Текст книги "Ненасыть"

Рыжий, несколько растерявшись, послушно подает баночку и воду, предусмотрительно вручив автомат другому. Прапор скармливает маме витамин, та вздыхает, дрожит и жмурится – ни дать ни взять умирающий лебедь. Серый готов аплодировать ее актерскому таланту, хотя и не понимает, зачем она устроила такой спектакль.

– И часто с ней так? – хмуро спрашивает бородач у холодильника, когда Прапор переносит маму на кушетку.

– Слава богу, нет, только когда есть веская причина, – цедит Прапор сквозь зубы и буравит взглядом сначала рыжего, а потом парней.

– У меня сердце… Нельзя волноваться… – лепечет мама. – Сама не понимаю, как удалось так долго продержаться…

– Да ладно вам, красавица. Не переживайте так, мы ж не быдло какое, а с понятиями. Со всем, так сказать, уважением к вам подъедем, – веселеет бородач. – И насчет парней не переживайте. На безрыбье и нарцисс за розочку сойдет!

Его отряд глумливо ржет, словно услышав старую шутку. Верочка брезгливо кривится. Прапор и Михась сжимают зубы, чтобы не сказать резкость. Тимура передергивает. Серый видит, как мужик с пловом подмигивает маме, и понимает, что с этими людьми им точно не по пути. И никакое их «уважение» не нужно. Серому даже представить страшно, что эти люди понимают под этим словом.

– Петрович, чисто? – кричит рыжий басом в глубину этажей.

– Чисто! – отвечает ему Петрович и спускается. – Жрачки – навалом! Из оружия – ничего.

– Василька позови! – кричит ему мужик с пловом. – Пусть тоже пожрет по-человечески!

Петрович послушно топает по коридору и хлопает дверью.

Рыжий тем временем окончательно расслабляется и садится во главе стола, на место Прапора.

– Ну что, давайте знакомиться? Меня звать Руслан Львович, – говорит он весело и подмигивает Верочке. – Не боись, красавица. Кого ждешь?

– Не знаю, – робко блеет Верочка. – Де-девочек, наверно… близняшек…

– Девочки, да еще две – это хорошо, – подает голос бородач с автоматом. – Я Сан Саныч. Этот с пловом – Юрий, просто Юрий. Сейчас подойдет Петрович с Васильком. Их вы точно не перепутаете.

Все по очереди называют свои имена. Заминка выходит с Прапором.

– Просто Прапор? – удивляется Саныч. – Что, имя такое секретное?

– Да какой секрет? – криво усмехается Прапор. – Просто идиотское. Терпеть не могу.

Серый на секунду забывает обо всем. Неужели он сейчас все-таки узнает его имя?

– Чё, Акакий, что ли, какой-нибудь? – усмехается Юрий и радостно ржет, когда Прапор кивает.

– Почти. Зовите меня просто Прапор, – и замолкает, так и не дав четкого ответа.

Михась не сводит глаз с автомата. По его лицу ясно, что будь оружие у него – вторженцы уже лежали бы. Руслан подчеркнуто не обращает на него внимания.

– Главный, как я понимаю, тут ты? – обращается он к Прапору.

Это его «ты» Серому определенно не нравится. Прапору тоже.

– Я, – отвечает он и еще больше выпрямляется. – Поговорим?

– Поговорим, – соглашается Руслан. – Что удерживает хмарь?

– У нас есть две версии: или черная крапива, или какая-то руда под холмом, – спокойно отвечает Прапор.

– Черная крапива? А, та странная гэмэошная трава! – понимает Сан Саныч.

– Сколько вы здесь живете? – продолжает допрос Руслан.

– Чуть больше двух недель. Здесь еще одиннадцать домов, все с удобствами, – ненавязчиво сообщает Прапор.

Руслан ухмыляется. Намек явно понят и проигнорирован.

– Еще люди, кроме вас, есть?

– Есть, – не отпирается Прапор. – Хозяева.

Руслан настораживается.

– Что за хозяева?

– Зет Геркевич и Юфим Ксеньевич. Они на холме в роще живут, в усадьбе, – отвечает Прапор и, предвосхищая вопросы, добавляет: – Они братья. Сколько тут живут, не знаем, но когда мы сюда пришли, у них уже помидора поспевала.

– И как они вас встретили?

– Хорошо. Накормили, напоили, в бане искупали, стол накрыли, отдали эту улицу под жилье. Им скучно вдвоем. Из людей-то здесь только мертвецы на кладбище, – абсолютно честно отвечает Прапор.

– Ага. А до вас тут кто был, говорили? – Руслан складывает руки под подбородком и задумчиво смотрит в окно. – Как-то подозрительно – единственное место, где нет хмари, есть нормальные дома с удобствами, плодородная земля, а людей – тю-тю. Хотя город близко, деревня на трассе стоит.

Серый удивляется. Разве та маленькая тонкая дорога, вьющаяся между домами – это трасса?

– Нет. Мы не спрашивали, – пожимает Прапор. – Но они нормальные, насколько я успел понять. Несушками поделились, корову отдали – она сейчас на выпасе.

– Нормальные, говоришь? – ухмыляется Руслан. – А почему хозяевами их называете?

– Они первые здесь поселились, – пожимает плечами Прапор.

– Ну-ну, – ухмылка Руслана становится шире. – И сколько вы им дани отстегиваете?

Прапор замолкает, смотрит долго, пристально.

– У них и без нас есть всё.

И звучит это так, что понимает даже Руслан.

– Даже так? – удивленно тянет он и обводит рукой дом. – Даже больше, чем…

– Да, – кивает Прапор. – Гораздо больше. У них не только куры, в первый день они нас щучьей икрой угощали и лимонным компотом. Говорю же, у них огромный участок с овощами, есть свежее мясо. И огромный особняк, усадьба века восемнадцатого-девятнадцатого. С электричеством и канализацией. Серый, ты последний у них был, чем там они тебя угощали?

Серый послушно перечисляет. Глаза у Руслана загораются. Сан Саныч чуть не роняет автомат. Юрий отставляет кастрюлю с пловом, хватается за пистолет и не удерживается:

– Да ты гонишь!

Прапор молча обводит дом рукой и тыкает в кастрюлю.

– Похоже, что я гоню?

– И вы просто так ушли? – недоверчиво тянет Юрий, поигрывая пистолетом. – Вот так просто от всего готового?

– Какое у них оружие? – тут же спрашивает Руслан. – Их точно двое?

Прапор не успевает ответить. Хлопает дверь, и в столовую входят Петрович с Васильком. И если Петрович ничем не отличается от остальных – такой же бородатый, мощный и в военной форме, – то вот Василек оказывается тщедушным парнем неопределенного возраста, безусым и заморенным. С роскошной длинной каштановой косой и огромными влажными карими глазами. Когда-то он, видимо, был холеным мужчиной, далеким от военной стези. Сейчас же…

Он даже не смотрит на них – взгляд устремлен в пол. Коса засаленная, даже издали видно, что ее давно не мыли. Зачем он отрастил такое богатство, Серый категорически не понимает. У Верочки тоже длинные волосы, но у нее была возможность регулярно мыться. Василек же явно жил в постоянном дефиците воды.

– Здравствуйте, – тихо шелестит мягкий, какой-то просительный тенор.

Михась издает странный звук: то ли всхлип, то ли вскрик – и вскакивает. Стул летит на пол, чужаки хватаются за оружие, Серый чуть не шарахается под стол, но Михась не обращает на них никакого внимания:

– Васька, ты?!

Василек тут же вскидывает на него взгляд – и мутные карие глаза вспыхивают дикой смесью неверия, радости и ужаса:

– Михась?!

Михась перемахивает через стол, наплевав на всех, хватает его за плечи, трясет и обнимает. А Василек молча закрывает глаза и прижимается лбом к плечу. Они оба застывают посреди кухни, вцепившись друг в друга.

Бородачи медленно опускают оружие. Руслан переглядывается с Прапором. Верочка и мама непонимающе моргают. Серый оглядывается на Тимура и быстро толкает его в бок. Тот пытается убрать с лица выражение лиса, сожравшего целый курятник. Получается из рук вон плохо.

– Василек – это Василий Тихомиров? – уточняет Прапор.

– Он самый, – отвечает Руслан и растерянно чешет бороду. – А ваш Михась – это…

– Мой одноклассник. Друг, – всхлипывает Василек. – Самый лучший.

– Друг, значит.

Руслан, Сан Саныч, Петрович и Юрий переглядываются и расцветают еще больше. Юрий прячет пистолет обратно в кобуру и раскидывает руки.

– Встретить друга в нашем безумном мире – это чудо! – бодро говорит он.

– Это надо отпраздновать! – подхватывает Руслан. – Как вас зовут, прекрасная дама? Мариночка? Вставайте, будем пить и веселиться! У нас припрятан отличный коньяк!

– Давайте! – соглашается Михась, оборачиваясь. – Что бы там ни было, я знаю – без вас всех, мужики, Васька бы не выжил!

Василек кривит губы, пытаясь изобразить радость, но получается из рук вон плохо. Серый прекрасно видит, что тот напуган. Михась не обращает внимания. Он лучезарно улыбается. У него веселый, открытый взгляд. Он счастлив так, что ему завидуют абсолютно все.

Тимур наклоняется к уху Серого и едва уловимо шепчет сквозь повисший в столовой шум и гам:

– Спорим, на ужин у нас останется только Василек?

Серому даже спорить не хочется. Он уже понял, что Михась отберет у бородачей свой автомат и избавит Василька от их общества.

Глава 10

Руслан и его люди пьют и веселятся, и все остальные послушно веселятся вместе с ними. Мама, Серый и Тимур мечутся между кладовкой и столовой, выставляют на стол запасы, отдают уже готовое. Руслан, Сан Саныч, Петрович и Юрий добреют, откладывают оружие в сторону и полностью переключаются на еду. С их стороны угощение скудное – только несколько пачек сухариков, вода и две бутылки коньяка. Идут разговоры за жизнь, все делятся друг с другом своими историями, хохочут над шутками. Да еще от коньяка Прапор и Михась расслабляются. Была бы третья бутылка – и пошло бы братание.

И всё бы ничего, но вот ни Тимуру, ни Серому, ни Васильку не дают присоединиться к посиделкам и вообще выгоняют из-за стола – помогать маме. Мама бегает с тарелками и банками, ни на минуту не садясь. Верочка же лихорадочно замешивает тесто – Михась сдуру ляпнул про ее прекрасные пироги. У Серого нет возражений насчет помощи женщинам. Работы много, ее нужно делать быстро, поэтому чем больше рук – тем лучше. Но если маму и Верочку потом с почетом усаживают за стол, то их троицу оставляют на положении подай-принеси. Да еще у Серого от злости сводит зубы, когда маму начинают настойчиво тискать, целовать руки и заваливать пьяными комплиментами. Маме это явно не нравится, но она молчит, а ни Прапор, ни Михась даже не пытаются ее защитить! Даже метают на Серого грозные взгляды, стоит ему только дернуться в ее сторону. А когда Тимур, не стерпев, стаскивает пару кусочков, то подскакивает от грозного рыка Петровича:

– Не смей жрать с нашей тарелки!

Тимур изумляется, открывает рот, чтобы ответить, но тут же получает тычок от Василька.

– Вы извините его, Петрович, – Василек виновато улыбается и быстро меняет тарелки. – Они же не знают правил.

Петрович добреет, увидев его склоненную голову и заискивающую улыбку.

– А, точно… Ну ты уж объясни им политику партии, ага?

– Так вот, усадьба, – снова говорит Прапор. – Малолетки эти мне самому не нравятся. Гонору у них столько, что хочется дать по зубам…

– Мы бы их уже давно того, – выразительно чиркает Михась ногтем по горлу. – Но и без того дел хватает, да и оружия нет – только ножи. А у близнецов там огнестрел…

До Серого доходит, что Прапор и Михась не просто так заговорили об усадьбе и ее хозяевах.

– У нас тоже есть! – довольно ржет Юрий, выхватывает пистолет, залихватски крутит его на пальце и прячет обратно в кобуру.

– Чё стоишь, Василек? Топай отсюда! – подгоняет Саныч.

Василек молча кивает, бросает быстрый взгляд на хохочущего Михася и утаскивает Тимура с Серым на кухню.

– Это чего сейчас такое было? – возмущенно шипит Тимур.

– Новое общество, в котором размножаются только самые сильные самцы, – четко выговаривает Василек. – Слабые волочатся в конце иерархии, без женщин и права голоса. Вы же вообще попались на горячем, теперь ваше место даже не двадцать пятое. У Руслана на этот счет очень четкая позиция.

– Чего-чего? – возмущенно тянет Тимур.

Его глаза наливаются злостью, лицо краснеет от гнева, даже волосы встают дыбом. У Серого же снова сжимаются кулаки. Он целиком и полностью разделяет бешенство друга.

– Мы не гомики, понял? Так что пошли они со всеми своими… – начинает Тимур.

Но Василек снова шикает на него и, быстро оглянувшись на свою группу, буквально выталкивает Серого и Тимура в коридор.

– Лучше не спорь – нарвешься, – предупреждает он и, наклонившись к ним, с робкой надеждой спрашивает: – Эти хозяева… Они могут с ними справиться?

Влажные карие глаза лихорадочно блестят. Василек нервно кусает губы, теребит то кольцо на пальце, то кончик толстой косы. Вблизи становится видно, что его юношеская тонкость – результат долгой голодовки. По сравнению с Русланом, Юрием и другими он вообще выглядит хуже всех: черные круги под глазами, впалые щеки. Былую ухоженность выдает лишь гладкая кожа на подбородке, какой не добиться обычной бритвой. Да, его и вправду легко представить Васильком, цветущим, аккуратным, одетым с иголочки щеголем. Но сейчас он больше похож на ободранного тощего кошака, которого когда-то выкинули на улицу из уютной квартирки.

Серый смотрит на его дерганые движения, понимает, что тот сам бы с удовольствием всех перетравил, и со вздохом признается:

– Мы не знаем, что там есть, правда.

– Ты не волнуйся, – говорит Тимур. – Хозяев каким-то оружием не возьмешь. Им хватит одного взгляда.

– Ага, – поддакивает Серый.

Василек скептически выгибает бровь, недоверчиво хмыкает – не верит. Серый и Тимур не удивляются, не настаивают и не рассказывают подробности. Если бы им месяц назад кто-то рассказал о близнецах, они бы тоже не поверили.

– Эй! Вы где там?! – орет из столовой Сан Саныч. – Еще зелени нарубите!

И хохот продолжается. Слышно, как Прапор и Михась объясняют расположение входов, выходов и разных помещений в хозяйском особняке. И каждое их слово – безбожное вранье, потому что единственное, что они видели, – путь от гостевого крыла в столовую и центральный выход. Мама и Верочка молчат, словно воды в рот набрали. Они тоже понимают, что Прапор с Михасем хотят отвлечь и разделить чужаков.

Василек вздыхает с видом человека, потерявшего всякую надежду:

– Руслан сейчас пойдет штурмовать эту усадьбу…

Тимур ободряюще хлопает его по плечу.

– Это его проблемы, поверь.

Они еще пару часов бегают от кладовки до стола, что-то режут и подают. Руслан с друзьями жрут в три горла, тискают по очереди маму, обещая всякие подарки, чуть мягче тискают Верочку, настойчиво ощупывая живот, и, когда солнце уже клонится к горизонту, разбирают оружие.

– Ну чё, пошлите, пацаны? Глянем на этих хозяев, побазарим о власти… – говорит Петрович и демонстративно передергивает затвор на автомате.

Остальные одобрительно хохочут, хмельные и уверенные в себе. Михась подрывается с места, глаза у него вспыхивают:

– Я с вами!

Но черное дуло пистолета тут же нацеливается ему в грудь.

– Не-а, ты уж прости, дружище. Мы не хотим, чтобы ты рисковал собой, – Сан Саныч сокрушенно вздыхает и тыкает пальцем в Серого с Тимуром. – Пойдут они.

Мама прижимает руки к щекам, Верочка белеет.

– Да вы не волнуйтесь, они только дорогу покажут – и домой, – добродушно добавляет Руслан для них. – Мы ж не звери, чтобы пацанов в бой бросать! Василек, Юра, присмотрите, чтобы глупостей не творили. Если не вернемся, сами знаете, что делать.

Василек молча усаживается в кресло, опускает голову, и это больше похоже на то, как складывается марионетка, у которой обрезали ниточки. Юрий бодро козыряет своему командиру и не обижается, что его не берут. Он спокойно вытаскивает пистолет и подмигивает напряженному Прапору:

– Новые люди, сами понимаете, Прапор. Михась, не обижайся, мы с тобой завтра на охоту пойдем. Побьем птиц. У нас патронов много: два с половиной ящика!

Михась сводит брови, бросает быстрый взгляд на Василька. Ему явно хочется наплевать на все, воткнуть нож Юре в горло и схватить вожделенное оружие. Но Василек давно знает своего друга и быстро качает головой, предупреждая, что не надо. Михась недовольно сопит, садится на место и с воистину садистским наслаждением вонзает вилку в соленый огурец.

Напоследок Руслан, Сан Саныч и Петрович напиваются крепкого чая. Тимур и Серый послушно идут первыми, открывают дверь и выходят во двор. Первое, куда падает взгляд, – небольшая деревянная двухколесная тачка чужаков, прикрытая брезентом. Какие-то ее части самодельные, например, колеса явно откручены от велосипедов. Предзакатное желтое солнце окрашивает дерево в теплые цвета, высвечивает внутри что-то блестящее – одним словом, соблазняет откинуть брезент и посмотреть на те самые два ящика патронов.

Серый сглатывает и отходит в сторонку, на всякий случай спрятав руки в карманы. Тимур следует его примеру и встает рядом, иногда бросая взгляды на бытовку. Серый тоже задумывается об Олесе. Тайник небольшой и узкий: ни сесть, ни лечь толком нельзя, а времени прошло уже много. Сколько еще выдержит девушка? Как ее вытаскивать и где перепрятывать, если этим людям все-таки удастся захват усадьбы? В одном из пустых домов? На кладбище? И как защищать маму?

Серый поворачивается к Тимуру, но ничего сказать не успевает – Руслан выходит из дома и довольно хмыкает, увидев, что брезент на тачке не тронут.

– Ну что, голуби сизокрылые, показывайте дорогу! – говорит он.

Сан Саныч довольно ржет. Тимур же бодро улыбается и пожимает плечами, словно такое отношение его ничуть не трогает. Такому актерскому таланту можно только завидовать. У самого Серого получается сохранить каменное, ничего не выражающее лицо.

Тимур обнимает его за шею и разворачивает к воротам со словами:

– Милый, сделай вид попроще.

Серый злобно сопит и скидывает его руку.

– Ты можешь хотя бы сейчас побыть серьезным?

– Не-а, – лениво отвечает Тимур. – Я свободная веселая пташка. Куда хочу, туда лечу! Сюда, ребят, я сейчас покажу самый короткий путь.

Серому не хочется в этом участвовать, но приходится. Усадьба слишком близко, лес небольшой, и повторить подвиг Ивана Сусанина никак не выйдет. Вопрос даже не в том, что это подло – приводить захватчиков к добрым соседям. Просто злить странных близнецов… От одной мысли инстинкт самосохранения воет пожарной сиреной, а они уже идут мимо кладбища и вот-вот подойдут к пруду!

– Какое тут все зеленое – просто оху… – начинает Сан Саныч.

Конец фразы тонет в вопле: он поскальзывается и со всего размаха падает на спину. Сверху его припечатывает тяжелый автомат и серая капля птичьего помета. Серый с мстительным удовлетворением наблюдает, как с ближайшей ветки слетает знакомый соловей и с радостными трелями носится над головой поверженного чужака. Тимур не выдерживает и радостно хохочет, его хохот подхватывают и Руслан с Петровичем. Сан Саныч, красный от унижения, вскидывает автомат и дает по соловью короткую очередь. Не попадает.

– Отставить! – рявкает Руслан и для убедительности пинает мужика по ноге. – Дебил! Ты демаскировал нас на хрен!

Сан Саныч встает, брезгливо сплевывает и пьяно отвечает:

– Да и насрать! И так справимся! Ты, убери-ка, – он кивает Тимуру и показывает на пятно помета, которое украшает могучую грудь.

Тимур как ни в чем не бывало вытаскивает из кармана смятую салфетку и послушно вытирает. Сан Саныч довольно хлопает его по щеке – точь-в-точь как Михась. Серый едва успевает отвернуться, чтобы не показать, как его покоробила эта сцена.

– Двигаем быстрее, пока они свои пушки не вытащили, – торопит Руслан. – Далеко еще?

Серый качает головой.

– Да не, немного, давайте сюда, – говорит Тимур и идет вперед.

У Серого выступает холодный пот – приятель, вместо того чтобы свернуть к пруду, как ни в чем не бывало идет дальше по дороге, к кустам, которые растут вдоль кладбищенской ограды, в рощу. Мимо усадьбы близнецов. И эта уверенная, спокойная, даже несколько расхлябанная походка вызывает дрожь. Серый заставляет себя идти следом, чуть не спотыкается, как никогда чувствуя за спиной холодные дула автоматов. Ведь эти ребята не стерпят обмана, а то, что их обманывают, они обязательно поймут и, скорее всего, не пожалеют двух молодых придурков, ведь меньше народа – больше еды. А от пули не убежать, уж кому как не Серому это знать…

– Тимка, – едва слышно шипит он, нагнав Тимура. – Не смей!

Тимур поворачивает голову и ослепляет Серого яркой улыбкой.

– Когда скажу «Ба», ныряем в кусты, – одними губами произносит он и скашивает взгляд на густые заросли.

Серому безумно хочется разбить эти улыбающиеся губы в кровь – за бессмысленный и никому – в первую очередь им самим – не нужный героизм. Толку ломиться сквозь кусты, если пуля все равно догонит? Тем более что за кустами стоит вовсе не крепость, а кладбищенская ограда.

Из груди вырывается почти что стон:

– Не надо…

Серый так много хочет сказать о том, что это бессмысленно, что эти вояки их все равно догонят и прямо на кладбище прикопают, но тут Тимур поворачивает голову, выпучивает глаза и, присев, тычет пальцем в сторону луга:

– Ба! Хмарь! Хмарь! Бегите!

У него получается до того натурально, что Серый сам на секунду верит и пытается повернуться в поисках опасности. Тимур не дает: хватает за руку и тянет за собой, ломясь сквозь кусты, словно обезумевший лось, и непрерывно вереща:

– Там хмарь! Хмарь! Спасайтесь! Хмарь!

Крик ввинчивается Серому в уши, подстегивает страх, и тот бежит, уже почти веря, что граница прорвана и на них наступает рыжая смерть. И судя по тому, что за спиной на пару секунд воцаряется тишина, а потом топот, Тимуру верит не только он.

Они успевают подлететь к кладбищенской ограде, когда Руслан и его люди спохватываются, но все еще не стреляют:

– Стойте! Придурки, это просто трава! Жухлая трава!

По зычному басу Серый узнает Петровича, и в голову стучится мысль, что это их последний шанс остановиться и сохранить жизнь, пусть и выставив себя полными кретинами. Но Тимур уже одолел чугунный частокол и, самым святотатственным образом встав на гранитное надгробие, протягивает раскрытые ладони навстречу. И Серый по его примеру с разбега преодолевает забор, не оставляя себе выбора.

Тимур помогает ему спуститься на землю, легко спрыгивает сам и тут же сгибается в три погибели, утягивая Серого за ненадежное укрытие могил. Какое-то бесконечное мгновение Серый видит его карие глаза совсем близко. Они огромные, шальные, с пляшущими огоньками в глубине. То ли истерика, то ли веселье – не понять.

– Двигаем, – шепчет Тимур и быстро перебирает ногами, стараясь не высовываться из-за стройных рядов крестов и оград.

– Идиот! – отвечает Серый.

Вторя шепоту, из-за забора летят матерные кружева и топот – до Руслана и его людей доходит, что их надули.

– Суки! Найду – прибью! – рычит Петрович.

– Только тихо. Задушим – и дело с концом, – добавляет Руслан, и его голосу, полному ледяного спокойствия, очень легко поверить.

– Ты гляди, на кладбище решили спрятаться! – почти умиляется Сан Саныч. – Нести не надо будет!

Раздается шорох, хруст веток – забор не стал преградой для вооруженных людей. Серый чувствует их приближение каждым сантиметром кожи и ускоряет шаг. На корточках, согнувшись, бежать не получается. Единственное, что спасает их от немедленной казни, – пятнистые ветровки, застиранные и теряющиеся на фоне свежеокрашенных оградок, столов и скамеек. Они с Тимуром углубляются в кладбище так быстро, как только позволяют неудобные позы и узкие дорожки. Порой приходится прижиматься друг к другу, чтобы не вылететь на открытое место, и тогда Серый может прочитать непечатные слова на беззвучно шевелящихся губах Тимура.

«Как бы сейчас пригодились странные вороны! Всё внимание перетянули бы на себя, и мы бы спокойно спрятались!» – мелькает мысль.

Чем дальше они с Тимуром уходят, тем гуще заросли, выше деревья и древнее могилы. Среди вековых сосен мелькает каменная стена, и внутри у Серого все екает. Стена – это непонятно. Стена – это либо укрытие, либо непреодолимый тупик.

Еще пара шагов – и перед ними расстилается самая старая часть кладбища. Хозяева, очевидно, либо не успели, либо не захотели ее реставрировать. Могилы соответствуют своему времени: прогнившие кресты, облупившиеся памятники, осыпавшиеся надписи, которые невозможно прочитать. И, конечно же, часовня. Она оказывается довольно большой, наверное, это была даже церковь. Никакого голубого столпа нет, даже блеска не наблюдается, но она все равно мистически страшна: обшарпанная кладка, пустые окна, полуразрушенная лестница, ведущая прямиком в темное нутро, и обвалившийся, когда-то позолоченный купол. Когда-то давно люди подходили к ней через старинные чугунные ворота с ажурной аркой. Сейчас этими воротами явно никто не пользуется: створки замотаны цепями, а вьюн высох и болтается сухими ветками на завитушках. Они мертвы и холодны даже на вид. Наверное, Тимур и Серый могли бы перелезть через ворота или попробовать разомкнуть звенья цепи, но это слишком долго. Мужики за спиной топочут, громко матерятся, слышится лязг передергиваемых затворов. Они идут за ними, неотвратимые и безжалостные, как само время.

Серый дрожит и закусывает губу, чтобы не выпустить позорный скулеж. Пейзаж и так – само воплощение бренности любого бытия, а в сочетании с опасностью за спиной создает полное впечатление того, что Серого с Тимуром пригнали прямо к вратам царства мертвых. И от этого сходящее с ума сердце колотится еще быстрее, а от ужаса становится трудно дышать.

– Смотри! – шепчет Тимур и показывает на могилу с двумя мраморными ангелами, которые держат у ног скрижаль.

На каменной плите выбита надпись, но продираться сквозь дореволюционный алфавит нет ни времени, ни желания. Мимолетный взгляд успевает выцепить из мешанины букв лишь имена и даты: «Грозовы Захар и Ефим, 4 августа 1800 – 18 сентября 1818».

Белые лица ангелов знакомы, но Серый отмахивается от смутного ощущения узнавания. Он не раз видел ангелов – их всегда изображали похожими. Да и не до них сейчас: чужие идут, чувствуя себя хозяевами положения. Еще чуть-чуть – и выйдут к ним.

Взгляд сам собой впивается в руины. Вполне возможно, что там внутри безопасно, да и на лестнице совсем нет листьев, словно ее…

– Чистят, – вторит Тимур мыслям Серого. – Пошли, может, двери можно закрыть!

Поднимаясь по лестнице, Серый с тоской понимает, что эти стены их не спасут: окна выбиты, дверей нет. Заходи, бери, что хочешь.

Первое, на что падает взгляд внутри часовни, – ослепительно-белая рубашка на коленопреклоненном хозяине. Тот, услышав шаги, вскидывает голову, и по светлым волосам Серый узнает Юфима.

– Что… – начинает хозяин, поднимаясь с колен и захлопывая книгу.

Забыв обо всем, Серый шикает и машет руками. Юфим мгновенно замолкает и вопросительно поднимает брови. Он спокоен и расслаблен. От него во все стороны струится нечто сказочное, эфемерное и могучее, чему нет названия. От одного присутствия хозяина полуразрушенная часовня превращается в прекрасное и надежное убежище. У Серого нет сил на сопротивление, он только может встать и беспомощно тереть виски в безуспешных попытках сбросить гипноз. Тимур же выпучивает глаза и машет рукой за спину:

– Там!.. К нам!..

Он захлебывается воздухом, и слова застревают, толкаются в нем, смешиваются в невнятные междометия и звуки. Юфим с полминуты ждет, но у Тимура тоже не получается справиться с собой.

– Право слово, Тимур Ильясович, успокойтесь, выдохните, – наконец говорит хозяин, и его звонкий голос разносится по часовне ужасающе громким эхом. – Снимите головные уборы, вы все-таки находитесь в храме.

– Это там! – тут же раздается крик с улицы. – Ого! Вот это да!

Шаги и бряцанье оружия становятся совсем близко, и от страха душа Серого падает в пятки. Он готов забиться в самую маленькую щель, лишь бы их не нашли. В сумраке руин белеет лицо Тимура, и на нем видны лишь огромные, полные первобытного ужаса глаза.

А Юфим говорит, словно на улице ничего не происходит:

– Господа, право слово, у вас такой вид, словно вы увидели призраков…

– Эй вы, выходите по-хорошему! – кричит Сан Саныч. – Или стреляем на счет три!

Хозяин даже бровью не ведет, все такой же доброжелательный и спокойный.

– …Не волнуйтесь… – говорит он безмятежно.

– Раз! – орет Сан Саныч с улицы. – Предупреждаем в первый и последний раз!

По ушам бьет выстрел – и пуля выбивает крошку в потолке прямо над головой Юфима. А тот все улыбается, словно на кладбище, кроме Серого, Тимура и его самого, больше нет ни единой живой души:

– …пока мы с братом здесь…

– Два!

Сюрреализм происходящего крутит и выворачивает сознание, словно мокрую тряпку. Серому так страшно, что он даже крикнуть не может.

– …вам ничего…

– Три!

Шаги раздаются прямо за спиной.

– …не угрожает.

Чужое дыхание шевелит волосы на затылке, или они шевелятся сами, Серый не понимает. Его колотит от ужаса.

– Так что же случилось?

– Всё, падлы! Вам…

Тишина за спиной наступает резко, словно выключается запись. Лишь шелестят ветви деревьев, хлопают птичьи крылья, да где-то далеко поет соловей. Больше никаких звуков нет.

У Серого кружится голова, ноги дрожат, в голове стоит звон, больше похожий на панический визг внутреннего голоса. Он ждет, что его затылок взорвется от выстрела в упор и все поглотит милосердная тьма смерти…

Но ничего не происходит. На кладбище тихо и удивительно мирно.

После выжидательной паузы Юфим качает головой:

– Что ж, очевидно, вы слишком потрясены чем-то. Похоже, вам нужно время прийти в себя. Отдышитесь. Я подожду вас на улице.

И, обойдя Серого по дуге, хозяин выходит из часовни. За спиной звучат лишь его легкие шаги. Серый и Тимур остаются одни в полуразрушенном зале, пустом и темном. Они переглядываются. Глаза у Тимура огромные, перепуганные почти насмерть. Он наклоняет голову, прислушиваясь к тишине за окнами, и неуверенно спрашивает:

– Эй? Вы там?

Серый уверен, что там, на месте людей Руслана, пусто. Он чувствует это всей кожей и шепчет:

– Там никого нет.

– Ага… – соглашается Тимур таким же шепотом, сглатывает и добавляет: – Но смотреть я не хочу.

Серому тоже не хочется. Но посмотреть надо.

– Давай вместе, – предлагает он. – На три.

– Давай. Раз, два, три!

Голова поворачивается неохотно, словно несмазанный механизм. Глаза невольно распахиваются еще шире. Серый готов увидеть на выходе что угодно, хоть ожившие статуи, или саму хмарь…

Но там никого нет: ни хмари, ни Руслана с его людьми, ни их вещей. На пороге лишь стоит Юфим, сложив руки за спиной и подставив лицо ветру, светлый, почти светящийся в лучах заката.

– Лучше бы это была хмарь, – дрожащим голосом говорит Тимур. У него отчетливо стучат зубы.

Серый с ним согласен как никогда. Исчезновение пробирает до печенок, пугает даже сильнее хмари. Ведь хмарь видно, у нее есть правила, с ней можно как-то бороться. Но что делать с таким? Вообще с чем?!

– Эт-то, наверное, хозяин, – выговаривает Серый, слегка заикаясь. – Это он. Точно он что-то сделал.

«А может, мы только что умерли. Просто не заметили этого», – проползает в голове зловещая мысль.

– Юфим Ксеньевич… – дрожащим голосом говорит Тимур.

– Да? – тут же откликается хозяин.

Тимур вновь сглатывает и бросает на Серого короткий острый взгляд. В этом взгляде умещается все, что только способен испытывать человек, но больше – облегчения. Хоть от пережитого ужаса все еще колотит, а колени подгибаются, Серый тоже выдыхает.