Текст книги "История Аптекаря, райских птиц и бронзовой головы слона"

Глава шестая

1

Господину Лунцу повезло. Он вообще был везучим человеком. Ближайшая антикварная лавка оказалась закрытой, хотя часы работы, обозначенные на медной табличке на двери, говорили совсем об обратном. Господин Лунц еще раз подергал дверную ручку и даже постучал по массивной двери носком ботинка. Безрезультатно. Лавка была заперта явно и бесперспективно. Директор музея изящных искусств выругался с большим чувством, вытер пот и закатил глаза. Прямо над дверью лавки он прочитал название улицы, и его профессиональная память тут же выдала ему какой-то номер дома. Зацепная улица, дом сорок шесть. «Что это за адрес?» – спросил сам себя господин Лунц. Судя по всему, адрес этот он знал очень хорошо и давно, раз вспомнил его моментально. Видимо, из-за сегодняшнего стресса он соображал не так быстро, как обычно, но уже в следующую минуту, посмотрев по сторонам, он понял, где оказался. Он приезжал сюда довольно часто, но всегда подъезжал на машине с другой стороны улицы. Буквально в нескольких шагах от коварной ювелирной лавки проживал давний знакомый господина Лунца, господин Львович. Никто не знал точно, сколько ему лет, но, если судить по возрасту персонажей, личным знакомством с которыми любил прихвастнуть господин Львович, предаваясь воспоминаниям о молодости, ему давно должно было перевалить за сотню. При этом он сохранил крайнюю пытливость ума, а также редкую прыть и хитрость и видел насквозь каждого собеседника, не говоря уже о вещах, которые эти самые собеседники под покровом тайны несли в его дом бесконечным потоком. Господин Львович никогда не называл себя экспертом или искусствоведом, а говорил, что он просто скромный коллекционер, который – «да-да, кхе-кхе» – знает толк в красивых безделицах. Злые языки завистников называли его перекупщиком, а особенно злые – крысой. Через морщинистые руки господина Львовича проходили произведения искусства, о которых мечтали лучшие музеи. А в знакомых у него ходили сильнейшие мира сего.

Господин Лунц не просто близко приятельствовал с господином Львовичем, а водил с ним настоящую дружбу, обращаясь по самым разным поводам: когда надо было перепроверить именитых международных экспертов, найти что-то редкое для частной коллекции близких знакомых, выполнить просьбу очень важного человека или просто подобрать подарок. Кроме того, благодаря господину Львовичу и сам музей изящных искусств обрел несколько бесценных экспонатов: иногда в старике просыпался патриотизм, и он делился с государством чем-нибудь не особенно сто́ящим, видимо заручаясь его гарантией на всякий пожарный случай.

Господин Лунц доверял ловкому Львовичу безоговорочно, зная, что о предметах искусства тот никогда не посмеет соврать, так как относится к ним даже с большим уважением, чем к живым людям. Однако в глубине души он все-таки побаивался, что господин Львович при случае запросто продаст его за ломаную монету, если вдруг окажется, что она когда-то заваливалась за подкладку кармана Ивана Грозного.

Господин Лунц набрал номер, и ему тут же ответил бодрый стариковский голос.

– Господин Львович, добрый день! Это Лунц из музея, – начал он.

– Помню, помню вас, дружочек. Как вы? Что с вами? Я, знаете, весь в делах, все хлопочу, хлопочу…

Старик явно давал понять, что звонок сейчас совсем не ко времени, но стоило господину Лунцу упомянуть о том, что он поблизости и у него с собой есть «кое-что интересное», как он был приглашен немедленно зайти. Пыльная квартира была доверху заставлена антикварной мебелью, потолок завешан люстрами и светильниками всех эпох и форм, из-за приоткрытой дверцы антресольного шкафа выглядывали очаровательные головки гипсовых ангелочков. Стулья, побывавшие в чертогах всех Людовиков, стояли, заваленные каким-то хламом. Сам господин Львович приветствовал господина Лунца очаровательной улыбкой, все время качал головой с жиденькими, тоже почти ангельскими кудряшками и прожигал постоянного клиента нетерпеливым жадным взглядом, держа наготове увеличительное стекло в массивной оправе. Как обычно, ему хватило пары минут, чтобы оценить кольцо. Азарт в глазах тут же исчез, но интерес остался.

– Не шедевр, дружочек мой, не шедевр. Но весьма занятно. Не думаю, что кто-то из моих клиентов заинтересуется всерьез, так что я взял бы его разве что для себя. – Он повертел кольцо на узловатом пальце. – Пусть валяется. Люблю по вечерам перебирать бирюльки, скучаю, знаете ли, – господин Львович засмеялся смехом, похожим на треск сухих поленьев, а господин Лунц тут же представил себе, на какую сумму могли потянуть эти самые «бирюльки».

– Именно поэтому я и к вам. Видите ли, не хотелось бы, чтобы оно оказалось чересчур на виду.

Старик удивленно приподнял седую бровь.

– А что, у этой безделицы есть продолжение? – переспросил он, и в колких глазах снова появились охотничьи искры.

– Я к вам именно по этому поводу. На самом деле мне нужно продать очень серьезную вещь. Заметьте, именно очень серьезную. Насколько я знаю, у вас есть выходы на серьезных покупателей и аукционные дома… Которые открыты не то чтобы для всех… Желательно даже не здесь… Не в этой стране… Вы понимаете, о вещи какого уровня я говорю?

Старик ничего не ответил, поднялся с кресла и плотно закрыл дверь в кабинет.

– Цена моих услуг, дружочек? – Господин Львович никогда не ходил кругами.

– Я должен быть уверен, что могу на вас положиться. А вы будьте уверены, что цена будет соответствовать неоценимой услуге, которую вы мне окажете. Уж простите за игру слов.

Господин Львович выложил на стол блокнот и ручку, и через полчаса большой белый лист оказался заполнен схемами, стрелками и буквами, понятными ему одному. Господин Лунц смотрел на бумагу не отрываясь, они говорили вполголоса, время от времени обмениваясь понимающими взглядами.

– Так что, я думаю, правильным будет, если я получу… – Старик быстро нарисовал цифру и тут же зарисовал ее жирными штрихами.

Господин Лунц кивнул.

– Но я хотел бы сейчас получить от вас за кольцо… – Он в свою очередь взял в руки ручку. – В качестве гарантии.

Старик взглянул на цифру через лупу и кивнул.

– В качестве гарантии, – повторил господин Лунц. – И я хотел бы, чтобы оно, если это возможно, осталось у вас. Или в ближайшем, так сказать, кругу. Вы понимаете, я рискую. Вещи некоторым образом связаны между собой.

– Я все понимаю, дружочек, все понимаю, – заворковал хранитель ценностей и знаток шедевров. – Вы же не первый год знаете старика. Будьте спокойны.

В коридоре раздался какой-то шум, и чей-то голос громко позвал:

– Дед!

Господин Львович подскочил, как будто под ним была встроенная пружинка, быстро сунул кольцо в карман вязаного жакета и пошаркал в коридор, прикрывая за собой дверь.

– Простите, это мой внучатый племянник зашел, – извинился он на ходу.

Племянник был тридцатилетним верзилой с широченными плечами и улыбкой до ушей. В данный момент он выгружал на старинный столик, поддерживаемый львиными лапами, кастрюльки и мисочки. Господин Львович так и не обзавелся собственными детьми и обожал сына племянницы, хотя иногда и смотрел на всех своих родственников как на досадное недоразумение. Он считал, что только он один смог выбиться в приличные люди, а семья его сестры как была, так и осталась «колхозной породы».

– Что это, детка? – залопотал старик, шаркая по коридору и изображая немощь во избежание просьб о материальной помощи – этого он не любил.

– Дед, привет. Вот тут мама передала тебе, индейка, кролик в сметане, а тут рыбные котлетки. Пир тебе на весь мир. Ну или на неделю. Все, мне пора, тороплюсь, заехал на минуту.

– А по какому поводу пир? – насторожился господин Львович. – Мама о чем-то хотела меня попросить?

– Дед, в следующий раз я заеду, когда будет больше времени, привезу тебе календарь, и мы там красным фломастером отметим все праздники, а то ты совсем ничего не помнишь, заработался, что ли? У мамы вчера день рождения был.

– Как день рождения?! – всполошился старик. – А я же…

– Позабыл, бывает. Но не переживай, я скажу, тебе нездоровилось. Внучок тебя прикроет!

Племянник уже взялся за дверную ручку, а его двоюродный дед, испытывая некоторую неловкость, быстро соображал, как же ему наименее накладно выйти из положения: подобно всем богатым людям, он был патологически скуп. Он всплеснул руками, потом сунул их в карманы – и спасение пришло само собой.

– Детка, ты уж передай маме от меня поздравления на словах и вот, возьми колечко. Пусть носит на здоровье!

На улице внучатый племянник господина Львовича посмотрел на кольцо и от души усмехнулся, представив себе, какими словами встретит этот подарок его мать, которой уже порядком надоело непонятное старье, которое с завидным упорством дарил ей брат. Она не видела в этом никакого толка, не любила и не носила украшений и была бы счастлива, если бы он просто подарил ей газонокосилку или новое пальто. Парень подбросил кольцо на ладони и пошел вниз по улице к ближайшей ювелирной лавке. Дверь была заперта, но он трижды нажал на кнопку звонка, и через некоторые время ему открыл владелец, который уже давно встречал его как старого знакомого.

2

– Мне сказали, что вы это можете.

– Кто сказал?

– Человек, который дал мне ваш адрес.

– Я все-таки по-прежнему думаю, что вы ошиблись адресом. Это недоразумение.

– Нет, я уверен, мне нужны именно вы, и только вы мне поможете.

– Кто дал вам адрес?

– Вот, у меня с собой визитка, посмотрите сами. Он ваш клиент, вы ему помогли. Он сказал, что только вы… Что вы сможете! У меня совершенно безвыходное положение, отчаянное! Пожалуйста, прошу вас!

– Допустим, этот человек мне знаком, но он не мог не сказать вам, что я никого не принимаю без предварительного звонка и договоренности. Мое время слишком дорого стоит. И мое спокойствие тоже.

– Если вы о деньгах, то это как раз не проблема. Я знаю, что ваши услуги очень дороги, но я не в том положении, чтобы спорить.

– Я сейчас говорил не о деньгах, хотя это неплохо, что вы осведомлены о стоимости услуг. Я о том, почему вы не позвонили. Я не принимаю людей с улицы. Мне не нужны посторонние: ни клиенты, ни посредники, ни свидетели.

– Прошу вас, прошу. Я не знаю, как мне умолять вас. Мой знакомый предупредил, что надо звонить, конечно же, непременно надо звонить, но мое дело совершенно не терпит отлагательства, поэтому я выпросил у него ваш адрес и поехал сразу сюда. Вот, у меня тут записан номер вашего телефона, я не обманываю, поверьте. Если хотите, я могу позвонить моему знакомому, он подтвердит! Он обещал, что поручится за меня, если это потребуется.

– Если потребуется, я сам позвоню ему.

– Конечно. Разумеется. Только не отказывайте мне, пожалуйста. Это важно. Я прошу вас, вы должны меня спасти. Это дело жизни и смерти.

– Само собой, раз уж вы здесь.

– Спасение моей жизни… И моя репутация…

– Хорошо, я выслушаю вас. Присаживайтесь.

– Благодарю вас! Я знал, что вы мне поможете.

– Этого я пока не сказал. Я должен знать, о чем именно речь. Чего вы хотите?

– Мне нужно…

– Средство.

– Да-да, именно. Мне нужно средство. Понимаете, ситуация такова, что, если вы откажетесь мне помочь, я погибну. Все очень серьезно.

– Вы в серьезной опасности?

– Более чем. Я не преувеличиваю. И не только я. От меня зависят жизни многих людей. Они не смогут без меня.

– Я вижу, вы потеете. Давно? Только когда нервничаете?

– А, да. Вы правы, это нервы.

– Одышка при ходьбе?

– Да, и это тоже. И пальцы иногда дрожат.

– Понятно. Так какое именно средство вам нужно? Я имею в виду его действие. Какого действия вы ждете? Эффект я гарантирую, можете не сомневаться.

– Конечно, конечно, я ни в коем случае не сомневаюсь, ни тени сомнения. Я знаю, ваши средства безотказны. Я очень надеюсь…

– Результат, как я уже сказал, гарантирован, но действие моих средств может быть различным – либо мгновенным и безболезненным, либо более длительным и способным доставлять определенный дискомфорт, возможно, весьма ощутимый, если не сказать – мучительный.

– И это сильно отразится на цене? Хотя, вы знаете, это не принципиально. Эффект для меня важнее. И я хотел спросить, это правда, что, после того как…

– После использования средства.

– Да-да, именно. Так вот, правда ли, что после использования в организме совсем не останется следов?

– Да, у средства полностью отсутствуют любые побочные эффекты.

– Конечно, именно так. Надо же… Вы и правда гениальный мастер… Это такая удача!

– Погодите радоваться удаче. Я еще не сказал «да». Мне нужно точно знать, насколько серьезная вам грозит опасность. Что именно с вами произошло? Рассказывайте. И очень советую вам быть убедительным.

Глава седьмая

– Это просто какая-то чудовищная глупость – бояться дохлых грачей! Если тебе так нравится бояться, иди в гостиную и пугайся моего Амедея.

– Это не грач, это была ворона.

– Ты сама сказала, что она черная. Вороны не бывают черными, к твоему сведению, они серые. Написано в детской книжке про природу, я вчера читала от скуки, не могла заснуть. Как раз перед тем, как ты примчалась и окончательно меня растормошила. Черный – это ворон или грач.

– Да какая мне разница, Марта, если у меня в доме валяются мертвые птицы! И вообще… Это дурная примета.

– Дурная примета – ходить в мороз без шапки: это к менингиту. А несчастная птица, которая разбилась о твое окно, – это грязный воздух и экология. И мобильные телефоны.

– Телефоны-то тут при чем?

– При том, что от этих телефонных станций, мачт или как их там, от этих волн птицы теряют ориентацию в пространстве. В тебя же ночью еще кто-то влетел, ты рассказывала, – вот, пожалуйста, все живое сходит с ума.

– У тебя всегда всему есть объяснение.

– Конечно. Рациональное, заметь, объяснение. Всегда и всему.

– Ну хорошо, но она не была в крови, и оранжерея не разворочена, она по ней не металась. Если бы она врезалась в окно, разбила бы его, порезалась, потом упала, была бы в крови, металась в агонии, переколотила горшки… А она была целехонька! Как будто кто-то кинул ее ко мне в окно уже мертвую!

– Ты что, детектив? – Марта смотрела на меня как на душевнобольную. – Тогда бросай свои картины и иди в следователи, а то, я смотрю, тебе совершенно некуда девать фантазию с дедукцией. Талант пропадает. У несчастной птицы случился сердечный приступ, вот она и рухнула вниз прямо на лету и угодила в твое окно, оно же у тебя боковое, почти в крыше. У меня с соседкой снизу случилось ровно то же самое. Рухнула, где стояла, вот тут во дворе. Почему это не могло произойти с вороной? Мы все – твари Божьи.

– К тебе самой в окна когда-нибудь падали птицы?

– Я тебе только что сказала, что у меня под окнами падали соседки. Этого недостаточно?

Мы завтракали у Марты на кухне. Она оставила меня у себя на ночь, и я все еще не решалась идти домой. Марта пообещала пойти со мной, но для этого нужно было дождаться прихода няни.

– Можно, я залезу у тебя в интернет? – попросила я.

– Хочешь посмотреть статистику падения ворон в окна?

– Нет, мне нужно зайти на свой сайт, проверить, нет ли сообщений. С телефона не получается.

– Хорошо, сейчас посмотрим. – Марта развернула к себе ноутбук, который стоял тут же, на кухонном столе, и продолжила: – Любой человек может сочинить и сам себе внушить кучу беспочвенных страхов, потому что за этим он прячет собственные проблемы. Чувство вины, комплекс неполноценности… Или просто привлекает к себе внимание, потому что в детстве его недолюбила мама.

– Хочешь сказать, что у меня комплекс неполноценности? Или у меня проблемы с мамой?! Я что, придумала себе эту ворону?

– Не кипятись. Я говорю вообще, в принципе. Просто у большинства наших кошмаров на самом деле нет никаких оснований, и сильней всего напугать нас можем мы сами. Потому что накаляем ситуацию вместо того, чтобы отпустить ее, успокоиться и наслаждаться жизнью. Тебя же никто не преследует, не шлет страшных угроз, не нападает в темных переулках. Что-то не открывается. – Она еще раз пробежала пальцами по клавиатуре. – Ага, вроде получилось. Так вот, о чем я хотела тебе сказать… – провозгласила Марта и вдруг запнулась. Внимательно посмотрела на экран и подвинула компьютер ближе к себе, отвернув от меня монитор.

– Я поняла. Ты хочешь сказать, что я все себе придумала, а на самом деле у меня все в полном порядке и никто меня не пугает, кроме меня самой. Мне нужно пить валериановые капли и больше бывать на воздухе. На этом самом загрязненном воздухе, – добавила я.

Но Марта вдруг посмотрела на меня очень серьезно.

– Вообще-то нет, – сказала она, – у тебя не все в порядке. И я бы поменяла тут пароли.

Она развернула ко мне монитор. Фотография на главной странице моего сайта выглядела точно так же, как та, что пару дней назад оказалась в горчичном конверте в моем почтовом ящике.

Глава восьмая

Директор музея изящных искусств был везучим человеком. Все сложилось как нельзя лучше. Господин Львович не подвел, свел с правильными людьми, и все прошло спокойно и гладко. Господин Лунц даже сам летал за океан и сидел на том самом аукционе, в дальнем ряду, не отрывая взгляда от происходящего и ничем, как ему казалось, не выдавая своего волнения, поминутно вытирал бусинки пота с лысины огромным платком в синюю клетку. Картина из тайника обрела нового хозяина. На аукционе он, разумеется, не показывался, но «достоверные источники правильных людей» Львовича заверили, что это более чем состоятельное частное лицо с большим трепетом относится к живописи и станет беречь свое новое обретение как зеницу ока.

А потом все стало просто чудесно, настолько чудесно, что временами господину Лунцу начинало казаться, что на свете возможно абсолютно все, и это «все» вполне в его силах. Он чувствовал себя добрым волшебником, исполняя любые желания своей нежной нимфы, он чувствовал себя юным, кудрявым и пылким. В его мечтах творились настоящие чудеса, покупались роскошные виллы на злосчастных Мальдивах, совершались кругосветные путешествия, фламандские ювелиры ограняли чистейшие алмазы, белокурая нимфа не сводила с господина Лунца искренних влюбленных глаз, понимала его с полуслова, а по вечерам нежными ручками жарила для него картошку с хрустящей промасленной корочкой и домашние сочные котлетки – как он любил. Хотя до сих пор она даже не научилась включать плиту, за ненадобностью. И, что уж совсем невероятно, в мечтах господина Лунца вдруг стали появляться розовощекие младенцы, а самое главное – таинственным, но абсолютно безобидным для всех образом вдруг бесследно исчезала куда-то его жена.

Директору музея изящных искусств нравилось предаваться мечтам. На работе он то и дело улыбался, и все сотрудники обратили внимание на то, что он стал лучше выглядеть и меньше потеть. Музей по-прежнему оставался в центре культурной жизни города, принимал престижные выставки, вывозил свои экспонаты в другие страны и был отмечен министром за особый вклад в воспитание подрастающего поколения. Господин Лунц чувствовал себя невероятно уверенно. Похожий на ртуть Серж Кислый не подвел, и кентавр с птичьим ликом вернулся на изящный постамент в оговоренный срок, предварительно побывав в руках придирчивых музейных экспертов, как и было положено после плановой реставрации. Господину Лунцу в тот день хотелось скакать по музейным лестницам вприпрыжку, не скрывая восторга оттого, как же ловко ему удалось обвести всех вокруг пальца, он совершенно забыл свой страх и даже стал заводить в самых разных кругах смелые разговоры о подделках и копиях. «Что за времена, – сокрушался он на экспертных советах в академии, – всем ведь известно, что тридцать процентов международного рынка искусства нынче – подделки, да, господа, подделки». «Сколько существует искусство, столько существуют подделки!» – провозглашал он на лекции перед студентами. «Да будет вам известно, что сам великий Микеланджело сделал однажды копию с греческой статуи, закопал ее в землю, чтобы состарить, а потом продал одному любителю древностей, выдав за античную», – рассказывал он любопытным детям, которых родители приводили в музей на воскресные занятия. Эксперту из Амстердама он припомнил, как его коллеги посчитали подделкой подлинник «Головы крестьянки» Ван Гога и оценили его в восемьдесят семь долларов, выставив на заштатный аукцион, где его с радостью купил какой-то японец. А однажды на крупной международной конференции директор музея и вовсе вступил в жаркую дискуссию с одним искусствоведом о том, что хорошо выполненную подделку невозможно распознать, даже прибегая к самым современным методам исследований.

О проданной картине господин Лунц старался не вспоминать, потому что от этих мыслей начинало неприятно сосать под ложечкой, даже когда он снимал со счета крупные суммы. Он запрещал своей совести просыпаться и строго говорил себе, что поступил правильно и свои решения он должен уважать. Как настоящий мужчина. Но он оставался и директором музея изящных искусств, поэтому, проходя по одному из залов своего музея, всегда смотрел на место между колоннами, где могла бы висеть картина, улетевшая за океан. Он знал, что никогда и никому не сможет рассказать, как примерял ее на эту стену и как у него тогда закололо сердце.

Через несколько дней за завтраком в гостиничном номере господин Лунц смотрел новости канала Си-эн-эн, быстро переключившись с канала Эм-ти-ви, пока прекрасная нимфа принимала душ. В одном из сюжетов новостей на экране появился сияющий от счастья мэр большого американского города, улыбаясь знаменитой голливудской улыбкой и повторяя слова благодарности от имени горожан и всего народа Америки. А потом камера взяла крупный план, и господин Лунц выплеснул на свои серые брюки с тонкой полоской сразу весь кофе из маленькой чашки. За спиной у мэра стояла картина. Та самая. А голос за кадром рассказывал об удивительном поступке одного очень состоятельного и при этом образованного, тонкого и прекрасного человека, мецената, который приобрел на тайном аукционе шедевр мировой живописи, давно считавшийся потерянным, и вместо того, чтобы любоваться им в своей спальне, передал в дар городу. Да что там городу – всей Америке. Всему миру.

У господина Лунца снова закололо сердце. Но он довольно быстро смог взять себя в руки. Ему не о чем волноваться. Львович был надежным человеком, и его люди гарантировали полную конфиденциальность, так что ни один сыщик не смог бы размотать клубок, ведущий от заокеанского аукциона под пол депозитария музея изящных искусств. Господину Лунцу абсолютно ничего не угрожало.

Разве что одна маленькая деталь. Зрительская аудитория канала Си-эн-эн составляла чуть более миллиарда зрителей. Господин Лунц был не единственным, кто видел тот выпуск новостей.