Текст книги "Ненасыть"

– Спасибо, – вразнобой говорят они с Тимуром.

Юфим удивляется:

– За что? Я же ничего не сделал! – и машет рукой, спускаясь к могилам: – Вечереет. Позвольте проводить вас до дома. И я настойчиво попрошу вас не оглядываться, пока мы не минуем ворота. Будьте любезны, исполните мою просьбу, хорошо?

Серый и Тимур идут за Юфимом. Они не оглядываются, но все равно видят, что над ними кружат три молчаливых тихих ворона.

У ворот кладбища их встречает Зет.

– О, доброго дня, Сергей Алексеевич, Тимур Ильясович!

Старший хозяин улыбается самыми кончиками губ, будто бы чуть снисходительно. И хоть его лицо по-прежнему неразличимо, Серый видит цвет глаз: пронзительно голубой, почти нечеловеческий.

– У вас такой вид, словно вы увидели привидение, – замечает Зет. – Выдохните, Сергей Алексеевич, и успокойтесь. Мы с братом всегда будем здесь. С нами вы в безопасности.

Серый не выдерживает и нервно хихикает, едва сдерживаясь, чтобы не ляпнуть что-нибудь нелепое, подчеркивающее схожесть мыслей хозяев, вроде «Телепатия, телепатия, у вас к ней симпатия». Зет не обращает внимания на его смех и небрежным жестом отодвигает Тимура в сторону, протягивая руки к брату – на кружевных манжетах вспыхивает россыпь белого бисера.

А Юфим, покинув кладбищенскую землю, вновь лишается сил и доверчиво, даже не оглянувшись, падает спиной. Зет подхватывает его с такой легкостью, словно он весит не больше картонной коробки. Юфим с облегченным вздохом опускает голову на плечо близнеца и закрывает глаза.

– В следующий раз иду я, – говорит Зет безапелляционно.

Юфим молча кивает.

– Тут были чужаки. Они исчезли, – говорит Тимур настырно. – Это вы сделали, да? Как у вас это получилось?

Юфим не обращает внимания на него. Он, бледный и слабый даже на вид, тихо лежит на руках близнеца и кажется уснувшим. Отвечает Зет, и его голос источает снисхождение, словно он объясняет прописные истины маленькому настырному ребенку:

– Я ничего не сделал с вашими незваными гостями, Тимур Ильясович. Вот, хоть спросите у моей соловушки, – и он кивает в сторону рощи, откуда слышится соловьиная трель.

– Они не могли исчезнуть просто так!

– А кто сказал вам, что они исчезли просто так? – улыбается Зет. – Всё происходит здесь от человеческих желаний, Тимур Ильясович. Мы с Юфимом Ксеньевичем ничего не решаем – всего лишь следуем за ними.

Серый не успевает толком осознать, что именно скрывается за словами хозяина, – тот задумчиво добавляет:

– Ах да! Кажется, я видел в саду Олесю Дмитриевну, когда направлялся сюда. Она так тихо сидела на скамейке. Я прошел мимо, не стал беспокоить, но сейчас мне мнится, что следовало задержаться…

При упоминании любимой девушки Тимур сразу же перестает стучать зубами и думать о таинственном исчезновении чужих.

– Олеся? Олеся здесь? – оживленно спрашивает он.

– Да. Бедняжка, видимо, хотела рассказать нам о вооруженных незнакомцах, которые захватили вас в плен, но что-то ее остановило. Мы обещали не вмешиваться в ваши дела, но оставить странное поведение девушки без внимания не можем. Мы воспитаны по-другому, – чопорным тоном отвечает Зет и кивает в сторону пруда, туда, где на противоположном берегу между деревьев виднеется пестрый ковер из цветов. В пруду отражаются густые сизо-белые облака, хотя над головой висит чистейшее голубое небо.

– Ага, спасибо! – радостно восклицает Тимур и мчится вперед.

– Вы найдете ее на скамейке у ивовой беседки! – кричит Зет ему в спину и сокрушенно вздыхает. – Никаких манер.

Серый думает о том, что перед хозяином они на самом деле выглядят дикарями. Это кажется невероятно смешным: и исчезновение Руслана с его людьми, и странный сюрреалистический пруд, и сад, и пышные белоснежные рукава с кружевными манжетами, и светский тон. Серый смеется громче, смелее, хохочет до слез. Потому что если не высмеять страх, то тогда станет невозможно жить.

Звонкая пощечина обжигает болью, оглушает и вышибает истерику. Серый трет щеку, выпрямляется и распахивает глаза. Юфим невозмутимо опускает ладонь, откидывается на плечо брата и не спрашивает – осведомляется:

– Ну-с, голубчик, не желаете ли отведать нашего чая? К нему рекомендую заварные пирожные – вернейшее средство для расстроенных нервов.

– Я не голубчик, – цедит Серый.

– Прошу прощения, я не хотел вас оскорбить, – Юфим вяло дергает плечом и вновь прикрывает глаза. По его лицу разливается болезненная бледность, на лбу блестит испарина, дыхание становится прерывистым и тяжелым, словно удар вместе с истерикой вышиб и последние силы.

Зет обеспокоенно смотрит на него, ускоряет шаг и бросает Серому:

– Раз вы не желаете наших пирожных, советую присоединиться к вашему приятелю. Сдается мне, ему сейчас понадобится поддержка.

Сразу же после этих слов со стороны сада раздается крик. Нет, не крик – жуткий больной вопль, который не может принадлежать человеку:

– Олеся! Олеся! Олеся, открой глаза, Олеся-а-а-а!

Серый еще не понимает, что кричит Тимур, а ноги уже несут его по берегу пруда в самое сердце цветущих тюльпанов, флоксов и пионов, где виднеется согнутая над скамейкой фигура. Взгляд выхватывает детали: профиль Тимура с раскрытым ртом, его руки, которые трясут Олесю, светловолосая голова безвольно мотается вперед и назад, слишком легко, слишком безвольно, и шея кажется странно надутой, из вялых рук выскальзывают таблетки и падают на траву, и совсем недалеко над цветами летают пчелы…

Серый еще не добегает, а понимание уже накрывает его, топит в черной безжалостной глубине вины.

Олесю искусали пчелы, а спасительную таблетку от аллергии она не приняла. Просто не успела.

И теперь она мертва.

Серый останавливается, словно налетает на стену. Колени подламываются, в ушах шумит. Он хватает воздух ртом, еще не прочувствовав ужас до конца, когда Тимур прижимает Олесю к себе и надрывно кричит в сторону хозяев:

– Верните ее! Верните немедленно! Я хочу, чтобы она осталась жива!

Зет останавливается, поворачивается – и весь сад сдвигается вместе с ним. Деревья, цветы, беседка – все изгибается и закручивается в спираль перед Серым. Его ведет. Кажется, он падает на землю – голова приземляется на что-то жесткое, пахнущее травой. В воздухе разливается послегрозовая свежесть озона.

– Я услышал ваше желание, Тимур Ильясович, – грохочет в ушах голос хозяина.

И мир окончательно темнеет.

Глава 11

Серый выпутывается из тьмы тяжело. Она не хочет его отпускать, все царапает и пытается затащить назад. Но едкий запах настойчиво возвращает обратно в жестокий мир.

Первое, что Серый чувствует, – боль в затылке. Он со стоном переворачивается на бок, уходя от противного запаха, приподнимает руку и, прикоснувшись, наконец-то открывает глаза. Пальцы нащупывают на затылке небольшую влажную ссадину.

– Ох, ну что же вы так, Сергей Алексеевич! – раздается над ним укоризненный голос.

По хрипотце Серый узнает Зета и невольно вздрагивает, когда холодные пальцы хозяина пробегаются по волосам. Ощущение очень неприятное, словно от лапок огромного паука. Серый ежится, садится, цепляясь за изогнутую ручку скамейки, видит Тимура и вспоминает.

– А где?..

Духа, чтобы произнести имя Олеси, у него не хватает.

Тимур же, хладнокровный, тихий, будто бы даже спокойный, выгибает бровь и спрашивает с удивленным видом:

– Кто? Руслан и Ко? Понятия не имею! Ты споткнулся и сильно приложился головой, Серый. Не кружится?

Серый недоверчиво смотрит на него и не видит ни малейших следов истерики: ни опухших от слез глаз, ни красных следов – ничего. Но он видел труп Олеси, Олеси, погибшей от укуса пчел!

Но рядом нет ни тела, ни таблеток, ни даже пчел. И Юфима тоже нет.

Пока Серый оглядывается, пытаясь понять, что настоящие воспоминания, а что бред подсознания, Тимур помогает ему усесться на скамейку и прижимает к затылку что-то холодное. Серый ойкает, машинально тянется потрогать и натыкается на влажную ткань.

– Не скачи, а то кровить начнет, – предупреждает Тимур и водит пальцем перед носом, заглядывая в глаза. – Эй, точно не кружится?

– Перестань, – морщится Серый и отмахивается от маячившего пальца. – Ничего у меня нет.

– А бухнулся знатно, – замечает Тимур.

– Слушай, Тим… – Серый мнется, желая спросить, но на ум не приходит ничего внятного. – Мы же были у кладбища?

– Мы сюда пришли. Зету Геркевичу понадобился какой-то цветок, – поясняет Тимур с лету.

И от этой поспешности смутные подозрения поднимаются с новой силой.

– А Юфим?..

– Так вот он, – Тимур с готовностью тычет пальцем за скамейку.

Заглянув за нее, Серый видит Юфима, безмятежно спящего прямо посреди цветущих ландышей.

– А… Как же? – лепечет Серый, слышит свой беспомощный тон и, разозлившись на себя, замолкает.

Вопросы об Олесе сталкиваются, путаются между собой и никак не находят выхода.

– Сергей Алексеевич, вы сильно ударились головой. Ничего удивительного, если в вашем сознании сейчас наблюдается… некая каша, – любезно поясняет Зет.

В его голосе, улыбке и глазах читается предупреждение, которое отзывается в теле вспышкой страха. Серый невольно оглядывается на Тимура, но тот просто сидит и держит на его затылке холодную ткань, равнодушный и спокойный до мурашек.

– Да, пожалуй, так и есть, – кивает Серый.

Улыбка у Зета становится чуть теплее.

– Вот и славно, – кивает он и, взглянув в сторону пруда, выпрямляется и поправляет свой классический черный жилет. – О, а вот и наш должник! Легок на помине!

Серый поворачивает голову за секунду до того, как со стороны пруда выскакивают Михась, Прапор и Василек. Прапор и Михась сжимают автоматы. Василек на бегу вытирает кровь со щеки. Увидев Серого и Зета, они останавливаются и тяжело дышат.

– Здрасьте, – кивает Прапор хозяину между глотками воздуха. – А где… эти?

Зет изящно выгибает темную бровь и смотрит с искренним недоумением.

– Кто?

– Ну… мужики… с оружием, – Прапор оглядывается и, поняв, что никого из чужих нет, сгибается пополам, опершись руками о колени. Автомат повисает на ремне и тяжело качается. – Фух! Серый?

– Исчезли они, – бурчит Серый. – Не спрашивайте. Я понятия не имею, куда и почему!

Со стороны усадьбы раздаются шаги, и из-за скамейки, сладко зевая, выныривает Юфим.

– Олеся Дмитриевна, зачем же вы вышли? – журчит его звонкий голос.

И в ответ Серый слышит то, от чего его прошибает ледяной ужас.

– Я устала там сидеть!

Серый забывает, что нужно дышать, и врастает в скамейку. Голова проворачивается с трудом, словно несмазанный механизм. Он видит Олесю, чистую, свежую, с цветочным венком в волосах и легком светлом платье чуть ниже колен. Она идет от ивовой беседки, подскакивает на каждом шагу и улыбается.

Живая. Здоровая.

Тимур подрывается ей навстречу, подхватывает и кружит – светлая ткань подола описывает красивый круг. Олеся визжит в притворном недовольстве, потом смеется, а Серый не может оторвать от нее глаз.

Ведь он же видел, что она была мертва! Или… Не была?

Пока Серый пытается осознать и принять то, что девушка все-таки жива и даже здорова, Прапор окончательно расслабляется и садится прямо на дорожку. Михась еще секунду водит автоматом, не зная, куда целиться, а потом тоже садится рядом с Прапором. Василек внимательно рассматривает хозяев. Те встают рядом друг с другом, и от них волнами расходится умиротворение. Чем дольше Василек смотрит, тем сильнее разглаживается его лицо. Ему спокойно, не хочется бояться, мир в его глазах становится ярче и чудеснее, как и у Михася с Прапором – Серый по себе знает это, ведь тоже чувствует, и невольно расслабляется. Ощущение странное. Разум все понимает, но наваждение не дает обеспокоиться, и ожившая Олеся плавно, но неотвратимо становится чем-то повседневным и обычным.

– Прапор, Михась, Серый! Как хорошо, что вы целы! – Олеся легко подбегает к Серому, обнимает его за шею.

– Как ты добралась сюда? – спрашивает он, забыв о том, что хотел задать другой вопрос.

– Когда они все зашли в дом, вылезла из тайника и ушла огородом! – весело отвечает она, обдавая цветочным ароматом, и тут же отшатывается. – А… Почему этот здесь?

Олеся по-детски капризно кривит нос и тычет пальцем в Василька.

– Потому что он – друг Михаила Денисовича, – терпеливо объясняет Юфим. – Тимур Ильясович пожелал оставить его с нами. Остальные, как вы и просили, отныне бороздят просторы Кудыкиных гор в Липецкой области. Правда, помидоры там, наверное, уже не растут. И воровать их не у кого.

– Ой, а они что, правда есть? – смущается Олеся. – А я просто так ляпнула…

– Мне следовало истолковать ваш ответ как желание убить? – уточняет Юфим, прищурившись.

В его голосе звучит угроза. У Серого на секунду холодеет в животе, но Олеся, отрицая, уже машет руками и тараторит:

– Нет-нет! Вы что? Просто когда вы спросили «куда?», я не смогла ничего придумать, вот и ответила… как моя бабушка отвечала… Когда посылала…

Тимур звонко хохочет. Серый, Прапор и Михась подхватывают. Спустя еще пару секунд к ним присоединяются и хозяева. Один Василек молчит и стоит с озадаченным и несколько блаженным лицом.

Они долго смеются. Тимур сыплет дурацкими шутками, вызывая всё новые взрывы хохота. Хозяева терпеливо ждут, когда напряжение схлынет, их голоса журчат, словно ручьи, успокаивают взбудораженные нервы. Заходит речь о долге Михася. И тут начинаются проблемы.

На вежливую просьбу исполнить долг Михась передергивает затвор автомата и отвечает:

– Не-а. Я не дурак.

Серый с Тимуром смотрят во все глаза, Прапор, который собирался встать со скамейки, замирает на середине движения и медленно опускается назад, приглушенно ахает Олеся. Хозяева озадаченно смотрят на Михася, который поглаживает автомат. Спины у них выпрямлены, улыбки исчезли с лиц. Михась же расслаблен и весел.

– Михаил Денисович, вы понимаете, что нарушаете собственное слово? – спрашивает Зет.

– Михаил Денисович, вы проиграли спор, – напоминает Юфим, глядя исподлобья. – Вы обязаны стать нашим рабом на этот месяц.

Дурман выветривает из головы в мгновение ока. Серому становится страшно не только смотреть – вообще быть рядом. Хоть видимое преимущество на стороне Михася, на самом деле хозяева опаснее. Направлять на них оружие – все равно что угрожать плеткой морю.

Так думает не только Серый. Прапор неодобрительно качает головой. Олеся бочком отодвигается за спину Серого. Тимур так вообще вертит пальцем у виска с тихим шепотом «Самоубийца!». Только Василек ничего не понимает и потому молчит.

– Мое слово. Хочу – даю, хочу – назад забираю, – расслабленно говорит Михась и поводит автоматом. – Это не вы принесли, а Руслан с его людьми. Мы отобрали в бою. Я вам ничем не обязан, и проиграли вы. Так что сняли с себя кружавчики и пошли поливать нам огород!

Слова Михася не укладываются в голове у всех, в том числе и у Серого. Тем более у Серого. Его так и подмывает оттолкнуть Михася, а потом развернуться и долго кланяться хозяевам до земли, прося прощения за идиота…

Сергей понимает, что стоит, глядя в глаза Зета, и отступает. По лицу хозяина проскальзывает досада, но он не настаивает и отводит взгляд.

– Миша, попридержи коней… – начинает Прапор, но Михась его перебивает:

– Нет уж, я не собираюсь прогибаться под этих пацанов! Усекли, чувачки?

Серый, уже сделавший шаг, замирает, когда оружие нацеливается в лицо Юфиму.

– Хорошо, мы все насчет вас поняли, Михаил Денисович, – голос у того не испуганный, а скорее расстроенный. – Вопрос долга снимается. Вы нам ничего не должны. Однако мы же не исполним ни одной вашей просьбы и, когда вы попросите помощи, откажем.

– Вы не врубились? – нарочито удивленно тянет Михась и лязгает затвором. – Вы теперь мои рабы, мне не придется ни о чем просить. Будете возражать – башку прострелю.

– Миша! – рявкает Прапор.

Тимур настойчиво тычет пальцами в бок Серому, но тому слишком страшно отвести взгляд от хозяев и Михася.

– Это мои разборки, Прапор, не лезь, – говорит Михась лениво.

Юфим делает шаг навстречу, и автоматное дуло упирается ему в грудь.

– Раз так, стреляйте, Михаил Денисович.

Наступает оглушительная тишина. Тимур в последний раз тычет в спину, да так и оставляет руку там – Серый не обращает внимания. В его памяти вновь всплывает внезапное исчезновение Руслана и людей со всей их амуницией. Тело непроизвольно напрягается, глаза распахиваются шире и начинают слезиться – моргать становится жутко. Ведь если по желанию ожила Олеся и исчезли чужаки, то что же будет с Михасем, захоти того хозяева?

А Юфим ждет, не сводя спокойного взгляда с Михася. Зет не вмешивается, а на его губах играет ироническая, даже чуть предвкушающая улыбка.

Серый замечает, что Юфим заводит руку за спину и переплетает с братом пальцы. Он скорее огорчен, чем испуган, это видно всем. А Зету словно бы и нет никакого дела до того, что еще чуть-чуть – и прогремит выстрел. Он смотрит за плечо Михася, на Василька. И Василек зачарованно стоит под его взглядом, чуть покачиваясь, словно кролик перед удавом. Зет медленно наклоняет голову набок, и Василек плавно повторяет за ним, словно отражение.

Михась этого не видит. Он занят Юфимом. Его палец напрягается, соскальзывает на спусковой крючок, челюсть сжимается так, что на скулах ходят желваки… Серый замечает, что Прапор плавно и одновременно с этим быстро вскидывает руку – сбить прицел в сторону, – но не успевает…

– Миша, ты не рад меня видеть, да? – тоном обиженной принцессы выдает Василек и шмыгает носом.

Слова производят прямо-таки волшебный эффект. Михась моментально меняется в лице, опускает автомат и оборачивается с изумленным:

– А?

Серому тоже хочется округлить глаза и сказать с глупым видом: «А? Михась тут убивать собрался, если ты не заметил!»

– Ну да, – продолжает Василек, оскорбленно скривив губы. – Конечно, у тебя тут беременная жена, рабы, а я шарахался неизвестно где и… и вообще!

Выдав этот спич, он разворачивается и идет обратно в деревню, надменно вскинув голову. Все смотрят ему вслед, потеряв дар речи. Тимур и Олеся издают странный звук: то ли испуганный писк, то ли изумленное кряканье. А Михась, досадливо цедит в сторону хозяев: «Ладно, черт с вами!» и бросается за другом.

– Василий, ты куда это? Василий, стоять! Стой, кому говорю?!

А в спину им летит тихий голос Зета:

– Бойтесь своих желаний, Михаил Денисович. Их простота слишком сложна, а спор… Стать рабом вы всегда успеете.

Михась не слышит – он догоняет, хватает Василька за локоть, но тот выдирается, обжигает злющим взглядом так, что пробирает даже Серого, и орет в полный голос:

– С какой это стати я должен тебя слушаться, а? У тебя теперь вон, целый табун! И Прапор, и беременная жена, и эти два мажора! А я буду свободен, словно ветер! Вот наберу воды – и свалю отсюда к чертовой бабушке!

Он разворачивается, выдирается, но Михась хватает его за косу, наматывает ее на руку и отвешивает смачную оплеуху. Василек дает сдачи. Завязывается драка.

– И пусть только смерть разлучит вас! – говорит Тимур с умилением и получает подзатыльник от Прапора. – Ай! За что?

– За длинный язык, – отвечает Прапор и поворачивается к хозяевам, флегматичным донельзя. – Извините, пожалуйста. Мы пойдем.

– Тимур Ильясович, и вы не хотите нас благодарить? – с искренним огорчением спрашивает Юфим и откидывается назад, сильнее наваливаясь на Зета. Черты его лица расплываются, вновь не давая рассмотреть все целиком, видно только испарину и нехороший бледный цвет лица.

Серый сглатывает и чувствует, как с этим глотком в живот падает колючий комок. Страх поднимает голову, пробивается сквозь навеянное спокойствие. «Мне привиделось», – уговаривает себя Серый, но не получается. Он видит, что Тимур бледнеет, видит Олесю, которая смотрит на Михася и Василька, испуганно прижав руки к щекам. Она нервно кусает губы, переминается с ноги на ногу – одним словом, ей так и хочется вмешаться, но никто не двигается с места, поэтому и она тоже просто наблюдает со стороны. Живая, а ведь совсем недавно была мертвой.

– Я… Конечно, я хочу, – тянет Тимур, а потом выдыхает и кивает уже решительнее. – Только не знаю, как отблагодарить за такое. Ведь сыграть на виолончели будет недостаточно?

В последнем вопросе Серому чудятся заискивающие нотки. Близнецы переглядываются, и Юфим качает головой, уже куда более радостный, чем пару минут назад.

– Боюсь, что так. Пойдемте с нами, Тимур Ильясович. Не стоит волноваться, мы задержим вас всего лишь до завтрашнего утра, – они коротко кивают Серому и Прапору, отвешивают изящные поклоны Олесе. – До встречи. Олеся Дмитриевна, завтра утром мы ждем вашу благодарность.

Стоит только Юфиму и Зету завладеть вниманием девушки, как она тут же расслабляется и расплывается в безмятежной улыбке. Серый трет лоб и уши, отводит взгляд, чтобы не зацепило и его. Страх вроде бы переборол гипноз, и голова соображает почти ясно, но все равно расслабленность и легкость не уходят до конца, а от хозяйских улыбок мир становится ярче и лучше.

– Да-да, конечно… – бормочет Олеся.

В последний раз оглянувшись на нее и Серого, Тимур уходит вместе с близнецами. Серому почему-то даже не хочется проследить за ними, хотя в животе ворочается нехорошее предчувствие. Прапор же разнимает Михася с Васильком и ведет всех домой, словно бы не замечая, что Тимура нет.

Василек капризничает и дуется ровно до ворот. А потом замолкает, и вид у него становится предобморочный. Михась с Серым подхватывают его под руки и усаживают на низенькую лавочку. Пепельно-бледный Василек хватает воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба, трясет головой, проводит по лицу дрожащими руками, стирая остатки морока. Сгибается и, чуть отдышавшись, выдыхает в шоке:

– Это что такое было?!

– Хозяева, – отвечает Серый и нервно смеется – тон выходит таким, словно одно-единственное слово способно все объяснить.

Василек смотрит. Губы у него скачут, в темных глазах загораются огоньки подступающей истерики.

– А где Руслан? Где остальные?!

– Отправились на Кудыкины горы воровать помидоры, – продолжает Серый с каким-то нехорошим, темным весельем. Ему почему-то хочется довести Василька до слез, увидеть, что не ему одному здесь непонятно и страшно. Ведь Прапор, Олеся и Михась до сих пор спокойны, слишком спокойны для тех, у кого прямо из-под носа исчезла целая группа людей! И Олеся! Олеся! Само ее присутствие заставляет нечто внутри выть в первобытном ужасе! – В Липецкую область. Скажи спасибо, что туда, а не на Луну.

– Но это же невозможно! – Василек обводит диким взглядом Прапора, Олесю и хватает Михася за руки. – Миша?!

– Тихо, не кричи. Олеся, пулей в дом, принеси воды, – велит Михась.

Олеся исчезает стремительно, только мелькает длинный подол ее светлого платья. В ту же секунду открывается окно, и мама подает Прапору чашку.

– А Юрий исчез, – говорит она спокойно, как бы между прочим. – Прямо из кладовки. Следы крови остались, а тела нет. Как сбежал, непонятно. Мы с Верочкой уже головы сломали.

Серый смотрит на нее, но мама только облегченно улыбается ему и всё, даже не выходит встречать. Но хозяев нет рядом с ней и не было уже давно! Как это, черт возьми, работает?

– Это я пожелала! – слышит Серый из глубины дома радостный голос Олеси. – У близнецов! Они любые желания могут исполнить, представляете?

– А-а… – тянет мама флегматично. – Ну, что-то такое я и предполагала. Сережа, с тобой все хорошо? Где Тимур?

– Хорошо, – вздыхает Серый. – А Тимур остался у хозяев.

Мама напряженно сводит брови, в глазах отображается мучительная работа мысли, и Серому даже кажется, что еще секунда – и она сбросит наваждение, но тут ее лицо разглаживается:

– А, крышу, наверное, чинить.

И на этом интерес к судьбе Тимура у нее пропадает. Она поднимает руку, и пистолет Юрия масляно блестит на солнце.

– Прапор, я оставлю его себе?

А тот даже бровью не ведет. Наоборот, смотрит с неподдельным уважением.

– Ты умеешь? – вопрос звучит так, что становится ясно – он задан лишь для галочки.

– Ага, – мама щелкает предохранителем, вытаскивает магазин и любуется аккуратным рядом патронов. – Муж научил. Он у меня в полиции служил. Да и вообще… Доводилось отстреливаться.

– Ну раз умеешь, то бери, – пожимает плечами Прапор. – Времена вон какие… неспокойные…

– Да вы тут что, все чокнулись?! – кричит Василек.

– Это не мы. Это мир, – серьезно отвечает Серый. – А все просто приспособились. Ты тоже таким станешь, не переживай.

– Не переживай?! – Василек заходится смехом, воем, из его глаз брызжут слезы.

Михась прижимает его голову к своей груди, гладит по грязным волосам и что-то шепчет, отчего тот затихает. Вой сменяется всхлипами. Прапор настойчиво уводит Серого в дом.

В коридоре на них чуть не налетает Верочка. В руках у нее большое полотенце.

– Ой, извините! Я там ванну для Василия набираю. Он, наверное, очень хочет помыться! Олеся опять в платье пришла, вы заметили? А Марина – железная женщина! Даже бровью не повела, когда этот из кладовки исчез!

У нее радостная, веселая улыбка на губах, словно ничего не случилось. Только в глазах бьется смесь страха и настороженности, показывая, что на самом деле Верочке вовсе не до смеха.

– Ванна – это хорошо, – говорит Прапор и уходит на кухню. – У нас тут коньяка не осталось? Страсть как выпить хочется!

– Да! Там, на столе! – отвечает Верочка, все так же натянуто улыбаясь.

– Вера, – осторожно зовет ее Серый. – Я тоже не понимаю, что тут происходит. Зет и Юфим… Они тут вроде как джинны, насколько мы с Тимуром поняли. Исполняют любые желания.

Верочка втягивает воздух в грудь. Улыбка намертво приклеивается к ее лицу, руки накрывают живот.

– Но не настолько же любые, как говорит Олеся! – шипит она.

– Именно что настолько, – вздыхает Серый и добавляет: – Ты не переживай. Они добрые и без просьбы ничего не делают. Вроде как… ангелы, что ли? Видишь, мы все целые, ни с кем ничего не случилось.

– Ангелы, значит… – недоверчиво повторяет Верочка и вздыхает. – Да, на самом деле мне в них чудилось что-то такое… неземное… Но почему все такие спокойные? И где Тимур?

– Гипноз, чтобы не паниковали. К завтрашнему дню, думаю, все пройдет, – отвечает Серый. – А Тимур придет утром. Он… крышу в усадьбе починит. Ну, в качестве благодарности.

Верочка на мгновение зависает, видимо, пытается сопоставить Тимура и работу с крышей. Судя по недоверчивому выражению, музыкант и крыша друг другу параллельны и, как прямые, никогда не пересекаются.

– Тимур. Крышу. Ага. Ясно, – наконец, кивает девушка и вздыхает. – Тогда иди на кухню, там пироги еще остались и салаты. Поешь, а то ведь всё голодный…

Ее лицо снова озаряет улыбка. На этот раз настоящая, теплая, искренняя, хоть и уставшая. Серый улыбается в ответ, хотя не чувствует и доли той уверенности, которую показывает.

Василек успокаивается лишь через полчаса, когда Михась вливает в него остатки коньяка, а потом уходит в ванную, где долго-долго отмывается. Уже ближе к вечеру, когда жара спадает, а солнце начинает клониться ближе к закату, уже спокойный Василек выходит. Он благоухает мылом и шампунем и с наслаждением вертит головой. Роскошная темная коса обрезана под самый корень, затылок выбрит машинкой почти под ноль, только пряди спереди обрамляют лицо и опускаются до ушей. Выглядит непривычно. С такой стрижкой Василий кажется моложе. Если бы Серый не знал, что они с Михасем одноклассники, то решил бы, что Васильку не больше двадцати пяти.

– Как легко-то! – с наслаждением вздыхает Василек, ероша затылок. – Миш, косу не выбрасывай, пожалуйста.

На фоне темно-синего просторного халата его болезненная худоба видна особенно сильно. Жилистые руки болтаются в рукавах, как язык – в колоколе, а синяки под глазами превращают лицо в подобие черепа. Неформальная стрижка делает его похожим на подростка. Верочка жалостливо вздыхает и тут же усаживает Василька за стол. Он ест медленно, аккуратно, наслаждаясь каждым кусочком. Михась наливает себе чай и садится рядом. Темная состриженная коса, перехваченная простенькой резинкой, ложится в пакет.

– А почему раньше не обрезал? – спрашивает Серый. – И зачем тебе волосы?

– Не спрашивай, – вместо Василия отвечает Михась. – Вась, место мы тебе тут найдем. Но если хочешь, можешь и в отдельный дом поселиться.

– Не надо отдельный дом, – возражает Василек. – Я лучше здесь, со всеми. А волосы… – он улыбается Серому. – Жалко выбрасывать. Может, пригодятся?

Как и зачем могут понадобиться обрезанные волосы, Серый не представляет. Но по большому счету ему это безразлично, поэтому он кивает и замолкает.

– Тогда, наверное, тебе лучше поселиться с Прапором, – неуверенно говорит Верочка. – У него большой кабинет, есть место. А! Еще мы в кладовке матрац нашли. Хороший такой, большой. Его можно на пол положить, получится почти как кровать.

Василек пожимает плечами и поглядывает в окно.

Михась ненавязчиво двигается поближе к Васильку.

– Я думал, что ты… Что больше тебя не увижу. С твоей работой ты должен был пропасть одним из первых…

Василек дергает уголком рта то ли в неловкой улыбке, то ли в усмешке и опускает взгляд в чашку.

– А кем ты работал? – уточняет мама.

– У тебя замечательные серьги, Марина, – Василек подмигивает. Кривая усмешка перерастает в слабую улыбку. – Очень изящное серебряное обрамление. Видно, что делали на заказ, вручную. Судя по оттенку и огранке, это либо изумруды, либо качественная имитация. Если разрешишь взглянуть поближе, то я смогу определить точно.

Мама рассеянно трогает сережку.

– Это изумруды. От бабушки достался браслет, но большую часть камней она и прадед продали в голодные годы. Сын заказал переделку под серьги у какого-то знакомого… Ты ювелир?

Василек подпирает голову рукой и кивает. Из его тощей груди вырывается вздох.

– Только толку от этой профессии сейчас нет.

– Вообще, это очень настораживает, – говорит Прапор. – Михась заказал у хозяев оружие и патроны – на следующий день приходишь ты с компанией. Вы точно никого не встречали и ничего не получали?

– Нет, ничего не было, – мотает головой Василек. – Мы просто шли по трассе. Даже не заметили, как кончилась хмарь.

– И после хмари оказались здесь? – уточняет мама.

– Не сразу, – Василек трет уши, уголки глаз. Он выглядит откровенно усталым. Серого так и подмывает отпустить его в спальню, предложив одеяло. – Мы попали в лесополосу, шли по ней где-то полчаса и только потом увидели эту деревню. Руслан с Петровичем чуть с ума не сошли, потому что на карте ничего похожего не было. В итоге плюнули на карту и пошли смотреть холм. Он зеленый, яркий, его далеко видно, а тут вы… Что, конечно, странно, – он хмурится, глядя в чашку. – Ведь по логике здесь должно быть полно людей, не только вы. Деревня стоит на трассе. Через нее кто-то обязан ходить.

– Ты видел хозяев, – говорит Прапор философски. – Так что ничего удивительного, что другие группы вроде твоей выметались отсюда сразу же и ничего не помнили. Судя по тому, что я вчера увидел, хозяева могут завести людей прямиком в хмарь, и те замрут там в святой уверенности, что пришли к накрытому столу. Высший гипнотический пилотаж!