притом продолжительные дожди совершенно испортили дороги, а река вышла из берегов. Походы были необыкновенно затруднительны. Фердинанд хотел сразиться; Контад, напротив, зная свои преимущества, тщательно избегал сражения. Между тем стесненный Ганновер требовал скорой помощи; к тому же Фердинанда сильно беспокоило довольствие его войск и обеспечение английских, которые долж ны были высадиться в северной Германии и легко могли быть отрезаны от него.

Эти соображения принудили германского полководца переправиться назад через Рейн, но препятствия были не обыкновенно велики: река далеко и широко разлилась, а бдительный неприятель с грозными силами стоял очень близко. Союзная армия перебросила мост через реку у Рееса, где был обильный магазин, большой запас денег и полевой госпиталь. Для защиты города и моста тут находился генерал Имгоф с 3000 человек. Генерал Шевер с 10 000 французов хотел атаковать этот пункт, и от удержания его зависело спасение союзной армии. Фердинанд никак не мог прийти в помощь, так что Имгоф мог полагаться лишь на храбрость своего войска[161]161
  Герцог Фердинанд находился в этот момент слишком далеко от Рееса, будучи связан маневрами Контада.


[Закрыть]. Лагерь его был защищен рвами и частоколами, а неприятель не был знаком с местностью; Имгоф осторожно воспользовался этим обстоятельством, и вместо того, чтоб ожидать французов, он сам вышел навстречу им. Атака была сильная и тем более увенчалась успехом, что ее не ожидали от столь небольшого корпуса. В полчаса несравненно более многочисленный неприятель был разбит; он поспешно бежал в Везель, оставив 11 орудий, много снарядов, массу повозок и несколько сотен пленных. Бегство его было так стремительно, что французы побросали за собой оружие; по дороге в Везель было найдено более 2000 ружей.

Хотя этот случай незначителен в столь кровопролитной и обильной действиями войне, но здесь он занял место величайшей победы, так как отдал в руки Фердинанда большие магазины в Реесе и Эммерихе и понтонный мост, без которого он не мог бы переправиться через Рейн. В случае же неудачи этот превосходный полководец, очутившись со своими войсками без продовольствия, без понтонов, словом, без всякой надежды, в чужой земле, стал бы добычею врагов. Теперь же удачная переправа не подлежала больше сомнению. Германский полководец обманул французов ложными маршами и позициями, чтобы скрыть свое намерение; однако разлившийся Рейн был причиной тому, что мост при Реесе пришлось разобрать и построить его при Гритгаузене. Французы сделали последнюю попытку, выслав из Везеля четыре судна особой конструкции, которые должны были разрушить его[162]162
  Речь идет о брандерах.


[Закрыть]; но суда эти были пойманы вооруженными лодками, так что 9 и 10 июня вся союзная армия счастливо переправилась через страшно бушующий и сильно охраняемый неприятелем Рейн, не потеряв ни одного человека; отступление это было еще более искусно, нежели переправа на левый берег. Вскоре после того английские войска, высадившиеся в Эмдене, беспрепятственно соединились с союзниками у Коесфельда.

Прибытие англичан сильно обрадовало немцев. Их было 10 000 солдат, то есть первая дивизия из обещанных парламентом 18 000 человек. Воины эти представляли не обыкновенно красивый корпус; всадников и лошадей его, кроме того, украшал внешний вид. Один гренадерский полк носил шапки, богато шитые золотом и серебром, с надписью: «Nec timor, nec pavidus» («Ни страха, ни трепета»). Один кавалерийский полк ехал на рыжих лошадях, другой – на сивых, третий – на вороных, а четвертый – на гнедых; лошади были все на подбор, как во время парада. Кроме упряжных лошадей, корпус этот привез с собой еще 1000 багажных повозок.

Между британскими войсками, пришедшими в Германию, находилось также 2000 горных шотландцев, которые своей храброй деятельностью причинили много вреда неприятелю. Они отличаются особыми нравами и населяют Шотландские горы и Гебридские острова. Кичась своим непосредственным происхождением от древних каледонцев, которых ни римляне, ни датчане, ни саксонцы, ни норманны не могли подчинить себе, и теперь еще они пользуются большей независимостью в правлении, чем их соотечественники. Говорят они до сих пор древним горским языком, на котором пел Оссиан[163]163
  Имеется в виду легендарный кельтский поэт, под именем которого шотландский автор Дж. Макферсон издал «Поэмы Оссиана» (установлено, что их автором являлся сам Макферсон). Эти поэтические тексты оказали огромное влияние на культуру второй половины XIX столетия, в том числе на формирование романтизма.


[Закрыть], и, вместе с ним, сохранилась почти неприкосновенной их древняя одежда, нравы и образ жизни. Как некогда, так и теперь воспевает горный шотландец в покрытой мхами хижине героическую историю своего народа, и теперь еще он охотно делится с незнакомым путником овсяным хлебом у своего гостеприимного очага и, согласно древнему патриархальному обычаю, скорее повинуется своему ленному владетелю, главе рода, чем английскому королю.

Горные шотландцы отличаются крепким телосложением, очень ловки, хорошие пешеходы, непритязательны в пище и выносливы. Они очень храбры и хорошо исполняют солдатскую службу, но не выносят строгой дисциплины; брюк они не носят, а обматывают бедра полосатым шерстяным плащом, ниспадающим до колен. Завернувшись в этот плащ, они спят без палаток под голым небом, а иногда зарываются в землю, к чему обладают особой ловкостью. Пожитки свои они носят не в ранцах на спине, подобно другим военным народам, а спереди в остроконечных сумках из тюленьих шкур, которые привязаны на животе. На ногах у них нитяные чулки собственного изделия, прикрывающие голень лишь до половины; на головах носят шапки с перьями. Вооружены они ружьями со штыками, парой пистолетов, заткнутых за пояс, большой шпагой и длинным, свешивающимся спереди ножом. Военную музыку их составляют барабаны и волынки; последние пользуются особым почетом в Шотландии. Один из их странных древних обычаев состоит в том, что каждый батальон имеет оленя, которого во время походов ведут во главе первого взвода.

Эти горные солдаты обнаружили в Германии присущую им храбрость многими удивительными подвигами. Между прочим, при Дилленбурге они атаковали француз ский кавалерийский полк, всадники которого пытались было вскочить на лошадей, но шотландцы частью избили их, частью пленили и вернулись в главный лагерь верхом на отбитых лошадях.

Фердинанд занял выгодную позицию при реке Липп, чтобы дать своим войскам возможность отдохнуть; отсюда он мог также прикрывать Ганновер, но завоеванный Дюссельдорф пришлось опять покинуть. Ганноверский гарнизон вышел из этой крепости, забив гвоздями все орудия и побросав порох в Рейн. Клеве был также оставлен, и французы тотчас же овладели обоими пунктами. Изенбург расположился на Везере, а генерал Оберг с 9-тысячным войском должен был прикрывать Гессен. Оберг расположился в сильном лагере у Зандерсгаузена и употреблял все средства, чтобы заставить французов атаковать его на этой позиции. Субиз, стоявший против него с 30-тысячной армией, не хотел этого, а старался зайти ему в тыл. Опасаясь этого, Оберг покинул свой лагерь и 10 октября подвергся нападению многочисленного врага при Луттерберге. Место было слишком велико, и потому малочисленные войска его не могли защищать всех пунктов. Несмотря на это, гессенцы защищались храбро и отбили неприятельскую пехоту, но как раз в эту минуту французская конница атаковала их с фланга и с тыла. Эта неудача их была тем чувствительнее, что, не имея кавалерии, Оберг принужден был отступить. Союзники лишились при этом 1500 человек убитыми, ранеными и пленными и 28 орудий.

10-тысячный корпус саксонцев, присоединившийся незадолго до этого к французам, больше всего способствовал этой победе; да и впоследствии храбрые саксонцы везде достигали большего, чем французы. Несмотря на это, они должны были испытывать от своих высокомерных союзников всякие унижения и выслушивать упреки за все неудачи. Саксонцы эти были большей частью беглые солдаты из прусской армии, не желавшие сражаться против своего государя. Их разделили на 12 полков и приняли на французскую службу. Они имели с собой 24 орудия, подаренные супругой дофина и украшенные ее вензелем. Брат ее, принц Ксаверий, второй сын польского короля, был предводителем этого отряда. Принц этот, не имея никаких военных способностей, плохой вождь, плохой патриот и плохой правитель, незабвенный в саксонских летописях по своим странным административным распоряжениям, своим высокомерным обращением сильно озлобил солдат, которые обнаруживали большое рвение к службе и считали, что заслуживают иного обращения. Солдаты не только роптали, но в присутствии принца громко ругали его. Ксаверий был воспитан при дворе, где царила азиатская роскошь и принято было, как на востоке, рабское выражение покорности, и едва верил своему слуху при подобных оскорблениях. Когда он стал придумывать страшные наказания, один саксонский генерал дал ему мудрый совет не обращать внимания на этот народный ропот и обращаться с солдатами иначе. Принц послушал его, и солдаты, хотя и не возымели лучшего мнения о его военных дарованиях, все же почитали в нем отныне королевского сына.

Субизу за Луттербергскую победу был пожалован фельд маршальский жезл. С этих пор он стал проходить по всем соседним провинциям, налагал везде тяжелые контрибуции и подошел под самые стены Гамельна. Ганноверское правительство сильно обеспокоилось, и снова архив и сокровища были отправлены на хранение в Штаде. Но движения и позиции Фердинанда удержали французов от дальнейших завоеваний и от соединения их армий, которые после нескольких неудавшихся попыток поселились на зимних квартирах: главная армия Контада между Маасом и Рейном, а войска Субиза – вдоль берегов Рейна и Майна. Гессен был совершенно освобожден ими. Здесь расположился на зиму принц Изенбург; герцог Фердинанд отправил свои войска в Вестфалию, а сам поселился в Мюнстере.

Благодаря деятельности этого великого полководца французы не могли исполнить жестоких приказаний своего двора, достойных не цивилизованной нации, а разве только каких-нибудь ирокезов. Еще летом решено было в Версале, во вред всякому человеческому чувству, исторгнуть всевозможные выгоды из приобретенных преимуществ. Лувуа, министр Людовика XIV, еще в прошлом столетии подал пример указов об опустошениях, которые великий Тюренн вынужден был исполнить в несчастном Палатинате[164]164
  Тюренн Анри де Ла Тур д’Овернь (1611–1675) – знаменитый французский полководец, маршал Франции. Вероятно, имеются в виду события кампании 1672 г., когда Тюренн действовал в Рейнском Пфальце (Палатинате) против армии протестантских князей, возглавляемых курфюрстом Бранденбургским.


[Закрыть]. Этот француз ский прием, заимствованный у татар и уже целое столетие единодушно признанный позорным всеми европейскими нациями, даже французами, был теперь вновь, к стыду культурного народа, применен французами. Военный министр Бель-Иль писал маршалу Контаду: «Не знаю иного источника для удовлетворения наших настоятельных нужд, кроме денег, получаемых из неприятельских земель, которые должны, кроме того, доставлять нам полное продовольствие: сено, солому, овес, хлеб, зерно, скот, лошадей, даже людей для пополнения наших иностранных полков. До конца сентября (1758) необходимо будет превратить в совершенную пустыню все местности, лежащие перед фронтом кордона, который мы хотим расположить на зиму, чтобы неприятель не имел никакой возможности подойти к нам». В следующих письмах к Контаду эти приказания были еще энергичнее. В письме от 5 октября значилось: «Вы должны превратить всю Вестфалию в пустыню, а в землях по Липпе и в Падерборне, как самых плодородных провинциях, надо все истребить вплоть до растительных корней».

Хотя французские вожди и не совсем точно исполняли эти жестокие предписания, все же поступки многих из них свидетельствуют о полной их готовности к тому. Насильственные вымогательства принадлежат к самым обыкновенным ужасам войны, даже у цивилизованных народов; их тогда лишь следует отмечать, когда они становятся неимоверными. Так было в графстве Ганау, которое, подобно Гессену, особенно страдало от железного бича врагов. Здесь находился интендант Фулон, столь известный и за границей как жертва народа во время революции 1791 года; он велел запереть членов правления, дворян, магистрат и знатнейших граждан, всего 93 лица, между которыми были старики, дряхлые и больные, в одну комнату, за то, что они не могли дать требуемой контрибуции. Там они провели три дня и две ночи без пищи и питья и без сна, так как за недостатком места должны были стоять. Этот неизвестный дотоле между христианами поступок был еще усугублен на третий день новым приказом, воспрещающим страже выпускать их даже для естественных надобностей. Им не отпускали хлеб и воду, полагающиеся сильным и самым отчаянным преступникам, а когда члены правления Гундероде, Гуго и другие заключенные знатного происхождения унизились до того, что стали просить о хлебе своих тиранов, один из них, по имени Ла-Зон, написал им в ответ: «Сегодня вечером отпущу вам требуемое, но впредь не ждите больше подобных любезностей».

К характеристике предшествовавшей кампании относятся необыкновенно многочисленные битвы, стычки и значительные схватки. Настоящая же отличалась большею частью прерванными осадами. В Силезии и Саксонии крепости Швейдниц и Зонненштейн, а в Вестфалии Минден и Дюссельдорф были осаждены по всем правилам и взяты; зато Фридрих прервал осаду Ольмюца, русские – осаду Кюстрина и Кольберга, австрийцы – Нейсе и Дрездена, а имперские войска – Торгау и Лейпцига. Военное счастье настолько изменило врагам, что к половине декабря пруссаки и их союзники не имели совсем врагов в Силезии, Саксонии, Бранденбурге, Померании, Гессене и большей части Вестфалии.

Книга шестая

Во Франции весь королевский совет, даже сам дофин, высказывались за мир. Один лишь Людовик XV и его любовница настаивали на продолжении этой войны, столь гибельной для государства. Кардинал Берни, которого столь воспетая им некогда Помпадур, точно так же как и король, не хотели слушать, отказался от занимаемой им должности министра иностранных дел, на каковой он за короткое время успел приобрести славу. После его отставки последовала смерть военного министра Бель-Иля и господствующим министром стал Шуазель, который, следуя своим прежним связям с венским двором, с величайшим рвением начал продолжать войну. Первым его делом было заключение нового союзного трактата между Францией и Австрией, происшедшее 30 декабря 1758 года. Новый этот союз был несимпатичен всем беспристрастным французам уже тем, что приносил несомненный вред Франции и не обещал никаких преимуществ. Но министр, от имени короля, приказал Парижской Академии Надписей, чтобы придать договору мнимое значение внешней обстановкой, отчеканить медаль для увековечения его. В том месяце была заключена новая конвенция между Англией и Пруссией, по которой Фридрих должен был получать ежегодно 4 миллиона рейхсталеров субсидии. В четвертом параграфе ее обе державы обязывались, без обоюдного соглашения, не заключать перемирия с врагами. Франции пришлось употребить все свое влияние как в Петербурге, чтобы усилить ненависть императрицы против короля, так и в Константинополе для умиротворения нового султана, который, ко времени истечения срока перемирия с Австрией, вступил на престол Османов[165]165
  Речь идет о султане Мустафе III (правил в 1757–1774), действительно проводившем агрессивную политику по отношению к северным соседям.


[Закрыть]. Между Россией, Швецией и Данией был заключен союз, чтобы препятствовать вторжению неприятельского флота в Зунд. Но Дания не получала от этого никаких выгод, поэтому французы должны были купить согласие копенгагенского кабинета. Тогда только успокоились остальные две державы, постоянно опасавшиеся вторжения победоносного английского флота на свои берега.

Фридрих решил в следующей кампании действовать оборонительно со своей главной армией. Надежда на помощь турок побудила его, должно быть, к этому, так как еще в январе писал он генералу Фуке, принадлежащему к числу его немногочисленных поверенных лиц: «Турки начинают двигаться; недолго будут они бездействовать». Но с этой оборонительной системой была связана и деятельная, причем он не упускал случая грозить неприятелю. Еще в эту зиму он дал ему почувствовать всю свою энергию. Польский князь Сулковский, вопреки нейтралитету, соблюдаемому этой республикой, принимал деятельное участие в войне. Он вербовал войска и устраивал магазины для русских. На представления прусского короля он давал самые дерзкие ответы, ссылаясь на свою независимость, на достоинство магната, и удвоил при этом свои старания в пользу русских. Он пребывал в Рейсе, в Польше, довольно далеко от границ Силезии. Здесь у него были собственные солдаты, орудия, кроме того, он считал себя достаточно обеспеченным, благодаря значению своей республики.

Но имя пруссаков, произносимое теперь с бла гоговением самыми могущественными народами земли, не могло безнаказанно быть поругано столь незначи тельным подданным. Фридрих, устранив все политические соображения, выслал в Польшу корпус под начальством генерала Воберснова, который без выстрела овладел Рейсом, взял князя в плен и обезоружил его солдат; причем были разрушены магазины, предназначенные для русских, и орудия, ло шади, повозки и военные припасы увезены в Силезию. Польские солдаты побоями вынуждены были вступить в службу Пруссии, а князь был посажен в крепость Глогау, где сидел до окончания войны. Такова была судьба высокомерного дворянина, который, кичась несколькими деревнями, населенными нищими крестьянами, дерзнул прикинуться союзником сильных монархов и принять участие в войне. Другим союзником такого рода был газетный издатель в Эрлангене, который, в угоду политическим взглядам своего государя, объявлял войну пруссакам на столбцах своей газеты. При этом он печатал беспощадную клевету. Один прусский офицер взялся наказать этого полководца и велел отпустить ему известное число палочных ударов, в получении которых пациент должен был дать формальную квитанцию.

Никогда еще ни одна европейская война не возбуждала такого интереса в отдаленных народах, как эта. Замечательно, что пруссаки везде приобретали приверженцев, частью благодаря восхищению, возбуждаемому приверженцами Фридриха, частью благодаря естественной симпатии к слабому в неравной борьбе. Чувства эти обнаруживались даже в тех странах, которые до того времени знали о существовании Пруссии лишь по географическим картам. Испанцы, несмотря на все богатства своего обширного королевства, никогда не были в состоянии выставить в поле и половины тех сил, которые теперь Фридрих противопоставил врагу из своего небольшого и бедного государства. Потому они с живейшим участием следили за прусской войной, стараясь уяснить себе эту загадку. В Голландии чеканили в адрес врагов Фридриха сатирические памятные медали. В Неаполе до того были поражены неожиданным исходом всякой кампании, даже всякого предприятия против Пруссии, что жители забыли, очевидно, о большом пространстве, отделявшем их от воюющих, об Альпах, словом, обо всех препятствиях, и считали возможным, что война перейдет в Италию, и пруссаки уже мерещились им по соседству с Везувием. Поэтому войска в королевстве были усилены точно так же, как и караулы у столичных стен[166]166
  Нет ничего удивительного во внимании Испании и Королевства Обеих Сицилий к этой войне. Еще десять лет назад оба названных государства участвовали в войне за Австрийское наследство на стороне антиавстрийской коалиции и прекрасно понимали, сколь легко происходящие события могут вовлечь их в свою орбиту.


[Закрыть].

Хотя в Риме не опасались такого расширения театра военных действий, тем не менее жители этого города принимали необыкновенно живое участие в удачах и неудачах всех наций, воюющих в Германии, а симпатии их большей частью принадлежали Фридриху. Они горячо желали ему успеха как раз в то время, когда папа старался умалить его престиж торжественными богослужениями и освященными подарками. Вся Венеция была разделена на две партии: Teresiani и Prussiani[167]167
  То есть находящиеся на стороне Марии-Терезии и на стороне Пруссии.


[Закрыть], смертельно ненавидевшие друг друга. Каждая из них посещала свои особые кофейные, в которых одна партия не выносила присутствия приверженцев другой. Это пристрастие распространилось даже между монахами и обнаружилось бурной демонстрацией в монастыре S. Giovanni e Paolo. Живущие в нем монахи подрались в трапезной, причем оружием послужили им тарелки, блюда и кубки. Но в Венеции партия короля все же была сильнейшей; там даже сложилась поговорка: «Chi non e buon Prussiano, non e buon Veneziano» («Кто плохой пруссак, тот и плохой венецианец»). Один торговец мехами выставил в своем магазине портрет Фридриха и для наглядного выражения своего благоговения повесил перед этим изображением зажженную лампаду; этот способ почитания употребляется в Италии и во всех католических странах для особо чтимых святых. В Швейцарии было такое ликование после каждой победы Фридриха, как будто ее одержали швейцарцы[168]168
  И Швейцария и Венеция, естественным образом, боялись возрождения могущества Австрийской империи, которое могло бы привести к утере независимости этими республиками.


[Закрыть]. А в Германии не только протестантские вюртембергцы, вынужденные сражаться против Фридриха, от души желали ему удач, но пристрастие доходило до того, что даже католические баварцы, палатинцы, жители Майнца и имперские солдаты, носившие в кармане четки, а через плечо нарамник, весьма неохотно шли против прусского короля.

И во Франции, где нация насчет этой войны была не согласна с двором, Фридрих сделался предметом особого восхищения. Дань уважения его необыкновенным качествам воздавалась ему даже в царских дворцах: этим объясняется ответ маркизы Помпадур, когда герцог Бель-Иль сказал ей полушутя, полусерьезно, что надобно энергично вести войну, иначе Фридрих со своими пруссаками может еще явиться в Париж. Помпадур, зная настроение дворов и свое всемогущее влияние на слабого Людовика, отвечала: «Прекрасно! Тогда я увижу короля».

Несмотря на то, что подвиги Фридриха и его стойкость в неудачах снискали ему стольких приверженцев и почитателей, у него все же было множество личных врагов во всех странах, которые старались всячески вредить ему. И прусские провинции, и Саксония были полны шпионов. Их посылали в Дрезден, переодетых в придворную саксонскую ливрею; там они совещались со знатнейшими лицами, а потом были высылаемы обратно. Но случай открыл важнейшие из заговоров, основанных на шпионстве, которым занимался саксонский министр, граф Вакербарт (несмотря на то, что он находился в крепости Кюстрин). Через месяц его освободили под условием немедленного выезда в Польшу.

В Цербсте находился французский шпион, маркиз Франь, которому покровительствовал тамошний двор и который даже жил в княжеском дворце. Фридрих пошутил над этим неразумным покровительством, велел схватить маркиза и отвезти его в Магдебург. Фельдмаршал Зекендорф, известный своими неудачными кампаниями и столь же неудачными переговорами, до того забыл свой сан и свою глубокую старость, что уже девяностолетним старцем захотел разыгрывать роль шпиона. Он жил в Саксонии, в своем имении Мейзельвиц, под охраной стражи, где пруссаки, по приказу короля, относились к нему снисходительно, даже с почтением. Несмотря на это, он завел тайную переписку с врагами Фридриха. Монарх этот, возмущенный таким известием, велел своим гусарам схватить его в церкви и тоже отвезти в Магдебург. Он тоже был вскоре выпущен, но должен был дать письменное обязательство в том, что во все продолжение войны не будет иметь никаких сношений с врагами прусского короля.

Никогда еще прусские войска не были так деятельны, как в эту зиму. Несмотря на суровое время года, на высокие горы и непроходимые дороги, что для других солдат было бы столькими непреодолимыми препятствиями, Генрих проник в Богемию, взял проходы силой и рассеял неприятельские войска. Гюльзен нашел при Коммотау австрийского генерала Рейнгардта, который окопался на одной горе; он атаковал его и взял в плен весь его корпус, состоявший из 2500 человек, из которых ни одному не удалось бежать. Затем Гюльзен пошел в Заац, а принц Генрих в Будин. Здесь, подобно тому, как было в Ловозице и Лейтмерице, отняты были все магазины, содержавшие 35 000 тонн муки, 137 000 четвериков овса, 86 000 порций сена и 74 000 хлебов. 50-тысячная армия могла бы существовать этим в течение пяти месяцев, а 25-тысячной кавалерии на месяц хватило бы фуража. Весь этот громадный запас был испорчен, уничтожен вновь выстроенный мост и сожжены на Эльбе 150 судов. Австрийцы сами сожгли магазин в Зааце, чтобы он не достался пруссакам[169]169
  Цель этой и подобных ей экспедиций заключалась в том, чтобы неприятель не имел готовых для довольствования армии магазинов в лежащих поблизости от границы пунктах. И австрийцам, и имперцам, и русским приходилось тратить время на подготовку новых магазинов, начинать кампании позже, чем они планировали, и выделять крупные отряды для охраны своих коммуникаций.


[Закрыть].

Из Саксонии были также предпринимаемы походы на имперские войска. Сам принц Генрих проник во Франконию и выслал несколько корпусов вперед для разведки. Они отовсюду прогнали экзекуционные войска, составленные из различных пестрых национальностей, военная организация, дисциплина и жалкие подвиги которых в эту обильную происшествиями войну находились в странном противоречии с большими германскими армиями, сосредоточивавшими на себе всемирное внимание. В бегстве своем они отовсюду направлялись в Нюрнберг, где в неприступном лагере находилась их главная армия; бегство это сопровождалось большими потерями, и пленные уводились сотнями; множество багажа, знамен и орудий досталось неприятелю, а магазины их, находившиеся в Бамбергском епископстве и еще во многих других местах, были уничтожены. В городе Бамберге имперские войска сами сожгли магазин. Вскоре после того прибыли сюда пруссаки. Город сдался, и генерал Кноблок собирался овладеть им, но несколько тысяч австрийцев, большей частью кроатов, не хотели уйти оттуда. Завязался бой на улицах с таким ужасным криком, что миролюбивые жители попрятались в погреба. Нигде не видно было никого, весь город словно вымер, потому несколько не запертых галантерейных магазинов были разграблены. Но через несколько часов австрийцы были выгнаны, и беспорядок прекратился. Жители согласились на большую контрибуцию и дали векселя на ту сумму, которой не могли внести наличными деньгами. Хотя король объявил этот их долг несуществующим, жители, опасаясь нового посещения предприимчивых пруссаков, благоразумно уплатили по векселям. Во Франконии находилось много небольших австрийских корпусов; все они были рассеяны. Эрфурт был взят на капитуляцию и уплатил 100 000 рейхсталеров контрибуции.

У Кронаха был взят в плен генерал Ридезель с 2500 человек, а Вюрцбург и другие города по пути пруссаков были обложены контрибуциями. Все венчалось удачами, только не намерение принца Генриха, непременно желавшего вступить в бой с главной армией.

Другой корпус пруссаков вторгся в Мекленбург. Это герцогство было также одним из вспомогательных источников Фридриха. Герцог его, не соразмерив свою слабость с силами могущественного соседа, был настолько неосторожен, что открыто объявил себя врагом ненавистного ему прусского короля на сейме в Регенсбурге и еще до войны дерзко оскорбил Фридриха. Он первый подал голос за то, чтобы поступать с королем как с врагом Империи, и стоял во главе князей, добивавшихся его изгнания, не подумав о последствиях всего этого. Он хотел таким образом проявить свое деятельное участие в войне, так как ни на минуту нельзя было сомневаться в победе могущественных союзников, а придерживаясь партии сильных, он надеялся получить большие преимущества – но дождался лишь разорения своей и без того небогатой страны. Бедные мекленбургцы должны были тяжело расплачиваться за политические промахи своего герцога, так как ни одна из провинций, где пруссаки водружали свои победные знамена, не испытала столь жестоких притеснений, как это Мекленбург-Шверинское герцогство. Сам герцог бежал, предоставив свою страну неприятелю, и люди сотнями покидали города и деревни.

Те же, которые остались из-за земельных владений, по нерешительности или другим причинам, тем тяжелее почувствовали железный гнет войны. Между прочим, страна эта во время всех этих семи разорительных лет, помимо громадного количества фуража и скота, должна была дать 16 000 рекрутов и 42 миллиона рейхсталеров контрибуции. Причем пруссаки поступали с возмутительной суровостью: члены магистрата содержались в заключении на хлебе и воде; в Гюстрове собор был превращен в тюрьму для набранных рекрутов, где они содержались по несколько недель, пока их отводили в армию. Несчастные жители, которым герцог внушил ненависть к пруссакам, неодно кратно обнаруживали ее. Пруссаки стали мстить, причем комиссар, заведующий контрибуционной частью, который, подобно французу Фулону, был посвящен в это дело адскими наущениями, часто говорил, что готов исторгнуть из себя последнюю каплю крови, внушающей его сердцу состраданье. То, что нельзя было унести, разрушали; даже перины бедных жителей были изрезаны и перья пущены по ветру. Трогательное письмо принцессы Шарлотты Мекленбург-Стрелицкой к Фридриху, где она описывала ужасы эти, производившиеся в ее соседстве, положило им предел и было причиной возвышения этой принцессы на британский престол[170]170
  В будущем Шарлотта Мекленбург-Стрелицкая стала женой Георга III.


[Закрыть].