Текст книги "Критика психологической толерантности"

Кроме того, я бы предложил, рассматриваю проблему взаимоотношения мужского сознания с анимой, очень часто негативным образом влияющей на сознание, расщепляя его внимательно приглядеться к кельтскому мифу (Что конечно расширяет географию нашего исследования. От себя хотел бы добавить, что считаю, что Кельтское бессознательное в своем изначальном виде похоже по своей структуре на Германское и так же не приемлет психологической толерантности. Лично для меня это доказывает и символический анализ творчества Лермонтова, имевшего Кельтские корни.) «Тристан и Изольда», в современном его изложении в одноименном фильме 2006 года. Современная экранизация указывает и на ту трансформацию, которую во времени пережил Кельтский Герой, символизирующий Кельтское бессознательное. Опять – таки крайне символично, что данный фильм начинается с убийства детства. Тристан, как ребенок умирает очень рано (то есть становится взрослым в психическом/духовном смысле). Этот мотив символизируется в убийстве родителей Тристана. Важно и то, что отец Тристана, погибая сам, спасает сына. То есть отец, как психическая фигура Кельтского бессознательного умирает, но зато тем самым дает жизнь взрослому (с психологической точки зрения) Тристану, то есть, не подавляя его. Второй этап (развития Тристана – кельтского героя, как психического организма) опять – таки связан с привыканием к своему новому статусу. В фильме, этот период символизирован нежеланием Тристана, обучаться боевому делу (взрослеть, становится взрослым мужчиной с психологической точки зрения, который, несомненно, должен быть связан с навыком войны, владения мечом, потому – как именно меч помогает устанавливать границы и отсекать ненужное, патологическое), который довольно быстро проходит. И вот на третьем этапе мы уже видим нового Тристана – взрослого и сильного юношу, который способен постоять не только за себя (за свои психические границы) но и за свою страну (за границы коллективного бессознательного пространства внутри которого находится герой). Далее мы видим новую смерть Тристана, Тристана лишь воина (то есть имеющего довольно узкие психологические границы, которые не раскрывают всех особенностей его личности), воскрешает которого (то есть, с символической точки зрения делая его активной психической единицей) Изольда, то есть анима с психологической точки зрения. И вот здесь мы видим очень интересный мотив, который встречается и в Мастере и Маргарите и который можно обнаружить и в Антихристе Ларса фон Триера и в «Герое Нашего Времени», в «Евгении Онегине», «Отцах и Детях», и потому этот мотив может являться психологически универсальным мотивом. Изольда/анима кроме связи с героем связана с отцовским архетипом, связь с которым становится узаконенной (брак с Марком, королем). В «Мастере и Маргарите», Марго, поначалу была женой какого – то чиновника, а затем вступила в связь с Воландом – теневой отцовской фигурой коллективного бессознательного. Связь с теневыми архетипическими энергиями, насыщающими захваченный ими объект эмоционально – аффективной одержимостью имеется и у супруги главного героя в фильме «Антихрист». Собственно, вроде как из-под власти Антихриста/теневого отца и пытается спасти герой свою жену/аниму в драме Триера. Опять – таки этот отец теневой, насыщающий аниму/жену именно такой архетипической энергией, которая вне эмоционально – аффективного бессознательного пространства воплощена быть не может. Да и в случае Тристана отцовский архетип/Марк, с которым связана законным браком Изольда/анима тоже в какой – то мере является теневым. Он ведь не родной отец Тристана, а отчим, который вроде как пропитан любовью к Тристану, но все равно отнимает у него Изольду/аниму.

Итак, мы видим общий мотив, встречающийся во многих произведениях человеческого символотворчества, связанного с северными культурами в результате которого анима/героиня более тесно связана с теневыми отцовскими (которые часто воплощены Антихристом – явной Тенью) и просто отцовскими архетипическими энергиями (на законном уровне – то есть это некий психический закон.) нежели чем с героем. Но во всех трех (в данном случае речь идет о тех произведениях культуры, где анима связана с теневым отцом – «Мастер и Маргарита», «Тристан и Изольда», «Антихрист» Триера), мы видим разные манеры поведения героев в отношении с анимой, плененной отцовскими архетипическими энергиями (Внутриличностный конфликт в такой конфигурации отношений между двумя психическими фигурами в Христианстве, как психическом феномене не избежен. И причина тому та самая пресловутая «полюсная расщепленность». Мы ведь говорили уже о том, что человеческое сознание в Христианстве, как в психическом феномене, априорно связано со светом/Христом, а бессознательное с тенью/Антихристом. Величайшая проблема в том, что большинство бессознательных процессов, изначально не связанных с теневой природой становится ее носителями из – за данной конфигурации. Христос и Антихрист, являются априорными врагами в Христианстве, как в психическом феномене, хотя по своей изначальной природе они могут ими и не быть и могут являться даже братьями, как утверждают некоторые источники, не признанные официально. Поэтому герой, стремящийся к развитию сознания и угнетению Тени, потому – как, так заведено в Христианстве, как в психическом феномене априорно встречается с враждебной силой – бессознательным – носителем этой тени, хотя в нем располагается не только лишь тень – противоположность сознания. Содержания бессознательного гораздо объемнее.

Кельтский миф о «Тристане и Изольде» понятное дело не является изначально мифом/бессознательной комбинацией христианского бессознательного измерения, а посему законы функционирования психики в нем иные. Повторюсь, что с моей точки зрения кельтское бессознательное схоже с германским, которое не строится на фундаменте полюсной расщепленности – конфликта единого целого внутри себя самого в результате раскола на оппозиции, которые при том продолжают находиться в единой замкнутой системе, в конце концов, смешиваясь внутри нее и порождая психический хаос. Понятное дело, что миф о Тристане и Изольде в любом случае является искаженным временем и новые нормы, то есть установки Христианства, как психического феномена, доминирующего ныне в мировом коллективном бессознательном, внесли изменение в развитие сюжета, изображающего особенность бессознательных установок кельтской психики. Но в любом случае в нем остался свой неповторимый сюжет, который иллюстрирует особенности функционирования кельтского бессознательного измерения. И вот в этой связи мы можем видеть, что в противовес Христианскому мифу, в котором отец отнимает аниму у героя, потому – как отец и сын конфликтуют меж собой в Христианстве, как в психическом феномене, так как они в данной бессознательной системе соперничают за Мать – Жену, в кельтском мифе отец/Марк готов вернуть аниму/Изольду герою/Тристану. Но вот возможно сам факт того, что анима, в данном случае Изольда стремится к созданию отношений перечащих и разумности, и общечеловеческой норме – с отцом/Марком, говорит о том, что анима именно что целенаправленно стремится к размыванию четких психических границ, созданию доминантных эмоционально – аффективных, страстных бессознательных взаимоотношений, ведущих мужское сознание к расщеплению и растворению в психическом хаосе.). Мастер (чья анима была пленена Воландом/Антихристом) полностью шел у нее на поводу, то есть его жизненные поступки были продиктованы именно влиянием архетипической силы анимы и как только, Мастер лишился связи с анимой/Маргаритой (Когда она была вынуждена его оставить, чтобы вернуться к мужу/авторитетной отцовской фигуре, что и говорит о том, что анима очень зависима от отцовской фигуры то), он попал в сумасшедший дом. Более того Мастер и Маргарита не смогли быть вместе без вмешательства Отца, на этот раз теневого – Воланда. Все эти факты говорят о том, что во – первых, анима не имеет самостоятельности, психической автономии и ее влияние на мужское сознание хоть и насыщает его творческим, иррациональным материалом, но в конце концов порабощает героя/сознание коллективной отцовской фигурой (концовка Мастера и Маргарита говорит о том, что герои теперь будут жить в пространстве Отца/Воланда, тогда как сами они чего нового создать не сумеют). Во – вторых мы видим в данном случае слабость героя/сознания, который будучи одержимым (эмоционально – аффективной связью с анимой, которая раскрашивает жизнь сознания, позволяя получить новые психические навыки) анимой, плененной отцовским архетипом не смог отсечь ее от себя, применяя к ней психологическую толерантность, в результате чего был разрушен и порабощен коллективным отцовским архетипом, проникающий в мужское сознание через аниму.

Поведение Тристана по отношению к аниме/Изольде более агрессивно и менее доверчиво. С одной стороны, Тристан спасен Изольдой (герой/сознание получил новый смысл жизни, повзрослел в результате взаимодействия с анимой), связь с ней наделяет его новым смыслом жизни, с другой стороны эта связь незаконная (Изольда/анима жена Марка/отцовского архетипа, который более того не родной отец для Тристана), посему порождающая на эмоционально – аффективном уровне большее число переживаний, страстей, «психологической туманности» разрушающей героя и уводящей его от действительности. С другой стороны Тристан крайне насторожен по отношению к Изольде и в одном из диалогов, он заявляет, что любовь (видимо, имеется тесная эмоционально – аффективная связь, соединяющая и даже смешивающая несколько психических явлений), которая является для нее/анимы главным смыслом жизни (то есть анима существует и развивается только в такой эмоционально – аффективной среде), для него главной ценностью не является и есть множество других ценностей жизни (психических/духовных явлений вокруг, которых развивается человеческая психика) – честь, сила, храбрость. Все эти ценности, заявленные Тристаном, имеют явные границы, которые необходимы герою для четкого понимания себя и окружающей действительности. Связь же с Изольдой/анимой лишает границ героя, он растворяется в эмоционально – аффективной взаимосвязи и доходит до того, что он лишается родины (готов оставить родную страну во время того, когда ее существование под угрозой и ей грозит уничтожение). Однако Тристан сильнее Мастера в этом вопросе, и он не готов ради единичной связанности с анимой оставить огромный спектр архетипических энергий, расширяющих возможности человека. А главное Тристан не отрекается ради анимы от архетипа воина, который растворился бы в аниме, если бы Тристан пошел за любовью Изольды. Спасая родину, Тристан погибает, однако он не становится рабом анимы и коллективного отцовского архетипа в данном случае. Эту смерть Тристана символически можно понимать, как и смерть психической фигуры, связанной эмоционально – аффективно по рукам и ногам анимою, лишенного ею самостоятельности. Посему мы можем предполагать, что с символической точки зрения мы видим смерть именно, что героя, порабощенного анимою, который благодаря внутренней смерти освобождается от такой деструктивной связи. В любом случае можно констатировать, что в отличие от Мастера, Тристан не попал в окончательную зависимость от анимы, а соответственно и от отцовского архетипа, которым порабощена анима и который для героя не родной. Ну а смерть порабощенного сознания (которое в данном случае символизируется Тристаном) может означать рождение нового свободного сознания, которое коллективной культуре (слагающей мифологию) может быть и не доступно, не осязаемо, поэтому оно в своих произведениях не освящает жизнь такого сознания. В любом случае, мы можем констатировать, что Тристан изменил, в конце концов, сугубо позитивное отношение к аниме (То есть отказался от психологической толерантности по отношению к архетипической фигуре, разрушавшей его целостность. В данном случае Изольда/анима лишала Тристана родины и роли ее защитника, что с психологической точки зрения говорит о разрушении анимой связи сознания с архетипом/воина. Архетип воина, как считаю лично я является фундаментом мужской психики и современные дегенеративные культуры, растворяющие это архетип, проповедующие гуманность, толерантность не убедят, меня в обратном. Кроме всего прочего не стоит забывать, что архетип воина проявляется не только лишь в войне. Архетип воина связан и с духом, и с науками, которые ведут свою войну с психическим/духовным вырождением человека.) и вернулся к своей изначальной природе. Его гибель можно также в символическом плане понимать, как последствие, порабощенности анимой/Изольдой (которая навязала ему новый смысл жизни, новые идущие против соблюдения нормы, антизаконные механизмы взаимоотношений). Эта связь могла сильно расщепить концентрацию воли, внимания (так как большая часть его психической энергии находилась в взаимосвязи с анимой/Изольдой и не позволяла полностью сконцентрироваться на действительности) посему, и герой не мог одержать победу, так как большая часть его психической энергии была недоступна ему. В любом случае на примере Тристана и Изольды мы вновь можем видеть проблему взаимоотношения героя/мужского сознания и анимы/героини – иррационального творческого эмоционально – аффективного ресурса мужской психики, но коллективной природы, которая в определенный момент развивает мужскую психику (как например помощь Марго в написании роману Мастеру, или Изольда, спасшая Тристана), а в определенный начинает разрушать его (как Марго, настоявшая на печати романа, как Изольда, связь с которой разрушила Тристана). Все это происходит видимо оттого, что анима не развита, как психическая фигура, видящая жизнь во всей ее целостности. Психическая природа анимы примитивна – она хочет лишь глубокой эмоционально – аффективной, страстной связанности, некоего творческого психического толка. Та формулировка Изольды, в которой она говорит, что смысл жизни есть любовь (то есть постоянная эмоционально – аффективная связанность) видимо полностью описывает природу анимы. Нужно отметить, что эта формулировка, которая на психологическом языке означает фундаментальную психическую установку по отношению к жизни, описывает именно, что главный постулат Христианского подхода к жизни. И Мастер, пожертвовавший собой ради любви (связи с Маргаритой/анимой, которую он по всем канонам логики должен был разорвать, ибо она покалечила его) полностью вписывается, таким образом, в Христианство, как психический феномен. А вот Тристан, очнувшийся вовремя и увидевший, несмотря на мощную эмоционально – аффективную сцепленность с анимой/Изольдой всю деструктивность этой связи (которая во многом провоцировала разрушение выстроенного бессознательного пространства – родины Тристана) отказался от нее и сохранил целостность, не хаотичность коллективной психики. Необходимо также заметить, что если бы отец Изольды (добивавшийся захвата земли короля Марка, родины Тристана) захватил бы власть на родной земле Тристана то он, в конце концов, вернул бы себе и Изольду и уничтожил бы Тристана. Таким образом, мы вновь возвращаемся к той идее, что Анима наиболее эмоционально – аффективно на психическом уровне связана с коллективным отцовским архетипом и, хотя она и стремится к связи с героем во взаимоотношениях, с которым она серьезно преображается и развивается, но, в конце концов, она возвращается к отцовскому архетипу (то есть анима/мужская душа, которая как психическая фигура была обнаружена в Христианстве, как психическом феномене отказывается от индивидуального психического развития, а скорее не может его воплотить и предпочитает коллективный сценарий, уничтожающий индивидуальность мужской психики), к которому она привязана и полностью оторвать ее из – под власти Отцовского архетипа герой не в силах. В результате мы имеем, что внутреннее психическое убийство в мужской психике (за женскую говорить не имею право, да и не могу знать ее истинной структуры) может иметь свою целесообразность по отношению к таким важным архетипическим энергиям, как Великая Мать, внутренний нарциссический ребенок. Кроме того внутреннее психическое убийство может применяться даже к таким психическим фигурам, как анима и отцовский архетип. Более того, можно говорить, что внутренний нарциссический ребенок (не желающий взрослеть, желающий постоянно находится в зависимости, подавленности) имеет несомненную связь с архетипом Великой Матери. Архетипические энергии Великой Матери проникают в мужскую психику именно через внутреннего нарциссического ребенка. Таким образом, обесточить влияние Великой Матери (символически убив ее) можно и через убийство внутреннего нарциссического ребенка, стремящегося к созданию психической зависимости (например, игровой), разного уровня сложности. А вот анима и коллективный отцовский архетип создают иную связку (на энергетическом уровне), которая разрушает индивидуальность мужской психики, заставляя созидать и творить уже по заданному коллективному сценарию. В результате мы приходим к идее, что сознание/герой для своего успешного развития должно постоянно уничтожать психические фигуры, подавляющие его нормальное развитие. То есть связь сознания с какой – либо архетипической фигурой (анимой, теневой частью анимы, спасителя, Великой Матерью и т. д., и т.п.) должна быть временной, иначе происходит порабощение мужского сознания архетипической энергией, с которым оно взаимодействует длительное время. Отказ от связи и есть в символическом смысле внутреннее убийство. Кроме того, если мыслить таким образом (а такой образ мысли с моей точки зрения сформирован Германским, Кельтским бессознательным, Буддизмом, как психическим явлением), можно прийти к точке зрения, что ключевая роль в функционировании мужской психики должна принадлежать именно, что сознанию (которое должно улавливать настроение, влияние, архетипических энергий бессознательного влияющих тем или иным образом на сознание) и что оно, символизируемое героем, в своем не искаженном виде не является составной частью современной коллективной психики (а вот в деформированном виде, как тот же самый Мастер оно становится составной частью современной коллективной психики, в которой оно и растворяется и порабощается, как того и желает современная коллективная психика). Об этом может говорить то, что герой во многих произведениях человеческого символотвторчества не становится «своим», частью какой – то микро психической системы. Например, та же самая анима, и отец создает микросистему, у которой есть своя неповторимая модель поведения. У нарциссического ребенка и великой матери мы обнаруживаем тесную связь, создающую систему. Собственно, обо всем этом писал Юнг, анализируя знаменитые кватернионы – психологические четырехугольники. А вот рассматриваемое теперь нами (то есть мы говорим об определенном виде, типаже героя, который не так часто представлен в произведениях мировой культуры, но с другой стороны не так уж и редко) мужское сознание, представляемое в произведениях человеческого символотвторчества главным героем не вписывается не в одну систему отношений, в которых если он оказывается, то подвергается разрушению, что и говорит о том, что ему противопоказано находится в современной коллективной психике. Эта не вписываемость героя связана, на мой взгляд, в первую очередь с его динамической разнонаправленностью по отношению к архетипам современной коллективной психики, которые ведут себя крайне примитивно. Связано это и с тем, что современная коллективная психика очень сильно подверглась влиянию Христианства (вместе с Российским, Американским, Английским, Французским бессознательным), как психического феномена, который напомню, выстроен вокруг полюсной расщепленности, разрушающей целостность психического пространства. Вот и получается, что каждый архетип современного коллективного бессознательного, вследствие объединения последнего вокруг полюсной отщепленности нагружен лишь единичной архетипической энергией, которая кроме всего прочего старается выстроить существование мировой психики именно вокруг себя (например, люди одержимые персоной считают, что главными для человека являются социальные отношения, тогда когда творческие мужчины, одержимые анимой считают, что смысл жизни человека должен сосредоточиться вокруг познания своей души и мирного и любовного взаимоотношения с остальными, люди, одержимые Тенью – Антихристом пытаются заявить, что человек должен вскрыть в себе свою истинную разрушительную суть, но именно что теневой природы и т. д. и т. п.). Потому, когда сознание сливается лишь с одной архетипической энергией, то оно становится носителем лишь той единичной энергии, тогда как весь остальной психический потенциал разрушается и порабощается. Посему и получается, что мужское сознание/архетип героя не имеет право на сцепленность лишь с одной архетипической энергией (об этом мы еще подробно поговорим при рассмотрении Печорина из «Героя нашего времени»). Но с другой стороны законы современной коллективной психики, базирующейся вокруг полюсной расщепленности, в которое априорно и без собственной воли вписано сознание, заставляют его, если оно желает стать частью коллективной психики вступить в тесное взаимодействие с одной из множества архетипических фигур, отщепившихся от некогда единого целого коллективного бессознательного пространства. Такой вариант и ведет к погибели, сознания и к поглощенности им единичной архетипической энергией (к примеру, той же самой анимы или архетипом отца, порабощенный которым человек начинает реализовывать в обществе/коллективной психике именно его проявления).

Если же сознание не желает быть погребенным единичной архетипической энергией и старается максимально полно воплотить себя, то ему просто обязательно придется убивать в себе различные внутренние фигуры, подпитываемые из коллективной психики. Посему получается, что каждый новый шаг, новый этап в развитии сознания будет сопряжен с психическим убийством той фигуры, с которой теперь связано сознание и которое закрепощает его своими тесными рамками, но при этом, расщепляя его в современной бессистемной хаотической коллективной психике мешая ему двинуться дальше. Закрепощение же архетипическими энергиями сознания происходит потому – что, только закрепостив сознание, архетипическая энергия сможет реализовать себя во внешнем мире. Такова конфигурация коллективной христианской психики и родственных ей – Российскому, Американскому, Французскому, Английскому бессознательному. Посему для современной коллективной психики психологическая толерантность, как психический феномен жизненно необходима, ведь именно не сопротивляясь влиянию (не переоценивая его) архетипической энергии (которое в данном случае есть зло, не сопротивление которому очень популяризировано современной культурой), сознание воплощает одну из отщепившихся частиц коллективной психики. Специфика же конфигурации рассматриваемого нами в данном исследовании мужского сознания (которое все время меняется, обновляется, развивается) в изначальном виде говорит о его не Христианской происхождении, так как Христианство в принципе ведет к застою психическое пространство и порабощение его определенным архетипом. Причем эта единичная порабощенность имеет временную структуру и периодически заменяется на порабощенность иной архетипической энергией, благодаря делению на эры. Допустим пока энергии достаточно то доминирует один архетип (как например, в случае Аэона рыб, в котором сначала доминировала одна рыба, правая – Христос, а затем вторая, левая – Антихрист) потом его энергия чахнет и его заменяет другой архетип, противоположенный по значению предыдущему. Такое функционирование человеческой психики ведет его понятное дело к деградации, к непонимании своей природы, к взаимодействию (причем на уровне рабской зависимости) с очень малым психическим ресурсом (который на данный момент доминирует в коллективной психики, тот, чья эра теперь) и к патологизации тех людей, которые более объемно и полно видят всю суть человеческой психики. Опять – таки современный постулат о том, что мозг человека работает лишь на 3–5 % от своих возможностей, я думаю, во многом связан с современной конфигурацией коллективной психики (выстроенной вокруг Христианства, как психического феномена, Американского, Английского, Французского, Российского бессознательного), сформированной вокруг полюсной отщепленности, которая позволяет человеку взаимодействовать с малым количеством собственного психического материала человека, потаенной теперь в Теневых слоях психики и расщепляющей архетипы в бессистемном психическом хаосе.

Возвращаясь же к нормальному человеческому сознанию, которому свойственно постоянное развитие и уничтожение себя прежнего (о чем, кстати, очень много сказано в творчестве Юнга) стоит отвергнуть бредовую идею современной коллективной психики, будто бы психическое внутренне убийство есть неверный феномен (В принципе вся жизнь человека связана с внутренним психическим убийством, являясь по большому счету именно ей. Чтобы развиваться дальше человек должен сначала умереть в психическом смысле, как младенец, затем как дошкольник, затем как школьник и т. д., и т. п. Очевидно, что на многих этапах своего развития человек подавляется микросоциумом, в первую очередь семьей, вследствие чего теряет себя, становится психически/духовно несчастливым, но я считаю, что ошибочно искать потерянный ресурс в ребенке, школьнике, подростке, юноше и т. д., и т. п. Предполагаю, что необходимо искать тот момент, когда произошло разлучение с самостью, но сама самость не принадлежит не одному из возрастов, она вне них. И вот найдя тот момент, когда произошел сбой нормального природного развития психики человека аналитическое пространство должно попытаться восстановить насколько это возможно нормальное развитие психики, которое в любом случае будет связано с большим количеством внутренних убийств – психопатологического материала, нарушившего нормальное развитие психики). Внутреннее убийство – это необходимый ресурс для дальнейшего движения, развития. Причем разрушать связь (убивая тем самым в символическом смысле) приходится с чем – то очень внутренне близким (хотя это близость условная, и ее значимость часто преувеличена, вследствие эмоционально – аффективной одержимости, которым нагружен современный человек), как например с анимой, связь с которой и разрушил главный герой фильма «Антихрист». Опять – таки стоит предположить, что в других бессознательных измерениях такого прилипания архетипа и захвата им сознания не происходит, в связи отсутствия там эмоционально – аффективной сцепленности и полюсной расщепленности или, по крайней мере, не доминирования данных процессов внутри коллективной психики. Ну а пока, каким бы сам человек не был не эмоционально – аффективным в психическом смысле по своей природе, находясь в современной коллективной психике, ему предстоит слипаться и отлипать в тяжелых психологических/духовных муках, как это происходит с героем фильма Триера, символизирующего индивидуацию мужской психики. Собственно концовка его, которая символизирует новый, уже четвертый по счету этап, также говорит в пользу того, что сознание/герой по своей структуре не связано с современным миром коллективной психики (который соответственно создан искусственно) и потому должно постоянно рушить связь с архетипами коллективной психики, в том числе и через внутреннее психическое убийство и двигаться по жизни самостоятельно, опираясь на свою волю, которая должна быть подкреплена связью с миром бессознательного, который теперь враждебен к человеку вследствие современной конфигурации коллективной психики по Христианскому образцу, которая приравняла бессознательное к страшной Антихристовой тени.