Текст книги "Фонтан бабочек"

Скульптор

Серёнька давно уже заприметил эту девочку, но познакомиться случая не было, да и как познакомиться, если она во дворе не гуляет, учится в другой школе, да и в школу её тётенька провожает, точно маленькую. Серёнька заскользил по длинной, раскатанной до зеркальной гладкости ледяной дорожке, выскочил с неё на снег и буквально наткнулся на неё. Девочка шла в беленькой пушистой шубке и такой же белой шапочке, даже варежки на руках и те были белые. Тётенька, сопровождавшая её, остановилась с кем-то поговорить, а девочка, не заметив этого, прошла дальше и тут, неловко наступив на лёд, неумело заскользила по нему, размахивая руками, и вдруг плюхнулась. Серёнька бросился поднимать.

– Давай помогу, – мальчик протянул руку в мокрой варежке с прилипшими к шерстинкам снежными катышками, но в своём воображении представляя себя благородным кавалером, от чьей помощи попавшая в беду дама отказаться не могла. Недавно Серёнька обнаружил у старшего брата потрёпанную книжку, которую тот не отрываясь читал каждый вечер, и, пока брат был на занятиях, прочёл её сам. Книга называлась «Три мушкетёра», он не всё понял, но мушкетёры ему очень понравились, он и сам мог бы вот так сражаться, жаль только, шпаги не было.

– Спасибо, мальчик, – ответила девочка и, ухватившись за протянутую руку пушистой белой варежкой, попыталась встать. Встать получилось не сразу, ноги в белых кожаных сапожках разъезжались на льду, упереться было не во что. И всё это выглядело комично, но Серёнька, поглощённый благородной ролью спасителя, ничего не замечал.

– Ты очень добрый, – произнесла девочка, наконец поднявшись и с любопытством разглядывая своего спасителя. – Как тебя зовут?

– Серёжа, – он специально назвал себя по-взрослому, так, как его называла только бабушка, а не Серёнькой, как звали его обычно дома и во дворе.

– А меня – Лёля, – представилась необыкновенная девочка.

«Значит, не Мальвина», – с облегчением подумал мальчик, припомнив, что девчонки во дворе всегда называли её Мальвиной.

– Ты где живёшь? – девочка снизошла ещё до одного вопроса.

– Да вон в том доме, а ты – в этом, – и мальчик указал варежкой на подъезд.

– Откуда знаешь? – большие серые глаза девочки удивлённо расширились.

– Лёля, что случилось, ты что упала?

К детям спешила сопровождавшая девочку женщина.

– Это твоя бонна? – спросил Серёнька, непонятно почему вспомнивший именно это где-то им вычитанное слово.

– Бонна? – Лёля рассмеялась. – Нет, это тётя Наташа.

– Кто это? – тётя Наташа, скользя на раскатанном мальчишками снегу, наконец-то подошла к детям.

– Это Серёжа, я упала, а он помог мне подняться, – объяснила ей Лёля.

Женщина окинула спасителя критическим взглядом, и Серёнька, возможно, первый раз в жизни почувствовал себя неловко, представив, как выглядит со стороны: старенькое, перешедшее от брата пальто, валенки, шапка-треух с оборванными завязками. Но всё это было бы ничего, только вот вдруг исчезло самое главное – он перестал чувствовать себя рыцарем.

– Пойдем Лёля, нам уже пора, – произнесла женщина, потянув девочку за руку, и та, обернувшись к Серёньке, помахала ему.

Этот жест и мелькнувшая зайчиком белая варежка тут же восстановили пошатнувшееся из-за тёти Наташи равновесие.

На следующий день он специально торчал во дворе, ожидая, когда Лёля должна была возвращаться из музыкалки. Девочка, как всегда, шла не одна.

– Здравствуйте, – поздоровался Серёнька сразу с обеими.

– Ты что, опять гуляешь? – поинтересовалась тётя Наташа, сделав ударение на слове «опять». Серёнька не смутился, ему нравилось гулять, да и уроки он давно уже все сделал. Он с восторгом смотрел на Лёлю. Та, вероятно, почувствовав его не прикрытое ничем обожание, приостановилась:

– А родители тебе разрешают так много гулять? – спросила она как-то по-взрослому. – Они кто?

– Инженеры, – ответил Серёнька, сбитый с толку её вопросом, он ожидал совсем другого.

Слово «инженеры» произвело, похоже, на девочку магическое действие, в её взгляде промелькнуло что-то не свойственное детям.

– Что же ты бегаешь с этими… – она помедлила, подбирая подходящее слово, – дворовыми ребятами.

– Они мои друзья, – искренне ответил мальчик.

– Лёля, идём же, – тётя Наташа стояла уже возле подъезда, – тебе ещё английским заниматься.

Серёнька проводил девочку восторженным взглядом и, когда белая шубка скрылась за дверью подъезда, решил, что он любит Лёлю.

Открыв в себе это удивительное чувство, весь вечер и следующий день он думал, как бы теперь рассказать о своей любви Лёле.

Сначала появилась идея написать письмо – это и понятно, все книжные герои писали письма прекрасным дамам. Писать, правда, не хотелось, да и почерк у него был неразборчивый, за что его всё время ругали в школе. Мальчик живо представил, как Лёля раскроет письмо, попробует прочитать, сморщится, как их учительница Тамара Петровна, и бросит письмо в урну.

Нужно было придумать что-то другое, но что?

На книгу по искусству Серёнька наткнулся случайно, её редко доставали из книжного шкафа. Мальчик с любопытством перелистывал страницу за страницей, разглядывая греческих богинь, и вдруг неожиданно для себя решил, что слепит такую же, только это будет Лёля. Снежных баб во дворе Серёнька лепил и прежде, поэтому слепить из снега девочку не казалось ему сложным делом.

Место для скульптуры мальчик выбрал наилучшее – напротив Лёлиного подъезда и, едва вернувшись из школы, подгрёб туда снег и принялся за работу. Снег был липкий, но тяжёлый, и, как только высота скульптуры увеличивалась, она валилась на сторону.

– Ты чего маешься, опору сделай, стержень то есть, – посоветовал сосед дядя Володя, высовываясь из окна.

Серёнька не понял, и тот, накинув на себя пальто, сам вышел во двор, прихватив с собой три палки, которые и воткнул в снег поглубже.

– Ну вот, теперь не упадёт, хоть слона лепи, – пошутил он.

– Мне слона не надо, я девочку леплю, – серьёзно заметил Серёнька, раздумывая, подойдёт ли предложенная конструкция для его целей.

– Девочку? – дядя Володя улыбнулся. – Ну девочку точно выдержит, лепи.

Серёнька трудился часа полтора, то налепляя снег, то счищая его. Наконец, закончив, он отошёл в сторону, критически разглядывая своё произведение. Снежная скульптура ему понравилась, по крайней мере ничего лучшего он не лепил. Во двор вышла дворничиха тетя Валя.

– Эко наворотил, молодец! – похвалила она мальчика. – Всё бы так, а то всё снежками швыряетесь, спасу нет. Вчера вон окно в первом этаже расколотили.

Она ещё раз глянула на Серёнькину скульптуру и со знанием дела заметила:

– Ведра на голову не хватает!

– Какого ведра?! – обиделся Серёнька. По его мнению, дама его мечты должна была носить шляпку.

– Мне шляпка нужна.

– Шляпка?! – дворничиха задумчиво шмыгнула простуженным носом. – Шляпка… А ну, погоди…

Она исчезла в подъезде и через несколько минут, пока Серёнька рисовал новоявленной Снегурочке глаза, рот и нос, появилась снова, действительно неся в руках соломенную шляпу. Шляпа была явно мужская, помятая, но вполне ещё целая.

– Во! – тётя Валя напялила шляпу на голову скульптуры и, отступив на пару шагов назад, залюбовалась. – Снегурка! Красота!

Серёнька обошёл скульптуру кругом, мнению дворничихи он не вполне доверял. Сдвинул шляпу набок. Ещё раз отошел. Результат ему понравился, оставались кое-какие сомнения относительно того, догадается ли Лёля, что это она, но этот вопрос Серёнька решил просто – взял ветку и на снегу большими печатными буквами написал: ЛЁЛЯ.

Лёлю, идущую в сопровождении всё той же тёти Наташи, он заметил минут через пятнадцать. Волнуясь и даже немного заикаясь от нахлынувшего волнения, мальчик показал варежкой на белевшую в ранних сумерках скульптуру:

– Это ты.

– Я?!

Лёля подошла к скульптуре, обошла её кругом и вдруг рассмеялась.

– Тётя Наташа, идите сюда, посмотрите, Серёжа снежную бабу слепил.

Её замечание о снежной бабе больно царапнуло Серёнькино самолюбие.

– А что, по-моему, неплохо, и даже шляпка, – доброжелательно улыбнулась женщина, заметив и большую надпись на снегу.

– Разве это я? – Лёля была явно задета.

– Я бы такую шляпку никогда не надела, она же старая!

Девочка обиженно скривила губки.

– Ну… – тётя Наташа слегка замялась, страстная влюблённость дворового мальчишки ей явно импонировала. – Художник имеет право изображать человека так, как он его видит, помнишь, нам экскурсовод в Третьяковской галерее говорил, – напомнила она своей подопечной.

Упоминание о художнике немного смягчило девочку, хотя это определение, по её мнению, не слишком вязалось с худеньким Серёнькой в промокшем от снега пальто и съехавшей набок шапкой.

– Ты правда меня так видишь? – на всякий случай поинтересовалась она.

Мальчик кивнул.

– Ну хорошо… – неуверенно протянула Лёля и деликатно добавила: – Только знаешь, не лепи меня больше, пожалуйста.

Она ещё раз глянула на скульптуру и, повернувшись, пошла к подъезду, оставив Серёньку наедине со своими мыслями.

– О! Смотри, Серёнька-то кого слепил! – услышал он за спиной ехидный голос Мишки-большого.

– Да тут и надпись есть – «Лёля», – громко прочёл появившийся вслед за приятелем Санька.

– Да он в Мальвину втюрился, – догадалась Нинка, в её голосе звучала неприкрытая досада. – Я же вам говорила, а вы не верили.

– Жених! – с вызовом бросила она Серёньке.

Слово было обидным, и мальчик метнулся к Нинке, но стоявший между ними Мишка выставил ножку, Серёнька беспомощно ткнулся носом в снег прямо рядом со своей скульптурой. Довольный результатом, Мишка пихнул снежную фигуру плечом, та качнулась, но не упала благодаря поставленным дядей Володей палкам. Удивлённый этим, Мишка пихнул ещё раз посильнее. Снег начал осыпаться. От третьего тычка фигура развалилась, обнажив три корявые палки. Палки простояли на этом месте аж до самой весны, пока не сошёл весь снег. А за Серёнькой надолго закрепилось противное прозвище Жених, хотя с Лёлей он с тех пор не разговаривал – что-то в нём перевернулось после их последней встречи.

Тарзанка, или истории из прошлой жизни

По существу, тарзанка – это палка, к середине которой привязан канат. Раскачиваться на ней неудобно, не то что на качелях, и вид непрезентабельный, особенно если вместо каната привязан старый пожарный шланг, как у нас. Но дети, что мне всегда было непонятно, эту тарзанку любят. Их можно даже не спрашивать, куда пойдём, ответ будет один: «На тарзанку!» Вот и сегодня, как ни пыталась я их отвлечь, но пришли мы именно туда.

На тарзанке уже раскачивался какой-то малыш. Шаркая ногами по земле, он старался зачерпнуть сандалиями побольше пыли. Отец, которому доверили мальчика, не обращал на это никакого внимания. Думая о чём-то своём, он от скуки смотрел по сторонам, потом, заметив невдалеке человека, играющего с собакой, стал следить за ним.

– Ну надо же как собаки всё-таки похожи на хозяев, – подвёл он итог своему недолгому наблюдению, обращаясь, вероятно, ко мне, поскольку, кроме детей и меня, на поляне никого больше не было. Варя и Стеша, дожидаясь своей очереди кататься, собирали одуванчики, намереваясь сплести венок.

Услышав замечание мужчины, Варя подняла голову и посмотрела в ту сторону, где молодой боксёр тянул, упираясь лапами, какое-то резиновое кольцо, какие обычно продают в зоомагазинах. Его хозяин с не меньшим азартом тянул колесо на себя, судя по всему, позабыв, что это всего лишь игра.

– Этот дядя потому так похож на боксёра, что он раньше тоже был боксёром, – неожиданно заявила девочка, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Может быть, может быть… Нос у него по крайней мере точно сломан, – поняв буквально детское замечание, откликнулся мужчина.

Стеша и Варя понимающе переглянулись и хихикнули, стало ясно, что они думали совсем не о том, кто незнакомцу поломал нос, и, скорее всего, этого даже не заметили.

– Ну, детки, сколько вас с утра собралось, все кататься? Верочка, спроси у девочек, кто последний!

Пожилая женщина, судя по одежде, дачница – худенькая, с копной каких-то куделек на голове и остреньким любопытным личиком, подошла к нам. Вокруг неё сновал карликовый серый пуделёк, то подпрыгивая, то вставая на задние лапы, вероятно, просясь на руки. Стеснительная девочка лет пяти, тоже кудрявая, но с совершенно другими, чем у женщины, мечтательными глазами с любопытством смотрела на гору одуванчиков, собранных Стешей и Варей для венков и теперь красовавшихся во всём своём медовом великолепии на дощатом плохо струганном столе.

– Ну вот, что я вам говорил! – многозначительно заметил мужчина, обращаясь, судя по всему, опять ко мне. – Почти одно лицо!

Он кивнул головой в сторону дамы с пудельком, те действительно были на редкость похожи.

Варя тут же метнула взгляд в ту же сторону. Удивительное у неё всё же свойство – примечать всё, о чём говорят взрослые. Вот Стеше это совершенно неинтересно, она уже успела вовлечь новую девочку в процесс плетения венка и теперь руководила ею, как заправский менеджер, та с удовольствием всё выполняла.

Женщина с кудельками на голове, не найдя в нас отклика, направилась к мальчику, с явным намерением усадить на тарзанку свою внучку. Поняв это, отец ребёнка подобрался, готовясь к отражению возможного натиска на своё чадо.

– Эта тётя пудельком была, видите, у неё и волосы курчавые, и лицо остренькое, как у её собачки, – неожиданно произнесла Варя, опять ни к кому не обращаясь.

Мужчина, судя по всему, не понял, о чём говорит эта маленькая девочка, все его мысли были устремлены к сыну.

– Ерунда, – бросил он, почему-то обращаясь опять ко мне, а не к Варе, хотя я до этого момента не проронила ни слова. – Подумаешь, волосы, да мало ли у кого какие волосы!

– А вот и не ерунда, – упёрлась вдруг Варя, – все люди когда-то, – она помедлила, стараясь определить это «когда-то», но ничего конкретного не придумала и сказала: – Когда-то давно были собаками.

Потом, вероятно – засомневавшись, добавила:

– Ну, может быть, ещё кошками.

Тут ей стало досадно, что она засомневалась в очевидном, и девочка с уверенностью закончила:

– Но те, у кого собаки, точно собаками были.

Её оппонент оторопело молчал: то ли до него стало доходить сказанное ребёнком, то ли он анализировал свои собственные наблюдения.

– Так ты хочешь сказать, что тот, с переломанным носом, тоже был собакой? – наконец произнёс он.

– Ну да, я же говорю, боксёром, ну может, бульдогом, но только не английским, те совсем другие.

Варины познания в области собаководства меня всегда поражали, да и собак она ничуть не боится, точно изнутри их знает.

– Что, по-твоему, и я собакой был? – неосмотрительно поинтересовался мужчина. – Может, ты даже знаешь – какой?

Варя оценивающе взглянула на молодого мускулистого папашу и не смущаясь, как это могут только дети, вынесла вердикт:

– Охранной, это точно, – потом подумала и предположила: – Может, доберманом?

Мужчина смутился: вероятно, так его ещё не оценивали. Он собирался что-то ответить, но тут до нас долетело хныканье мальчика, которого, пользуясь моментом, предприимчивая особа убеждала сойти с тарзанки, придерживая верёвку и не давая тому раскачиваться. Мальчику этого, разумеется, не хотелось. Увидев, что его сын подвергается принуждению, пусть и столь значительному, мужчина метнулся к тарзанке и, достигнув её в два прыжка, тут же ввязался в выяснение отношений с пожилой особой. Его басовитый, чуть лающий от возмущения голос никак не мог перекрыть визгливый взвинченный голосок дачницы. Оставалось лишь удивляться прозорливости ребёнка.

– Может быть, лучше пойдём погуляем, – предложила я девочкам, решив, что им совершенно ни к чему слушать чужую перебранку.

– Пойдём к пруду, – тут же откликнулась Стеша, – там жёлтые ирисы расцвели, красиво…

Действительно, было красиво: ещё совсем недавно запущенный, заросший ряской пруд, казавшийся просто большой грязной лужей, теперь совершенно преобразился – вода поднялась и очистилась от дождей, а по берегам из тёмной воды поднялись и расцвели ярко-жёлтые ирисы, создавая чудесное обрамление для его водяного зеркала. Здесь резко пахло водой и едва уловимо – цветами. Я с наслаждением потянула носом прохладный утренний воздух, радуясь тому, что мы ушли с тарзанки – ну их, эти нереализованные чужие амбиции.

– А бабушка на Котю похожа, – услышала я за спиной приглушённый голос Стеши и улыбнулась: что ж, быть породистой легавой не так-то и плохо, тем более в прошлой, а не в настоящей жизни. То-то я понять никак не могла, почему мне именно охотничьи собаки всегда нравились.

Лес одуванчиков

Лес был неузнаваем. Всё в нём было то же, что и всегда: тропинка, вьющаяся между деревьев к реке, подросшая от последних дождей и поднявшаяся почти до пояса трава, но было и что-то неожиданное, чего не было раньше, и это что-то делало лес сказочным, необычным.

– Одуванчики! Смотрите, какие одуванчики!

Стеша остановилась, с восторгом глядя на поднявшиеся над высокой травой серебристые шапки одуванчиков. Кроны деревьев не пускали сюда солнце, и в лесном сумраке одуванчики выглядели действительно сказочно. Их было так много, что казалось, что это какой-то лесной народец выбрался из своих укрытий и собрался тут, то ли приветствуя нас, то ли с опаской наблюдая.

– Вот это да! – Варя, натолкнувшись на сестру, остановилась рядом, потянулась было, намереваясь сорвать пушистую шапку, чтобы по привычке дунуть, но не решилась, уж больно всё было необычным.

– Это ж сколько их здесь?! Прям как солдаты! – выдохнул один из маленьких дачников, возвращающийся с купания, он был удивлён ничуть не меньше девочек.

– Ну и чего стоим, пробку создаём? – недовольно крикнул какой-то дядечка, спрыгивая с велосипеда возле загородивших тропинку ребят. Он никак не мог понять, на что те смотрят. Мужчина повертел головой по сторонам, но ничего так и не увидел.

– Одуванчики! – почти шёпотом произнесла Варя, показывая недогадливому дядечке на лесное чудо.

– Одуванчики?! – удивлённо переспросил тот. – Да косить их надо!

Вероятно, одуванчики услышали его угрозу, потому что в лесу что-то переменилось: по траве пробежал лёгкий ветерок, и бесчисленное множество маленьких белых парашютиков разом поднялось вверх, застилая всё вокруг. Они были везде, попадали в рот, лезли в глаза, уши, щекотали нос.

– Апчхи, – досадливо чихнул дядечка, – апчхи! Он хотел что-то сказать, но не мог.

Ребята расступились, пропуская велосипед с чихающим на весь лес наездником, и ещё долго, даже когда того не стало видно, они всё ещё слышали его чихание.

– Смотрите, они исчезли, – Стеша поворачивалась туда-сюда, ища глазами круглые шары одуванов, только что выступавших повсюду. Без них, без их пушистых шапочек всё вокруг стало будничным – крапивные заросли и малинник не казались теперь защитной преградой, выставленной против неё волшебницей, корни деревьев на тропинке были просто корнями, а не страшными змеями, а шорох листвы перестал быть таинственным шёпотом неизвестного лесного народца.

Варя, заметив перемену, пожала плечами, вздохнула, запоздало сожалея, что не успела сорвать диковинный одуванчик, и, оставив сестру, побежала домой. За ней пошёл и мальчик, не понимая, почему он здесь столько времени простоял, когда его давно ждут дома.

Стеша, видя, что её приятели уходят, ещё раз окинула взглядом поляну, аккуратно сняла с футболки несколько зацепившихся за неё пушистых парашютиков и, опустив их на землю рядом с тропинкой, побежала догонять сестру.

О чём мечтает дождевая капля

– Почему вы не идёте гулять?

– Там скучно, – уныло ответила Стеша, гоняя по экрану смартфона банан, которым старалась сбить другие время от времени появляющиеся на экране фрукты.

– Папа сказал, что ледяной дождь прошёл и теперь всё заледенело, а когда отледенеет, неизвестно, – добавила Варя, кутая куклу и усаживая её в игрушечную коляску, в которой и она сама ещё не так давно могла поместиться.

– Что же теперь, вы так и будете скучать?

Мне было досадно, что дети с утра уже так вялы, и хотелось их как-нибудь расшевелить. Но чем? Я глянула в окно, позднее зимнее утро не торопилось с рассветом, небо было пасмурным. «Что за напасть такая, – думала я, – ледяной дождь. Вот в моём детстве такого не было – был дождь, что понятно, был снег…» И тут мне пришла идея.

– А знаете, – обратилась я к девочкам, – что думает капля дождя, встретившаяся со снежинкой? Что она чувствует?

Стеша оторвалась от смартфона, пинать банан ей давно уже надоело. Она хитро прищурила глаза, должно быть, давая волю своему воображению, и вдруг выпалила:

– Она мечтает стать снежинкой!

– Бедненькая, – посочувствовала дождевой капле Варя, ей же там холодно, папа говорил, что чем дальше от Земли, тем холоднее…

– Значит, – Стеша села на диване, отбросив смартфон и запустив пальцы в спутанные кудри, что было признаком наивысшей сосредоточенности, – она должна замёрзнуть.

– Вот-вот, замёрзнут, это совершенно точно, – подтвердила Варя, накрывая куклу ещё и пледом, точно живого ребёнка.

– А если она замёрзнет, значит, станет снежинкой, – Стеша улыбнулась, вероятно, представляя, как преобразится дождевая капля.

– Почему снежинкой? – пожала плечами Варя, ей было немного досадно, что не она об этом догадалась. – Лужа вон замёрзла, а в снежинку не превратилась…

– Так её же много, что она тебе, в одну, что ли, снежинку превратится, это какая же снежинка тогда будет?! – Стеша развела руки в разные стороны, пытаясь угадать размеры такой гигантской снежинки, и хихикнула, получилось внушительно.

– Таких снежинок не бывает, – обиженно заявила младшая сестра, – снежинки всегда маленькие, белые и красивенькие, а дождь прозрачный, и капли у него прозрачные, как же они снежинками станут, – Варя была очень горда логичностью своих рассуждений.

– Ну ты же знаешь, что вода может меняться, – вмешалась в разговор я, стараясь использовать его и для образовательных целей. – Если воду нагреть в чайнике, например, то она кипит, превращается в пар, а если заморозить, то…

– В лёд, – опередила меня Варя.

– А снежинки, по-твоему, откуда берутся? – поинтересовалась Стеша, которой хотелось продемонстрировать свою учёность, всё-таки она училась во 2-м классе, а сестра в школу ещё не ходила, – они что, так вот сразу и родятся?

Варя задумалась. Идея того, что снежинки сразу становятся снежинками, казалась ей привлекательной.

– Да, – произнесла она после некоторых сомнений, – снежинки такими и рождаются, в платьице. Бабочки же рождаются, а они тоже красивые.

Спорить с таким аргументом было сложно, да и надо ли, я в этом не была уверена.

– Смотрите, смотрите! – Стеша тыкала пальцем в окно, я обернулась: войлок туч будто кто-то разорвал, и из этого разрыва выглянуло вдруг солнце. Его луч скользнул по заледеневшим деревьям и засверкал в ледяной корке бесчисленной радугой, преобразив всё кругом и превратив сад в ледяную сказку.

– Вот это да!

Варя уже натягивала комбинезон, намереваясь оказаться на улице первой. Стеша, заметив маневр сестры, тоже заспешила, вышвыривая из шкафа всё, что ей мешало. Через пару минут они уже были на улице, с удивлением оглядываясь кругом и ничего не узнавая.

– Бабушка, посмотри, дерево-то ледяное, даже ягодки обледенели, и ствол блестит! – Стеша потянула за ветку, намереваясь получше рассмотреть её, но та обломилась.

– Стеклянная?! – удивился ребёнок, с недоумением разглядывая оставшуюся у неё в руках обледеневшую веточку.

– Ты так все деревья поколешь, – предупредила Варя старшую сестру, – у нас одни пеньки останутся, ягод не будет.

Стеша поднесла ледяную веточку близко-близко к глазам, проверяя, насколько та прозрачна, и вдруг лизнула её.

– Как конфета, – заявила она, – даже сладкая чуть-чуть.

– Сосульки лизать нельзя, нам в садике говорили, – воспитательским голосом произнесла Варя, кося глазами на веточку, лизнуть ей тоже хотелось.

Разрыв в тучах ещё больше разошёлся, и солнце вовсю хозяйничало в ледяном саду, то делая его совсем прозрачным, то вспыхивая искорками на каждой ветке, и вдруг непонятно откуда пошёл снег. Ветра не было, крупные снежинки, медленно кружась, точно вальсируя, опускались вниз, добавляя и без того сказочной картине какой-то театральности.

Стеша смотрела на падающий снег зачарованно, подняв лицо вверх, Варя же подставила снежинкам варежку в ожидании, когда те сами на неё приземлятся.

– Вот видишь, – протянула она руку сестре, на варежке поблёскивало несколько снежинок, – какие они красивые и все разные, а дождевые капли – одинаковые.

– Ну и что? – удивилась Стеша, успевшая забыть об утреннем разговоре.

– Они не могут быть дождевыми каплями, вот что! – младшая сестра была обижена, что её долгие логические размышления уже никого не интересовали.

Стеша удивленно пожала плечами:

– Ну мечтать-то они могут! – и она посмотрела туда, где в лучах холодного зимнего солнца медленно кружились и вспыхивали искорки снежинок.