Текст книги "Фонтан бабочек"

Путешествие за подарками

– Закрой глаза и не открывай, я тебя поведу смотреть подарки. Здесь порожек, ногу выше поднимай, вот так.

Из приоткрытой двери в утреннем сумраке квартиры выплыло две детских фигуры в спальных пижамах, идут ощупью. Открой глаза или закрой – видно примерно одинаково, как на дне океана: всё сумрачно и зыбко.

– Куда вы?

Можно было и не спрашивать, у детей есть ответ на любой вопрос, даже задумываться не надо.

– Мы к ёлочке, подарки смотреть.

– Так все подарки ещё вчера получили.

– Вот мы и идём их смотреть, мы немножко забыли, что нам подарили, – объясняет рассудительная Варя.

– А может быть, и ещё что появилось, – добавляет Стеша.

– Вы что, думаете, подарки как грибы растут? – замечаю я и тут же получаю ответ.

– Ты что, бабушка, шутишь?

Варя – она настроена серьёзно, ей не до шуток.

– Ещё рано, там дедушка спит, подождите, – останавливаю я детей.

– Спит? А когда же он проснётся? Уже утро!

Такого препятствия они явно не ожидали.

– Вот кофе сварю – он и проснётся, – предполагаю я, хотя не знаю, подействует ли кофе после новогодней ночи.

Поняв, что прорываться в комнату через дверь бесполезно, дети исчезают. Я кладу кофе и ставлю турку на плиту, наслаждаясь наступившей паузой.

– Дедушка, – слышу я громкий шёпот уже из залы, вероятно, дети прокрались в обход меня через балкон, – ты скоро проснёшься? Нам подарки посмотреть хочется.

Я представляю, как муж непонимающе разлепляет глаза: «Какие подарки, какие дети, откуда?»

– Дедушка, – опять громко шепчет Варя, – тебе зарядку пора делать, вставай!

Встать после новогодних праздников, да ещё проснуться в такое мутное серенькое утро, – это что выпасть из окна в снег, никакого удовольствия.

– Не встаёт! – слышу я громкий детский шёпот из-за закрытой двери.

– Ладно, пусть спит. Давай проползём, он нас не увидит, – предлагает Варя.

– А увидит, так подумает, что мы ему приснились, – звонким детским контральто объясняет Стеша, да так громко, что и не захочешь, а проснёшься.

– Иди сюда, – зовёт сестру Варя, вероятно, уже из-под ёлки, голос её звучит глуше, – я пряник нашла.

– Пряник? Где? Фу, его кто-то обкусал, – шепчет Стеша. – А подарки-то где?

Из глубины комнаты слышится шуршание обёрточной бумаги, позвякивание задетых детьми ёлочных игрушек, что-то падает.

Три собаки сидят перед дверью, настороженно прислушиваясь к тому, что происходит в комнате, время от времени наклоняя головы то вправо, то влево, это выходит у них почти синхронно.

– Нету. Может быть, они у нас в комнате, – выдвигает гипотезу Варя, – ну раз здесь их нет. Эх, зря пришли!

– Зато попутешествовали! – восторженно констатирует Стеша, ничуть не огорчаясь отсутствием подарков под ёлкой.

Шум в комнате стихает, и опять повисает сонная утренняя тишина. Собаки зевают и расходятся по своим местам, сенсация не состоялась.

Из комнаты появляется муж: вероятно, его всё же разбудили.

– Я совершенно не спал, всё время какой-то шум, кто-то ходит, шуршит, покоя нет!

– Зато есть кофе, – сообщаю я, чтобы перебить недовольную тираду, к чему она мне в новогоднее утро, пусть и пасмурное. К тому же и подарки нашлись, я слышу радостные детские голоса из соседней комнаты, Дед Мороз потрудился не зря.

Несколько слов о ежах

– Как ты думаешь, ёжика можно сделать питомцем?

– Ёжика? Ты с ума сошла! Кошек и собак бездомных полным-полно, а ты – ёжика!

– Ничего ты не понимаешь, они такие миленькие!

– Ты разве не знаешь, что у ежа одна извилина, даже у кролика – две!

– Ну что мне до тех извилин, лучше скажи, его приручить можно, он колоться не будет?

– Конечно, будет, он же ёж, ещё и кусаться будет! И не миленький он вовсе! Что за бредовые идеи тебе в голову лезут!

И тут я замолчала, кое-что неожиданно вспомнив, так что спорить дальше было не о чем.

Был, должно быть, конец июля – начало августа, лучшее время для Подмосковья. Дачи у нас ещё не было, и мы жили то лето в домике рыбака на Истринском водохранилище. Купание летом великолепное, так что после завтрака все сразу бежали к воде, а там уж по интересам: кто в песке возиться, кто книги читать. В этот раз нас ждала неожиданность – маленький ёжик, вероятно, только-только оставленный матерью. Ещё не слишком пугливый и ужасно, как все малыши, любопытный – в общем, очаровательный. Глазки-бусинки, нос блестит, точно маслом намазан, иголки ещё не затвердели и топорщатся в разные стороны. А у нас сын пяти лет, так что понятно – мы ежа взяли, иначе было никак. Закатили в детское ведёрко и принесли на веранду, где ютились вчетвером, в общем, объявили его питомцем.

Дальше представить себе несложно: нашли картонную коробку, накидали в неё тряпок, чтобы ёжик мог угнездиться, поставили миску с молоком, яблок нарезали. Время от времени выпускали ежа побегать по травке, чтобы не забыл естественной среды, – мы же его не собирались в город брать, так, на месяц-другой. Однако не тут-то было – ёжик оказался с норовом: хоть и одна извилина в голове, но упрямства на целых две.

На веранде вчетвером тесновато, но погода хорошая, всё время на воздухе, а там только спать. Спать где угодно можно: глаза закрыл – и вот она, свобода, космос твоего подсознания, и нет ни панцирной скрипучей кровати, ни духоты июльской ночи, а есть всё, что можешь вообразить, и даже то, чего вообразить не можешь. Только ты начинаешь засыпать, а тут шебуршание – ёж из коробки выбрался. Просыпаться не хочется, закроешься одеялом с головой, чтобы ничего не слышать, но и сквозь колючее солдатское одеяло доносится до тебя дробный стук ежи́ных коготков по деревянному полу. Утром, разумеется, все встают недовольные, ищут ежа по углам и за чемоданами под кроватью, пока он не обнаруживается прикорнувшим в мужском тапке. Душераздирающий вопль нашедшего на некоторое время возвращает хорошее настроение тем, кто эти тапки не надел. Ежа возвращают в коробку, где он и спит до следующей ночи, никого не беспокоя.

Вечер порождает во всех смутное беспокойство, пока не особенно понятное: несколько раз все по очереди проверяют, закрыта ли дверь, хотя толкни её плечом – и никакого замка не понадобится, потом заглядывают в коробку с питомцем – тот пренебрежительно фыркает и не выказывает никакого намерения выбраться. Улеглись, всё слава Богу. Уснули. Непонятно, когда и откуда приходит этот нарастающий космический шум, выбрасывающий тебя, вопреки твоему сопротивлению, из сонной неги. Под кроватью ходуном ходит старый чемодан, в котором приехал несложный кухонный скарб. Зажигается свет, он кажется особенно ярким после сна и нестерпимо режет глаза. Никто ничего не может понять, пока вновь не раздаётся шуршание, перекатывание и скрежетание ножом по металлу – ёж. Из-под кровати вытягивают чемодан, старательно пиная его ногами – хоть как-то снять раздражение. Чемодан, старый, кожаный, видавший виды, закрыт на все замочки. Магия, да и только. Мы прислушиваемся, никаких звуков. Задвигаем чемодан обратно под кровать и выключаем свет, спать хочется ужасно. Но только первая лёгкая волна сна касается меня, маня за собой, – вновь раздаётся скрежет и шебуршание. Все вновь вскакивают, и поиск начинается по новой. Ежа нигде нет. Опять выдвигаем чемодан – и на этот раз открываем. Среди невостребованных мисок, плошек и каких-то сковородок, о которых все забыли, сидит ежонок и недовольно смотрит на нас: мол, побеспокоили, я тут дом обустраиваю, а вы, дылды… Поймав ёжика той же миской, закидываем в коробку. Чемодан, несмотря на ночное время, подвергаем исследованию: ёж не фокусник, в закрытый чемодан не проникнет. Оказалось, почти фокусник – нашёл разрез в толстой коже, незаметный среди потёртостей, и залез. Что уж его там привлекло, не знаю, может быть, темнота. Но зачем в темноте темноту искать – непонятно.

Утром кое-кто стал намекать, что ежа можно было бы и выпустить, ему же ещё запасы на зиму готовить, освоиться в лесу надо…

Но ребёнок ни в какую:

– Пусть у нас поживёт, он такой хороший, с ним не скучно.

Не скучно – это точно, но лучше бы всё же не у нас.

Прошла пара дней, ёж уже и не думал оставаться в коробке, а разгуливал по всей веранде, точно хозяин, стуча коготками по полу и фыркая на того, кто готов был ненароком на него наступить. Мы стали привыкать к неудобству иметь колючего питомца, а ёж терпел нас.

Вечерами, после долгого дачного дня, наполненного купанием, походом в лес, собиранием грибов или ягод, мы поудобней устраивались на казённых кроватях и слушали. По традиции вслух читал старший, это была Олишера, читала она для ребёнка, а слушали все. «Остров сокровищ», «Чёрная стрела», «Капитан Блат» – для взрослых людей, а нам было к тридцати, запоздалое чтение, но так приятно слушать живой человеческий голос. Ты слушаешь, нежишься в постели, иногда мечтательно дремлешь, и тут:

– Ой, ой! Колется!

– Что колется?! Где?!

– В пододеяльнике.

Мы встаём, встряхиваем пододеяльник, расправляем одеяло:

– Ну как, не колется?

– Нет, – соглашается Олишера, с опаской трогая одеяло, точно оно живое и вот-вот зашевелится. Одеяло не шевелится, чтение продолжается. Но в самом кульминационном месте опять:

– Ой! Да что же это такое!

– Может быть, ёж? – предполагает кто-то из нас.

– Да как он в пододеяльник попадёт, он же маленький и по полу бегает, а одеяло – на кровати.

Тем не менее Олишера отказывается читать дальше, и мы выворачиваем пододеяльник – ёж шариком выкатывается на кровать, недовольно фыркая, старается удрать. Его ловят кепкой и относят в коробку, старательно прикрывая ту толстой газетой, поверх которой кладутся ещё тетради.

– По-моему, его пора отпускать, он уже достаточно подрос, чтобы стать самостоятельным, – деликатно констатирует Олишера, не давя на нас, но давая понять, что её терпение иссякло.

Утром после завтрака мы торжественно несём ежа в лес, захватив с собой основательные припасы яблок, груш и собранных грибов, которых хватило бы на пару дней и заблудившемуся человеку. Олишера даёт ещё полбутылки парного молока в качестве компенсации. Коробка ставится на бок под раскидистым кустом таволги, и все припасы раскладываются в ней по порядку, как в кладовой. Сын прихватил фарфоровое блюдце, в которое щедро наливается молоко. Кто его выпьет, неважно, пусть хоть кошки, главное – мы сделали всё как надо. Ежа, путешествующего опять в детском ведёрке, ставят на землю, тот принюхивается, чихает и тут же припускается наутёк, да так проворно, что мгновенно исчезает среди листьев костяники, только его и видели.

– Ну вот, даже не попрощался, – обиженно говорит ребёнок.

– Так это же и хорошо, – замечает отец, – значит, ещё вернется.

Непонятно, почему он делает такое предположение, никому особенно не хочется возвращения этого питомца, уж очень хлопотно. Но как объяснить это ребёнку. И тут я вспоминаю, как весной, где-то в апреле, дворовые мальчишки открывали клетки со щеглами, которые без сожаления выпархивали на свободу, но не улетали сразу, а садились на ближайшем дереве и вдруг начинали петь, хотя прежде, в клетке всю зиму лишь чирикали. Не помню, объясняли ли мне что-то тогда, может быть, и нет, поскольку птичья радость была так очевидна, что в пояснениях не нуждалась. Думаю, что и наш мальчик всё понял сам, да и не сложно это совсем.

– А не колючие ежи есть? – тем временем допытывалась моя великовозрастная дочь, звоня мне из Венеции, где и ежей-то никаких нет уже лет сто.

– Есть, – отвечаю я, – древесные дикобразы, они не колючие, у них иглы вроде шерсти.

– Вот здорово, – радуется она, – я себе такого заведу!

– Навряд ли, – сомневаюсь я, – уж большо страшный, я бы не решилась. Знаешь, может быть, лучше замуж?

Повисло молчание. Задумалась ли она над моим предложением или же нас просто разъединили, не знаю, но всё к лучшему: девочке совсем не обязательно знать, что мужья порой не слишком отличаются от ежей. По крайней мере такие же колючие и всё время норовят стать питомцами.

Маленькое рождественское чудо

Почему, не знаю, может быть, потому, что новогодние праздники рождают в нас ожидание чуда и мы сами делаем всё для того, чтобы это чудо случилось: отказываемся от привычного рационализма, покупаем незапланированные подарки и загадываем под бой курантов неожиданные желания, которые почему-то сбываются. Наверное, поэтому мне вдруг захотелось написать сказку о самой себе. Странное желание, не правда ли?

«Да и что сказочного могу я отыскать в своей жизни?» – с сомнением спрашивала я саму себя, сквозь слипающиеся веки глядя на разноцветные огоньки новогодней ёлки. Казалось, что даже они насмешливо подмигивали мне, выхватывая из сумрака комнаты то одну, то другую ёлочную игрушку. Волей-неволей я вовлеклась в игру своей фантазии, становясь то рыжей лисицей в ледяном домике, то золотой рыбкой, юлой, райской птицей, акробатом. Я видела, как распускается каменный цветок, слышала щёлканье снегиря на большом стеклянном шаре и перезвон копытцев хрустального оленя. Да, чуда, конечно, очень хочется.

Утром оказалось, что вчера ещё сухие, равнодушные ко всему ветви багульника покрылись бледно-сиреневыми цветами и теперь с удивлением смотрели на мир, не понимая, откуда в них столько нерастраченной нежности. Это ли не чудо?!

Приехавшие на Рождество Стеша и Варя старательно засовывали под ёлку шуршащие пакеты с подарками, то и дело одёргивая друг друга, шепча:

– Тише, тише, бабушка услышит и не поверит, что это Дед Мороз подарки принёс.

«Забавно!» – думала я, пряча в рождественский пудинг маленькие сюрпризы, которые на целый год должны были определить жизнь каждого в нашей семье, кто, разумеется, верит в рождественские гадания.

– Колдуешь? – поинтересовался муж, заглядывая на кухню, но не решаясь войти, чтобы не быть привлечённым к резанию салатов. – Что ты в этом году задумала?

– Не скажу, – отвечаю я решительно, чтобы у него не осталось иллюзий, что что-то можно узнать заранее, и накрываю свои диковинки рукой, словно и в самом деле я настоящая фея, определяющая будущее.

– Только, пожалуйста, – просит он, – не давай мне в этом году напёрсток, лекции ужасно надоели.

– И мне тоже не надо, а то либо пуговица, либо напёрсток! У всех молодые люди, а мне только учебники, это, в конце концов, нечестно! – поддерживает отца появившаяся в дверях дочь.

– Я-то тут при чём, это же судьба! – возмущаюсь я их несправедливым заявлениям.

– Ладно-ладно, – легко соглашаются оба, никто не хочет со мной сегодня спорить и тем более сориться.

– Но ты имей в виду, что мне в этом году кольцо, – бросает, уходя, дочь.

– Бабушка, я на море хочу, на Жёлтое, – громким шёпотом извещает меня неизвестно откуда появившаяся Стеша, словно она ожидала своей очереди, – я там ещё не была.

«Вот тебе на, что же мне теперь, все желания исполнять?» – думаю про себя, но вкладываю в пудинг ракушку, пусть поедет на море, если хочет.

– Хорошо бы машину поменять, – как бы между прочим сообщает невестка, проходя мимо, и я кладу в пудинг машинку, мне не жалко.

– Не знаю, что делать, работу, что ли, сменить? – в задумчивости сообщает сын. – Заездили совсем.

– Ты не торопись, подумай прежде, – советую я, так и должна поступать истинная мать, но мои пальца опускают в вязкое тесто вместе с цукатами и рублеными орехами игральные кости: что ж, иногда стоит и сыграть, кто не рискует, тот, известное дело…

Наконец я открываю духовку и собираюсь поставить пудинг печься и только тут вспоминаю о себе любимой:

«Что бы такое захотеть?! Ну разумеется…» – вместе с оставшимся на столе изюмом опускаю в пудинг маленькую крылатую богиню – медальон, подаренный мне торговцем-египтянином, очень похожим на дервиша, – без вдохновения мне никак…

Праздник идёт своим чередом: блюда сменяют одно другое, горят свечи, вино в бокалах золотится, загадочно и совершенно по-сказочному сияют новогодние лампочки на ёлке – все ждут рождественский пудинг.

Надо же, кажется это первый год, когда никто не в претензии, каждый получил желаемое. Серебряное изображение крылатой богини лежит у меня на ладони. Судьба!

– Когда мы на море поедем? – хитро скосив на меня глаза, спрашивает у своей мамы четырёхлетняя Варя, показывая ей раковину.

– А это что? – недоумевает Стеша, глядя на окружающий мир и на родителей сквозь маленькую дырочку плоской пуговицы. – Это зачем?

В самом деле, зачем? Как объяснить ребёнку, что от части свободы надо отказаться, иначе нельзя, надо идти в школу. Девочка ещё не понимает, что это для неё значит, но при её легком характере, может быть, всё обойдётся, бывает же такое чудо.

– Ну слава богу, не у меня, – облегчённо вздыхает дочь. – Хватит, теперь и другим потрудиться пора.

Она разламывает пудинг, с беспокойством рассматривая пестрящее крапинками изюма, кураги и орехов сдобное тесто в поисках сокровища. Мельком бросает на меня обиженный взгляд, словно это я властна дать или не дать ей желаемое, потом разламывает пудинг ещё раз и с удивлением извлекает маленький ключик. От чего он – от нового этапа жизни, профессии, неожиданной тайны, чьего-то сердца, от судьбы, наконец!? Но она довольна, а я, разумеется, рада.

– Вот что у меня ещё есть! – сообщает Стеша, на её ладони блестит десятикопеечная монетка – должно быть, в качестве компенсации затесавшаяся рядом с унылой пуговицей.

– Это на всё остальное, – говорит её мама, с благодарностью взглянув на меня, на её блюдечке, поблёскивая хромированными боками, стоит крошечный кабриолет, другой машинки у меня не нашлось.

– Хорошо хоть не паровоз, – немного обиженно вворачивает сын, – а то бы машинистом стала. Мне то что делать с судьбой, в кости, что ли, теперь играть? – спрашивает он, разглядывая доставшийся ему игральный кубик.

– Почему бы и нет, давно пора на что-то решиться! – замечает невестка, вероятно, не простив ему паровоза.

– А на море нам Стешиной монетки хватит? – интересуется практичная Варя.

– Хватит, – успокаивает её мама, – особенно если папе в кости повезёт.

– Дай я кину! – радостно вопит Стеша, потянувшись за папиным кубиком.

– Я сам кину, когда надо будет, – осторожно отвечает сын, убирая кубик в нагрудный карман, – у тебя своя пуговица есть, вот ею и играй.

Стеша с недоумением смотрит на плоскую белую пуговицу с четырьмя дырочками, бог знает, от каких времён та сохранилась, и, вдруг улыбнувшись, пускает её по столу волчком, на зависть младшей сестре, всё ещё сжимающей в кулачке свою ракушку. Пуговица, обойдя в вираже пару фужеров, со звоном врезалась в салатник, поменяла траекторию и покатилась колёсиком по столу мимо бронзовых тяжёлых подсвечников, которые достали по случаю из книжного шкафа, пока не ударилась о тарелку дедушки.

– Нет уж, спасибо, – совершенно серьёзно произнёс тот, возвращая пуговицу Стеше, которая ничуть не огорчилась, оставшись при своих интересах. Кажется, она уже поняла, что из любого безвыходного положения есть выход, и возможно, даже не один. По крайней мере с пуговицей, как и со школой, она сладит.

– А у тебя что, дедушка? – промурлыкала Варя, нежно прильнув к его локтю, так, на всякий случай.

– Бумеранг! – провозгласил тот, показывая всем крошечный кусочек пёстрого пластика, изображающий бумеранг.

– Зачем он тебе? – спросила с любопытством Стеша, потянувшись за бумерангом и намереваясь, должно быть, испытать его возможности немедленно.

– Для достижения малодостижимых целей! – пояснил ребёнку профессор, накрывая бумеранг ладонью, чтобы его не забрали.

А я подумала, что хорошо иметь дело с умным человеком: даже если в пудинг попадёт какая-либо случайная вещь, то и её присутствие можно объяснить, и даже с выгодой для себя.

– А у тебя что? – повернулся ко мне муж, и тут же всё семейство захотело узнать о моих сокровищах. Зависть мне была совершенно не нужна, и я успокоила присутствующих:

– Напёрсток.

Старенький серебряный напёрсток лежал на чайном блюдечке возле моей чашки и среди раскрошившегося пудинга казался инородным малопривлекательным предметом.

– Вот и правильно! – нарочито громко заявил муж, видно было, что мой напёрсток его успокоил, – надо же когда-то и домом заняться, не всё в облаках летать.

Дети, которые тоже не были против того, чтобы кто-то, но не они, занимался домом, посмотрели на меня всё же с некоторым сочувствием, и лишь Стеша хитро улыбнулась. Она видела, что помимо напёрстка, который и сам по себе имел длинную и отнюдь не скучную историю века в полтора, я нашла в пудинге маленький медальон крылатой египетской богини, который давно уже её привлекал.

– Дашь поносить? – шёпотом спросила она, когда стали разливать чай и все отвлеклись от обсуждения перспектив на предстоящий год. – Ну хоть недолго?

– Хорошо, – согласилась я, детям отказывать нельзя, дети – они все немного волшебники, – только недолго.

В дверь позвонили.

– Это что же, гости? – удивился муж, но, вспомнив о том, что в Рождество всякий гость – от Бога, успокоился.

– Это тётя Лена, – объявил сын, открывая дверь, и девочки тут же заспешили встречать гостью, в надежде, что им принесли подарок. Тут же поставили чистую чашку, подвинули вазочку с конфетами, торт – всё, чтобы ново-пришедший чувствовал себя уютно.

– А пудинг? – удивлённо спросила, устроившись за столом, гостья. – Пудинг съели?

В её голосе чувствовалось некоторое разочарование, отчего стало ясно, что зашла она к нам не только затем, чтобы поздравить, и, хотя всегда подсмеивалась над нашей традицией о предсказании будущего, надеялась что-то узнать и для себя. Может быть, на этот случай или на какой-то другой, но я испекла несколько маленьких кексов, только вот секреты в них клала уже не я, а Стеша, надо же когда-то учиться быть феей. Стеша, припомнив о сюрпризе, тут же побежала на кухню и принесла тарелку с несколькими кексами, их было много меньше, чем прежде, вероятно, кто-то уже отдал им должное, на всякий случай, надеясь получить утешительный приз. Гостья взяла, не глядя, один из кексов и, заметив нетерпеливые взгляды детей, желающих немедленно знать, какой секрет ей достался, собралась его разрезать.

– Что там? – громким шёпотом спросила Варя старшую сестру, не предполагая, что все остальные её хорошо слышат и тоже хотят знать, что там.

– Орех, – также шёпотом ответила ей Стеша.

Глаза у Вари округлились, и всё лицо тут же приобрело испуганное выражение:

– Зуб сломает…

Услышав такое, сидящие за столом насторожились, а гостья взглянула на меня с недоумением.

– Нет, – прошептала в ответ Стеша, – не сломает, я только ядрышко положила, скорлупу выкинула.

В это время нож легко стукнул по блюдцу, кекс распался на две части, внутри которых видны были равные дольки большого грецкого ореха.

«Что же это, она во все кексы орехи засунула, как бы иначе догадалась?» – подумала я, наблюдая за довольной произведённым эффектом Стешей.

– Не сломала! – констатировала Варя, теряя интерес к происходящему, сенсация не состоялась.

– И что это всё значит? – поинтересовалась наша гостья, разглядывая содержимое кекса и предпочитая получить готовый ответ, а не размышлять самой.

– Вероятно, у тебя будут трудности, но ты их преодолеешь. – смело предположил муж.

– И результат будет благоприятный, – добавила к его пояснениям невестка.

– Вкусный результат, – подтвердила Варя, – у меня такой тоже был.

Вот, значит, куда подевались недостающие кексы. Вероятно, и собаки полакомились, не мог же ребёнок столько съесть!

Зашёл сосед, и его усадили пить чай. Я уже собиралась предложить ему узнать свою судьбу по двум оставшимся ещё на тарелке кексам, но Стеша потянула меня за рукав:

– Не надо, там ничего нет, я положить забыла.

«Да, действительно, – подумала я, – хорошо, что предупредила, а то человек загадает что-нибудь, а в кексе пусто, что же ему, ничего и не ждать в новом году, нехорошо как-то». Я строго взглянула на Стешу, но та лишь пожала плечами, мол, «что поделаешь, ошиблась, я же только учусь».

К вечеру все засобирались домой, засуетились, стали складывать в сумки вещи и подарки, боясь забыть. Пользуясь общей суетой, уже без нарядного праздничного платья, Стеша подошла к столу, хитро посмотрела на два оставшихся кекса и, выбрав один из них, положила его под ёлку возле старенького, пережившего не одно десятилетие Деда Мороза.

– Это тебе, с Новым годом!

– Там же пусто, – удивилась я, никак не предполагая, что можно подарить в Рождество пустой кекс.

– Это в том пусто, – она указала на единственный оставшийся теперь на тарелке кекс, – а в этом конфета, он хоть и старенький, но ему такую можно, она мягкая.

Мне стало немного неловко: не слишком ли много знает этот ребёнок, и каково ему будет жить со всем этим знанием.

– Ну мы поехали, – в комнату заглянул сын, он был уже одет и держал рюкзак, – ты довольна, опять всех заворожила?

– Наша бабушка – фея, поэтому и ворожит, – встряла в разговор появившаяся в дверях собравшаяся уже уходить Стеша.

– Я вырасту – тоже феей буду, – авторитетно заявила Варя, просовывая свою голову в дверной проем.

– Ну это мы ещё посмотрим, – строго заметил сын, выталкивая детей из комнаты в коридор, и, обернувшись ко мне, протянул небольшое сердечко, вырезанное из красного фетра.

– Это тебе, а то напёрсток как-то несерьёзно, повесь на ёлку.