Текст книги "Злейший друг"

Глава 11

Натку Моторину все называли тренером футбольной команды. Она была неизменным лидером мужской компании, где стусовались ее школьные, а потом институтские футболисты-любители. И все – подкаблучники. Как один.

Суть подруги и ключ к ней Ксения постигла не сразу.

Как ни странно, Натка оказалась человеком по натуре слабым и, вечно комплексуя на эту тему, старалась изо всех сил показать и непременно продемонстрировать другим, что они все – слабые тоже. Она не могла смириться с собственной ущербностью и дисгармоничностью характера, а потому всей душой мечтала видеть слабыми и дисгармоничными остальных. И поделать тут ничего было нельзя – Натка никогда не умела ужиться с тем, кто обладал силой духа и внутренней гармонией.

Поэтому Сашка быстро выбился из ее сплоченного коллектива. Правда, насчет машеровской гармоничности… Но тем не менее.

Наткины парни ни Ксению, ни Ольгу не интересовали: их влекло к совершенно иным. Да и Наталью слабаки привлекали напрасно – нельзя жить ради того, чтобы постоянно руководить и на каждом шагу подтверждать свою неограниченную власть.

Наташа удалась в мать, хотя жить вместе они не сумели по классической теореме о неуживчивости двух одинаковых характеров. Но теорему, как любую другую, требовалось доказать. Что они и делали весьма успешно. На мать Натка походила так же, как похожи два экземпляра одной и той же книги: новенький и подержанный.

Окончив школу, мать Натальи пошла в секретари к большому и староватому для нее чиновнику. Легко, прямо-таки запросто женила его на себе, но, едва успела родить дочь, муж умер. Инфаркт. Моторин застал жену с молодым любовником. И сердце отказало тотчас…

Наткина мать быстро и выгодно, с большой доплатой обменяла квартиру на Кутузовском, купила маленькую в том самом дворе Ксениного детства. Жила на проценты, как теперь новые русские, смеялась. Кичилась своей практичностью и приспособляемостью к ситуации. Дочкой она руководила вовсю. И выбрала для нее информатику.

– Это самое перспективное дело сегодня, – твердила Моторина-старшая. – Самое-самое… И раз уж ты взялась за мышь, то не говори, что висишь. Ты в выигрыше!

От кого Натка родила, мать не узнала. Но дочка внезапно заявила, что хочет жить отдельно, что ей все надоело («Что – все?! Нет, ты объясни, что именно все?!» – кричала мать) и она переедет в бабушкину квартиру, которую до сих пор сдавали. И будет жить одна и на свой лад.

Натка старательно перетягивала живот, чтобы выкинуть, таскала тяжелые сумки, бегала и прыгала, даже в одиночку передвигала мебель, но ребенок родился все равно.

– Одна героиня Галины Николаевой всегда жалела тех женщин, которые не работают с детьми, – сказала подруге Ксения.

– Что ж ты сама с ними не работаешь, артистка? – окрысилась Натка. – И нечего меня учить! Сыта по горло собственной маменькой!

Однако своей отличной компьютерной грамотностью, навязанной матерью, Натка откровенно наслаждалась.

Течешь в толпе вдоль рядов Савеловского компьютерного, и придуриваешься непонимайкой, и таращишь глаза на продавцов-парней. И они тебе все снисходительно объясняют, как дуре, дуре, полной дуре… и уже лапша виснет на соседних прилавках… а ты потом одной фразой ставишь их на место… и течешь себе дальше, как смирный летний ручеек, опасающийся жары… и ты все знаешь и о железе, и о программах, и о Сети, но что ты знаешь на самом деле?… И мокрые, в грязюке и лепешках глины плитки перехода, весьма успешно взявшего на себя летом роль ледяного катка, и люди кругом, и одна мысль – одна, одна, одна… Почему ты одна, Наташа? Когда кругом столько людей…

– У Мотор иной – ребенок… – задумчиво говорила Ксения. – Надо искать моториста!

Как же Натка ее порой ненавидела! И как успешно скрывала все это… Хотя… Мы навсегда перестали бы общаться с большинством наших хороших знакомых, если бы случайно услышали однажды, как они отзываются о нас заглазно.

С искренней приветливостью симпатяшка относится к дурнушке, а талантливая – к бездарности, любой мужчина отлично себя чувствует рядом с коротышкой. Да, всем приятнее глупые и невежественные, а женщинам еще и некрасивые дамы, – это дает возможность лишний раз высоко оценить себя. Некоторые даже оскорбляются, если в разговоре с ними кто-то обнаружит или недостаточно скроет свой ум и способности, а потом ломает себе голову, чем мог навлечь на себя гнев и ненависть. И все может забыть человек, абсолютно все, только не самого себя. Зато стереть в памяти дурную черту другого – все равно что выбросить с трудом заработанные деньги.

Ксения пыталась найти с Наткой общий язык. Не обращала внимания на колкости, насмешки пропускала мимо ушей. Ссориться не хотелось. Однажды они почти разошлись – тогда Натка очень злобно отозвалась – и конечно, за глаза – о новой работе Ксении в кино. Их помирила Оля. Но примириться с человеком и возобновить прерванную дружбу – слабость. И в ней придется раскаяться, когда друг при первом удобном случае сделает то же самое, что стало причиной разрыва, и даже с большей наглостью. Его ведь уже прощали, значит, простят вторично.

Наталья отличалась храбростью – не страшилась никаких бандитов. Один случай все запомнили надолго и потом пересказывали друг другу со смехом.

Натка позаимствовала у матери чугунную гусятницу. А забирая ее, вдруг сказала:

– Не убить бы кого этакой чушкой!

Почти предсказала.

Во дворе шагающую к своему подъезду Натку, бережно несущую гусятницу, сзади облапил незнакомый товарищ, знакомиться с которым у нее никакого желания не нашлось. А подержаться за Натку многим казалось приятным – объемы были немалые.

Натка развернулась и грозно подняла гусятницу – свое дамское орудие – над головой. У насильника страсть резко поубавилась, он слегка попятился, но при этом Натку старался из рук не выпустить. Уж больно лакомый кусок.

Тогда Наташа пошла в наступление и даже опустила для вида гусятницу на голову бедолаги-сексопата. Он дал деру. А Натка неслась за ним с победными криками «Ура!», «Получи, фашист, гранату!». И еще орала: «Убью!» Двор был ошеломлен: он такого еще не видывал.

Потом Наталья ходила с гордым видом недели две и раздавала желающим интервью. Не нравился ей лишь один вопрос: а что, если бы не оказалось у нее в руках могучей защитницы-гусятницы?

Правда, еще один раз Натка отмутузила другого назойливого ухажера просто сумкой, на которой очень кстати болтались металлические украшения. Нацепляя их на дамскую сумочку, дизайнеры вряд ли предполагали о великой и подчас решающей роли сих металлических заклепочек в женской судьбе.

Время шло, и болтать с Наткой по телефону становилось все сложнее. Дети у нее вели себя очень активно. Она ежеминутно отрывалась, потом снова брала трубку, дико извиняясь. А в промежутках между «ой, подожди» и «Ксения, извини, пожалуйста» слышался ее голос:

– Алена, не лезь на телефон, я же разговариваю!.. Алеша, убирай Алену с тумбочки, она лезет на телефон и сейчас на рычаг наступит! Алена, ну куда ты понесла свой горшок?! Поставь на место! Алеша, иди лучше лови Алену! Лена, зачем ты штаны сняла?! Ксенька, она взяла и колготки с себя спустила, воображуля! Алена, немедленно надень туфли, не ходи босой, ты недавно кашляла! Слышишь, какая? Уже свою линию гнет. Правда, потом приходит и извиняется.

Второе дитя, эту самую резвую Алену, Натка родила от законного мужа, но что это был за муж…

В столярке при институте, который окончила Натка, служил вечно пьяный маляр Вася. Его сын, хотя и не пьющий столяр-краснодеревщик, но постоянно размыто улыбающийся и не способный просто разговаривать с людьми, ходил за Наткой почти год. И она вышла замуж за это недоразумение.

Потом жаловалась подругам:

– Ну вот что с ним делать? Я ему говорю: Юра, ты на работу не ходишь, ладно, я сама деньги зарабатываю, но, пока меня нет, ты, по крайней мере, за детьми смотри! Приду вечером – дети ползают-бегают давным-давно сами по себе, а муж сидит за компьютером и – весь сплошной азарт! – выходит на космическом кораблике уже на пятый уровень!..

Столяр-краснодеревщик страдал тяжелым аутизмом, поэтому даже купить в магазине на углу хлеб и сосиски не умел. Женившись, он обрадовался, что отныне освободился от унылых жизненных обязанностей и может предаться самому себе. Натка со своими компьютерными программами зарабатывала неплохо.

А маляр Вася однажды чуть не потерял свою внучку.

Его, за неимением никого лучшего, Натка как-то снарядила погулять с маленькой Аленой. Строго-настрого велела не пить по дороге. Но он на ее запреты плевал и умудрился по дороге на бульвар выхлебать стопарь.

Вернулся домой один. Плохо соображающий. Натка впала в истерику, тормошила маляра и орала:

– Где коляска с Аленой, фашист?!

Тут до Васи дошло, он испугался, вскинулся и стал кричать, что, мол, он, дурак, забыл ее где-то, кажется, у магазина на углу.

Понятно, что творилось с Наткой, но, на счастье, Аленку быстро нашли. В магазине среди покупателей оказался их сосед, обратил внимание на забытую коляску, встал возле нее на часах, послал кого-то за Натальей… В общем, повезло.

Но Васю, конечно, больше гулять с ребенком не отправляли никогда, ни при каких обстоятельствах.

– Ну что с таким сделаешь? – вздыхала Натка. – Ничего. С такого человека уже вообще бесполезно что-либо спрашивать.

Свою мальчиковую компанию она холила и лелеяла. В нее вошли одноклассники Ванечка Сладков и Андрюша Раков, к которым позже прибились, прибавленные опытной Натальиной рукой, однокурсники Леша Шорин, Эдик Цветков и Костик Дьяков. Пятерка подобралась дружная, послушная, всегда готовая по команде Натки на любые подвиги: например, целовать и обнимать ее на людях, – и как нравилось это Натке, как она торжествовала, демонстрируя всему миру свой немереный сексуальный драйв! – а также помогать ей в работе и по дому самоотверженно и бескорыстно, не считаясь со своим временем и личными пристрастиями и занятиями. Впрочем, никаких личных дел и увлечений у них и не предполагалось: следовало поступать лишь согласно расчетам и пожеланиям Натки. Просто и понятно. И на всю жизнь.

Но Наталье этого казалось маловато. В ее планы входил Сашка Машеров, который в ее планы входить наотрез отказался. И первую же ее попытку поруководить встретил веселым смехом:

– И-е! Такая-сякая-немазаная! Берешься задело крепко! Да сил маловато!

Натка прикусила губу.

Никто ей не был нужен, никто… Ни Ванечка, ни Лешка, ни Эдик… Один только Сашка, подлый, хитрый, вечно лохматый… Длинный, тощий, гениально растрепанный, как говорила Ксения.

Но он не желал, упорно, принципиально не желал учиться ладить с нужными людьми, а когда не надо, – а этого никогда не надо! – бывал горд, независим, противоречив, самостоятелен и неуступчив. Хотя эти качества люди сильные или таковыми притворяющиеся в других не переносят.

И мерещилось: течешь по улице, по родной полоумной Большой Грузинской… и бензиновая хмарь обнимает тебя со всех сторон, зажимает и насмешничает… и играет своей силушкой… а ты плюешь на нее, и на пекло московское, и на горластых продавцов, и на игроков в казино… ты плывешь себе дальше, расплываешься… и вот он, перед тобой… наконец-то…

– А в речке крокодил… И вправду крокодил… Натка, почему каждый раз, когда я встречаюсь с Ванькой или Андреем, с ними всегда являешься ты? Чего ты боишься – что они изменят тебе со мной? Но они вроде не голубые, а я – тем более. Вау!

– Ты лошадь! – обозленно крикнула Натка. Сашка захохотал:

– Тогда должно быть и хорошее отношение к лошадям!

– Да кто к тебе относится иначе?! Сашка странно сник:

– И-е… Никто… Помнишь, как мы классом ездили в Киев? И я забрался для интереса на багажную – третью полку. И там лежал ничком. Кто ни проходил, показывал вверх и говорил: «Ух где Саша!» А ты даже классной показала: «Смотрите, где Саша!» И как же вы все мне тогда надоели! Все на меня головы задирали…

– И ты заорал: «Вау! Вот обязательно надо на меня указать! Ну да, тут я, тут я, ну и что?!»

Однажды они большой компанией пошли на очередную Ксенькину премьеру. И Сашка до начала спектакля развлекал всех ярким воспоминанием о своем недавнем сне.

– Живем мы вдвоем – типа в загородном доме, – рассказывал он, успевая проворно жевать бутерброд за бутербродом. Сидели в буфете. – Где кто – не особо понятно, сон – дело темное. Кухня у нас, две комнаты, и во второй – небольшой мелкий бассейн, где… вау!.. живет крокодил. Откуда он? А нам его подарили. Причем, когда дарили, заверили в ответ на наше правомерное удивление: ничего, он смирный, никого не тронет, почти ручной. И мы его взяли, оборудовали ему угол, и вот он у нас действительно целыми днями лежит в мелкой воде на солнышке и больше ничего не делает. Но если кто-то вполне поверил, что крокодил никого не обидит, то у меня все время нет-нет – да червь сомнения. Все-таки дикое животное и хищное… Пока тихое, но что там дальше может быть?… И я говорю: «И-е! не нравится мне этот крокодил в доме…» А мне в ответ: «Да ладно!..» А я: «Не «да ладно», а хорошо, что у хозяев крокодила я взял на всякий случай вместе с этим зеленым подарком пистолет, и последние дни – будто чувствую что-то – ношу его при себе заряженным». И вдруг шум… Оборачиваюсь и смотрю в открытую дверь другой комнаты. Крокодил этот паршивый неожиданно и непривычно открыл пасть и выразительно пощелкал многочисленными острыми зубами. О-очень выразительно… И начал вылезать из бассейна. Вау! Надо дверь держать! Кинулся, затворил дверь в комнату и держу. И чувствую: крокодил вылез из бассейна и ползет на дверь. Уже давит на нее… Держу из последних сил, навалившись всем телом. Но бесполезно: крокодил оказывается гораздо сильнее, открывает дверь и выходит из-за нее. Да-да, уверенно и хищно-спокойно входит на задних лапах и идет, направляясь к той, что стоит у плиты. От ужаса у меня волосы заколосились. Я кричу: «Он к тебе идет!» А она в ответ безмятежно, даже не обернувшись: «Ну и что? Он добрый!» Крокодил подходит к ней и пастью захватывает плечо. Но меня не надо сбрасывать со счетов. Я бросаюсь к нему, выхватываю пистолет, приставляю его прямо к глазу зеленой гадине и спускаю курок. Раздается выстрел, но тотчас простреленная навылет мерзкая тварь ударяет меня хвостом по ногам так, что я валюсь ничком. Падая, думаю: «Только не это… Успел он прокусить ей плечо или нет?!» И просыпаюсь. Все хохотали.

– Герой! Получил фашист гранату! – похвалила Натка. – А кто это такая – таинственная «она»? Которая с прокушенным плечом и тебе готовит?

Сашка доел очередной бутерброд.

– Сновидение… Любопытная ты, Наталья. Как все бабы. Вот фильм я тут недавно смотрел – «Человек-мотылек». Там вроде остается загадкой, кто этот самый человек-мотылек и чему служил. Якобы по фильму – он в ином измерении, способен знать и видеть больше, чем люди, и по своей природе – высшее существо по отношению к нашей природе, его голос эксперты определили как нечеловеческий по тембру… Но если по-православному взглянуть на фильм – ответ найдется. Кто мог досконально знать о готовящихся катастрофах – именно катастрофах! – предупреждать о них, вызывая в людях мистический ужас и внимание к самому себе, но никогда не предотвращая эти катастрофы? Принимают меры как раз люди, все-таки оказавшиеся проворнее человека-мотылька. Кто присутствовал при смерти жены главного героя и потом устраивал спиритические штучки вдовцу? Почему уфолог пришел в такой ужас, когда упомянули о человеке-мотыльке, будто пережил что-то, о чем даже не в силах говорить? И наконец, могло ли существо светлой направленности являться с «пророчествами» человеку, а потом спокойно допустить, чтобы он умер на улице от холода в ожидании очередных «пророчеств»? Неужели, если рассмотреть все это логически, остаются сомнения, кем был человек-мотылек?

Вскоре после окончания школы Сашка женился. Только с женой никого знакомить не захотел и разошелся с ней через четыре месяца. Объяснил:

– Такая-сякая-немазаная…

– А тебе сильно намазанная нужна? – заинтересовалась Натка. – Как на сцене?

– Вау… – грустно отозвался Сашка и опустил коньячные глаза.

Жена у него оказалась шизанутая, с бредом ревности.

Как-то Леле позвонила незнакомая дама и спросила:

– Вы Ольга? Строитель? Она удивилась:

– Да, я Ольга, но не строитель. А в чем дело?

– А вы знаете такого высокого человека Сашу? Леля удивилась еще больше:

– Какого Сашу? Имя распространенное.

– Машерова.

Ольга перепугалась. Неужели с Сашкой что-то случилось?! С него станется… А вдруг умер?…

– Знаю. Да объясните же, что произошло! Но дама талдычила свое:

– А откуда вы его знаете?

– Я с ним в одном классе училась! – закричала, не выдержав, Ольга. – Говорите толком!

И тогда незнакомка снизошла до объяснений:

– Я его жена. Нашла вчера у него в записной книжке ваш телефон, а рядом написано: «Строитель». Вы ему кто? В каких с ним отношениях? Может, в близких?

Тут до Ольги дошло. Сашка для памяти рядом с номером телефона написал, по обыкновению не дописав окончание, название улицы «Строительная», где Леля когда-то недолго снимала квартиру. Ему так было проще, без фамилии. Он вообще фамилии часто не записывал, поскольку у бывших одноклассниц они слишком часто менялись. Ольга совершенно озверела и проорала:

– Я не его любовница, не видела его целый год, и прошу больше сюда никогда не звонить!

Бросила трубку.

А потом все рассказала Натке и предупредила, что ей тоже могут позвонить. Угадала.

Через неделю Сашкина жена позвонила Наталье, и та совершенно спокойно поведала ревнивице, что все – истинная правда, она уже давно Сашкина любовница и все об этом знают. И она очень рада, что познакомилась, наконец, с женой хотя бы по телефону. Почему бы им не встретиться и не подружиться? Мужик-то один на двоих…

Ошеломленная дама затихла.

Не потому ли Сашка вскоре разошелся? Но подруги ничего ему рассказывать не стали.

После развода он купил машину – жигуль – и отправился отдохнуть в Крым. Ехал босиком, так ему было удобнее рулить. Вернувшись, рассказывал со смехом, как его все там жалели, особенно хозяин, у которого он снимал комнату.

– Курортник-то мой, – горестно говорил крымчанин, – все деньги на машину истратил, даже на ботинки не осталось! На отдых, видать, занимал…

Сашка не разубеждал доверчивых.

Подруги о нем говорили редко. Зато у Натки была одна-единственная излюбленная тема: Наталья обожала ругать мужиков. Ольга и Ксения слушали молча.

– Все мужики – козлы! – без конца вопила Натка. – Козлы! Все! До одного!

Подруги давно устали от этого бесконечного поношения сильного пола.

– А вы встречали мужчин, которые были бы порядочны с женщинами? – однажды злобно справилась Натка.

Ксения погрызла сигарету.

– Встречала. Одного…

Он ни разу не сделал ей больно. Никогда. Как ему это удавалось?… Зато Ксения, та самая, которая… Уж она вволю поизгалялась над ним.

Оля внимательно глянула исподлобья. Натка восхитилась:

– Ну да?! А чего же столько времени молчала? Расскажи! Это так интересно!

Ксения вздохнула и покачала головой:

– Человека не расскажешь…

– Тогда сыграй. Ты ведь умеешь. Она нахмурилась:

– Разлюби твою мать… Единственное, что я умею… Нет, девочки, давайте как-нибудь в другой раз. О нем – в другой раз…

Задыхающийся шепот в трубке: «Целоваю…»

Ксения вылетела из студии в коридор, раздавленная десятком дублей. Резко подхватила подол длинного платья – снимали социальную мелодраму девятнадцатого века. Смяла платье, выругалась, поискала сигареты…

В коридоре возле окна стоял высокий, худой юноша. Она споткнулась о его взгляд.

– Парень, зажигалка есть? Свою потеряла.

Обернулся. Смутился. Узнал… Беспокойно порылся в карманах… Вытащил зажигалку. Рука чуточку подрагивала.

Ксения закурила и стала его разглядывать в упор. Просторный свитер-размахайка… Джинсы… Слишком прямые волосы, падающие длинно и косо… Глазищи теперь уткнул в грязный паркет…

– Работаешь здесь? Он смутился сильнее.

– Снимаюсь… Это не оправдание, но объяснение.

– Разлюби твою мать… И ты туда же? Бесцветная перспектива. Ладно, давай знакомиться.

– Я вас знаю…

– Догадалась. А я тебя пока нет.

– Олег… – пробормотал он. – Олег Авдеев…

Олеженька, Олежек… Кто попутал их связаться друг с другом?… Бог или дьявол? Дьявол или Бог?

Глава 12

Ксения вернулась из магазинов. Скомандовала:

– Денис Валентинович, груз – в пакгауз!

Денис вылетел навстречу почему-то в немыслимой ярко-оранжевой бейсболке козырьком назад. Видно, Варька-дура такую на отдыхе раздобыла. Он серьезно кивнул и поволок сумки на застекленную лоджию.

– Ксения, а кто такой Дженопель Мускула? – спросил, вернувшись.

Денис весь день, с самого утра делал какие-то крутые стойки, выставлял как бы бицепсы и громко, мощно заявлял при этом:

– Дженопель Мускула!

– Фильм о нем был, – вяло объяснила Ксения. – Только вообще-то правильно «Женопель». Ты где о нем слышал?

– От папы.

– Нуда… Этот тип – почти киносупермен. Точно так же, как ты, мускулы демонстрировал и весь фильм орал: «Женопель Мускула!»

– А папа мне объяснил, что это переводится почти как «меня зовут Мускула!», – сказал Денис. Повторил мечтательно: – Супермен… А какой он из себя? И всех врагов перебил?

– Всех аккурат! – пробурчала Ксения.

– А чем? Каким оружием?

– Саблей.

– А прикинут он как был? Костюм какой-нибудь стильный, наверное, как у супергероя?

Ксения хихикнула:

– Не совсем…

«Костюм» этого пресловутого Женопеля Мускулы на протяжении всего фильма состоял из одних плавок. Просто для того, чтобы продемонстрировать могучую фигуру этого типа. Чтобы девушки восхищались. Тоже аксессуар суперменства своего рода.

Но как объяснить все это ребенку? И вообще интересная маза: «Меня зовут Мускула»… Как сие понимать? Очевидно, такой качок, всем обликом олицетворяющий сплошные мускулы. И даже имя ему – Мускула.

Пять секунд на раздумье…

– Как себя без меня вела Дашка?

– Всю дорогу спала! Но я на нее посматривал, – отчитался о проделанной работе Денис.

– А ты что поделывал?

– Смотрел «Трех мушкетеров». Как ее там звали, эту самую… не то Константа, не то Квитанция… А в фильме «Страсти по Андрею», ну, «Андрей Рублев» Тарковского… Ты его смотрела?

– Совершенно случайно видела, – ухмыльнулась Ксения.

– Так вот там неудачный ученик Рублева Фома собрал вещи, кисти да сказал: «Надоело мне все это, чего тут торчать без толку, мы все никак работу не начнем! Пойду сам работать, без Андрея – меня пригласили в другой город церковь расписать! Довольно получал науки и тумаков – ухожу!» И ушел. А как же трудовая книжка и переоформление в отделе кадров?!

Ксения хмыкнула:

– А кто тут совсем недавно рассуждал о документах у крысы?

– Так то крыса! – логично отозвался Денис. – И еще там Феофан Грек ищет своих учеников-подростков, а ему говорят: «Они помчались на площадь – смотреть, как посадника колесовать будут». Феофан принялся голосить: ой, ну вот – видали! – и таких еще учить чему-то вроде писания фресок!.. Им разве нужны фрески?!.

– Что же делать… У детей тех времен не было ни видео, ни компьютерных игр, ни кинотеатра, вот и оставалось одно развлечение: пойти казнь посмотреть, – пробурчала Ксения.

По легенде, когда Тарковскому поставили страшный диагноз, он пришел к друзьям и сказал:

– Ну, ребята, рак у меня уже есть, поэтому давайте пива!

Но Денис никак не унимался:

– А у Кончаловского в «Одиссее»… Одиссей спустился в Аид и долго несет живого козленка на жертву, взяв его одной рукой поперек, а другой – за рога. В конце пути кидает козленка в огненное жерло – принес жертву! Вот он столько времени идет с этим козленком, а тот не блеет, даже не пытается вырываться, не дергается, ну прямо настоящая мумия! Странно, да?

– Дело простое: дали козленку снотворное.

– А я посмотрел много раз «Титаник». Фильм очень здоровый, как… как «Титаник»! Ой, а хорошо само собой сказалось, правда?

– Может, в этом есть скрытый замысел, – проворчала Ксения. – Фильм про «Титаник» по внушительности должен быть адекватен размерам самого фильма.

– А Вахтангу Кикабидзе повар в ресторане подал торт в виде его головы. Кикабидзе есть отказался: ну как я буду есть собственную голову?! Повар обиделся: я же вам хотел подарок сделать, совершенно искренне думал обрадовать… Интересно, молодую и старую собаку в фильме играет тот же пес?… Я думаю, в кино сумеют и собаку загримировать!

Ксения взорвалась:

– Ты когда, Денис Валентинович, бросишь смотреть эти бесконечные фильмы и передачи-сплетницы про всякие там головы на блюде? Тлетворное влияние твоего папаши… Смотри, кончится мое терпение, и я разобью одним махом и телевизор, и видак!

– Это ты у себя разобьешь, – логично и невозмутимо отозвался Денис. – А у нас дома есть свои.

Внезапно он что-то вспомнил и в восторге завопил:

– Ксения, к нам скоро придут два дядьки! Один такой то-олстый-то-олстый! А второй такой то-он-кий-то-онкий!

Ксения изумилась. Видно, какая-то новая игра у ребенка. Или прочитал Чехова.

– Вот увидишь! Именно они к нам придут!

И действительно, раздался звонок. Денискино пророчество сбывалось.

«Толстый», которого привел тот «тонкий», оказался шишкой из ДЭЗа. А «тонкий» был прохожим.

Денис, который часто проведывал Дашку, спящую в коляске в лоджии, заметил, что сосед сверху – жуткий такой мужик, бывший кинорежиссер, ныне спившийся, – бросает какие-то объедки просто шквальными залпами. Денис выглянул из лоджии, видит – что-то попало в прохожего, и тот задрал голову. И увидел Дениса.

Денис подождал. Покачал Дашку и снова выглянул. Рядом с «тонким» прохожим стоял начальнического вида дородный мужчина, и пострадавший ему показывал опять на лоджию Ксении, где так «удачно» вновь появился Денис.

Он возликовал. У детей всегда так: «Папа, это настоящая засада?!» И восторг: «Мы приехали на дачу, а нас – представляете! – обокрали! Вот здорово!» Приключение, мол…

Ксении пришлось объясняться, убеждать начальника и переадресовывать его на верхний этаж. С великой актрисой незваные пришельцы были предельно вежливы. Ну как же, та самая, которая…

Денис ликовал:

– Видишь, как я тебя удивил! Сказал, что придут толстяк и худышка, – они и пришли!

Правда, Ксения почему-то его восторг не разделяла. Не смеялась, отмахивалась и бурчала:

– Ну на фиг ты это спровоцировал, Денис Валентинович? Ты даешь… И что – разве весело, что они на нас подумали?!.

Но Денис действительно веселился.

– Забыл! – крикнул он. – Пока тебя не было, звонил Митя! Просил передать.

Митя…

Ксения села и задумалась.

Они долго в тот день кружили по Москве на Ксениной машине. Наконец, Ксения устала, выдохнула:

– Все… На фиг… Встали…

И затормозила недалеко от Поклонки. Вытащила сигарету. Опустила стекло.

– Вон, видишь?… Замысел построения комплекса на Поклонной горе был такой: свобода совести в идее общей Победы. Поэтому тут рядом и православный храм, и мечеть, и синагога. Но если задуматься, получается, что есть здесь еще и четвертая религия – язычество. И более того – выходит, что именно она доминирует, ведь над всем нависает стела с богиней Никой. Конечно, можно говорить, что это просто символ Победы, но все же… Богиня-то языческая. И именно она парит выше креста, полумесяца и звезды Соломона… А под Вяткой живет сейчас знаменитый неоязычник Доброслав. И он «перекрещивает» желающих в язычников. Хотя вообще-то, если разобраться, человек ерундой занимается. Просто потому, что никакого языческого «крещения» нет, никогда в истории не было и быть не может по определению. Суть язычника именно в том, что он ни во что не крещен, а поклоняется силам природы.

Олег молча дымил в другое окно.

– Давай договоримся, – сказала ему Ксения, – мы только знакомы…

Он молчал. Курил. Дымок заторможенно вился вдоль стекла. Пытался к нему прилипнуть. Никак не удавалось.

Три секунды на размышление…

– Это без вариантов, – добавила Ксения.

– Ну, положим… – наконец, отозвался он. Срывающийся шепот в трубке: «Целоваю…» Какой счастливой она была, слыша это… Потому что второй раз играла свою молодость.

Но снова проклятое слово «зачем»… Зачем они встретились? Зачем пошли рядом? Зачем плотно сцепили ладони? Зачем, зачем, зачем…

Действительность опять приблизилась тучей, нависающей над Ксенией все грознее и грознее, душу давил мелочный страх, когда Ксения пыталась углубиться в подробный анализ своей жизни.

И ночами не заснешь… словно в комнату ворвалась большая муха-самолет и с отчаянным и пугающим жужжанием носится, вонзаясь то в потолок, то в стекла… а ты лежишь и думаешь, как нещадно дует из окна, как сквозит… и можно простыть запросто… и надо бы встать, его закрыть, и не встаешь… и снова думаешь, почему же так холодно… и ругаешь плохую погоду, и дороги в ухабах и колдобинах… колесо опять чуть не проколола, и суп выкипел, а картошка пригорела… и надо обязательно найти хорошую тихую помощницу по хозяйству… и отдать ей с облегчением магазины, и готовку, и стирку заодно… все-все отдать в чужие добрые руки… и оставить на своих Дашку, Дениса, Митю…

Митя… Как мало она порой думала о нем, как казнила себя за это, как терзалась, как любила Митю и как тосковала без него… но кто в это поверит, когда Митя большую часть своей жизни провел с отцом… А она, великая Ксения Леднева, та самая, которая снималась и играла, играла и снималась… Будь она проклята, эта вечная игра!

Порой чересчур мучительно доискивалась Ксения, допытывалась, добиралась до донышка каждой своей героини, пытаясь понять ее до самой маленькой веснушки на лице, до крошечного пятнышка на совести, чтобы любить ее без сомнений или выяснить все и любить уже со всеми пятнышками и веснушками. Позади у Ксении было мало доброго: она слишком часто увлекалась без толку и часто страдала оттого, что на редкость добросовестно смотрела на не пойми что. Вот источник сомнений. Но как часто путь, который ведет тебя к самой себе, к самопознанию и самоосуществлению, – совсем не прямой, а извилистая, кривая тропа, покрытая оспинами рытвин, и как раз она может зачастую быть ближайшей. Кто слишком боится и избегает темноты, тот, наверное, никогда не сумеет найти света.

А задача актера, как и автора, – создать основной элемент характера, его рычаг, движущую силу, остальное – дело фантазии зрителя или читателя.

Почему, ну почему они так мало прожили с Сашкой? Это проклятое слово «почему»…

И еще – «за что?». За что? Вечный наш вопрос… За что я болею… за что я так несчастна… за что одинока… за что меня ненавидят… за что мне мстят… за что… за что… за что…

Но этот наш излюбленный вопрос задавать нельзя. Ищи хорошее в своей жизни – его тоже немало. И потом… неужели не за что?…

Родился Митя. Ксения не хотела второго ребенка, собиралась делать аборт.

– Только не это! – взревел Сашка. – Ты меня со счетов не сбрасывай! Хочешь, на колени бухнусь? Роди мне ребеночка…