Текст книги "Критика психологической толерантности"

Базаров же опирается на родного отца, взращённого в Христианстве, как в психическом феномене. Поэтому мы должны более подробно рассмотреть схему их взаимоотношений и может тогда мы сможем понять, почему Онегин и Печорин, символизирующие интровертное мужское сознание избегали (применяя в данном случае с символической точки зрения ресурс внутреннего психического убийства, на этот раз, разрывая связь с отцовским архетипом) связи с родным отцом (И потому – что как таковой связи с отцом нет, поэтому она и не изображена в романах. Так, по крайней мере, мы понимаем с символической точки зрения данный факт.) и искали связи с другим отцом, который наделял их большей мужественностью, самостоятельностью, яростью.

Итак, переходим к рассмотрению схемы отношений отец (являющегося частью Христианства, как психического феномена) – герой, символизирующего интровертное мужское сознание не являющиеся частью Христианства, как психического феномена. На мой взгляд, можно выделить две основные линии поведения отца по отношению к Базарову, которого сам отец, конечно, также считает, как и себя, частью Христианского бессознательного пространства, потому и ожидает от него тех поступков, которые свойственны носителю установок именно данного психического поля.

Первая линия поведения отца в сторону сына – героя, уже была нами рассмотрена вкратце чуть выше, а именно отец, рассматриваемый нами как психическое/духовное явление, предоставляет сыну свой хорошо в течение жизни проработанный профессиональный навык, который помогает сыну воплотить себя на социальном уровне. В нашем случае, этим отцовым навыком, переданным сыну по наследству, напомню, является врачевание. Я думаю, что вот такое влияние отца на сына является правильным, развивающим сына. Врачевание способствует развитию разума, мышления, логики, ответственности, принципа действительности у Базарова. Конечно, эти навыки очень помогают Базарову развиться на его жизненном пути (индивидуации).

Ну а вот второй, очень четко прослеживающийся линией поведения отца по отношению к герою – сыну, является попытка приблизить последнего к его матери, к своей жене. Отец Базарова всячески пытается уговорить сына остаться по дольше в «родной Материнской деревне». Лично я склонен предполагать, что в такой линии поведения отца, очень трудно найти хоть какой – нибудь правильный, развивающий момент для героя, даже наоборот это скорее, именно что разрушающая героя, манера поведения отца. И нужно отметить, что сам Базаров довольно жестко, яро (можно сказать по Германскому принципу) реагирует на такую манеру поведения отца (архетип отца в Христианстве, как психическом феномене) и с отцовой волей не соглашается. И опять – таки очень важно подчеркнуть, что отец реагирует с большим удивлением на отказ сына, прислушаться к его мнению, но в дальнейший конфликт с сыном не вступает и свое авторитетное мнение, свою отцову волю, навязать сыну не может. Надо полагать, что отец не ожидал услышать от Базарова отказа, на свое предложение остаться в деревне. Отец Базарова, Василий Иванович Базаров не ожидал услышать от сына – героя отказа, потому – как сын в Христианстве, как психическом феномене (частью, которой напомню, является Василий Иванович Базаров), довольно редко перечит воле отца, в том числе и Небесного, даже когда тот жертвует им «во благо всех людей». А в предложении Василия Ивановича адресованному к сыну, остаться в деревне, явно прослеживается мотив принесения сына в жертву, своей жене, матери героя и матери – земле. Мать (Архетип Великой Матери в Христианстве, как в психическом феномене) крепко привязана эмоционально – аффективно к сыну (пускай уже и к взрослому и уже не к сыну, а к состоявшемуся человеку, но великой матери, надо полагать, плевать на действительность) и в связи с тем, что сын (уже взрослый герой в действительности) эту связь разрушает, игнорирует, она глубоко страдает. Отец же, видя страдания своей жены (которая правда в момент страданий ведет себя в первую очередь ни как жена – любовница, а именно, что как Мать, страдающая по своему новорожденному дитя на образе, которого она и залипла навсегда) решает вернуть ей сына. Здесь нам следует задать вопрос: почему Отец (Отцовский архетип Христианства, как психического феномена) – важнейшее и авторитетнейшее звено духовной человеческой жизни, встает в данном конфликте на сторону матери? Ведь, чисто теоретически существует вариант, при котором, отец мог бы поддержать сына – героя и возмутиться инфантильным, нарциссическим, инцестуозным желаниям своей жены, желающей повернуть жизнь вспять и вернуть те времена, когда герой был ребенком, тем паче отец вроде, как и обязан следить за соблюдением канонов, за поддержанием принципов действительности. Ответ на заданный вопрос лично мне кажется очевидным: если отец (представляющий Христианскую бессознательную установку) в том числе и Небесный (жертвующий сыном, земле – матери даже в главном Христианском мифе), в данной ситуации поддерживает именно мать (Великую Мать), то сей факт показывает нам качественную характеристику Христианства, как психического феномена. Данное психическое пространство является априори матриархальным и все его представители должны поддерживать в целостности, именно данный матриархальный уклад жизни. Именно поэтому отец Базарова в данной конфликтной ситуации поддерживает мать (Великую Мать) и пытается принести ей в жертву сына, пригвоздив последнего к земле – матери и к родной матери, где сын – герой погибнет, потому как по своей сути он не земледелец. Нужно отметить, что мотив пригвождения героя к Земле которое провоцирует отец (Отцовский архетип), мы уже встречали в нашем исследовании. Правда, в случае Печорина, таким «пригвоздитетлем» был не его родной отец, а Максим Максимыч – символическая отцова фигура. Максим Максимыч хотел пригвоздить Печорина к Земле через свадьбу героя с Бэлой. Данная женитьба остановила бы развитие Печорина, его духовные поиски и вся его жизнь была бы обслуживанием и содержанием быта Бэлы. Нужно отметить, что Печорин, также, как и Базаров на попытку пригвождения его к матери – земле, совершенную отцовой архетипической фигурой (Максимом Максимычем), реагирует агрессивно, яро (Хотелось бы заметить, что ярость с моей точки зрения, являющаяся психическим феноменом не Христианской природы очень четко отличается от Христианской страсти и путать их нельзя. Ярость имеет четкие границы, в пределах которых она и развивается. Страсть же границ не имеет и старается поглотить собой все живое, поработив его при этом естественно и растворившись в нем.) отказываясь приносить себя в жертву матери – земле, показывая тем самым, что он не носитель установок Христианского бессознательного измерения. Максим Максимыч считает, что Печорин, выкрав Бэлу, должен постоянно находиться рядом с ней (то есть тратить лишь на нее всю свою личностную психическую/духовную энергию), тогда, как сам Печорин не намерен жить только лишь одной Бэлой и лишать себя самосконцентрированности, созерцания природы и ощущения войны.

Я думаю, что отец, в том числе и Небесный (принесший в жертву Христа) приносит в жертву сына – героя внутри Христианства, которое данное исследование рассматривает только, как психический феномен, в том числе и для того, чтобы остановить его развитие. То есть, отец, в том числе и Небесный, боится, что сын – герой, превзойдет его в развитии и свергнет его с престола, заняв его место, рядом с матерью – женой отца. Во – вторых (хотя это может быть самый главный, самый важный аргумент), ритуальное убийство героя, одобряется коллективной Христианской психикой потому – как, в его ходе, героя пригвождают к земле – матери, связи с которой, он сам избегал, игнорировал, снижал до минимума ее духовную ценность. Однако, жертвоприношение героя, совершаемое обществом – коллективной психикой, восстанавливает эту связь, необходимую Великой Матери. Таким образом, ритуальное, жертвенное убийство героя удовлетворяет инцестуозные потребности (которые по своей сути, несомненно, являются патопсихологическим процессом) Великой Матери – владычицы Христианского бессознательного измерения. Но читателю, не стоит думать, что архетип Великой Матери всегда и везде, ведет себя так же, как в рассматриваемом нами Христианском бессознательном пространстве. Для того чтобы исследовать весь спектр проявлений архетипа Великой Матери, необходимо исследовать, как можно больше культур, духовных традиций/бессознательных установок, чего на данный момент не происходит. Современными школами психологий, как уже неоднократно говорилось в данном исследовании, изучаются в основном те культуры – которые и формируют на своей основе Христианскую бессознательную установку, оно и понятно, ведь современная психология является сама лишь частичкой Христианской бессознательной установки, поэтому за границы данной бессознательной установки, ее исследования не выходит.

После рассмотрения схемы взаимоотношений: герой, символизирующий именно что интровертное мужское сознание, которое как уже много раз, было, заявлено не является частицей Христианства, как психического феномена – родной отец, выросший в Христианстве, мы можем сказать о том, что отречение от отца (которое, по сути, и является внутренним психическим убийством) и от тех норм поведения, которые он декларирует, является абсолютно правомочным и верным решением героя. Отец разрушает героя, насыщает его патопсихологическими энергиями, привязывая его к материнскому архетипу, являясь эдаким связующим, пригвождающим к матери, и к аниме, и очевидно, что такую связь просто необходимо разрывать иначе данная связь разрушит героя.

Однако если мы вернемся к Базарову, то увидим, что в своем поведении, которое очень похоже на поведение Онегина и Печорина есть и четкие отличия, которые не дает Базарову права считаться героем именно такой конституции, какую имели Онегин и Печорин. И на первый план, который отличает Базарова, выходит использование той самой психологической толерантности по отношению к патопсихологическим проявлениям коллективной психики – вечно юному принцу, символизированного Аркашей и к аниме, символизируемой Одинцовой.

Для начала давайте поговорим об отношениях героя с вечно юным принцем/Аркашей. Необходимо отметить, что архетип вечно юного принца в лице Аркаши пережил явную трансформацию. Впервые из всей цепочки, представляющей вечно юного принца (Ленский – Грушницкий – Верховенский младший – Аркаша) мы видим до ужаса позитивированный на социальном уровне фигуру вечно юного принца, который вообще не конфликтует с героем, хотя поводов при желании можно найти достаточно. Отсутствие прямого конфликта, по всей видимости, связано как раз с тем, что герой больше не стремится уничтожить вечно юного принца. Можно сказать, что Базаров, символизирующий героя, пытается перевоспитать вечно юного принца в лице Аркаши. Таким образом, мы видим третью модель поведения, наблюдаемую в отношениях между героем – мужским сознанием и архетипом вечно юного принца, представляющего матриархальные психические пространства. Первую модель поведения символизировали Онегин и особенно Печорин, уничтожавшие вечно юного принца (с символической точки зрения используя мотив внутреннего психического убийства). Вторую модель поведения символизировал Ставрогин, который напомню, как психическое явление в отличие от своих предшественников является частью Христианской коллективной психики, представляя экстравертный подход функционирования мужской психики. Его подход по отношению к насыщенному патопсихологиями вечно юному принцу выражался психологической толерантностью, полным принятием данного зла и не сопротивления ему. Повторюсь – в Ставрогине символизированы все последствия идеологии Толстого – не сопротивления злу силою, которая как психический продукт, несомненно, является частью коллективной Христианской психики.

А вот Базаров, представляющий третью модель поведения между героем и вечно юным принцем, попытался перевоспитать вечно юного принца – Аркашу. В романе Тургенева очень ярко показано как долго и тщательно пытался перевоспитать герой вечно юного принца (вместо того, чтобы уничтожить его). С помощью нигилизма он попытался обесценить родительские отношения, доминирующие ценности общества/коллективной психики. То есть обесценивалось все то, что мешает психическому/духовному прогрессу пространства и все то, на чем пространство, а особенно вечно юный принц (который наивно полагает, что тот сценарий, по которому он живет единственно правильный) акцентированы. Стоит отметить, что эта попытка не принесла ничего хорошего. По факту получилось, что вечно юный принц, в конце концов, отринул всю идеологию героя, пользуясь его внутренним ресурсом (В действительной жизни это происходит довольно часто, и мы уже в принципе рассматривали данный механизм – человек попадая в какую – то мини бессознательную группу, дабы успешно адаптироваться в ней принимает полностью нравы группы, становясь подобно принцу, который полностью впитывает те манеры, взгляды которыми его нагружают. Иногда человек осознавая, что функционирование группы не совсем адекватно, либо имея ресурс для развития, предлагает группе, в которой каждый из участников подобен вечно юному принцу, изменить модель функционирования группы. Зачастую группа начинает соглашаться с предложениями личности, но на изменения не идет, а он продолжает пытаться ее изменить, тратя огромное количество собственной психической энергии, которая группа использует в своих целях. И по факту получается, что весь свой внутренний ресурс человек тратит напрасно и в этой ошибочной деятельности гибнет его действительная суть, имеющая потенциал развития.) вытеснил героя и занял его место. Именно так можно понимать концовку романа с символической точки зрения – фокус главных героев переключается на Аркашу – вечно юного принца и Катю – вечно юную принцессу, вокруг которых смыкается произведение. Опять же символично, что жить они будут под Отцовским крылом и во многом на состоянии (которое понимается с символической точки зрения за психическую энергию) старшей Одинцовой – анимы. Итак, в данном случае мы можем предположить, что психическое пространство не будет развиваться. Оно пришло к застою. Ни к такой катастрофе, как в случае Ставрогина. Базаров вроде как слегка выправил ситуацию, но развития и прогресса вновь не будет, и мы имеем дело с четкой стагнацией и с пониманием того, что перед нами пространство, где все архетипические энергии смешались, и потому никто не имеет самостоятельности. В этой Дионисийской каше доминирует хаос и растворение. Отец, символизирующий устоявшиеся нравы общества и сын – вечно юный принц с женами живут под одной крышей. В то же время все они крепко связаны с Одинцовой – анимой, которая свое состояние (психическую энергию с символической точки зрения) получила от авторитетной отцовской фигуры (брака с богатым стариком) и, в конце концов, вновь к нему возвращается (Одинцова вновь выходит замуж за богатого и состоятельного старика). И все эти фигуры активизировались с помощью Базарова – героя, в конце концов, потушив его – уничтожив индивидуальную природу, расщепленную в коллективной психике. Посему вновь стоит отметить, что Онегин и особенно Печорин были очень мудры, разрывая связь с героинями, героями – символизирующих архетипы современной коллективной психики. И поэтому в очередной раз хочу отметить, что многие философские идеи (особенно Шопенгауэра и Будды. У Шопенгауэра, например, есть такая крайне занимательная цитата: «Кто вполне проникся моим философским учением и знает, что наше бытие таково, что лучше бы его совсем не было, и что величайшая мудрость заключается в отрицании, в отказе от него, тот не будет ожидать многого ни от какого предмета, ни от какого обстоятельства, ни к чему не станет страстно стремиться и не будет жаловаться на крушение своих планов; он вполне присоединится к словам Платона (ер. X, 604): «ничто в мире не заслуживает больших усилий», а также к словам поэта Anwari Soheili «Разбита власть твоя над миром – не печалься: это – власть над миром – не радуйся этому: и – пройди и ты мимо мира: мир – ничто.»), строящиеся на отрицании мира, который человек перед собой видит и который построен на принципах, вырвавшихся в жизнь с помощью проекций, людьми одержимыми матриархальными психическими измерениями вполне понимаем с психологической точки зрения, и кажется очень даже логичным. Ведь в этом случае человек интуитивно понимает, либо дошел до этого опытным путем, что создать нечто новое и остаться индивидуальностью в лоне матриархальных психических измерений ему не удастся, а посему лучшее, что он может делать в данной ситуации, так это отрицать и оставаться в стороне от данных психических пространств, захвативших власть в современной коллективной психике. Хотя можно предположить, что в таком случае человеку стоило бы постараться найти иное бессознательное измерение, наверное, не матриархального склада, где он смог бы развиться и преобразовать пространство. Однако мало кто может нащупать связь с такими не матриархальными психическими системами, так как такие пространства (как например, по моему предположению – Германское, Кельтское) разрушены, а во вторых дискредитированы и в третьих, идущего к ним человека коллективная матриархальная психика отпускать не собирается все время, впутывая такого героя вновь в свои сети (самый показательный пример Печорина – как только он остается один обязательно кто – то появляется и начинает его вновь втягивать в лоно коллективной психики – сансары), так как ей жизненно необходима его психическая энергия, без которого не созидающее само матриархальное психическое измерение может иссякнуть и погибнуть.

Возвращаясь же к Базарову, мы можем констатировать, что его тактика перевоспитания вечно юного принца показала свою неоправданность и гибельность для героя, символизирующего интровертное мужское сознание. Вообще стоит отметить, что тактика перевоспитания в поведении Базарова (которая в данном случае роднит его с героем фильма Ларса Фон Триера «Антихрист») наблюдается не только лишь в отношении с вечно юным принцем. По отношению к аниме – Одинцовой, отцовскому архетипу Базаров ведет себя примерно также. При соприкосновении с данными психическими фигурами Базаров ведет себя примерно также, стараясь перевоспитать их. Посему мы можем сказать, что Базаров хоть и имеет сходство с Онегиным и с Печориным (который с точки зрения данного исследования является единственно здравым персонажем отечественной литературы – символизирующего мужское сознание), но в тоже время очень серьезно отличается от них. Отличает его в первую очередь излишняя гуманность – то есть подход, который мы именуем, как психологическая толерантность по отношению к архетипам, несущим личности патопсихологические энергии. Все это заканчивается тем, что фигуры коллективной психики уничтожают героя, вытесняя его из пространства, лишая его энергии, за счет которой они сами начинают действовать. Переводя на язык действительности, мы можем сказать, что архетипы коллективной современной психики при гуманном отношении к ним расщепляют истинную личность, порабощают ее и используют ее в своих целях, реализовываясь с помощью порабощенной личности. Сам же человек, как неповторимое индивидуальное начало в данном случае гибнет и становится лишь рабом архетипов современной коллективной психики, воплощая через себя их волю, которая приводит к стагнации психическое пространство, потому как единственной волей данных архетипов является желание неограниченной власти над субъектом и над самим психическим пространством, которое в случае захвата над собой власти перестает развиваться и чахнет. Это ощущение гибельного, мертвого пространства прямо витает в воздухе концовки романа «Отцы и дети». И конечно же стоит отметить, что такой гибельности самого пространства явно не чувствовалось в «Герое нашего времени» и «Евгении Онегине», но особенно подчеркну, с моей точки зрения гибельности пространства не было рядом с Печориным, который как волк очищал пространство от психопатологий. Пусть он сам до конца не мог развиться в силу объективной причины – он не обнаружил того психического пространства где бы он смог воплотить себя. Однако, не реализовавшись сам, он выполнял другую миссию – очищал само психическое пространство от психопатологий, в результате чего оно могло существовать дальше.

А вот Базаров и особенно Ставрогин (символизирующего широко распространенный в современности огуманизировавшихся мужчин) помочь пространству не смогли и в первую очередь из – за той самой психологической толерантности, которая получило свое широкое распространение благодаря современной мировой культуре, сформированной вокруг алхимии, христианства, как психического феномена, дионисийтсва, индуизма, прочих мировых религий и, на мой взгляд, в первую очередь благодаря активной деятельности и взаимодействию между собой Российского, Американского, Французского, Английского бессознательных измерений. Вновь хочу отметить, что все вышеперечисленные матриархальные психические пространства своей деятельностью деформировали не матриархальные психические пространства, дискредитировав их особенно в глазах тех людей, которые нуждаются в связи с не матриархальными психическими феноменами.

Попробую теперь привести пример деформации буддизма, который, как и христианство в данном исследовании рассматривается, как психический феномен, провозглашающий определенные психические установки для человеческой психики, после чего основная часть данной работы закончится.

Во – первых принято считать, что буддизм это философское, религиозное, духовное (как кому больше нравится) учение, которое должно жить, развиваться без агрессии, ярости. Понятное что это мнение, сформированное уже деформированным взглядом, заставляет человека, живущего по буддистским канонам отказаться от агрессии, ярости. Но как тогда быть с Ашокой (которого зачастую именуют воином Будды), принесшего Буддизму его золотой век? Перед тем, как принести золотой и мирный век Буддизму, Ашока уничтожил всех тех, кто мешал целостности буддистского государства. Таким образом, на символическом уровне, мы можем говорить о том, что прежде чем принести мир и процветание буддизму, как психическому феномену на уровне государства Ашока жестоко уничтожил патопсихологический материал, тормозивший создание единого и целостного государства. Символично и то, что не централизованная Индия (какой по факту она является и теперь и ничего связанного с Буддой там нет и никогда не было, кроме его рождения там) времен Ашоки была раздроблена именно матриархальным Индуизмом в многочисленных своих проявлениях, которые все как один отрицают власть центра и верят только в свою, подрывая всю духовную идею государства (а государство с символической точки зрения указывает на целостность). Символично и то, что не желание быть централизованным, то есть целостным с психологической точки зрения свойственно и России, как психическому организму. Матриархальные архетипические энергии, захватывающие власть над определенной группой людей по территориальному признаку (в результате чего появляются определенные кланы, роды) не желают нормальной взаимосвязи, с другими архетипами порождая целостность, границы и нечто новое. Они жаждут, правит своим мини участком и порабощать иные (как в той же самой Индии или России, до Рюриковских времен, что в очередной раз указывает на матриархальную психическую сущность России) и на этом все. Здесь в очередной раз мы видим Дионисийскую кашу – бесконечное количество архетипических энергий раздроблены, воют между собой и захватывают человека в свои сети, делая его одержимым. Примерить эти, нецелостные по своей сути архетипические энергии может быть и нельзя без уничтожения их, либо подавления их патопсихологического ядра. Ашока собственно это и сделал. Однако по абсолютно не логическим причинам, рассматривая его фигуру, его воинственность, агрессивность, яростность современные культурологи, гуманисты забывают и не рассматривают вовсе либо показывают эту воинственность, как ошибку, за которую потом очень сильно себя внутри корил Ашока. Это и есть деформация и дискредитация агрессии, ярости как психического феномена. Во – первых корить себя за уничтожение патопсихологического явления человеку не за что. Страдания, как системообразующий психический феномен – это ярлык современного христианизированного взгляда, который без страданий в принципе существовать не может, потому – как страдание – это вечная страсть расщепляющая целостность, заземляющая и не дающая идти дальше. Во – вторых агрессия Ашоки имела четкие границы – после уничтожения патопсихологического материала на уровне государства, то есть раздробленных королевств, проповедующих различные формы Индуизма, она закончилась. Сей факт в очередной раз говорит о том, что психические феномены не матриархальных психических пространств имеют четкие границы и не стремятся порабощать человека, а являются лишь звеном целостного, поэтапного развития к которому стремится психическое пространство. Таким образом, после выполнения собственной миссии (как в данном случае агрессия, ярость воина Будды – Ашоки) психический процесс не матриархального психического пространства передает эстафету иному (Несомненно, что в христианстве, которое рассматривается здесь, как психический феномен такой преемственности нет, подтвердить это можно тем, что Мессия явился один раз и навсегда и другого не будет. Затем он явиться еще раз, а вот человеку уже не к чему стремиться, он лишен развития, он может лишь ждать второго пришествия, но искать ему нечего, ибо мессия уже дал все, что нужно.).

Во – вторых в изначальном Буддизме, в общем – то нет опоры на любовь, рассматриваемой нами также как психический феномен. Навязывание «любви» буддизму произошло в те времена, когда Буддизм очень сильно поддался (к сожалению таких воинов Будды, как Ашока больше не нашлось, чтобы защитить Буддизм, который без здоровой агрессии деградировал) влиянию греко – римской культуры (которая в том числе придумала какие – то молитвы, иконы, которых в изначальном буддизме не было). Таким образом, в «современном буддизме» мы видим впихнутую в него греко – римскую любовь, что, несомненно, является деформацией. Ну а греко – римская любовь для мужского сознания – это одержимость анимой, которая в определенные моменты захвачена различными аффективными символами коллективного бессознательного и не более того. А из этой самой любви вырастает гуманизм (потому – как аниме постоянно нужен новый источник бессознательного благодаря которому появляется одержимость, а посему уничтожать ничего не стоит даже патопсихологические феномены, так как любое такое уничтожение лишает аниму источника одержимости, без которой она не существует) и психологическая толерантность.

Ну и, в-третьих, Буддизм в отличие от остальных религий (хотя его и не считают религией, но для нас это не так важно, ведь мы рассматриваем все духовно – религиозные учения, как психические феномены, создающие определенные виды функционирования пространства, которое под этим учением преобразуется в определенную систему) имеет четкие границы, которые конечно современный человек не хочет замечать. Заданы эти границы собственно самим Буддой, который заявил примерно следующее (если конечно я не ошибаюсь и данный источник верный, хотя по логике, которой оперировал Будда данное утверждение кажется вполне действительным) – мое учение просуществует для человека 500 лет, а затем его не будет (для современной культуры, которое является по сути бессистемным хаосом такое утверждение трудно понять). Как раз эти 500 лет это и есть золотой век Буддизма, который принес ему воин Будды – Ашока. А вот все, что было дальше это по сути христианизированный, поддавшийся искажению со стороны греко – римской культуры буддизм. В этой связи необходимо заметить, что многие люди, интуитивно тянущиеся к буддизму (которые поэтому нуждаются именно, что в нормальном не искаженном буддизме, каким его теперь и подают современному человеку) подвергаются явной деформации со стороны «современной версии данного учения». И посему вероятно, что им следовало бы смотреть только в первые 500 лет развития Буддизма, потому – как то, что было дальше это уже не буддизм, а облегченная версия дионисийства (которая постоянно еще мощнее нагружается установками матриархальных психических пространства). И потому, тем, кто связан с Буддизмом, наверное, стоит пересматривать искаженные взглядами греко – римской культуры отношение к ярости, агрессии, убийству патопсихологического материала (ведь все это связано с золотым веком буддизма и Ашокой) и к любви по Христианскому образцу, которая, по сути, есть одержимость и эмоционально – аффективная привязанность к сетям сансары.