Текст книги "Ошибка Синей Бороды. Фантастический мистический роман"

14.

Делакруа пошел на принцип, то же самое сделал Жюль. Почему бы нет, ему терять нечего. Вернее, есть чего, и он эту потерю постарается оттянуть. Или – по возможности – вообще избежать.

– Последняя просьба: довезите до мотеля и получите договоренную сумму. Иначе – ничего! – сказал Жюльен и встал в самоуверенную позу: расставил ноги, сложил руки на груди. – Я платить не отказываюсь. Но согласитесь, условия договора вами не соблюдены. Посреди поля выбрасывать людей из машины…

– Да не заводится она! – крикнул Делакруа, в отчаянии взмахнув обеими руками.

Вот это неожиданная новость. Жюль хотел растеряться, но времени не было, надо реагировать немедленно.

– Как не заводится? Только что ехала…

– А теперь не едет. Стоит, не видишь. – В интонации Гастона послышались жалобные нотки. Которые тронули студента.

– Но почему? Может, вас подтолкнуть? – услужливо предложил он.

– Смысла нет, она не заведется, – печальным голосом ответил Делакруа.

Он внезапно успокоился, вспомнив советы месье Бланше, психиатра. Что толку портить себе кровь раздражением на все на свете – на студента, машину, погоду и прочие неприятности. Себе дороже, только последнее здоровье угроблять. От него и так меньше половины осталось.

– Аккумулятор сел, – объяснил. – Полностью разрядился.

В машинах Жюль не разбирался, равно как в других примитивных, мужских вопросах – пиво и футбол. Он был интеллектуал и гордился, что не марал руки о железки, а мозги – о грубые материи. Но даже с минимом знаний о внутреннем строении мотора знал: без аккумулятора транспортное средство толкай-не толкай с места не сдвинется.

Странно: испытал сочувствие к водителю-неудачнику Гастону. Вместе с удовольствием по двум, внезапно открывшимся поводам. Остаться в поле одному – Жаннет не в счет – Жюлю не грозило. В ближайшие полчаса, во всяком случае. Посреди пространства, наблюдавшего хищными глазами, чувствовал себя некомфортабельно.

И второе. Кажется, он одержал маленькую победу над Делакруа. Тот понимает вину, на расплате не настаивает как прежде – агрессивно. Сей факт радует надеждой сэкономить. Втайне Жюль решил сжульничать, поискать возможность вообще не платить. Ответить наглостью на наглость. Спросил себя – позволит ли совесть.

После некоторого раздумья совесть ответила положительно. Для собственной очистки – разъяснила ситуацию. Строго говоря, Жюль сейчас находится в выгодном положении, может определять правила игры. Если они с Жаннет бросят Гастона на произвол судьбы, тот им ничего не сделает. Хромой, беззубый. И без машины.

С другой стороны… Поведение Жюля будет иметь последствия.

«Нехорошо обманывать ближнего» гласит правило морали. Как ни крути – все-таки, человек довез. Потратил бензин, время и душевные силы, чтобы угодить незнакомым людям. В благодарность получил – что? Двадцатку в качестве аванса и заглохший автомобиль в качестве бонуса за доброту. В другой раз помогать людям не станет. В нашем эгоистичном, неотзывчивом мире станет одним добрым самаритянином меньше – невосполнимая потеря! За что вина ляжет на Жюльена.

Решил не наглеть. Но и не вести себя альтруистом – не в том он материальном положении. Ладно, доплатит Делакруа за доставленные неудобства… сколько не жалко? Если честно – все жалко. Но нельзя же… Подумать. Не спешить.

За размышлениями Жюль не заметил, как встревоженно-недоверчивое настроение сменилось в привычно-уравновешенным. Подглядывание из темноты шпионки-химеры перестало заботить. Из благодарности и сочувствия к владельцу неудачливого авто он решил предложить помощь. Чисто номинальную, ненапрягающую. Лишь в рамках вежливости.

– Что собираетесь делать, месье Делакруа? Не оставлять же машину без присмотра, посреди дороги, неизвестно на сколько? Давайте мы с Жаннет пойдем к трактиру, позвоним в ремонт. У вас есть номер их аварийной службы? Имею ввиду фирму «Ситроен».

Предложение доброжелательное – только на первый взгляд. Гастону не понадобилось долго думать, чтобы сообразить: студент платить не спешит, хочет под удобным предлогом исчезнуть из пределов досягаемости. Его нельзя отпускать.

И нельзя грубо требовать денег – будет походить на грабеж. Да, он в какой-то степени прав насчет остановки посреди дороги.

Но не по гастоновой вине! Все из-за проклятого ящика с электролитом, который отвечает за искру. Вообще-то… Если глубже копнуть… студент прав. Заменил бы Делакруа аккумулятор вовремя, сегодняшнего облома не случилось бы.

Углубляться в самокритику не хотелось. Некогда. Срочно требовалось подумать над другим.

Что, если провернуть трюк? – начал соображать Гастон. Мозг которого по привычке предприимчивых богачей и жуликоватых бедняков был постоянно настроен на волну получения выгоды из ситуации. Сделать так. Он отправится к мотелю вместе со студентами, захватит с собой аккумулятор, зарядит, хотя бы наполовину, чтобы хватило добраться до дома.

Там же в трактире сдерет деньги с пассажира. Под предлогом: «куда обещал, туда доставил». Пусть последнее расстояние пришлось преодолеть пешком – это второстепенные детали, не упоминавшиеся в контракте.

Получится вернее. На людях бельгиец упираться не станет. Численный перевес будет не на его стороне. Все, кто там находится, встанут горой за своего – француза. Сработает закон землячества. Точно! Делакруа убьет двух зайцев – насчет аккумулятора и гонорара.

Вдобавок восстановит Небесную справедливость, вернет на свою сторону удачу, которая собралась бесстыдно повернуться филейным местом. Обещанная студентом сотня обретет законного хозяина – Делакруа. Давно желаемые зубы встанут на место в его многострадальном рту. Гастон снова почувствует себя человеком. Умеющим жевать гамбургеры и улыбаться не «в тряпочку», а открыто – до ушей.

– Давай сделаем по-другому, – начал он и остановился, ожидая реплики оппонента.

Ее не последовало. Жюль замер, осторожничая. Что еще такого заковыристого придумал этот прирожденный вымогатель?

Гастон объяснил:

– Если хочешь помочь, сделаем так. Пойдем все вместе к трактиру. Буду сопровождать вас, чтоб не заблудились. Ты помоги нести аккумулятор. Возьму с собой зарядить.

В уме Жюль по-быстрому просканировал предложение на возможные подводные камни. Вроде, ничего настораживающего. Идея неплохая. Во-первых, они с Жаннет не останутся одни на необитаемом пространстве между обездвиженным «Ситроеном» и неведомым трактиром. Получат в сопровождение хоть склонного к мошенничеству, но все-таки человека – существо одушевленное, привычно выглядящее.

Во-вторых, есть возможность воспользоваться услугами Делакруа еще раз – в обратном направлении. Пока будет заряжаться аккумулятор, часа два не меньше, они сходят в замок Тиффож, вдохнут его мистическую историю, выпьют шампанского за будущую семью. Успеют вернуться в трактир и даже кофе попить перед дорогой.

Точно! Тогда он с Гастоном расплатится, по-честному, чтобы ни у кого обиды не осталось. В Дожоне, перед дверьми вокзала. На том самом месте, с которого начиналась их совместная одиссея.

– Согласен, – коротко согласился он, не вдаваясь в подробности, не раскрывая карт. Делакруа – месье с хитрецой, доверия не вызывает. Узнает побудительные мотивы Жюля в свое время – по хронологии запланированных событий.

– Тогда постой, пока аккумулятор вытащу. Эх, темно, придется на ощупь… Время займет, у меня пальцы нечувствительные.

– Подожди, у меня фонарик в рюкзаке.

Недавние почти враги заработали единой командой. На данный момент это взаимовыгодно – догадался каждый. Вскоре виновника всех бед – аккумулятор успешно отсоединили, вытащили из-под капота, осторожно опустили в просторную, китайскую, торгашескую сумку с полосками. Она лежала у Гастона в багажнике, пригодилась, как никогда.

Вскоре процессия из трех человек и одного аккумулятора двинулась в направлении далекого огонька – единственного отчетливого ориентира.

Словно путеводная Вифлеемская звезда, указывающая путь волхвам к пещере с новорожденным Святым младенцем, сверкал он ярко, гостеприимно и таинственно: одинокая свечка в ночи, привлекающая бабочки – заблудшие души.

Это могло быть что угодно. Реальное или мифическое. Пиратская ловушка или придорожный мотель. Нора Чеширского Кота или гнездо Мартовского Зайца. Кому что по душе. В нашем повествовании свобода выбора: выдвигай идеи, вноси предположения. Все равно правильный ответ никто не угадает.

О происхождение света идущие только догадывались. Гастон надеялся, что горело окно трактира. Жаннет было неважно – хоть избушка лешего, домового или водяного, лишь бы с отоплением и туалетом. Жюль верил в естественную природу огонька, но боялся, что западня Стрикс.

Каждый из наших героев оказался по-своему прав, а произошло непредвиденное. Но все по-порядку.

15,

Не успели они утомиться от пешего перехода длиной километра полтора, когда увидели цель.

Это был типично французский, добротный дом, напоминавший средневековые жилища зажиточных крестьян. Построен патриотично, с применением отечественных материалов. Первый этаж из серого булыжника, привезенного с карьера на берегу Бискайского залива, второй из темного бука, растущего в местных лесах. Крыша шла круто вниз и опиралась на каменные стены.

Роль путеводной звезды исполняло окно во втором этаже. Боковыми сторонами оно повторяло очертания крыши, верхняя и нижняя шли параллельно. Получилась правильная трапеция, если делать сравнения в геометрической манере.

Размер дома – с коттедж средней величины. Компактный, без пристроек, террас, бассейна и сарая, испортивших бы вид элегантного одиночества. Или романтической идиллии, которую любят изображать второсортные художники на рождественских открытках.

При упоминании которых встает перед глазами картинка в стиле кичевый лубок: на фоне синей ночи стоит избушка в шапке из снега, приютившаяся на краю дремучего леса. Единственным горящим окошком-маяком указывает она дорогу заплутавшим путникам. Которые погибают не столько от усталости, сколько от междоусобных дрязг по поводу правильного направления.

Невозможно описать счастье, когда они заметят свет далекого окна. Потерявшие надежду выжить в сугробах – без лыж и снегоступов, люди воспрянут духом. Обливаясь слезами и растаявшими на щеках снежинками, с новым упорством и из последних сил побредут они на огонек. Который обещает накормить-напоить, подарить ощущение утраченной в современности любви к ближнему.

Замечен на практике следующий феномен. Испытывая тяготы, мы озлобляемся, озверяемся. И наоборот: становимся человеколюбивее от одного предвкушения комфорта. Добредя до многообещающей избушки, мы поверим, что спаслись. Забудем дрязги, почувствуем к попутчикам братскую любовь.

Дальше – больше. Общий стол и кров приведет нас в благодушное настроение, ностальгию по старым, добрым временам. Когда не было войн между странами, раздоров между соседями, не придумали оружия для убиения себе подобных…

Стоп, а было такое время вообще?

Ах, не стоит заморачиваться над политическими вопросами. Продолжим сладкий лубок.

Расслабимся, будем грезить под голос экстрасенса, который монотонно вещает: прилягте на диван, приклоните голову, вообразите вышеописанную картину. Потом фибрами души… кто знает, где они находятся? ну, неважно… ощутите ее – картины – правдоподобность. Которая заключается в следующем: когда мы сыты, то наивно-добры, улыбаемся по-детски беззаботно навстречу любому чужаку или малознакомцу.

Почему, собственно, должно быть иначе? Если подумать, приходит на ум крамольная мысль: все люди – родственники. Дальние. Когда-то произошедшие от одной праматери, проживавшей в Африке, имевшей черный цвет тела. Не верите? Почитайте про достижения анализов ДНК.

Но – не отвлекаться. Собравшись в домике с огоньком, мы поймем, что роднее друг друга никого на свете не имеем. Наевшиеся и довольные, поднимем бокалы, прокричим вместе радостное «Веселого Рождества!». Обнимемся по-братски, не взирая на половые, религиозные и классовые разногласия. От того засияет солнце в душах, наступит мир во всем мире. И каждый, кто посмотрит на открытку, поверит: в вечер Сочельника случаются чудеса.

В благодушном настроении подходили наши герои к домику с горящим окошком. Название «Сердца Жаков» сообщалось вывеской под крышей и освещалось двумя старинными фонарями-керосинками по углам. Вывеска висела на штыре-стреле и раскачивалась с характерным поскрипыванием несмазанных шарниров, хотя ветра не ощущалось.

Маленькая нестыковка. Ее путники пропустили мимо – настолько были рады увидеть обитаемое жилище. Пропустили не совсем. Просто не зациклили внимания, найдя объяснение. Может, вывеска заразмышлялась о чем-то, от того закачалась монотонно туда-сюда. Как человек, погруженный в думы, незаметно начинает маятниковое движение – что, несомненно, облегчает мыслительный процесс.

Когда Гастон прочитал название, в груди екнуло. Когда увидел картинку под ним, екнуло еще раз. Там стояли два сердца, очень натурально изображенные: с мышцами, клапанами и аортой.

Странно все. Невозможно. Он слышал от стариков-долгожителей: трактир «Сердца Жаков» существовал на самом деле, столетия назад. Был свидетелем горестной истории барона де Рэ, потом опустел, потом сгорел дотла – задолго до рождения Делакруа. О восстановлении заведения под тем же названием слухов не ходило.

Однако, на вывеске именно оно, а не верить глазам он пока не имел причины. Значит, подтвердилась недавняя догадка. На пепле пожарища кто-то предприимчивый возвел новое здание, повесил старую вывеску – традиция продолжилась. Место здесь посещаемое, особенно летом, почему не воспользоваться для чеканки денег?

Вошли внутрь. Оказались комнате, представлявшей общий зал трактира с грубо сколоченными столами и стульями без спинок. Освещено сумеречно, только горящими дровами камина и несколькими свечами, расставленными тут и там. Из-за полумрака определить параметры с точностью до квадратного метра не представилось возможным. Приблизительно: размер ванной комнаты в доме арабского шейха третьей категории – после главного и его родни.

Признаемся сразу: сравнение неудачное. Многие ли из европейских людей среднестатистической обеспеченности имеют о том представление? Тем более никто из вошедших. Потому абстрагируемся от упоминания о ванном зале шейха. Его комфортабельность так же далека от удобств трактира, как золотой унитаз в туалете мультимиллиардера от примитивной дырки в придорожном китайском сортире.

Опишем по-другому. По ощущениям: пространства для одного человека слишком много, для двоих – подходяще, для троих – терпимо, для четверых – еле выносимо, далее – как селедки в бочке. В сносках заметим: сие определение весьма индивидуально и дано на глазок.

Стены выглядели нечисто, пол казался земляным. Центральной фигурой мебели был камин огромных размеров – во всю ширину стены. Внутри его горели молодые стволы, распиленные на метровые обрубки, со срезанными ветками. Рядом с пламенем висела решетка, на которой лежало что-то съедобное – поштучно и кучей на подносах, а также висели закрытые крышками чайники и горшки.

«Здорово стилизовано под старину, – подумалось Жюлю. – Снаружи и изнутри, будто действительно в средневековом трактире очутились».

На посетителей пахнуло добрым, домашним теплом и вкусным запахом свежезажаренного мяса. С овощами, луком, паприкой. И обязательным ингредиентом деревенского меню – чесноком. От которого у всех троих незамедлительно проснулся аппетит и отрапоровал в мозг, будто солдат – командиру:

– К поступлению пищи в рот готов! Вкусовые рецепторы приведены в боевую готовность, глаза голодные, желудок просит еды.

Мозг отдает команду:

– Принять на себя непрожеванную пищу! Смягчить, размельчить, пропитать, проглотить.

– Есть, Ваша честь!

Но как людям воспитанным – набрасываться на продукты, не спросив цены, не помыв руки и не дождавшись хозяев вошедшим было стеснительно.

Словно отвечая на их запросы, возле камина незаметно материлизовалась женщина, очень живописной внешности, наряженная в соответствии со стилистикой интерьера. Самую замечательную часть одежды составляла длинная, черная с аляповатыми цветами юбка в сборку, которая ее жутко полнила, превращая в бесформенную бочку. В частности из-за невысокого роста дамы.

Разве она не знает опасности быть малышкой? Даже пара лишных килограммов у приземистых людей создает визуальный эффект ожирения. Широкая юбка его удваивает. Француженка поди, должна бы следить. Если не за фигурой, то за модой. Хотя ладно, ей простительно: в глуши живет, «Космополитен» не получает.

Верхняя часть мадам одета в кофту, тоже черного цвета, непонятного размера и фасона, застегнутая на все пуговицы под шеей. Со спины на грудь тянулась шаль, перекрещиваясь на массивных грудях, поддерживая их вместо лифчика.

Когда женщина направилась к гостям, Жюль присмотрелся к решетке над огнем камина. Зрелище согрело взгляд получше весело трещавших стволов: готовые к употреблению овощи лежали на подносах в щедром количестве, на шампурах – добрые куски мяса, шипящие сочно, под ними – поддон для жира. Именно от тех съедобностей распространялся пробуждающий слюноотделение аромат.

– А-а-а, проходите, проходите, добрые путешественники, рада вас видеть в моем скромном кабачке! – скрипучим, старческим голосом проговорила дама. К тому же произносила звуки шепеляво как человек, недостающий зубов или имеющий неправильный прикус.

Стершийся от возраста голос ее резал ухо. Он походил на звук проржавевших, истончившихся шарниров крестьянской телеги, заезженной хозяином до крайности. Жюль образно представил эту повозку, шатающуюся на ходу из стороны в сторону по колдобинам грунтовки и пискливо жалующуюся на судьбу каждым поворотом колеса…

Подтверждая приглашение, хозяйка жестом пригласила гостей располагаться за столом справа от входа. Однако, они не поспешили уютно располагаться, насторожившись от чего-то. В речи дамы не чувствовалось искренности. Слова, вроде, гостеприимные, но сказаны без смыслового наполнения – безэмоциональным, бездушным тоном.

Когда подошла ближе, волна ее личного запаха, опередив хозяйку, хлынула на гостей. Запах показался странным у живого человека: какой-то сыро-земляной, с прелостью и разложением. По поводу чего у Жюля возникло предположение: дама так торопилась встретить посетителей, что засуетилась в поисках чистой одежки. Не найдя, выудила старую из кучи давно не стиранных вещей. Или еще хуже – из-под земли… Нет, не хочется дальше предполагать.

Неаппетитный запах соответствовал внешности мадам, которая неприятно поразила.

Кожа ее была дряблой и несвежей, тяжело обвисшей со щек, нездорового цвета – прелой древесины. Узкие губы сжаты в морщинистую гармошку, брови облысели. На голове – косынка, из-под которой вылезали в разные стороны клоки волос странной расцветки, которую невозможно идентифицировать одним словом. У лошадей она зовется «мышасто-пегая в яблоках» и смотрится оригинально. Как она называлась у трактирщицы, история умолчала. По незнанию определения.

Общее впечатление – упадка. Только глаза, провалившиеся в черепные глазницы, смотрели не по-старчески остро, хотя от прямых взглядов хозяйка предпочитала воздерживаться.

Возраст различить не представилось возможным. Жюль дал бы ей около шестидесяти, Жаннет – за семьдесят, Гастон – под девяносто. Верным было бы сложить все в сумму и умножить на два, но ведь столько люди не живут.

Так то люди…

– Не стесняйтесь, дорогие, располагайтесь! – еще раз, теперь – с энтузиазмом, пригласила хозяйка и широко улыбнулась.

16.

Все трое невольно отшатнулись: вдобавок к неприглядному облику у нее не хватало четырех передних зубов, точно тех, что у Делакруа. Только в отличие от него, старуха своего недостатка не стеснялась, наоборот, охотно продемонстрировала пустую верхнюю десну.

«Ведьма», – подумал Гастон.

«Химера», – подумал Жюль.

«Женщина-оборотень», – подумала Жаннет.

Каждый по-своему оказался прав, но не до конца.

– Меня зовут Перрина Мартен, – представилась женщина, не протягивая руки. – Можете звать просто мадам Перрина.

Знакомое имя, Жюль тотчас вспомнил. Из троих новоприбывших он был наиболее осведомлен об истории крепости Тиффож и ее обитателей. Прочитал о том больше книг, чем кто бы то ни было в его возрасте. Из которых прекрасно знал: Перрина Мартен – реальное лицо, проживала в этих краях на самом деле. Только… шестьсот лет назад. Она происходила из семьи румынских цыган, жила одиноко, занималась колдовством в прилежащей к замку деревне.

Осталась в истории как пособница темных дел барона де Рэ. Приводила в замок заблудившихся или осиротевших детишек, чтобы «петь в хоре», обещая сытое существование. Часто попросту забирала их у обнищавших родителей под предлогом – у хозяина они не будут знать лишений. Ей верили, вернее верили на слово ее господину, от имени которого Перрина выступала. Детей отдавали на время – откормиться. И больше не видели.

Будучи личной колдуньей барона, приготовляла магические снадобья. Для разных целей: чтобы войти в контакт с потусторонними силами, научиться неизвестным знаниям, усилить сексуальный позыв. Также поставляла важнейшие компоненты для его алхимических опытов и сатанинских ритуалов: зубы акулы, высушенные сердца ящериц, семена конопли, промытые в людской крови.

Но Перрины Мартен давно не существует! – возмутился Жюльен в уме.

К периоду современности она должна была, как минимум, умереть дважды. Когда барона отвезли в тюрьму, ее в числе других пособников арестовали, подвергли пыткам. Которых она, по утверждению документов, не выдержала. Причем умерла очень достойно – не проронив ни слова против хозяина. Но даже если бы не погибла от пыток, то давно скончалась от смерти. По возрасту. Пенсионному, не шестисотлетнему.

Так кто же сейчас перед ними? Ее призрак, ее однофамилица, ее подделка?

– Нет, я ее прямой потомок, – обычным тоном сказала дама, обращаясь к Жюлю. Будто ответила не на мысленный, а на вслух поставленный вопрос.

– Вы не пугайтесь, я обладаю даром телепатии, – добавила она и опять жутко улыбнулась дыркой между зубов.

– В те времена не знали о телепатии, – неуверенно возразил молодой человек и сам не понял – зачем.

– Но мы с вами сейчас в другом времени, – тоже возразила женщина и тоже непонятно, что имела ввиду.

«В каком таком „другом“ времени?» – мысленно спросил Жюль.

«В моем», – также мысленно ответила дама.

Как ни странно, он ее понял. После чего решил быть осторожнее со словами, особенно – непроизнесенными.

Пребывать в неподвижной бездеятельности становилось неудобным для участников сцены. Кто-то должен был взять на себя ответственность, принять решение – оставаться здесь, несмотря на нестыковки и неувязки, или уходить, не-солоно-хлебавши.

Роль лидера принял Жюльен. Глухо протопав подошвами по земляному полу, он подошел к столу, снял рюкзак, поставил к ножке. Уселся на примитивный стул, снял запотевшие очки, не протирая, положил на столешницу. Руки – туда же, сложив в замок.

Сидеть оказалось удобно, жаль – спинки у табуретки не оказалось, откинуться нельзя. Ну ничего, они здесь ненадолго. Только обогреться и подзакусить, потом каждый отправится своей дорогой. Наличие трактира по пути к замку оказалось приятной неожиданностью. Если бы не его хозяйка…

– А я гостям очень рада! – снова подала она голос и снова будто отвечая на его мысли. – Путники нечасто ко мне заходят, особенно зимой. Потому привечаю их с огромным желанием. Вы наверняка проголодались. Сейчас вас покормлю. У меня и антрекотики приготовились, и мясо на шампурах… – захлопотала она, изображая гостеприимную хозяйку.

Ни одному ее слову Жюль не верил.

Женщина отвернулась от него, обратилась к другим, менее неверующим.

– Проходите, раздевайтесь, говорите, что желаете в первую очередь сделать. Чем смогу – помогу.

– Где у вас туалет? – немедля спросила Жаннет.

– Вон там за углом, – сообщила мадам Перрина и неопределенно повела в сторону рукой.

– На улице? – ужаснулась девушка.

– Нет, внутри. Проходи в коридор, потом налево за угол, – проговорила хозяйка, указывая за камин, где виднелся вход с занавеской вместо двери. – У нас туалет, конечно, допотопный. Приступочка и дырка, зато не на морозе. Хоть сквозит, да не застудишься, если по-быстрому… Смотри осторожно, не провались в канализацию. Там темновато: свечка почти догорела. Запасные кончились. Из-за метели поставщик задержался.

Лицо Жаннет изобразило презрение: двадцать первый век, а тут вместо туалета – дырка. Такого невежества в области удобств она еще не встречала. Каменный век, да и только!

Но делать нечего, не терпеть же до следующей возможности по-цивильному сходить на унитаз. Она может представиться не ранее следующего дня. Мочевой пузырь не дотерпит. Как известно, малая нужда создает большие проблемы: пока не облегчишься – жизнь не мила. Девушка отправилась в указанном направлении и с выражением разочарованных ожиданий скрылась за шторой.

Бабка ухмыльнулась вслед.

17.

– Электричество у вас есть? – спросил про свою нужду Делакруа, заранее догадавшись про ответ, наблюдая свечи без лампочек.

Не спросить было бы совсем глупо.

Он еще снаружи не заметил проводов, тянущихся к крыше от столбов электропередач. Внутри подозрения подтвердились: на столах для освещения одни восковые огарки, в роли обогревателя – камин. Может, хоть генератор имеется?

– Не имеется, – вслух отозвалась на его мысли Перрина Мартен. – Я этих современных штучек не признаю. Они для здоровья неполезные. Особенно для женщин. Знаете ли – вредно влияют на детородную функцию.

Про «детородную функцию» услышать от престарелой, сморщенной трактирщицы было комично. Жюль не удержался, хмыкнул, отвернувшись к стене и прикрывшись ладонью на всякий случай. Непонятно: бабка шутила или говорила серьезно. Если первое – ее чувство юмора ему понравилось, если второе – он застраховал себя от обиды.

Настроение Гастона окончательно прокисло. Огорченный до озлобления, он в отличие от своего временного союзника Жюля, не заметил свойство хозяйки угадывать мысли. И отвечать на них – как ни в чем не бывало. Он жутко взбесился. Вечер грозил из многообещающе удачного превратиться в крайне несчастливый: деньги не получил, аккумулятор посадил, застрял в этой дыре неизвестно насколько…

И это в тот единственный вечер в году, когда все нормальные люди заслуженно отдыхают, наслаждаются общением со знаменитостями в телевизоре и членами семьи рядом. Сидят, уютно развалившись на диване, в тепле, со светом и туалетом. Мило беседуя за рюмкой ароматного, насыщенного Мюскаде или фруктовового, изящного Гро-План… для тех, кто любит попроще: за щедрым бокалом пива Блонд дю Вирей… и объедаются до желудочных колик гречишными блинами с завернутым морским гребешком.

Зачем он послушался проклятого студента – протащился полтора километра с тяжеленным аккумулятором в сумке? Шел бы сейчас налегке в другом направлении – к Дожону, к родному дому. К жене, к дочери. К крысе с голым хвостом. Да, пусть они его ненавидят и используют, и пусть он их ненавидит и дает собой пользоваться. Зато у них есть одно б-о-о-льшое преимущество – они свои.

Негодяйки, все три, зато знаешь, что от них ожидать. Вернее, чего не ожидать: помощи или хотя бы понимания – и не питаешь напрасных иллюзий. Там какая-никакая определенность. Привычность бытия, холодная, беспросветная, без семейного уюта, без возможности разговором облегчить душу. И все-таки лучше, чем здесь, в неблагоустроенном трактире – среди придурков из Арденн и вонючей престарелой цыганки…

Вопрос «что делать дальше?» Гастон решил себе не задавать. Без того ясно. Больше никого слушать не будет, особенно отговорок студента. Пока денег не отдаст, Гастон его из трактира не выпустит. Все, он разозлился. Он готов на многое ради той сотни, заполучит ее любым, если потребуется – насильственным путем.

Надоело ощущать себя постоянно используемым: своими, чужими… И почему каждый думает, что Делакруа настолько тупой, что обмануть его проще простого? Разве у него на лбу записка приклеена «пожизненный дурак»? Гастон машинально провел рукой по лбу – вроде, ничего постороннего не обнаружил. Напрасно они его недооценивают. Гастон Делакруа – не простак, он себя еще покажет…

– Да вы не волнуйтесь, присаживайтесь к столу, – снова засуетилась мадам Перрина, обращаясь конкретно к Гастону.

Тот посмотрел на нее тяжелым, озлобленным взглядом, временно перенеся на трактирщицу клокотавшее в душе недовольство. Как она вообще тут существует, одна, без удобств, без помощника, без электричества? Это же несовременно, даже для такой стародревней тетки, не привыкшей к комфорту теплого туалета и водопроводной воды.

Почему в город не переезжает, в дом престарелых, в среду таких же ходячих мумий, как сама? Там ей без бытовых лишений было бы скучно, зато обеспеченно: тепло от радиатора, свет от нажатия кнопки. Туалет отдельно от улицы, сиди-размышляй, сколько захочешь, книжки читай, в Супер-Марио играй, разве не привлекательно? Сумасшедшие они тут все…

– Слушай, студент. – Гастон подошел к столу, но садиться не собирался. – Давай расплачивайся, да делай что хочешь, а я домой пойду.

– Я еще не поел, – ответил студент. И отвернулся, давая понять: на сей момент разговор окончен.

На столе уже разворачивалось кулинарное пиршество: стояли огромные, эллипсообразные, плоские тарелки-подносы с кучами еды. Имелось все, о чем может мечтать проголодавшийся гурман. В меру поджаренные антрекоты с косточками, лоснившиеся соком на розовых боках. Нанизанные на шампуры куски мяса, которые обещали захрустеть на зубах свежей корочкой.

Котлеты размером с кулак дикого викинга, разработанный ручной греблей на дальние дистанции вплоть до Америки. Испускающие заманчивый, аппетитный запах, порезанные и положенные в рядок ребрышки, политые крепко-проникновенным чесночным соусом. Исходящие дымком овощи, приготовленные в жиру, стекшему с решетки в поддон, лежавшие щедрым навалом – выбирай любой на вкус!

Волшебный, бесподобный аромат свежеприготовленной, до невозможности здоровой пищи вздымался от съестного великолепия. Казалось, даже образованный им туман, плотным облаком вставший над столом, был съедобным. Этот настойчивый запах беспардонно залез в ноздри, насыщенностью едва не помутив сознание Гастона. Который последние годы питался только истолченными в пюре блюдами из упаковок, разогретыми в микроволновке и пахнувшими пластиковой массой.

У Делакруа потекли слюни. В прямом смысле – во рту, в переносном – в глазах. Еще в желудке, который засосал настойчивее, напоминая о собственном пустом существовании. Глядя на еду, Гастон забыл обо всех личных и других невзгодах разом: об отсутствии денег, зубов, счастья, электричества и цивилизованной канализации в трактире. Не стал спрашивать, за чей счет банкет: сразу денег не спросили – потом разберется.