Текст книги "Журавль в небе"

Глава 8

Целую неделю безработная Тамара жила в свое удовольствие – стирала, мыла, чистила, не спеша и с выдумкой готовила всякие вкусности, перетрясла все шкафы, кладовки и антресоли, наводя идеальный порядок, перечинила всю подлежавшую починке одежду и даже сшила себе одно новое платьице, с удовольствием ходила по магазинам, хотя покупать ничего особенного вроде бы не собиралась, подолгу бесцельно гуляла по городу, накупила полтонны каких-то детективов и каждый день прочитывала по книге. День был забит всякими хорошими делами под завязку, ей нравилось, что она успевает сделать так много, но… Вот это «но» она сначала никак не могла сформулировать, просто чувствовала смутное беспокойство, как будто забыла что-то очень важное, а вспомнить никак не могла.

– Нам зарплату опять задерживают, – в конце недели сказал Николай. – Дня через три, может быть, и дадут. Или через пять. У нас деньги еще есть?

Деньги у них еще были. Тамара никогда всерьез не рассчитывала на зарплату мужа, она всегда зарабатывала больше него, значительно больше, и никогда не тратила все, что зарабатывала. Бабушка всю жизнь боялась «черного дня», даже со своей и дедовой мизерных пенсий откладывала какие-то копейки на этот самый «черный день», и «черный день» всегда оправдывал ее ожидания – приходил и сжирал припасенные для него сбережения. И Тамара тоже привыкла жать копейку, только она, наученная всякими инфляциями, замораживаниями вкладов и крахами банков, прикапливала жертву «черному дню» в долларах. Если расходовать долларовую заначку аккуратно, то можно будет худо-бедно прожить на нее года полтора. А потом? Вот то-то же. Значит, ей надо искать работу. И так она что-то уж очень долго отдыхает.

– Да ты вообще не отдыхаешь! – заявила Ленка, забежавшая в субботу на минутку и просидевшая с Тамарой три часа за душевным разговором. – Вот эта крутня твоя – отдых, что ли? Стирка, уборка, готовка… Совсем свихнулась. Знаешь что, завтра в гости пойдем.

– Куда? – изумилась Тамара. – Меня никто не приглашал.

– Меня тоже не приглашал. – Ленка подумала и взялась за телефон. – А куда пойдем – это я сейчас узнаю. Что-то, правда, никаких праздников у нас давно уже не было. Это нехорошо.

– Лен, перестань! Что ты выдумала?

Тамара почему-то страшно смутилась и даже испугалась. Вообще-то подобные заявки всю жизнь были в Ленкином характере – ни с того ни с сего позвонить кому-нибудь из многочисленных друзей, заявить, что у них что-то давно праздника не было, потребовать, чтобы друзья собрали всех в такой-то день к такому-то часу, и припереться самой с ящиком шампанского или вовсе с каким-то дурацким подарком. Она и к Тамаре неоднократно так же сгоняла толпу гостей, и к себе созывала. Раньше эта ее привычка Тамару не смущала и, уж конечно, не пугала. Раньше ей очень нравились эти Ленкины спонтанность и размашистость. Но ведь раньше она была на равных со всеми, одной из всех, в кругу своих… Она сама разорвала этот круг и теперь была не очень уверена в том, как ее примут.

Ленка не успела снять трубку, как телефон сам зазвонил. Тамара удивилась: кто бы это мог быть? Вся ее семья дома, у нее под крылом, и Ленка – вот она, а никто другой ей давно уже не звонил.

– Томочка! – закричал в трубке тонкий веселый голос, который она не слышала почти год, но который узнала бы из тысячи в любое время. – Ну, наконец-то дозвонилась!

С бывшей однокурсницей Надеждой она не то чтобы дружила, но с институтских времен иногда встречалась по каким-нибудь поводам, важным для себя или для Надежды. Чаще – для Надежды: у той в жизни было гораздо больше событий, которые могли стать поводами для сбора всех ее многочисленных друзей и просто знакомых, бывших одноклассников и однокурсников, соседей по столику в санатории, случайных попутчиков в поезде и даже людей, с которыми она знакомилась где-нибудь в очереди к стоматологу или на выставке «Уральские самоцветы». Надежда умела легко знакомиться и легко, необременительно дружить, никогда ни о ком не забывала, никогда ни с кем не ссорилась, никого не просила ни о какой помощи – правда, и к ней за помощью обращаться не стоило: она искренне не понимала, как человек может хоть что-нибудь сделать не для себя, любимого, а для кого-то другого… Тем не менее Тамаре Надежда нравилась, в гостях у нее было весело и вкусно, болтать с ней было весело и интересно, смотреть на нее было весело и приятно… В общем, Надежда была из тех легких и забавных людей, которые, не прилагая никаких усилий, поднимают у всех окружающих настроение.

– Я тебе уже три дня звоню, а никто не отвечает! – звенел в трубке тонкий птичий голосок Надежды. – Где хоть тебя носит?! Ты ведь уволилась! Ладно, придешь – расскажешь. Завтра к двум, форма одежды любая, подарков не тащи. Я еще не знаю, что мне надо.

– Подожди, – растерялась Тамара. – А что за праздник-то? День рождения у тебя вроде бы в сентябре…

– Так новоселье! – еще громче зачирикала Надежда. – Ну да, ты же ничего не знаешь! Ты же болела! Да, как ты себя чувствуешь?.. Ну, придешь – расскажешь. Виктор Васильевич новую квартиру купил! Я всю жизнь именно вот такую хотела! Мы ее уже почти обставили!

– Надюш, тормозни, я не врубаюсь, – попросила Тамара беспомощно. – Какой Виктор Васильевич? Какая квартира?

– Так Витька мой! – Надежда замолчала на пару секунд, хихикнула и гордо сказала: – Я за та-а-акого крутого вышла, ты себе не представляешь. Пока ты болела. Я хотела, чтобы ты у меня свидетельницей была, звоню – а ты болеешь! Сама виновата! Не могли же мы свадьбу отложить, правда? Ничего, не расстраивайся, в следующий раз ты опять у меня свидетельницей будешь!

Вот тебе и раз! Она, оказывается, даже свадьбу Надежды проспала, а ведь на всех предыдущих четырех была бессменной подружкой невесты. Ну, ничего, на следующей опять будет…

– Шустрая ты какая, – с уважением сказала Тамара, невольно улыбаясь. – Поздравляю, Надюш. А куда идти-то?

– Записывай адрес. – Надежда пошелестела какими-то бумажками и закричала так, что Тамара даже вздрогнула: – Витька! Ты куда адрес дел? Вот здесь листочек лежал, рядом с вазой! Я опять забыла – у нас дом сорок семь или семьдесят четыре?.. Том, а хочешь – он за тобой заедет. И еще у меня просьба – найди Леночку, я до нее никак не дозвонюсь, а вы там все-таки рядом… И приходите обе без мужиков, с мужиками и так перебор получается, Витька всех своих друзей собирает, а они почти все холостые! Представляешь? Так что Леночку ты обязательно найди, может, мы ее наконец пристроим.

– Да она сейчас у меня, – сказала Тамара. – Передаю трубку, приглашай ее сама.

Пока Ленка болтала по телефону, Тамара пошла советоваться со своей семьей, что можно подарить Надежде на новоселье. Хотя та и предупреждала, что ничего не надо, но с пустыми руками на новоселье идти как-то неудобно…

Вся ее семья с самого утра лепила торт «Наполеон». Тамара не понимала, как можно делать один торт в течение нескольких часов, тем более что коржи для него она сама еще вчера напекла, но в процесс не вмешивалась и сейчас с некоторым сомнением смотрела на результат коллективного труда: торт почему-то получился разлапистый, слишком высокий и немножко будто падающий, как Пизанская башня. Архитекторы этой башни тоже смотрели на нее с некоторым сомнением.

– Тортик можно подарить, – великодушно предложила Наташка. – Тетя Надя твои тортики обож-ж-жает… Хотя вообще-то я тоже обожаю.

– И я, – откликнулась Анна, возившаяся у мойки с посудой.

– И я, – сказал Николай, облизывая испачканные кремом пальцы.

– И я обожаю. – В кухню заглянула Ленка. – Торт – это святое, торт мы дарить не будем. Ставьте чайник, я сейчас за лимоном сбегаю.

Ленка умчалась за лимоном к себе домой: с четвертого этажа вниз, потом через два дома – дом, потом на восьмой этаж, потом весь путь в обратном порядке, хотя на углу в двух шагах стояла овощная палатка. Николай стал возиться с чаем, смешивая по щепотке из разных пачек, девочки принялись наводить порядок в кухне, а Тамара пошла к себе – прикинуть, что бы такое можно надеть завтра на Надюшкино новоселье. Жаль, свадьбу ее она проспала… Пятое замужество! И никаких трагедий по поводу четырех разводов. Старший сын вырос у бабушки с дедушкой, Надиных родителей, младший живет в семье своего отца, третьего мужа Надежды… Надежда видится с детьми не слишком часто – и, кажется, нисколько не страдает от этого. И кажется, в ее лексиконе вообще отсутствует слово «семья». И при этом она вполне счастлива. Кажется, что счастлива.

Может такое быть? Тамара не верила, что такое быть может. Она бы не смогла жить вдалеке от своей семьи. Не зная в каждую минуту, где они и что с ними. Без их голосов, без их глаз, без их радостей, неприятностей, капризов, претензий, без их ссор на тему «чья очередь стирать», без разбросанных по всей квартире газет, носков и видеокассет, без звона посуды в кухне, без запаха сложносочиненного чая, без коллективного творения ее семьи – кособокой Пизанской башни под названием «Наполеон». Она все это любит.

А Надюшка любит каждого нового мужа, любит горячо, искренне, весело, но почему-то совсем недолго. Чужую радость она готова разделить, но не терпит чужих неприятностей, капризов, претензий и разбросанных носков. Любовь кончается – и ей уже неинтересно, что будет дальше с ее бывшим мужем. Бывший – он и есть бывший. Что было – то прошло. Очень независимая женщина. Не зависимая ни от чего.

Когда-то Тамара прочла, что крах семьи, развод и расставание многими женщинами переживаются даже тяжелее, чем смерть близких. В это она сразу поверила. Смерть близких все-таки можно пережить. А как пережить собственную смерть? Потому что конец твоей семьи – это конец тебя.

Об этом они немножко поговорили с Ленкой по дороге к Наде на новоселье, но у Ленки всей семьи-то было старенькая болезненная и не очень ласковая мама да младшая сестра, тоже незамужняя. Ленка их, конечно, любила, помогала всем, чем могла, но не собиралась посвящать им всю свою жизнь… Да что там – жизнь посвящать! Она даже виделась с матерью и сестрой не слишком часто, даже звонила им не каждый день и, уж конечно, не меняла свои планы, например на отпуск, из-за их болезней или капризов. Ленка тоже была независимая.

Может быть, это правильно – жить так, как живут Надежда и Ленка? Может быть, все так живут – тысячи, миллионы, миллиарды людей? Может быть, это как раз все они нормальные, а у нее какое-то психическое отклонение? Болезнь. Диагноз: «зависимость от семьи». Как бывает зависимость от алкоголя или от наркотиков. Лечить без толку.

На нее вдруг навалилась тоска – глубокая, безысходная тоска, к которой примешивалась еще и острая зависть к ним ко всем, нормальным, ни от чего не зависимым, к Надежде и Ленке… Разве можно идти в гости с таким настроением? Она виновато глянула на Ленку:

– Я к Надюшке не пойду. У меня что-то… голова разболелась. Ты уж сходи, ладно? Привет передавай. А я домой…

– С ума сошла! – возмутилась подруга и крепко вцепилась ей в руку. – Голова разболелась! Сейчас вылечим. Приехали уже, вот он, дом-то! Тебе что, даже квартиру посмотреть не интересно? Пойдем, пойдем, нечего киснуть, не понравится – уйдешь.

Они и правда уже приехали, стояли прямо перед домом несколько вызывающей архитектуры, с эркерами, балконами, огромными лоджиями, зеркальными окнами, какими-то башенками на плоской крыше. Широкий двор – сплошной зеленый газон, от кованых ажурных ворот в белой кирпичной ограде – мощеная дорожка к огороженной сеткой автостоянке в углу двора, у трех подъездов – каменные вазы устрашающих размеров, а в них – по целой цветочной клумбе. И машины на стоянке были убедительные, все больше джипы и «мерседесы». Причем, кажется, даже совсем новые. Похоже, Надюшкин Виктор Васильевич и в самом деле «та-а-акой крутой»… Нет, квартиру все-таки стоит посмотреть…

Да уж, такую квартиру посмотреть действительно стоило. Надюшка сама открыла обитую светло-желтой кожей дверь – на лестничной площадке было только две двери, обе светло-желтые – и с пронзительным птичьим щебетом кинулась Тамаре на шею:

– Ой, какая ты красивая! А говорят, что болела! Врут, да? Врут! Леночка, ты где босоножки купила? А там такие же, только белые, были? Девочки, не разувайтесь, у нас это не принято! Пойдемте, я вас с Витькой познакомлю! И с гостями! Там знакомых мало, вам интересно будет!

Надежда тут же поволокла их к Витьке и к гостям, на ходу объясняя, кто есть кто. Ленка с интересом слушала и даже какие-то вопросы задавала. Тамара уже ничего не слышала: едва переступив порог этой квартиры, она тут же будто выпала из происходящего, забыла о новоселье, о самой Надюшке и о ее крутом Витьке, она видела только черно-белые мраморные плитки пола в прихожей, зеркальную стену справа и бесшумно раздвигающиеся дверцы встроенных шкафов слева, светильники, похожие на экзотические цветы, цветы, похожие на ювелирные украшения, огромный холл со стеклянными столиками и низкими диванами, затянутыми белой замшей… Много света, мало цвета, тонкий аромат и едва уловимый перезвон хрустальных палочек, свисающих с потолка над дверью. И это только, считай, прихожая. Дальше-то что будет?

Хозяйка заметила ее оцепенелый восторг, польщенно засмеялась, чирикнула ей на ухо:

– Сейчас все покажу. Только познакомлю со всеми – и покажу. А Леночку с гостями оставим.

Процесс знакомства с гостями прошел мимо сознания Тамары, она машинально поулыбалась кому-то, покивала, подержалась за чьи-то руки, а сама все таращилась на синий потолок и белые стены, на зеркальные окна и на восхитительно широкие подоконники, на лакированные полы из светлого дерева и на двери, покрытые каким-то мелким сложным узором. Ну а за дверями-то этими – что? Что там, в остальном пространстве? Надюшка говорит, что здесь пять комнат! Неужели каждая из них – вот такое чудо?

Нет, каждая из комнат была не таким чудом. Каждая из комнат была совсем другим чудом, не похожим на предыдущее, но в то же время будто продолжающим его и заодно готовящим потрясенного гостя к следующему. Вот бы такую квартиру ее семье! Всей ее семье, чтобы и Анна рядом, а когда девочки выйдут замуж, места хватит и для их мужей, а потом и для их детей. Вот о какой квартире она мечтала с тех самых пор, как они с Николаем поженились, и он пришел в их дом, и бабушка с дедушкой приспосабливались в собственной квартире жить по-другому, чтобы не мешать молодым, а она пыталась не помешать им, хотя это не очень получалось, особенно когда родилась Анна. Николай как-то раз сказал, что жить отдельно от стариков было бы намного удобнее. Она это его высказывание тактично не заметила, она всегда тактично не замечала чужих оплошностей: мало ли что может с человеком случиться. Это, мол, он нечаянно… Так, временное затмение. Такое нельзя замечать, а то потом самому оплошавшему стыдно будет. Николай эту ее тактику знал, поэтому все понял и никогда больше к этой теме не возвращался, даже тогда, когда появилась Натуська и ни у кого в семье не осталось своего угла. Когда Анна выскочила замуж за того придурка, именно Николай настоял на том, чтобы купить ей отдельную квартиру. Ах, если бы в то время у них была вот такая – пять комнат, и двадцатиметровая кухня, и две огромные лоджии, и две ванные комнаты, и три колоссальные кладовки, и холл, как вестибюль Дома культуры железнодорожников… Все были бы вместе, все были бы у нее под крылом, и она сразу разобралась бы, что там творится с этим придурком, и ее девочке не пришлось бы так страдать. Да что теперь об этом… У нее никогда не будет такой квартиры. Это ж какие деньги!

– Деньги как раз не такие уж и большие, – радостно защебетала Надежда, и Тамара с неловкостью поняла, что про деньги она сказала вслух. – Обстановка, отделка – это да, это дорого. А сама квартира – это обмен, это две старые квартиры, моя и Витькина, ну, доплата, конечно, но Витька это за деньги не держит, что ему несколько тысяч! Это ему один друг хату сделал. Он недвижимостью занимается, так что все может… Слушай, я сейчас тебя с ним познакомлю! Он обещал прийти, может, пришел уже, пойдем к народу, вот увидишь, он тебе понравится, и с хатой поможет, если хочешь!

Тамара не была уверена, что Витькин друг ей понравится, она не питала иллюзий насчет друзей, которые могут помочь за несколько тысяч долларов. Да и не было у нее нескольких тысяч, она не Витька, который несколько тысяч «за деньги не держит».

Но Витькин друг Юрий Семенович ей неожиданно понравился. Среднего роста, но очень широкоплечий и плотный, смуглый, черноволосый, с арийским профилем и темными библейскими глазами, грустной серьезности которых странно противоречил насмешливый изгиб четко вырезанных сургучных, будто запекшихся, губ, он был не то чтобы красив, но так ярок и необычен, что, наверное, бросался бы в глаза в любой толпе любых красавцев. Он сразу проявил к ней живейший интерес, нисколько этого не скрывая, сел за столом рядом с ней, предварительно согнав с места кого-то из Витькиных друзей – такого же крутого, как Витька. И этот крутой друг послушно пошел на другой конец стола, на ходу ворча, что как что-то хорошее – так все почему-то Семенычу…

– Потому что я этого заслуживаю, – самоуверенно заявил Юрий Семенович, и все выразили согласие с этим заявлением, а Тамара подняла бровь.

Вообще-то ей не очень нравились такие люди – бесцеремонные, напористые, откровенно самоуверенные… Как правило, они оказывались просто самодовольными и эгоистичными дураками, а вся их откровенность была на самом деле просто хамским неуважением к окружающим.

Юрий Семенович заметил ее поднятую бровь, окинул ее своим печальным, серьезным и даже, можно сказать, хмурым взглядом, насмешливо улыбнулся сургучными губами и с интересом спросил:

– Вы с чем не согласны – с тем, что я заслуживаю лучшее, или с тем, что лучшее, что здесь есть, – это вы?

– Лучшее, что здесь есть, – это квартира. – Тамара не удержалась и вздохнула. Вздох получился тяжелым.

– Квартира? – Юрий Семенович искренне удивился. – Хм… Ну, это смотря с чем сравнивать. Мне, например, вот эти грибочки больше нравятся. Замечательный посол, очень рекомендую. Вам положить?

Тамара засмеялась, глядя в его лицо – на грустные глаза и насмешливый рот, – и он с удовольствием засмеялся, блестя не очень ровными, но очень белыми зубами. Нет, он не был дураком. Он был умным. Может быть, даже очень умным. И вообще симпатичным.

Весь вечер они просидели рядом, потягивая хорошее, настоящее киндзмараули, пробуя разные закуски, не слишком обращая внимание на окружающих и все время разговаривая. Юрий Семенович умел говорить, и говорил он на любую тему как-то так, что она сразу становилась очень интересной. Ну что для нее значили какие-то инвестиции или кредиты? Теорема Ферма. Но вдруг она поймала себя на том, что слушает с интересом, и вопросы задает, и даже, кажется, уместные. Он с блеском говорил и об этих самых инвестициях, и о способах консервирования грибов, и о модных писателях, и о психологии… С таким же блеском он травил анекдоты – парадоксальные, изящные и невыносимо смешные. Она хохотала до слез, а он смотрел грустными библейскими глазами и слегка улыбался запекшимся ртом. Да, он умел говорить.

Еще он умел спрашивать и слушать. Слушать – и опять спрашивать. К концу вечера он знал о ней все. Ну, почти все… И она о нем, наверное, почти все знала. Был рядовым инженером, работал в рядовом НИИ, получал копейки, никаких перспектив, в перестроечных вихрях НИИ рассыпался в пыль, не стало и копеек, жена, конечно, ушла, он собрал трех своих друзей, таких же нищих и брошенных, и они вчетвером начали свое дело, единственное, в котором что-то понимали, – компьютеры. Потихоньку, помаленьку, начиная с установки и наладки, с поставок комплектующих и программ, они за три года превратились в крупнейшую компьютерную фирму не только во всем городе, но и в нескольких соседних городах. Потом он почувствовал опасность – что-то уж слишком много конкурентов развелось, конкуренция становилась все более жесткой, если не сказать, жестокой, бизнес, связанный с компьютерами, становился откровенно криминальным, а в криминал лезть он категорически не хотел. Компаньоны даже слушать не хотели о смене рода деятельности, и тогда он просто продал им свою долю, оказалось, что очень выгодно продал, и открыл на вырученные деньги небольшой продуктовый магазин. Через два года у него было уже три хороших магазина в городе, пять мелких магазинчиков за городом, на Симферопольской трассе, новая машина, вторая жена и большая квартира, обставленная второй женой дорого и страшно неудобно. Из трех его бывших компаньонов двое погибли – не случайно, нет, контрольный выстрел не бывает случайным… А третий сумел вовремя уехать за бугор, и даже с какими-то деньгами, хоть и небольшими. Когда Юрий Семенович почувствовал опасность, грозящую его магазинам, он вспомнил двух своих погибших друзей и сбежавшего третьего, порадовался, что сейчас у него нет компаньонов, которых надо уговаривать, – и в одночасье продал все свои магазины, автолавки и склады вместе с запасом товара. Вторая жена от него тут же ушла, вместе с квартирой, новеньким «БМВ» и счетом, открытым на ее имя в день свадьбы. Он огорчился, потому что привык и к этой перегруженной вещами нелепой квартире, и к этой молоденькой хорошенькой девчонке, которая целых три года считалась его женой, а главным образом – потому, что привык к налаженному быту, не отвлекающему его от работы. Огорчился, но не особенно: все-таки у него теперь были деньги, начинать с нуля не приходилось, а быт ему кто-нибудь обеспечит.

Он занялся недвижимостью, дела пошли очень удачно, и долго еще будут удачно идти – спрос на жилье растет, все-таки время довольно стабильное, люди могут заработать, значит, и хорошие квартиры могут себе позволить… Сейчас он своим бизнесом очень доволен, и жизнью своей доволен вполне. Правда, третья жена от него недавно ушла, и тоже с квартирой, машиной и счетом, но это он сам виноват: о чем думал, когда женился на девчонке, которая на двадцать лет моложе? Вообще-то, если честно, женясь в очередной раз, он думал, что хоть эта жена ему детей нарожает. Ну, пусть не детей, а всего одного ребенка. Например, девочку. Его дочку. Ух, как бы он баловал свою дочку!..

– Зачем же баловать? – Тамара завороженно слушала его, ясно представляя себе маленькую девочку, красивую, здоровую, веселую, которую изо всех сил балует этот человек. Сил-то у него – немерено, он дочку так избалует… – Баловать детей опасно, особенно девочек. Жизнь у них будет так и так нелегкая, а если в детстве только и делали, что баловали, – то как она потом? Тяжело ведь.

– Нет, я бы на потом придумал чего-нибудь, – упрямо сказал Юрий Семенович. – Я бы ее как-нибудь обезопасил… Защитил бы. Она бы у меня хорошая была, умная, красивая. И деньги – любые! Чтобы ей не пришлось замуж идти за богатого, но старого. Чтобы могла любым делом заняться, к которому душа лежит. И чтобы никогда ни от кого ни в чем не зависела.

– Так не бывает, – сочувственно сказала Тамара. – Что угодно делай, а от всего их не защитишь. И умная, и красивая, и хорошая, а такое, бывает, обломится… Вот за что?

– Мне бы хотелось с вашими дочками познакомиться, – после минутного молчания сказал Юрий Семенович, внимательно разглядывая ее лицо, неторопливо, черту за чертой, потом взял ее руку и так же внимательно принялся разглядывать ее пальцы, ногти, ладонь. – Это возможно? Впрочем, познакомлюсь, когда вы будете работать у меня.

– Как это – работать у вас? – растерялась Тамара. – Кем я буду у вас работать?

– А я разве не сказал? – Он уверенно смотрел на нее, слегка улыбаясь. – Мне нужен помощник. Я давно ищу, да все какие-то не такие попадаются.

– А почему вы решили, что я… какая-то такая?

– Значит, решено, – игнорируя ее вопрос, сказал он и полез в карман. Вынул визитную карточку, протянул ей и долго молча ждал, пока она не взяла. – Я завтра утром уеду на пару дней, а в среду вы мне позвоните – скажете, когда сможете приступить к работе. Лучше не затягивать. Вы сегодня как домой доберетесь?

– Э-э… я доберусь. – Тамара все еще не знала, как отнестись к его внезапному предложению… Да какое там предложение! Это был приказ, вот что это было. – Меня подруга довезет, мы почти рядом живем. Я и сюда с ней приехала. Вон она, которая смеется. Лена… Елена Владимировна.

Юрий Семенович с сомнением глянул на Ленку:

– Елене Владимировне нынче везти никого нельзя, я не хочу рисковать своими лучшими кадрами.

Тамара невольно засмеялась, и он слегка улыбнулся, вынимая из кармана мобильник.

– Впрочем, я тоже пьяный… Алло, Саша, ты трезвый? А голос чего такой? А-а, ну просыпайся в темпе. Тебе полчаса хватит? К Виктору Васильевичу в новый дом, где свадьба была, помнишь? Приезжай на своей, сначала человека одного отвезем, потом ты меня обратно подкинешь, потом свободен. Жду.

Он сунул телефон в карман и ожидающе уставился на Тамару:

– Ну что, будем прощаться с хозяевами, да? Сейчас Саша подъедет. Может быть, и Елену Владимировну прихватим, раз уж по пути?

– Зачем вы Сашу вызвали? – недовольно сказала Тамара, испытывая страшную неловкость. – Я сама добралась бы… Подняли человека посреди ночи из-за пустяка. Вот что он после этого должен думать?

Юрий Семенович вдруг громко, искренне и очень заразительно засмеялся. Так же внезапно перестал смеяться и серьезно сказал:

– После этого он должен думать то же, что, по-видимому, думал до этого: что ему неслыханно повезло с работой. Он у меня водителем уже пять лет работает, и среди ночи я его поднимаю в первый раз. Да и вообще я чаще сам за рулем… Не люблю быть пассажиром.

– Вы намекаете, что вы хороший начальник?

– Почему это «намекаю»? Я никогда не намекаю, я так прямо и говорю: я хороший начальник. – Он ожидающе посмотрел на нее, будто она должна была как-то отреагировать, и с нажимом повторил: – Я очень хороший начальник. Скоро вы сами в этом убедитесь.

– У меня что, даже права выбора нет? – Тамара чувствовала беспомощность, и это ей совсем не нравилось. – Вы уже все за меня решили, да?

– Я-то решил, – невозмутимо ответил он. – Но право выбора у вас есть. Я же вам свои телефоны дал, а ваших не попросил. Вы сами все и решаете. Позвоните в среду – значит, судьба. Не позвоните – значит, тоже судьба. Но совсем другая…