Текст книги "История семилетней войны"

Из всех воюющих держав могучая Франция более всех жаждала мира, так как финансы этой монархии совершенно оскудели, торговля ее необыкновенно пала, флот был уничтожен и все ее отдаленные владения в Азии и Америке завоеваны британцами. К этим различным государственным бедствиям присоединился еще сильный недостаток наличных денег во всех провинциях королевства, которое должно было высылать в Германию огромные суммы, очень часто попадавшие через руки английских пиратов в Англию. Людовик XV, принцы крови и знатнейшие дворяне Франции послали свою серебряную посуду в монетный двор; но это вспомогательное средство не соответствовало величине бедствия, при этом оно служило очевидным доказательством невообразимой нужды. Иные патриотические жертвы также ни к чему не повели. Земские чины больших областей и несколько значительных городов снарядили на свой счет военные суда и каперы, но тоже безуспешно; лишь только суда эти появлялись в море, они тотчас же становились добычей англичан. Однажды французы хотели высадиться в Англии, и срок осуществления этого намерения был близок, но ирландец, по имени Маккалистер, сообщил английскому двору место высадки, от чего зависело все предприятие. Человек этот, служивший во Франции в качестве шпиона, случайно нашел очень важные бумаги, которые благополучно привез в Лондон. Множество этих плоских судов пошло ко дну у французских берегов. Таким образом, неудачи преследовали французов на суше и на воде. Вольтер говорит: «Союз с Австрией в течение 6 лет стоил Франции больше денег и людей, нежели все ее войны против Австрии за 200 лет».

В этом ужасном положении Францию стала покидать и последняя надежда, так как новый союзник ее, испанский король, в один год был лишен англичанами всякой возможности продолжать войну. Гавана, ключ к американским владениям испанцев, оплот их золотых и серебряных рынков, погибла для них вместе со множеством накопленных там сокровищ[314]314
  В августе 1762 г. Куба была захвачена англичанами, богатая Манила в октябре тоже была у них отнята; но в 1763 г. по Парижскому мирному договору Куба и Филиппины были возвращены Испании.


[Закрыть]; уже наполовину завоеванная испанцами Португалия снова стала свободна; цветущий город Пондишери в Азии был разрушен дотла точно так же, как торговые колонии французов на африканских берегах; Канада вместе со всеми важными французскими островами в Америке находилась во власти британцев. Трезубец Нептуна был, очевидно, упрочен за англичанами на целые столетия. Флоты всего мира затмились их колоссальными морскими силами, блеснувшими на этой стихии подобно невиданному дотоле метеору, освещавшему во всех частях света британские трофеи и простиравшему свои лучи до обоих полюсов. Все эти завоевания, купленные необыкновенной храбростью и национальным долгом, были, кроме одной Канады, возвращены врагам, согласно условиям мира, столь же необыкновенного, как и вся эта война.

Благодаря этому миру[315]315
  Речь идет о Парижском мирном договоре, заключенном 10 февраля 1763 г.


[Закрыть], зачинщиком которого был лорд Бьют, Фридрих опять очутился один перед своими врагами; и как бы нарочно желая нагромоздить препятствия на пути этого героя, которым восхищалась вся Европа, в трактате ясно было поставлено, что Ганновер, Гессен, Брауншвейг и другие области союзников должны быть очищены французами и возвращены англичанам; относительно же прусских провинций, находившихся в руках у французов, как-то: Клеве, Гельдерн и других, расположенных в Вестфалии, было сказано, что они должны быть только очищены. Договор, заключенный между Англией и Пруссией, в четвертом параграфе которого положительно оговаривалось, что они не должны заключать ни отдельного мира, ни перемирия без обоюдного согласия, совершенно не был принят во внимание новым британским министерством. Интересы короля и народа, его честь и настроение были совершенно упущены из виду, вследствие чего день провозглашения мира был для всей Великобритании скорбным днем.

Прусский посол в Лондоне протестовал формально против этого вероломного и противного договору мира, насколько он касался его государя; но напрасно. Он был утвержден 10 февраля 1763 года. Это произвело глубочайшее впечатление на Фридриха и возбудило в нем отвращение не к виноватому английскому двору, а к невинной и боготворящей его английской нации, которая никогда еще более единодушно не желала его спасения и праздновала все его победы необыкновенными проявлениями радости. Никогда иностранный государь не был в Англии предметом такого поклонения, как Фридрих. Величайшие ораторы парламента, всех партий не переставали превозносить его до небес; английские поэты воспевали его победы, а народ сжигал на площадях изображения его врагов. Такое настроение свободной и очень культивированной нации, которое могло бы сильно польстить честолюбию, не могло, однако, примирить Фридриха с политическими прегрешениями Сен-Джеймсского кабинета. Он вымещал свою обиду на всей британской нации, которую мало знал. Ее благородный энтузиазм и субсидии, выданные ею с такой готовностью для чужой пользы, скоро были забыты. Вместо благодарности он обнаруживал нерасположение, выражавшееся различным образом и угасшее только вместе с его жизнью.

Между тем король прусский воспользовался перемирием, простиравшимся, однако, лишь на Саксонию и Силезию, как и вообще на одни лишь прусские и австрийские области, и послал в Империю 10-тысячный корпус. Он хотел силой привести враждебные имперские чины к нейтралитету. Гусарский генерал Клейст получил это поручение, которое исполнил быстро и искусно, появившись сначала во Франконии, которая почти целиком была в союзе против Фридриха, причем взял Бамберг и другие значительные города. На Бамберг была наложена контрибуция в 1 000 000 талеров. Затем он отправился в германскую Венецию – Нюрнберг. Этот германский имперский город представлял странную картину: по языку и нравам – германский, а по образу правления, законодательству и политическому самомнению – совершенно венецианский, так как власть была сосредоточена в руках известных фамилий; граждане пользовались тут лишь ограниченной свободой; мудрые законы для поднятия индустрии были здесь весьма редки, и о значении их составилось очень высокое мнение.

Магистрат этого имперского города велел открыть ворота прусскому генералу, выслав ему предварительно капитуляцию, написанную варварским имперским слогом, причем депутаты обстоятельно разъяснили свои привилегии in Saecularibus et Ecclesiasticus, in Civilibus et Militaribus[316]316
  «В делах светских и церковных, гражданских и военных» (лат.).


[Закрыть]. Такая речь была новостью для гусарского капитана; он обещал ответить на все, как только прибудет в город. Ответа недолго пришлось ждать. Он был совсем в другом стиле и состоял из большой контрибуции в 1 500 000 рейхсталеров и освобождении арсенала. Клейст не позволил своим гусарам тратить время при совершении этой операции; они совершали набеги по всей округе, налагали контрибуции и распространили ужас до самых берегов Дуная. Тут они освободили всех заложников, которые были уведены из прусских областей во время войны имперскими войсками. В южных имперских землях пруссаков знали до сих пор лишь по рассказам, а за стенами городов сопровождали обыкновенно насмешками небольшие отряды легкой конницы. Но теперь прусские гусары сошли со своих коней и осаждали города. Таким образом был взят вольный имперский город Виндсгейм, а вольный имперский город Ротенберг на Таубере открыл ворота 25 прусским гусарам, тоже грозившим осадой. Вооруженные граждане сошли с валов и заплатили 100 000 рейхсталеров контрибуции. Все имперские князья южной Германии пришли в ужас, а герцог Вюртембергский, чувствовавший за собой сильную провинность, чуть было не бежал в Эльзас.

Гусары, встречавшие повсюду неприятельские области, которые плохо были защищены, шли все вперед и подошли на расстояние одной мили к Регенсбургу. Амфиктионы германской Империи были ошеломлены; особенно те, которые во все продолжение войны подавали голос против короля прусского, боялись теперь его мщения. Многие хотели спасаться бегством; дунайские суда были нагружены драгоценностями, и казалось уже, что рейхстагу пришел конец. В таком безвыходном положении, когда все думали единственно о собственном спасении, все политические принципы и замыслы, словом, всякие иные соображения были обойдены, и город стал положительно молить о защите прусского посла Плото, к которому в течение 7 лет большинство относилось враждебно, преследуя с крайним ожесточением. Его умоляли защитить имперский совет, который так неутомимо работал все время над гибелью его монарха. Регенсбургский магистрат отправил к нему торжественную депутацию, умоляя о заступничестве перед королем. Плото, облеченный большими полномочиями, изъявил согласие на это, и прусские гусары с тех пор не появлялись более в окрестностях Регенсбурга.

Австрийские войска равнодушно смотрели на всю эту экспедицию, считая себя связанными перемирием. Наконец из Вены пришли распоряжения; сильный корпус австрийцев пришел форсированными маршами из Богемии и соединился с имперскими войсками под начальством принца Штольберга. Тогда эта армия выступила во Франконию; принц Ксаверий выступилс сильным корпусом саксонцев со стороны Вюрцбурга. Клейст был слишком слаб, чтобы вступать в битву с целой армией; поэтому он ушел назад в Саксонию, привезя много заложников, большие суммы денег и 12 заново отлитых нюрнбергских пушек.

Имперские чины, узнавшие, к своему удивлению, что французы собираются переправиться обратно через Рейн и что Пруссия приобрела теперь значительный перевес над Австрией, стали деятельно обнаруживать свое нерасположение к продлению войны. Самое энергичное доказательство этого нейтрального настроения подала Бавария. Курфюршеские войска заняли проходы у Дуная и воспротивились проходу через них австрийцев; баварцы и палатинцы первые отделились от имперской армии и, не обращая внимания на протесты имперского большинства, в половине января выступили в обратный поход. Курфюрст Баварский положительно просил мира, за ним последовали курфюрст Майнцский, епископы Бамбергский и Вюрцбургский. Мекленбург заключил отдельный мир с Пруссией еще в декабре, уплатив 12 000 рейхсталеров оставшихся контрибуций, данных взаймы датским королем.

Теперь Фридрих, видя себя более свободным, надеялся более решительно действовать в следующей кампании, к которой были приняты все меры и употреблены все вспомогательные источники; между прочим не был забыт и Лейпциг, который совсем уже был истощен. Король снова потребовал от города 400 000 червонцев. Жители снова обратились к прежнему посреднику Гоцковскому, умоляя о помощи, на которую едва ли могли надеяться, так как чувство благодарности охладело в них постепенно, когда прошла опасность и пришлось выплачивать долг. Благородный этот человек и его посредничество были теперь проклинаемы. Все утверждали теперь, что заключения в тюрьму и все остальные ужасы кончились бы, если б потерпели немного дольше, а посредник только усилил бедствие жителей, превратив их в нищих. Такие речи, в связи с недружелюбными поступками, стали до того всеобщими, что Гоцковский, находившийся тогда в Гамбурге, отказался взять на себя снова столь неблагодарное дело; к тому же платежи не были сделаны ему в назначенный срок, между тем как он должен был внести всю сумму полностью в королевские кассы. Но лейпцигский магистрат не прекращал своих просьб, которые синдик Кох пересылал нарочными, пока наконец Гоцковский все великодушно не забыл и не поспешил в Лейпциг. На его представления король уменьшил новое требование до 100 000 червонцев золотом и 700 000 рейхсталеров ходячей серебряной монетой, на что Гоцковский по обыкновению дал свои собственные векселя[317]317
  Фактически «благородный Гоцковский» выступал как королевский откупщик, взимавший с Лейпцига долг с определенным процентом. Можно предположить, что истории с контрибуциями, налагаемыми на Лейпциг, являлись инсценировками, позволявшими Фридриху получить искомую сумму, а Гоцковскому стать фактическим хозяином промышленности и банков этого города. Будущее разорение Гоцковского стало результатом не его помощи саксонским городам, но систематического крушения банковских операций, вызванных почти полным разрушением финансовой системы на севере Европы (из-за бесконтрольной эмиссии и порчи монеты).


[Закрыть].

Но кроме этой городской контрибуции лейпцигский округ должен был еще поставить более 2 000 000 рейхсталеров наличными деньгами и несколько тысяч виспелей зерна. И то и другое было не по силам округу. Ему стали угрожать грабежом, к которому и приступили уже в нескольких деревнях. Все крестьяне бросились в город. Жалобы их были ужасны и раздавались по всем домам и по всем улицам. Гоцковский и тут стал посредником, собирая сведения о возможных и невозможных требованиях; затем он отправился к королю, поселившемуся на зиму в Лейпциге. В несколько часов вопрос был решен. Было уплачено только 400 000 рейхсталеров деньгами и поставлено 1000 виспелей зерна, за что Гоцковский поручился. Саксонские горные города испытывали ту же нужду из-за лежавших на них больших недоимок и просили заступничества берлинского купца, который тотчас же охотно принял их долг на себя. Таким образом кончились все военные налоги[318318*
  Этот столь достойный уважения купец Гоцковский был разорен в 1764 году большими банкротствами в Голландии. Немалое количество вдов и нуждающихся лиц, получавших ежегодную пенсию от неизвестного благодетеля, узнали имя этого великодушного человека только тогда, когда им перестали выдавать это вспомоществование. Он умер в Берлине в 1775 году, хотя не в нужде, но все же бедным. [Прим. автора]


[Закрыть]*].

Упомянутой выше блестящей операцией пруссаков в Империи закончилась война, прекращения которой Мария-Терезия теперь серьезно желала. Надежда завоевать Силезию исчезла совершенно уже с уходом русских и шведов, и война продолжалась с тех пор лишь для поддержания чести. Однако Австрия все же пыталась составить проект овладеть теми областями прусского короля, которые были еще до сих пор заняты французами; последние, обязавшиеся, по причине явного вероломства английских министров, не возвращать прусских провинций, а только очистить их, весьма охотно готовы были уступить те австрийцам. Поэтому уход их войск был отсрочен до прибытия под Рюремонде австрийского корпуса. Фридрих же, имея теперь достаточно солдат, так как он взял на жалованье легкие войска союзной армии и, кроме того, мог всегда воспользоваться услугами свободных гессенцев и брауншвейгцев, принял энергичные меры против этого и выслал корпус войск в Вестфалию. Этим планы австрийцев были разрушены, так как и французы не хотели их поддерживать, и пруссаки овладели всеми этими пунктами уже в декабре 1762 года.

Король собирался открыть кампанию с 200 000 человек, которые должны были действовать одновременно в Саксонии, Силезии и на Рейне; 25 000 человек было предназначено для принуждения силой к заключению мира имперских чинов, все еще вооруженных против Фридриха. Кампания в Империи была весьма заманчива для пруссаков, как по легкости завоеваний, так и по ожидаемой обильной добыче. Рекруты являлись во множестве, а ремонтные лошади быстро стали поставляться из Дании, России и Польши.

Но желание продолжать войну в Вене становилось все слабее. Фридрих, владевший снова всеми своими областями, даже теми, которых он так долго был лишен – королевством Пруссией и вестфальскими землями, – без союзников и без субсидий, после семи ужасных кампаний, был так страшен и могуществен, как никогда еще. Все ждали, что он со всеми своими войсками снова появится в Богемии. Мария-Терезия же стояла совершенно одна, без союзников, на поле битвы. На имперские чины она вовсе не могла рассчитывать, так как самые усердные сторонники ее, крайне утомленные войной и устрашенные возможным вторжением пруссаков в Империю, все по очереди отзывали свои войска обратно. Хотя недостаток в деньгах не был в Австрии таким всеобщим, как во Франции, но все же финансы Империи были крайне расшатаны; казна, неполная даже в начале войны, несмотря на все заемы, налоги и политические источники помощи, была пуста, а нужды становились все настоятельнее. У Фридриха же не было ни малейшего следа недостатка; о займе иностранных и отечественных капиталов он никогда не думал даже, и поистине изумительным было то обстоятельство, что подданные его не были обременены никакими военными или новыми налогами.

Германия необыкновенно пострадала от этой войны. Целые округа были опустошены, а во всех остальных наступил застой в торговле и ремеслах, несмотря на огромные суммы, стекавшиеся сюда из Франции, Англии, России и Швеции, частью вместе с приходившими в Германию войсками, частью в виде субсидий. Деньги эти по вычислениям составляли сумму свыше 500 000 000 рейхсталеров, поступавших мало-помалу в сокровищницы государей, где они и исчезали, частью же – благодаря возраставшей роскоши – незаметно возвращались обратно к большим торговым народам, не обогатив немцев.

Вся область за Померанией и часть Бранденбурга превратились в пустыни. Другие земли находились не в лучшем состоянии: они или совершенно обезлюдели, или же в них совсем не было мужчин. Во многих провинциях за плугом ходили женщины, и другие тяжелые земледельческие работы исполнялись девушками. В иных и тех не было; на больших пространствах плодородной земли не видно было никаких следов прежнего возделывания земли. Американские степи Огайo и Ориноко появлялись со всеми своими ужасами на германских полях у Одера и Везера, обыкновенно так хорошо обработанных. Один офицер писал, что, проехав через семь деревень в Гессене, он встретил по дороге лишь одного-единственного человека – проповедника, варившего себе бобы.

Этому столь сильно распространившемуся бедствию положило конец 15 февраля[319]319
  Фридрих II, знавший о содержании англо-французского договора задолго до его подписания в Париже, форсировал свои переговоры с Австрией и Саксонией, чтобы иметь возможность уравновесить новый альянс, который грозил сложиться между Англией, сохранившей свое присутствие на северо-западе Германии, и Францией, явно планировавшей в будущем утвердиться в Вестфалии. Грандиозные территориальные уступки Франции в Северной Америке во многих европейских дворах были восприняты подозрительно. Они казались платой за будущую поддержку со стороны Англии в каком-то болезненном для других стран вопросе (например, в случае французской экспансии в Германии).


[Закрыть]. В этот день в замке Губертсбурге был заключен мир в Саксонии, после того как за несколько дней до этого рейхстаг в Регенсбурге формально объявил себя нейтральным. Только несколько недель понадобилось для этого столь важного мирного договора, так как теперь его серьезно желали и потому приняли самые целесообразные меры для ускорения дела. Мирными посредниками были не государственные министры и не чрезвычайные послы, которые обыкновенно отличаются больше роскошью, пирами и церемониями, чем дельной работой, а три известных своим умом и деятельностью мужа, больше известные своими заслугами, чем титулами. Ими были: австрийский надворный советник Колленбах, прусский советник при посольстве Герцберг, впоследствии государственный министр, и саксонский тайный советник Фритт. Облеченные большим полномочием, они составили статьи мирного договора, содержание которых преимущественно касалось очищения земель, занятых и завоеванных в течение войны, причем с обеих сторон не было требований о вознаграждении за убытки. Это была основа, предложенная Фридрихом для переговоров. Правда, венский двор пытался удержать Глац, предлагая взамен земли и деньги, но Фридрих ни за что не хотел уступить этот важный пункт. Поэтому австрийцам пришлось возвратить его, причем не уничтожая в нем вновь возведенных укреплений и оставив все так, как было (Колленбах даже великодушно заявил, что его двор не считает это со своей стороны заслугой). За это король велел не торопить австрийцев с освобождением данного пункта, так как оно не могло состояться к назначенному сроку из-за недостатка лошадей. Австрийцы передали пруссакам все крепостные орудия и мортиры вместе с 2641 центнерами пороха, причем из собственных своих снарядов оставили тут 9219 бомб и гранат и 52 803 пушечных ядра, чтобы освободить себя от дорогостоящего транспорта. Это был в своем роде очень странный добровольный подарок, так как будущее назначение этих смертоносных орудий на границах Богемии не подлежало никакому сомнению.

Саксония была очищена пруссаками, которые усерднее чем когда-либо старались собрать недоимки из наложенных тут контрибуций. Еще никогда с этой целью не были принимаемы ими столь жестокие меры. Саксонцы, ввиду близкого мира, не хотели торопиться с платежами и поставками. Тогда стали сажать под арест богатых людей, сыновьям зажиточных семейств грозили солдатчиной, а городам – грабежом. Такими насильственными мерами, которым пришлось следовать, согласно королевским указам, даже самым добродушным начальникам[320320*
  Генерал, граф Лоттум, командовал в Цвикауском округе, где автор стоял на квартире. Жестокость не была присуща этому благородному начальнику: он просил, дружески советовал, представлял последствия – все напрасно. Как ни уважали в нем человека, все же денег нельзя было получить таким путем. Только тогда, когда вслед за определенными приказаниями короля разразился гнев монарха, Лоттум прибег к принудительным мерам. [Прим. автора]


[Закрыть]*], была отчасти достигнута цель и собраны большие суммы денег, о выплате которых никто не помышлял. Эти прусские гражданские операции в Саксонии закончились еще одним очень необыкновенным делом. Чтобы заменить в своих землях сильную убыль населения, Фридрих велел принудить своих солдат к браку. Хорошее воспитание женщин в Саксонии и без того делало здесь брак заманчивым. Начальники войск, тяготившиеся большим количеством женщин при армиях и опасаясь, кроме того, беспорядков, весьма сдержанно распространяли этот приказ, пока король не потребовал от полков отчета о новобрачных. Тогда начальники подали солдатам сигнал к браку, и целые толпы поспешили к венцу. Множество женщин вышло оттуда за пруссаками, а за ними почти столько же девушек, благодаря чему опустошенные области вновь населились.

В этой войне пруссаки сражались в 16 битвах, не считая многочисленных больших и меньших схваток. 20 осад было предпринято ими и их врагами. Военные издержки Фридриха составляли 125 миллионов рейхсталеров, полученных им из обыкновенных доходов своих областей, из Саксонии, Мекленбурга и других неприятельских земель, а также из Англии. Издержки же Марии-Терезии до такой степени превзошли все доходы ее обширной монархии, что государство было обременено 100 миллионами рейхсталеров новых долгов. Но больше всех потеряла Франция. Война эта стоила нации 677 {миллионов} ливров, и то в такое время, когда годовой доход государства состоял лишь из 307 миллионов; таким образом, весь доход этого обширного королевства больше чем за два года должен был быть пожертвован на войну из-за чужих выгод.

Итак, после семи кровавых лет европейские государи относительно своих завоевательных замыслов находились на том же месте, с которого начали, после того как сражались во всех частях света, после того как пролита была кровь многих сотен тысяч людей и миллионы семейств превратились в нищих, завещав эту нищету во всевозможных видах последующим поколениям. Эта война стоила только Саксонии деньгами и продуктами всякого рода 70 миллионов рейхсталеров, а Европа лишилась при этом 1 000 000 людей. Все государства, принимавшие участие в войне, кроме одной Пруссии, обременили свои и без того жестоко притесняемые области несчетными долгами, которые тяжело почувствуют будущие поколения – и после того как внуки давно перестанут атаковать своих дедов просьбами о рассказах, а имена столь славно сражавшихся героев будут забыты. Враги Фридриха не только не достигли своей цели, но дали совершеннейший промах. Герой этот, гибель которого казалась всем смертным неизбежной, который даже среди своих побед сомневался в своем спасении, заключил теперь мир, не потеряв ни одной деревни изо всех своих владений.

После этого настала для Германии великая культурная эпоха; это национальное счастье, которое, по воле судеб, всегда становилось уделом самых знаменитых народов среди самых ужасных войн. Священные для самого отдаленного потомства золотые эпохи наук и искусств во времена Александра, Августа, Медичи и Людовика XIV соответствовали эпохам величайшей военной славы греков, римлян, республиканских итальянцев и французов. У всех этих народов музы пели и ученые производили открытия под ужасающие звуки оружия. Высокий жребий этот выпал в эпоху Фридрихова царствования и на долю немцев, ведущих борьбу со своим неповоротливым языком и с предрассудками других наций. Пока Европа восхищалась их подвигами на полях брани, они насаждали бессмертные лавры в области знания и заняли, как высокообразованный народ, в храме Минервы почетное место, которое в течение столетий выпало на долю лишь немногим племенам.

Гений немцев, облагороженный зрелищем необыкновенных военных стен, принял теперь иное направление и охватил с этих пор неизмеримую область человеческих знаний. Музы, устрашенные тотчас же после своего появления на полях Германии военным смятением, возвратились в свои мирные обители, стараясь представить в более мягком свете грубую жизнь воинов. Все это осуществлялось в Германии самым удачным образом. Такова была и самая блестящая эпоха древнего Рима, когда искусства и науки торжествовали вместе с легионами и Август велел закрыть храм Януса[321]321
  Согласно древнеримскому обычаю, врата храма Януса в Риме закрывались лишь тогда, когда государство не вело никаких войн. Эпоха правления Октавиана Августа считалась в римской историографии одним из таких редких периодов.


[Закрыть].

Так окончилась эта семилетняя война, одно из наиболее достопримечательных мировых событий, когда-либо увековеченных в летописях какого-либо государства, и подобная самым замечательным происшествиям древнего мира; война эта, обильная необыкновенными и разнообразными сценами, обманула ожидания всех людей и станет поучительной для полководцев, политиков и философов всех веков и народов.