Текст книги "Страсти ума, или Жизнь Фрейда"

Книга шестнадцатая: Опасное путешествие

1

Война все же разразилась. Германский император Вильгельм II заверил императора Франца–Иосифа, что, если Австрия окажется втянутой в конфликт с Россией из–за австрийской акции возмездия против Сербии, Германия «встанет с ней рядом как союзник».

Австрия объявила войну Сербии. Россия провела мобилизацию. Германия объявила войну России. Франция объявила мобилизацию. Германия объявила войну Франции и в тот же день вторглась в Бельгию. Англия, выполняя свой договор с Бельгией, объявила войну Германии.

Мартин Фрейд пошел добровольцем в артиллеристы. Эрнст Фрейд вступил в армию. Оливер участвовал в прокладке туннеля в Карпатах.

Комитет и Венское психоаналитическое общество не остались в стороне от войны. Виктор Тауск, Ганс Закс, Отто Ранк были призваны на военную службу, Поль Федерн стал армейским врачом. Шандор Ференци был зачислен на военную службу в Будапеште, Карл Абрахам направлен в военный госпиталь в Германии.

Непригодный для военной службы в свои пятьдесят восемь лет, профессор Зигмунд Фрейд был тем не менее полон патриотических чувств. Впервые за многие годы он ощущал себя австрийцем, гордился тем, что Австрия явила миру свое мужество. Ее армия быстро разгромит сербов, захватит Белград, положит конец беспорядкам на Балканах. Австро–Венгерская империя вернет потерянные территории и станет сверхдержавой. Он не сомневался в том, что эта война справедливая, и был уверен в ее исходе. Австрия была права, начав войну. Германия поступила правильно, выполнив обещание, данное Австрии. Он сказал Александру:

– Все мои чувства на стороне Австро–Венгрии. Значительную часть своей энергии он отдавал заботам об Анне, находившейся в Англии. Австрийский посол обеспечил ее безопасность, и она благополучно вернулась в Вену.

Он восхищался молниеносностью, с которой германская армия разгромила противников, но опасался, что ее успехи, способные завершить войну к Рождеству, могут стать причиной национального самодовольства.

В лихорадке войны неврозы в Европе отступили на задний план. Пациенты Зигмунда испарились. Лишь действительно больные получали медицинские документы, освобождавшие от призыва в армию. Его пациентами теперь были незнакомые лица, требовавшие подтвердить непригодность для фронта из–за нервных заболеваний. К нему пришли два пациента–венгра, но один быстро исчез. Зигмунд использовал свободное время, чтобы описать историю «человека, одержимого волками».

Письма, пробивавшиеся через нейтральные страны, удивляли его. Эрнест Джонс писал из Лондона, что англичане и французы выиграют войну. Зигмунд раздумывал: а не потерял ли Джонс рассудок? Доктор Тригант Бэрроу, участвовавший в заседаниях Цюрихского психоаналитического общества, предлагал ему убежище от австрийских бедствий. Зигмунду была понятна такая близорукость, ведь этот доктор находился на расстоянии тысячи километров от места событий.

Но его эйфория длилась недолго. Она начала рассеиваться, когда армия императора Франца–Иосифа потерпела первое поражение от сербов. Второй удар был нанесен, когда немцы не сумели захватить Париж. Его огорчила шутка, услышанная в кафе:

– Наше отступление в Галиции осуществляется по плану, чтобы заманить противника.

Он все еще надеялся на победу в войне, но уже стал склоняться к мысли, что она откладывается, быть может, до следующего Рождества.

Отрезвление наступило лишь тогда, когда сыновья его друзей и коллег пали первыми жертвами на поле брани. Мартин писал, что его фуражка и рукав пробиты пулями. Зигмунд посещал госпитали и видел молодых людей с ампутированными руками и ногами, с рассеченными головами.

Затем он понял, каким был дураком, слепым, опасным дураком. Превозносить войну! Ощутить омоложающее волнение, пережить взлет патриотических чувств из–за того, что его страна вознамерилась завоевать весь мир! Никто не в состоянии завоевать кого–либо. Смерть – единственный победитель. Сколько тысяч погибнут? Десять? Сто? Сколько будут искалечены?

Его унижало то, что он, профессор Зигмунд Фрейд, посвятивший лучшую часть своей жизни разъяснению инстинктивных и подсознательных мотиваций мышления человека, позволил обмануть себя, превратить в жертву самых примитивных стремлений – сражаться, убивать, захватывать! У него не было возможности предотвратить войну, но он мог применить свой опыт, чтобы разгадать ложь, с помощью которой обманывали. Он в той же мере достоин порицания, как неграмотный крестьянин, блаженствовавший в лучах славы бессмысленной войны до своей гибели в грязи скотного двора, принадлежащего другому крестьянину, или же до заточения в палату, созданную Карлом Абрахамом для свихнувшихся солдат.

Глубоко в сознании затаилось чувство, что он пострадает от собственного безумия. С каждым месяцем у него обострялось ощущение, что Вена изматывается. Он предвидел горечь и лишения грядущих лет.

Даже в наиболее напряженные дни работы было слишком мало пациентов, чтобы покрыть хотя бы половину текущих расходов. Марта экономила на всем. Его сбережения таяли. Власти не требовали его услуг как невролога.

После каждой кровавой схватки он переживал приступы депрессии и на душе оставался отпечаток ужасов войны. Он думал: «Это как длинная северная ночь… Нужно ждать восхода солнца».

Не хватало продовольствия даже тем, у кого были деньги. Многие товары повседневного спроса исчезли с прилавков магазинов. Не было мяса. Опустела даже лавка мясника на нижнем этаже дома на Берггассе. На Зигмунде, считавшем мясо своей основной пищей, это сказывалось самым чувствительным образом. Он похудел, похудели Марта, Минна, Анна.

Затем стали исчезать дрова и уголь. Цены, как уже было с продовольствием и одеждой, возросли в два–три раза по сравнению с довоенным уровнем. А потом не стало угля, и их кафельная печь не топилась. По вечерам он сидел в кабинете вместе с Гансом Заксом, освобожденным от армии из–за плохого зрения, закутанный в тяжелое пальто, обмотанный шарфом, в шляпе, пытаясь писать окоченевшими пальцами.

Оливер завершил инженерные работы в туннеле и вступил в армию. Макс Хальберштадт получил ранение на фронте. Вместе с Софией они жалели его.

Публикация ежегодника прекратилась. Журнал «Цайт–шрифт» выходил нерегулярно.

Международное психоаналитическое общество существовало только на бумаге. О конгрессе не приходилось и мечтать.

После того как 1916 год передал трудную эстафету 1917–му и русская революция свергла царя, а Соединенные Штаты вступили в войну на стороне Англии и Франции, трудности семьи возросли. Инфляция обесценила остававшиеся у Фрейдов кроны. Племянник Герман Граф, сын Розы, был убит на итальянском фронте.

Три их сына часто оказывались под огнем. Марта со страхом вставала утром: она боялась известия, что один из сыновей ранен или убит. Иногда, когда в Вену просачивались сведения об австрийских жертвах, она падала духом.

Подозревая, что семья Фрейд испытывает большие финансовые трудности, Эли Бернейс еще до объявления войны Соединенными Штатами перевел в Вену значительную сумму. Друзья в Голландии переслали Зигмунду сигары, зная, что их нет в его табачной лавке. Ференци, воспользовавшись своим положением офицера, переправил запрещенные к пересылке ящики с провиантом. Доктор Роберт Бараньи из Упсалы выдвинул Зигмунда кандидатом на Нобелевскую премию. Пациент, которого ранее лечил Зигмунд, завещал ему 2026 долларов, они были поделены между детьми и двумя овдовевшими сестрами.

Зигмунд возобновил чтение лекций в университете, их посещали девять студентов. Он стал записывать лекции перед их чтением, чтобы незамедлительно публиковать под названием «Вводные лекции по психоанализу». «Психопатология обыденной жизни» вышла пятым изданием, несмотря на трудности с бумагой. Брилл продолжал переводить и публиковать книги Зигмунда в Америке. Эрнест Джонс переправлял письма через Швейцарию или Голландию, сетуя, что переведенные Бриллом тексты плохи и неточны и поэтому наносят ущерб репутации психоанализа.

В начале войны Зигмунд и Марта прожили несколько недель в Берхтесгадене: в это время Амалия находилась поблизости, в Ишле, и они хотели отметить ее восьмидесятилетие. Следующим летом они провели две недели в Зальцбурге, навестили Софию и ее ребенка, встретились с Матильдой и Робертом Холличер, Александром и его женой, Анной и, самое приятное, с сыновьями Мартином и Эрнстом, получившими увольнительные. После возвращения на службу Эрнст заболел туберкулезом.

К концу 1917 года Зигмунда начали посещать больные. Он понял почему. Хотя в Германии еще поддерживался искусственный оптимизм, австрийцы примирились с фактом, что война проиграна и конец ее близок. Пациенты Зигмунда, а их было около десяти каждый день, решили, что, коль скоро придется жить в побежденной стране, имеет смысл подлечиться; возбуждение, вызванное войной, уже не притупляло страданий. Они обращались к профессору Фрейду за помощью, в которой давно нуждались.

В 1918 году, в последний год войны, Ференци организовал для семьи Фрейд отдых на курорте в Татрах. Эрнст лечился в соседнем санатории. Ференци сумел подготовить созыв Международного психоаналитического конгресса в сентябре в Будапеште. Вместе с Зигмундом на конгрессе присутствовали Марта и Эрнст, а также сорок два аналитика и энтузиаста из Голландии и Германии, Австрии и Венгрии. Их разместили в новом отеле «Геллертфёрдо» с его горячими источниками и прекрасными садами. Мэр обратился с приветствием к делегатам, им был предоставлен катер для поездки по Дунаю, в их честь были устроены официальные приемы и обеды.

На конгрессе присутствовали официальные лица из Германии, Австрии и Венгрии, озабоченные тем, как оказать помощь солдатам, страдающим военным неврозом. В Будапеште под руководством психоаналитика открылся центр по лечению контузий. Ференци обещали присвоить звание профессора и открыть в университете курс лекций по психоанализу. Подобно Эйтингону в Берлине и Абрахаму в армейском госпитале в Алленштейне, он добился в Будапеште хороших результатов, работая с пациентами, заболевшими неврозом на фронте.

– Мы жизненно нужны! – резюмировал Зигмунд в комитете Ференци, Абрахаму, Заксу и Отто Ранку. – Впервые нас принимают как признанную научную организацию…

– …Могущую внести ценный вклад, – вмешался возбужденно Ференци. – Профессор Фрейд, мы не только нужны, нас просят. Ах! Быть нужными! Я годами мечтал об этом.

Война закончилась 11 ноября 1918 года. Скоротечная революция низложила наследника Франца–Иосифа императора Карла, Габсбурги сошли со сцены. Венгрия объявила о своей независимости. Империя рассыпалась. Мартин исчез, потерялся в последние недели хаоса. Зигмунд и Марта были глубоко встревожены: не погиб ли сын? Тяжело ранен? Найдут ли они его? Спустя несколько недель они получили от него почтовую открытку с весточкой, что он лежит в итальянском госпитале: он попал в плен и перенес малярию.

Вена пала духом. «Недели без мяса» сменились «месяцами без мяса». Австрийская валюта обесценивалась так быстро, что за буханку хлеба требовали целый чемодан банкнот. Семья Фрейд потеряла все, включая, сбережения, которые Зигмунд вложил в австрийские облигации и в страховку Марты.

Его пациенты не появлялись из–за безденежья.

Эрнест Джонс советовал Зигмунду переехать в Лондон, где он мог гарантировать ему практику. У Джонса было девять пациентов и еще шестнадцать ожидали своей очереди. Марта спросила:

– Не хочешь ли поехать, Зиги? В Австрии будущее так мрачно.

Прожив вместе так долго, они вновь оказались в положении, в каком были вскоре после свадьбы. Зигмунд вздохнул:

– Нет. Вена – мое поле битвы. Я должен оставаться на своем посту.

Он направил всю свою энергию на то, чтобы не только положить на бумагу идеи, вызревавшие за последние годы, но и возместить время, потерянное им самим из–за шовинистического безумства. В годы войны Дойтике опубликовал его исследование о невротическом побуждении к рецидиву. Вслед за этим Зигмунд выпустил новую работу о том, как происходит подавление в подсознании. Затем вышли монографии «Инстинкты и их превратности» и «Наблюдение по переносу любви»; в последней он проследил процесс, когда пациентки влюбляются в своих врачей в порядке подмены отцов, которых они любили в детстве. В 1917 году была опубликована работа «Оплакивание и грусть», а в 1918 году Хеллер выпустил историю «человека, одержимого волком» под названием «Из истории детского невроза». Описание заняло сотню страниц и стало наиболее убедительным изложением, когда–либо написанным им о происхождении неврозов в детстве и психоаналитической истории их устранения. После этого он приступил к серии из двенадцати очерков о метапсихологии, пытаясь сформулировать теорию функционирования ума: из чего оно складывалось, его структура, физиология. Хеллер выпустил «Вводные лекции по психоанализу» в трех томах.

Полярная ночь прошла, но заря была сумрачной, безрадостной.

2

Только что родившаяся Австрийская республика с трудом держалась на ногах. Война измотала всех. Вена выглядела унылой, ее валюта ничего не стоила, лавки были пусты, а госпитали переполнены. Не хватало угля и продовольствия. Значительная часть населения голодала и не имела работы. Ни один из трех сыновей Фрейда не смог найти подобающего места. Скудный заработок Зигмунда был единственной опорой для его матери и Дольфи, для его овдовевших сестер Розы и Паули и их детей, для Мартина, Оливера и Эрнста; для Марты, Минны, Анны и для него самого. Ему приходилось кормить шестнадцать ртов, не имея при этом надежного источника доходов. Он пытался также помочь Александру и его семье.

Положение было немыслимо тяжелым. Марта трудилась не покладая рук. Она выходила из дома рано утром со своей хозяйственной сумкой, покупала немного уже несвежей зелени в одном месте, кость для супа в другом, иногда рыбешку для супа, а в удачные дни немного чечевицы, гороха, бобов или ячменя у бакалейщика. Супница была все такой же большой, но ее содержимое все более жидким. У каждого от голода сосало под ложечкой, но об этом не принято было говорить.

Зигмунд писал Эрнесту Джонсу: «Мы переживаем тяжкие времена, но наука – могучее средство, чтобы жить с высоко поднятой головой».

В последнее военное лето, когда он, Марта и Анна находились в Татрах, в Венгрии, Зигмунд стал личным врачом и другом богатого тридцатисемилетнего пивовара Антона фон Фрейнда, нескольким родственникам которого помог Ференци с помощью психоанализа. Тони – так он просил Зигмунда называть его – был доктором философии, человеком необычайно одаренным.

У Антона фон Фрейнда возникла серьезная проблема: у него обнаружился рак яичек. Несколько месяцев назад ему удалили одно яичко. Хирург уверял, что вычистил все следы раковой опухоли и нет никаких физиологических причин, препятствующих Антону возобновить нормальную половую жизнь. Обычно энергичный, фон Фрейнд впал в депрессию и стал психологическим импотентом, не способным к интимным отношениям со своей привлекательной молодой женой Рожи.

Фон Фрейнд и Шандор Ференци многие годы были близкими друзьями. Ференци не смог помочь Антону. «Кстати, профессор Фрейд вскоре приезжает в Венгрию, – сказал Ференци, – вам больше повезет с мастером».

Тони фон Фрейнд спросил профессора Фрейда, не возьмется ли он лечить его. Зигмунд охотно согласился. Они договорились проводить послеполуденное время в Татрах, используя прогулки для лечения.

– Тони, у нас нет ни времени, ни необходимости для того, что мы, психоаналитики, называем сквозной работой, которая является длительным процессом, ведущим к перестройке характера. Вы получили психоаналитическую подготовку у Ференци, и, таким образом, мы будем работать совместно, чтобы добиться ослабления симптома. Мы двинемся прямо к катарсису в надежде достичь неожиданного, почти взрывного открытия причин обеспокоенности.

– Как вы добьетесь этого, профессор Фрейд?

– Не я, а вы совершите это, Тони. Благодаря силе познания, которая позволит вам преодолеть страх, расчленить его на отдельные понятные элементы. Вы думаете, что ваша временная импотенция вызвана операцией, но это лишь видимый признак. Стимул связан, по–видимому, с детскими страхами и тревогами, которые обрели такую психологическую силу.

– Понимаю, профессор.

– Тогда мы можем приступить к быстрому раскрытию идей с упором на сексуальные аспекты вашего детства, почти исключая другие.

Антон припомнил, что, когда ему было лет шесть, он наблюдал за поваром, разделывавшим птицу и резавшим колбасу, и тогда у него возникла боязнь, что острый нож отрежет что–нибудь у него. Его восхищали и пугали мастеровые, ходившие по улицам с точильными кругами. Он также вспомнил шутку, услышанную в то время: разница между мальчиками и девочками в том, что у девочек удалена «маленькая частичка»; он ощущал страх, оказываясь рядом с острым ножом или ножницами.

Прошли дни, и Антон фон Фрейнд вспомнил свои первые опыты рукоблудия, за которыми его застал отец и полушутя предупредил мальчика, что если он не прекратит это баловство, то потеряет свои интимные части. Тони продолжал трогать руками свой пенис, но каждый раз, когда он делал это, его чувство вины и страха углублялось. Ему казалось, что пенис исчез или омертвел. Удаление хирургом яичка вызвало из подсознания эти детские страхи.

Когда воспоминания вышли наружу, Зигмунд попытался вернуть Антону уверенность.

– Все мужчины боятся кастрации. Я ее также боюсь. Все мужчины боятся, что выйдет наружу женское начало их бисексуальной природы. Я также боюсь этого. Все мужчины ежедневно сталкиваются с проблемами, мешающими их половым функциям. У меня они также есть.

В голубых глазах Антона появилась еще одна искорка. За многие дни он впервые улыбнулся.

– Понял, что вы говорите: нарушение половых функций не означает, что что–то не в порядке с половыми органами! Это выражение нарушений в другой зоне.

– Именно так! Теперь мы сможем переключить вашу тревогу относительно пениса на другие стороны вашей жизни.

Поскольку Антон последовательно утверждал свою личность, он восстановил уверенность в себе, необходимую, чтобы устранить ощущение импотенции из уязвимой зоны.

Он сумел ослабить симптом. Двое мужчин проводили вместе день на озере Цорба на высоте более тысячи двухсот метров среди прекрасных лесов. Прошел дождь, миновали буря и заморозки, и в этот ясный день они могли погреться на теплом солнце.

– Профессор Фрейд, я вынашиваю план. Я поговорил со своей семьей, прежде всего с матерью и сестрой Катей. Мы все согласны: я учреждаю для вас фонд в миллион крон (четверть миллиона долларов), который будет использован для развития психоанализа.

Зигмунд глубоко вздохнул. Они стояли на просеке над озером. Он прислонился к аккуратно сложенным бревнам, пытаясь обрести опору.

– Миллион крон! Трудно поверить! Наше движение всегда было нищим. Почти ни одна из наших публикаций не окупала расходов. Мы сможем возобновить публикацию ежегодника и восстановить ежеквартальный выпуск журнала. Это дар Божий.

Антон уселся на бревно, его лицо светилось радостью и удовлетворением.

– Никаких условий, профессор Фрейд. Я переведу кроны на счет, как только вернусь в Будапешт. По мере продвижения вашей работы, когда возникнет нужда в средствах, дайте мне знать, и необходимые суммы будут пересланы вам.

Зигмунд был глубоко тронут.

– Тони, если бы вас не было, то вас следовало бы выдумать.

В этот вечер Зигмунд поведал о своих мечтах Марте. Ливень стучал по крыше спальни. Голос Зигмунда перекрывал шум дождя.

– Мы больше всего нуждаемся в собственном издательстве. Не только для того, чтобы возобновить ежегодник, но и чтобы издавать журналы «Цайтшрифт», «Имаго», книги. Тогда не придется ходить с протянутой рукой, чтобы напечатали наши работы. Мы смогли бы по мере необходимости основывать новые научные журналы и регулярно выпускать их. Мы сможем заказывать книги по нашей тематике, которые в ином случае не готовились бы или залеживались в ящиках столов из–за того, что они не принесут доходов.

Марта откинулась на подушки, Зигмунд стоял у изголовья. Военные годы оставили свой след: около ее губ появились бороздки морщин, волосы поредели, но к глазам вернулось философское спокойствие. Она слушала, увлеченная планами Зигмунда.

– Да, Зиги, выгоды очевидны. Не будет нового Вильгельма Штекеля, чтобы отобрать «Центральблатт» под тем предлогом, что он нашел издательство для печатания. Но, вероятно, потребуются опытные люди?

– Разумеется. Они придут, как только у нас будут средства, чтобы открыть типографию, купить печатные машины…

Он возвратился в Вену с пятьюдесятью тысячами крон из фонда Антона фон Фрейнда и арендовал помещение для издательства «Интернационалер психоаналитикер Ферлаг», или просто «Ферлаг». Отто Ранк, перенесший приступ депрессии в Кракове, где находился во время войны, но сумевший тем не менее жениться на красавице Беате Тола Минсер, вернувшись в Вену, немедленно взял в свои руки издательство с присущими ему настойчивостью и энергией. Он объявил, что намерен издать собрание сочинений Зигмунда Фрейда в кожаном переплете, тогда читающая публика получит представление о ценности томов.

Пятьдесят тысяч крон (десять тысяч долларов) ушли на оборудование конторы и склада, приобретение быстро исчезавшей в Вене бумаги, оборудования и подписание контрактов. Зигмунд был спокоен: в будапештском фонде оставалось еще девятьсот пятьдесят тысяч крон.

Члены Венского психоаналитического общества постепенно возвращались домой и возобновляли свою практику. Были восстановлены связи между членами комитета. Шандор Ференци блестяще начал свою послевоенную карьеру в Будапеште: тысяча студентов университета изъявили желание слушать его лекционный курс. Когда власть перешла в руки коммунистического режима Белы Куна, Ференци получил полную поддержку в качестве профессора университета и строил планы основать психоаналитический институт по подготовке врачей. Поскольку психоанализ был официально признан в Будапеште, а фонд фон Фрейнда находился там, Зигмунд думал направить Отто Ранка в Будапешт для основания издательства. Не станет ли этот город центром европейского психоанализа?

В начале 1919 года возобновились вечерние встречи по средам. Война оставила свой след на каждом из участников; теперь же группа пережила еще один удар.

Виктор Тауск потерпел неудачу в попытке стать признанным психоаналитиком. Сразу после окончания клинической школы он был призван в армию. Годы войны, проведенные в Люблине и Белграде, не излечили его от невроза. Лу Андреас–Саломе возвратилась к себе в Геттинген, в Германию, рассчитывая заниматься там психоанализом. Тауску требовалось, как никогда, внимание Зигмунда; ему нужно было, чтобы им восхищались, им занимались. Одновременно он стремился к независимости от профессора Фрейда и поэтому оспаривал суждения Зигмунда, выступая с теоретическими выкладками на встречах по средам. Зигмунд уважал тонкий ум Тауска, но тревожился по поводу его шизофрении.

Наконец в сорок лет Виктор Тауск открыл свой кабинет психоанализа. Затем он влюбился в молодую музыкантшу Хильду Леви, о которой писал как о «самой дорогой женщине, когда–либо входившей в мою жизнь… благородной, чистой и доброй». Зигмунд надеялся, что Тауск сумеет построить эмоционально устойчивую семейную жизнь и профессиональную практику, которую искал все одиннадцать лет.

Этого не произошло. Когда Виктору Тауску надлежало пойти за свидетельством о браке, он написал прощальное письмо своей невесте и профессору Зигмунду Фрейду, составил опись своего имущества, накинул на шею петлю из веревки от гардины, приложил свой армейский пистолет к правому виску. Выстрел снес часть головы, и труп повис в петле.

Фрейду принесли прощальное письмо. Зигмунд был ошеломлен, пережил шок, жалость, гнев. Почему Виктор совершил такой безумный поступок, когда был так близок к осуществлению мечты своей личной и профессиональной жизни… после того как группа потратила столько энергии, внимания, средств, чтобы помочь его становлению? Прощальное письмо мало о чем говорило:

«Дорогой профессор… Благодарю за все доброе, что Вы сделали для меня. Сделано было много, и это наполнило смыслом последние десять лет моей жизни. Ваша искренняя работа гениальна, я ухожу из жизни, сознавая, что был свидетелем триумфа одной из величайших идей человечества…

Сердечно приветствую Вас

Ваш Тауск».

Похороны на Центральном кладбище прошли скверно. Присутствовали члены его семьи, а также семьи первой жены, но никто не подумал об отпевании. Пришли Зигмунд и многие участники венской группы, однако никто не выступил. Молча опустили гроб Тауска в могилу: слышался лишь звук падавших комков земли, сбрасываемой могильщиками.

С болью в сердце Зигмунд возвращался домой. Он ругал себя за то, что в этот момент не чувствовал любви к Виктору, им владела лишь жалость… и чувство безнадежности. Тауск был так нужен!

Он вспомнил проницательные слова, сказанные когда–то Вильгельмом Штекелем:

– Не убивает себя тот, кто не хочет убить другого или по меньшей мере не желает смерти другому.

Было ли самоубийство актом агрессии? Или мести? Или желания избежать худшей судьбы, убийства или сумасшествия? Так много следовало бы выявить психоанализу относительно причин и мотивов самоубийства.

Зигмунд написал некролог о Викторе Тауске для журнала «Цайтшрифт». Позже он отмечал в другой статье: «Быть может, никто не обнаружит той духовной энергии, которая требуется, чтобы покончить с собой, если только, поступая таким образом, самоубийца, во–первых, не убивает одновременно того, с кем он идентифицировал себя, и, во–вторых, обращает против себя желание смерти, направленное против этого другого».

В ноябре 1919 года венгерское правительство Белы Куна было свергнуто контрреволюционными силами и румынской армией. Адмирал Хорти возглавил правительство и в начале 1920 года присвоил себе пост регента. Это был диктатор крайне правых взглядов и ярый антисемит. Одним из его первых шагов стало изгнание Шандора Ференци из университета, закрытие его неврологической клиники и принуждение уйти из Венгерского медицинского общества. Затем адмирал Хорти издал распоряжение о замораживании всех банковских счетов и запрещении вывоза денег из страны.

Это означало, что Будапешт терял роль центра психоанализа и фонд Антона фон Фрейнда прекращал свое существование. Расходы по издательству Зигмунду пришлось покрывать из собственного скудного кармана.

Поступили новые трагические известия. У Антона фон Фрейнда вновь появилась раковая опухоль с метастазами в печень и грудь. Он приехал в Вену в надежде получить лучшее медицинское обслуживание. Зигмунд устроил его в санаторий «Фюрт». Рак был запущен, и операция уже не могла помочь. Зигмунду не оставалось ничего иного, как сидеть у изголовья и успокаивать Антона. Позже он писал жене Антона: «Тони хорошо знал о своей судьбе, он воспринимал ее как герой, но, подобно настоящему человеку, гомеровскому герою, он время от времени горевал по поводу своей участи».

Зигмунд держал руку Антона в тот полдень, когда он умер. Он нежно опустил веки и накрыл одеялом его лицо. Возвращаясь домой в морозный январский полдень, дрожа от холода, несмотря на пальто, он думал о желании Антона помочь психоаналитическому движению, о котором он сказал Зигмунду, что его ожидает большое будущее. Размышляя о том, какую радость испытывал он, когда познакомился с Антоном, и о своих надеждах, Зигмунд вспомнил изречение: «Пьющий на ужин вино жаждет воды на завтрак».