Текст книги "Ошибка Синей Бороды. Фантастический мистический роман"

В объяснении приятеля слышались оправдывающиеся нотки – излишние, что касалось Жюля. Поль помог чем мог. Они вернутся поздно вечером, незачем выдергивать его из дома. Не персональный шофер, не обязан их туда-сюда развозить. Найдут дорогу, не заблудятся. Взрослые давно, жениться собираются, только Поль этого пока не знает. Да и Жаннет тоже…

– Ладно. Спасибо, друг.

– Желаю весело провести время. Устанете – ничего. Завтра – отдыхаем по полной, а послезавтра – сразу после подъема и завтрака – осматривать город, – бодрым голосом проговорил Поль. – Метель – не помеха. Пройдемся по музеям-оранжереям, там тепло и сухо.

– Инетерсно, на Большом слоне зимой можно кататься? – спросила Жаннет, не забывшая про любопытство.

– В обычные – бесснежные – зимы было можно. Насчет сегодняшней – не знаю…

– Ладно, посмотрим. И без Слона не заскучаем. Правда, Жюль?

– Правда, дорогая.

22.

Когда прибыли на Центральную станцию, оказалось электропоезд на Дожон отправляется меньше, чем через четверть часа. Даже кофе попить в местном баре не успеют, только билеты приобретут и – на посадку. Жюль обрадовался, как ребенок: план имеет шанс сохраниться в рассчетных рамках. ВременнЫе отклонения в виде полутора часов спишутся на погрешность из-за неучтенных погодных условий.

Вообще с электричкой – удача. Могло по-другому обернуться: один поезд только что ушел, другой отправлялся бы через два часа – максимальный перерыв по расписанию. Тогда точно вся конструкция полетела бы к черту под мост. Нет, коту под хвост. В общем – им с Жаннет потерялся бы смысл покидать Нант. Праздник пропал. Вернулись бы к Полю – угрюмо-недовольные, холодные и голодные.

Неважно. Повезло немножко – и на том спасибо. Нагонят потраченное в пути до Нанта время с помощью электрички. Частично. А кофе купят у автомата. Пускай с неаппетитным запахом и кисловатым машинным вкусом. Зато горячий.

Железная дорога на Дожон занимала три четверти часа. Если не случится чего-то чрезвычайного, в четыре будут на месте, размышлял Жюльен. Одно тревожило: к тому времени стемнеет, где они найдут частника или попутку?

А, ладно, сориентируется на месте. Не стоит загодя огорчаться о вещах, которым только предстоит произойти. Придет время – придет решение.

Вагон электропоезда обдал душной, теплой волной. В нагретой радиатором атмосфере очки запотели, затуманились. Жюль снял, не протирая, положил на столик. То же самое сделала незадолго до того Жаннет, устроившаяся в кресле у прохода, великодушно предоставив эксклюзивное место у окна другу.

От вагонного уюта и расслабленной позы мышцы Жюля разомлели, размякли, отпустили напряжение. Попив поездного кофе, которое оказалось чуть вкуснее, чем ожидал, он согрелся. Осоловел. Отяжелел – подобно пористой губке, которая, впитав жидкость, увеличивается в весе раза в полтора.

Тело Жюля было насыщено не влагой, а теплом, заполнившим все поры и отверстия, проникшим внутрь. Тепло имеет способность успокаивать нервы, комфортно убаюкивать ум, тем более если пришел с минусовой температуры.

Вскоре ленивая дрема незаметно попыталась овладеть сознанием Жюля. Когда веки опустились, а голова собралась лечь на плечо, он заметил, встряхнулся, пошевелился, поерзал в кресле. До степени сна расслабляться нельзя, напомнил себе, а то не услышит объявление, пропустит остановку. После Дожона поезд следует дальше на юго-восток, до Пуатье – туда Жюль не планировал заехать.

Эх, жаль, забыл книжку взять почитать…

Взгляд упал на столик под окном, где лежали старые газеты. Близко, но недостижимо. Тянуться к ним, шелестеть-разворачивать или вообще шевелиться не представлялось возможным: разбудит Жаннет, которая и здесь удобно устроилась – на его плече. Только сняла пальто, уселась в кресло – снова задремала. Очень полезное свойство: умение коротать дорогу во сне – в любом транспорте, в любое время суток и в любом положении.

Вспомнились видеокадры из телепередачи «Скрытая камера» на ту же тему. Просто удивительно, в каких неудобных положениях люди способны засыпать. Вот: ребенок – задремал, сидя на унитазе. Или: малыш спит стоя, лишь приклонив голову на сиденье дивана. Парень посапывает в глубокой сонной коме, не обращая внимания на окружение из игрушечных машинок с включенными сиренами: полицейской, пожарной и амбуланс. Интересно, насколько Жаннет во сне нечувствительна к внешним раздражителям? Когда-нибудь он узнает…

Чтобы занять глаза делом, Жюль осмотрелся вокруг. Народ собрался типичный для французской провинции – одетый неброско, ведущий себя непринужденно. Слишком отличающийся от столичной изысканной публики – благоухающей Дольче&Габбаной, одетой в Лагерфельда и Шанель. Здесь все проще. Запахи – больше пищевые и кофейные. Одежда – функциональнее, мешковатее. Женщины полнее. Мужчины лысее. Дети послушнее.

В общем, впечатление положительное. За исключением одного. Мелочь, а противно: вагон оказался заполненным простуженными больными. Которые издавали характерные звуки, свидетельствующие о наличии гриппа или его возбудителей на слизистой носоглотки. То из одного угла, то из другого доносились нездоровые шумы: люди кашляли, надрывно, сухо или с мокротой, которую приходилось глотать. Чихали, все вместе или по-очереди, громовым «гах!», которое раздавалось непрерывно, будто передавалось по цепочке.

Сморкались вслух, а кто не сморкался – загребал носом. Самый противный звук в больной какофонии. Причем издавали его только мужчины, в основном – молодые, интеллигентной внешности, некоторые даже с ноутбуком на коленях.

Хотелось подойти к такому, не отягощенному манерами парню и – без шутки или нравоучения – предложить свой личный носовой платок. Можно бумажную салфетку. Даже гигиеничнее: высморкался и выбросил свои микробы подальше – в урну. Пусть с ними потом поездные уборщики разбираются.

Впрочем, непримиримого отвращения к гриппозным попутчикам Жюль не испытывал. Понимал: они не виноваты. В размеренное течение сезонов года с мощью природной катастрофы вмешалось Нечто. Непредвиденное, удивительное событие – наступила снежная зима.

Люди, живущие в мягком морском климате бывают крайне удивлены экстремальностью – в виде снега и мороза. Кто-то не запасся зимними сапогами. Кто-то не купил утепленное пальто. Кому-то бабушка не связала рукавички или закрывающую уши шапку с норвежским орнаментом.

Все это – смягчающие обстоятельства для простуженных, которые можно понять и простить. При одном условии: пусть они недомогают про себя, не заражая других, считал Жюль. Болеть он не любил ужасно. Время, когда головная боль не давала сосредоточиться на полезных делах было для него потерянным отрезком жизни.

К его неудовольствию в вагоне почти зримо витал прокисший дух инфлюэнцы. Пусть она сейчас несмертельна, но все еще способна выбить человека из активной колеи дня на два-три.

Что крайне нежелательно. Сегодня особенный день, за которым каникулы – жалко провести их с охрипшим горлом и в соплях. Следовало бы Жюлю, пока сидит без дела, придумать способ оградить себя от настойчивого присутствия респираторно-зараженных. Плотность которых на квадратный метр вагона превышала норму, допустимую для сохранения здоровья: в каждой секции из четырех кресел – минимум один человек был болен или находился в инкубационно-предгриппозном состоянии.

Показалось, что воздух в вагоне тоже болен. Если хорошенько захотеть и приглядеться, можно заметить повисшие перед носом вредоносные бактерии. Они имеют расплывчатую форму одноклеточной амебы, которую Жюльен когда-то давно видел в микроскопе на уроке биологии. Бактерии и их друзья – микробы с вирусами нагло уставились на Жюля, кривляются, строят рожи, угрожая заползти в дыхательные пути.

Одна, особо наглая болезнетворная амеба, похожая на инфузорию-туфельку, растолкав собратьев, подлетела к самому лицу Жюля. Поставила ручки-волоски в бока, приоткрыла беззубый рот и, не меняя выражения лица, захохотала голосом Фантомаса:

– Хе-хе-хе…

Черт! Что это, во сне или наяву? Жюль не разобрался. Неужели задремал? Категорически нельзя! Помахал руками перед носом – разогнать микро-завоевателей, собравшихся оккупировать его организм. Отвернул взгляд от прохода к окну. По пути взгляд наткнулся на бумажный стаканчик с остатками кофе. Жюль допил и бросил стакан в мусорный карман под столом – по привычке к порядку. Взглянул наружу – за окно.

Там хоть и простирался удручающе скучный пейзаж в зимних тонах, зато был приятен глазу стерильностью. Потому что свободен от всяческих болезнетворных инфекций, распространяющихся воздушно-капельным путем. А, да что он зациклился на простудах? Надо поменьше о них думать, тогда точно не заболеет. Главное в лечении и предупреждении – позитивный настрой, говорит неофициальный закон психологии. Забыл, что ли? Расслабился студент…

Деревенская сторона Бретани тянулась за окном неизменно-однообразным, ровным ландшафтом – поля, поля… Между ними – хуторские постройки, разделенные длинными километрами.

Добротно сработанные, каменные дома фермеров стояли по окна в бело-пенных, неспокойных волнах. Будто сорванные с места буйки, унесенные в открытый снежный океан, они чернели одиноко, заброшенно и не верили, что разбушевавшаяся стихия когда-нибудь утихнет.

Жюль не верил вместе с ними. Потому что погода не наладилась, как он предполагал и надеялся, а ухудшилась. Вновь повалившая с неба масса взяла в плен все неподвижности, что встретила на пути: дома, деревья, сараи, заборы, поля, холмы и с отчаянным упорством принялась их засыпать. Чтобы пресечь в зародыше сопротивление, задавить на корню мечты: о весне, о солнце, о радостно плачущих сосульках…

23.

За окном поезда темнело. Быстро, неотвратимо, слишком рано – за счет снегопада. Так же быстро темнело настроение Жюльена: возвращалась тревога, от которой за полчаса в тепле успел отвыкнуть. Посмотрел на часы. Осталось тринадцать минут с мелочью, если поезд не опоздает. Пора будить Жаннет. И внести коррективы в планы.

От Дожона до замка Тиффож на машине по шоссе километров тридцать – полчаса на легковушке. Но. Если срезать по грунтовке, получится на треть короче.

Надо будет уговорить владельца машины отправиться по короткой дороге. Если удастся уговорить… Если дорога расчищена… Если вообще получится найти сумасшедшего, который согласится их подвезти – в темноте, далеко за город, вечером перед Рождеством…

В любом случае придется раскошелиться. То, что сэкономил на дороге в Нант, потратится на дорогу в замок. В двойном размере. Или даже в тройном. Имеет смысл? Отказаться от затеи пока не поздно? Ждать еще год? Выдержит ли он? А Жаннет? Жалко ее разочаровывать. В конце концов что такое сотня евро, если она сделает счастливой любимую девушку. Не просто любимую – будущую жену. Мать его детей.

Припомнил содержание портмоне, лежавшего в левом переднем кармане джинсов. Тощий, потертый, не производящий впечатления кошелек отчетливо встал перед глазами. Имелось два отделения для бумажных денег, кармашек с кнопкой – для монет. В потайном отделе, защищенном молнией, покоился банковский пас.

Так, подведем баланс. Мелочь не считается. В двух отделениях лежит ровно сотня разными купюрами – последняя сумма, которую он имел право снять со счета наличкой. На пасе осталась возможность платить безналично – с кредитом в пятьсот евро, но про эту опцию можно сегодня забыть. Итак, баланс положительный и звучит следующим образом: если придется искать лифт до замка, наличных должно хватить расплатиться.

Еще останется на мелкие нужды – в обрез, без разгула, но они с Жаннет не собирались шиковать. Хорошо, что обратные билеты на маршрут Дожон-Нант приобретены. «Рискнем продолжить вояж», – мысленно сообщил Жюль собственному отражению в окне, которое превратилось в зеркало из-за черноты снаружи.

Для закрепления уверенности он кивнул себе в окне. В тот же момент, как по команде, свет в поезде отключился.

Обычное дело – кратковременная потеря контакта. Не паниковать!

Наступила кромешная темнота, когда не замечаешь разницы, если закроешь-откроешь глаза. И странное дело: воцарилась такая же кромешная тишина, будто вагон вымер.

Давно замеченный эффект: в темноте люди или замолкают, или начинают говорить шепотом. Почему? Никто не знает. В темноте ощущаешь себя неуютно. Неуверенно. Темнотой управляют темные силы. Человек бессознательно, предрассудочно боится их спугнуть. Или разбудить. Или прогневить.

В-общем, старается бестолку не шуметь, из толпы не выделяться, не строить из себя царя зверей. Или венец природы. Или покорителя Галактики в масштабах Солнечной системы. Неоправданная мания величия – не более того. На самом деле мы пугливы до безобразия, от каждой мелочи замираем от страха. Свет потух – в душе первобытный ужас. Потому что знаем, кого боимся: темноты, в которой затаилась гнетущая неопределенность.

По инерции Жюль продолжал смотреть в заоконное пространство, черное, как Вселенная, в которой отключили звезды. Вдруг – волосы на голове зашевелились и стали подниматься. Он заметил нечто ужасное, что не помещалось в сознании. Сверхъестественное, не подобающее происходить в современном мире, которым управляют супер-реалистичные фейсбук и твиттер: с той стороны окна на него смотрела самая настоящая, каменная химера Стрикс.

«Дремучее средневековье», – потерянно подумал Жюль и отшатнулся, вжавшись затылком в спинку кресла. Он ее узнал – по фото в разбитом телефоне подруги. Это она сидела на карнизе позади Жаннет и ухмылялась в объектив ее живыми глазами. Теперь черты Стрикс находились на месте: оскалистый рот, грозно нахмуренные брови и мертвые глаза статуи. Она летела параллельно поезду, хлопая гигантскими крыльями. Не перьевыми, как у птиц, а перепончатыми, как у собак. Летучих. Из вида рукокрылых, семейства крылан.

Повернув длинную шею – из камня, не забывать! – Стрикс незряче, не моргая, глядела на Жюльена. Да как она могла моргать, если вырезана из негибкого монолита, супертвердой скалы? Глупость – подумалось. А как она могла лететь, да так, что шелест крыльев доносился снаружи?

Внешний холод передался Жюлю сквозь стекло, заморозив лицо, проникнув в тело через самопроизвольно открывшийся рот. Вспомнилось ощущение из детства, когда он переел мороженого и перестал чувствовать губы, язык и щеки изнутри. В живот заполз студеный ужас, по пути заставив замереть сердце.

Жюль хотел отвести взгляд от химеры, но будто сам окаменел. Не в силах ни вздохнуть, ни пошевелиться. Он слышал шорох ее крыльев и шумное, нездоровое, шипящее со свистом дыхание курильщика, умирающего от неоперабельного рака легких. Или от запоздало обнаруженного туберкулеза, отягощенного вирусной пневмонией.

«Не верю!» – в отчаянии хотел крикнуть мозг, чтобы освободиться от парализующего видения. Но, вступив в противоречие с собственными помощниками – органами зрения и слуха, потерял способность пошевелить хоть извилиной…

24.

Зажегся свет. Жизнь в вагоне ожила и задвигалась, будто ничего сверхнеобычного не произошло. Мамы продолжали покрикивать на детей, дети – счастливо хохотать, соседи – молчать друг с другом, Жаннет – спать. Счастливая, подумал Жюль, впервые в жизни – с черной завистью. От которой стало неловко, но ничего не мог поделать.

Сердце очнулось и помчалось в галопирующем темпе, будто желая нагнать пропущенные удары. Несколько мгновений сидел, не шевелясь, потом оглянулся на обитателей вагона. Почему они ведут себя как ни в чем не бывало? Неужели только ему почудилась каменная птица в образе химеры Стрикс?

Не может быть. Жюль отчетливо видел ее силуэт и лицо… нет – морду… нет – голову с клыками за окном. Слышал шелест крыльев в полете, шипящее дыхание – реально, будто находился с ней рядом. Оптический и шумовой обман? Разве бывают одновременно слуховые и зрительные галлюцинации? А бывает у некурящих птиц рак легких, отягощенный пневмонией? Э-э, кажется пару лет назад что-то передавали про птичий грипп… Стоп, Жюльен, не отвлекайся на второстепенное.

Нет, галлюцинации отпадают. Видение было настоящим – Жюль не спал, не грезил наяву, это он знает точно. И не лишался кратковременно здравого рассудка. Видел химеру наяву… Но почему он один разволновался? А другие? Кто-то еще должен был ее заметить, хотя бы вот эти две девушки напротив. Он с надеждой взглянул на соседок по секции.

Напрасно. Девушки сидели, демонстративно отключившись от окружающего мира. Склонив две головы к одному телефону, рассматривали или читали что-то настолько интересное, что, кажется, не заметили не только химеру, но и отключение света.

Совершенно верно: наличие или отсутствие освещения им не мешает и не помогает. Телефон работает на батарее, сам себе динамо-машина. Девушки сидят в неизменной позе минут двадцать. С тех пор, как плюхнулись в кресла и вперились в экран, пошевелились лишь однажды: синхронно хмыкнули, посмотрели друг на друга и – опять застыли. Только двигают машинально большим пальцем по поверхности и иногда по-тихому переговариваются.

А ведь именно они должны были бы стать главными свидетелями, подтверждающими видение Жюля!

Жаль – на соседок рассчитывать не приходится. На других пассажиров тоже. Никто из них не выглядит испуганным или недоуменным. Значит… Случилось временное помутнение рассудка в уме? Ему все-таки привидилось? Или явление Стрикс предназначалось только одному Жюлю?

Может, то невероятное фото из телефона Жаннет – тоже обман воображения?

Та-а-к. Включим логично мыслящего частного детектива из фильмов и книг. Почему частного, а не полицейского? Потому что именно индивидуально-практикующим сыщикам удается распутывать самые заковыристые преступления. Вспомните Пуаро и мисс Марпл.

С чего они начинали?

С главного. Побудительных мотивов.

Какие мотивы могли быть у химеры? В том, что они есть, сомневаться не приходится. Как в ее собственном бытие. Говоря словами все тех же суперинтеллигентных книго-детективов: две случайности – уже закономерность.

Которую требовалось срочно разъяснить!

Желание разобраться распирало Жюля. Поговорить, обсудить, выдвинуть версии. Язык дрожал от нетерпения. Страх показаться смешным или идиотом не пугал. Зудело задать вопрос кому-нибудь из обитателей вагона. Кому? Да неважно. Хоть неодушевленному предмету – безголовому столу или безмозглому потолку. А лучше своему человеку – подруге.

Разбудить ее с единственной целью: поделиться подозрениями – не сходит ли он с ума? Попросить раскрыть, наконец, секрет того снимка на башне Нотр-Дам – наверняка ловкой подделки или фотошопа. Чтобы Жаннет успокоила, уговорила не преувеличивать страхи. Наверняка они существуют только в его взбудораженной голове.

А химера Стрикс?

Это не химера, ответила бы Жаннет, это шутка возбужденной фантазии. Они едут в замок Тиффож, окутанный ореолом таинственности, полным кровопролитных легенд, мистики и вампиризма. Просто Жюль разволновался перед встречей с местом, где жил и творил нечистые дела бывший герой Франции, кумир его детства…

Так сказала бы Жаннет, если бы не спала.

Как ни странно, ее непроизнесенные слова подействовали на Жюля, будто были сказаны по-настоящему. Сердце затормозило сумасшедший бег. Паника в уме утихла. Конечно! Все чепуха, рожденная беспокойством за выбившийся из расписания план. Глупая придумка впечатлительности, не выдерживающая проверки логикой: Стрикс не могла лететь рядом с поездом и заглядывать в окно.

Во-первых, из-за каменной шеи, которую невозможно повернуть. Во-вторых, из-за предполагаемого рака легких, который официальной наукой не зафиксирован у… как ее квалифицировать-то?.. у химеро-крылатых… у перо-образных… ну – у летающих на перепонках. В-третьих, ее бы непременно увидели другие пассажиры, пусть не в его секции, но в соседних.

Судя по их непроницаемым, неудивленным лицам, кроме Жюля, химеру никто не заметил. Значит, она – лишь плод разбушевавшегося воображения, олицетворение несуществующего кошмара.

Прочь из головы!

25.

За четыре минуты до станции Жюль прикосновением к плечу разбудил Жаннет. Она проснулась мгновенно и как-то сразу бодро принялась шевелиться, без ленивых потягиваний и заразительных позевок.

– Выходим? – коротко спросила она.

– Выходим, – коротко ответил он.

Молодые люди одновременно потянулись к очкам на столе. Каждый взял первые попавшиеся, но прежде чем надеть, на расстоянии заглянули в стекла. По внешнему виду очки различить было трудновато. А стекла отличались: с минусовыми диоптриями – для дальнозоркого Жюля, с плюсовыми – для Жаннет.

Поменявшись очками и водрузив правильные на нос, они поднялись и стали одеваться. Жюль заметил за собственными коленками, что дрожали и держали неуверенно – следствие недавнего испуга, который перенес, сидя. «Не обращать внимания!» – приказал себе и переключился на другое.

Вспомнились другие недавние страхи – насчет болезнетворных амеб. Шагая по проходу, Жюль придержал дыхание, чтобы не дать вредным микробам, копошившимся в воздухе, проникнуть на слизистую носа. Рот тем более держал на замке – до самого перрона.

Жаннет тоже молчала – до тамбура, куда вошли как раз перед тем, как зашипели открываемые пневматикой двери. Сделав шаг наружу, снова оказались в зиме.

На улице зараженческой проблемы не стояло. Там орудовал ветер, циркулировавший на трехмерном пространстве между крышей станции и платформой, не давая воздуху застаиваться и болезненно гнить. К тому же распространять инфекцию было некому: платформа пустовала.

Ветер, разгонявший снежинки, и мороз, щипавший щеки – первое впечатление от вокзала Дожона. У Жаннет. Второе впечатление – паническое. У Жюля.

План снова грозил сорваться. Теперь не из-за погодного, а из-за человеческого фактора. Жюль надеялся договориться с кем-нибудь из вышедших пассажиров. У них наверняка имелись родственники с машиной. Или знакомые, которым перед Рождеством срочно требуется заработать: на средства для подарков.

То, что придется расставаться с последними купюрами, сомнений не вызывало. Жюль смирился, мысленно приготовившись стать банкротом – до следующей стипендии. Жертва, на которую ради любимой стоило пойти.

С жертвенностью неповезло. Оказалось – даже за приличное вознаграждение найти машину будет непросто.

Пара человек, покинувших электричку в Дожоне, как-то слишком торопливо и незаметно растворились из виду, оставив ощущение досады у Жюля. В душе он обиделся на местных за негостеприимство. Раза два подбегал он к человеку что-то спросить, но тот делал вид, что не замечает, и трусцой направлялся в другую сторону.

«По крайней мере невежливо», – поначалу подумалось Жюлю. «Здесь так принято», – вскоре понял он. Остановился в замешательстве на краю перрона. Очередная попытка заговорить – на сей раз с мужчиной, уткнувшим пол-лица в воротник, закончилась бесполезно. Парень потерянно огляделся и увидел только одиноко черневшую невдалеке фигурку Жаннет.

Стало ее жалко. Может, бросить все и вернуться в Нант, пока они здесь не простыли? Билеты обратно куплены. Остается подождать поезд, и через три четверти часа они дома. У Поля Буржери.

Потому что здесь их явно не ждали. Разговаривать не желали. Помогать не собирались.

План сорвался.

Жюль растерялся, сник. В голове – ни одной дельной мысли. Как организатор экспедиции, он должен был решить, что делать в ближайшие пять минут.

Решил: передать вопрос подруге для вынесения вердикта. И несения ответственности за последствия.

– Хочешь вернуться в Нант или продолжим вояж? – спросил он, подходя к Жаннет. – Ты не замерзла?

– Я не замерзла, – отозвалась та бодреньким голосом к облегчению Жюля. Потерла нос рукой в толстой варежке. – А почему возвращаться?

Действительно – почему? Что за паника без предпосылок? С какой стати им возвращаться, не достигнув цели: он не сделал предложения, она не приняла. Стоит ли столь важную церемонию откладывать на год, если можно совершить сегодня?

Нет, не все попытки использованы. Не все силы приложены. Глупо раньше срока признавать себя побежденным, Жюль этого не любил. Но… что-то тревожило. Неразборчиво. Издалека. Химера Стрикс? А, отбросить ее. Бессознательное наваждение, обманчивое предощущение, не больше.

– Почему возвращаться? – переспросил молодой человек, выигрывая время – придумать правдоподобную причину.

Вдруг пришла мысль. Жаннет могла воспринять вопрос вернуться в неправильной интерпретации: ему расхотелось делать предложение, решил дать задний ход. Это удар по самолюбию девушки. Она настроилась уже сегодня поменять статус с «подруги» на «невесту». Кроме того – о планах знали в ее окружении.

После праздников приятельницы любопытно спросят: ну рассказывай, вы уже обручились в романтической обстановке? Как происходило? Когда свадьба?

Чем ответит Жаннет? Неубедительными отговорками? Разочарованными слезами? Нет, слишком большое и незаслуженное унижение для любимой.

– Пойдем на станцию, там не дует, – предложил Жюль. Взял девушку под локоть и повернул к станционным дверям.

– Дело обстоит следующим образом, – стал объяснять по дороге. – Я рассчитывал найти здесь машину. Попутную, если бы повезло. Или договориться с частником, чтобы отвез нас в замок и обратно. Но поезд опоздал… вернее мы опоздали… Вернее – задержались с самого начала, еще с прибытием в Нант.

Молодые люди вошли в зал ожидания.

– Короче говоря, – продолжал сбивчиво объясняться Жюльен: – сейчас поздно и темно, и вечер перед Рождеством. Я не уверен, сумеем ли найти попутку. Только не подумай ничего плохого, дорогая, я не передумал – не расстраивайся. Сделаю все, что в моих силах. Самое важное, чтобы ты не растеряла настроение из-за этих неувязок. Не замерзла, не заболела, не устала… не заснула… – начал было Жюль торопиться и сбиваться. Потом внезапно замолчал.

Образовалась всеобщая тишина.

26.

Что-то необычное происходило вокруг, чего он поначалу не заметил. Они стояли посреди зала. Жюль держал Жаннет за руки и пытался поймать ее взгляд. Она оглядывалась по сторонам, не слушая. В чем дело? Молодой человек прекратил артикулировать ртом и тоже огляделся.

Внутри станция выглядела празднично наряженной. С елочками за стеклами касс, пружинистым, блестящим серпантином под потолком, наклейками фигурок Санты, погоняющего лапландских оленей, умеющих летать без крыльев. Развешанные по стенам и окнам плакаты всех размеров и расцветок радушно желали «Веселого Рождества!».

Выглядело радостно, оптимистично. Одна вещь настороживала: огромный зал был ярко освещен, мертвенно тих и подозрительно пуст. Просто вымер, обезлюдел, как перед точечным – только на этот город – нашествием инопланетян, о котором срочно сообщило вокзальное радио. Или перед торнадо, залетевшим в ошибочное время в ошибочное место, заставив пассажиров попрятаться в подвалы. Звуконепроницаемые – типа бомбоубежищ.

Пустота феноменальная: ни кассиров, сидящих за окошками, ни служителей, стоящих в ожидании вопросов. Ни очередей за билетами, ни зевающих от безделья жандармов, ни торопящихся в подземный туалет детей. Ни ругающихся на ходу супругов, тянущих чемоданы на колесах, ни студента, пинком выбивающего из автомата сникерс. Ни растерявшихся в сутолоке пассажиров, несущихся сломя голову к собравшемуся отправиться поезду.

Ни одного человека, ни одной живой души. Ни случайной птички под потолком, ни бездомной кошки у радиатора. Странная пустота. Пугающая. Нереальная.

Усугубленная тотальной тишиной.

Когда Жюль замолк, пустота замолкла вместе с ним. В ушах зазвенело от абсолютного беззвучия, которое заставило напрячься.

В пустом зале, где лампы горели изо всех сил, освещая необитаемое пространство, рождественские гирлянды радовали неизвестно кого, объявления приглашали обращаться за информацией в закрытые окна, повисло бесшумное напряжение – предвестник беды.

Молодых людей обуял ужас. Приковал к полу. Неизвестно – от чего, но от чего-то определенно и грозно надвигающегося. Уже не хотелось ни видеть людей, ни слышать объявлений по радио – то и другое показалось бы обещанием беды. Одно желание овладело – поскорее отсюда исчезнуть.

Желание-то было, а возможности исполнить – нет. Телами овладел парализующий ступор.

– Джингл белс, джингл белс, джингл ол де вэй… – Вдруг и ниоткуда грянула песня, отразившаяся грохочущим эхом от стен и потолка. В другой обстановке – веселая, безобидная. В оглушительной тишине вокзала прозвучавшая как разряд грома с карающих небес.

Жюль и Жаннет синхронно вздрогнули, оглянулись. Сзади стоял искусственный Санта в натуральную величину и, забавно покачиваясь в ритм, распевал рождественские куплеты. Никогда в жизни молодые люди не испытывали такого пронизывающего ужаса. Всего лишь – от детской песенки.

– А-а-а! – беспомощно, бессвязно пробормотала Жаннет, будто собралась сойти с ума. Глаза ее округлились и потеряли концентрацию. Лицо приобрело бессмысленное выражение.

Жюль ощущал страх с сердцебиением и новым дрожанием коленок, почву для чего подготовила недавно явившаяся химера. Как мужчина понимал: именно от него требуются действия по спасению.

Каким-то необъяснимым внутренним напряжением сил он сумел преодолеть оцепенение в конечностях и замешательство в серых клетках мозга. Схватив подругу за руку, потянул к противоположному от перрона выходу – в город. Безошибочно определив: там спасение. Шумы и движение. Улицы, транспорт, магазины, бары – населенные сородичами. Там продолжается жизнь, и они снова составят часть ее. Существование в толпе, а также в стае или стаде – способ выживания у млекопитающих.

Оказавшись в привычном окружении, ум встанет на место. Потому что тишина и одиночество – не для слабаков. Внезапно оказаться на не обитаемом людьми и звуками пространстве, даже вдвоем с любимым человеком – слишком сильное испытание для психики. Неудобство, которому не стоит без предупреждения подвергать себя в крайне социализированной действительности. Чревато сдвигом от неподготовки…

Они бежали, и топот каблуков раздавался громовыми раскатами в высоком, пустом пространстве. Казалось, грохот присутствовал сам по себе, не зависимо от его производителей, отдельной – неодушевленной – единицей, третьим двигающимся существом. Злобным, непредсказуемым. Он нарочно пугал молодых людей, насмехался над ними, преследовал и гнал дальше, хохоча и наслаждаясь их смятением.

Когда они с разбегу выскочили на предстанционный тротуар, несказанно обрадовались и морозу, и поземке. В особенности – темноте. Здесь она, по крайней мере, не была кромешной и абсолютной, как пустота в зале. Город не подавал признаков опустошения – горели витрины, слышались звуки проезжавших машин. Провинциальный Дожон продолжал жить обычно: здесь не прошлись на ходулях роботообразные марсиане, не пролетел всеразрушающий оркан.