Текст книги "Жрец. Трилогия «Сага равнины». Книга вторая"

9

Женщины в Храме были. Женщин в Храме было много. В первые месяцы тяжелого духовного и физического становления Неофит не имел ни времени, ни желания задумываться о присутствии женщин, а также об их роли за «пологом Гекаты». Надев сутану Жреца, он получил возможность постигать иные смыслы, а значит, задавать иные вопросы. Вопросов было много, наличие в Последнем Храме женщин, их роль были одними из первых. Ответы он получил через голову Наставника, сразу же от Гелертера. Вернее, Гелертер сам подвел к обсуждению женского присутствия в Храме на одной из совместных прогулок по ущельям.

Случилось это так.

Новоявленный Жрец – то ли по совету Наставника, то ли по внутреннему зову – выбрал себе площадку для занятий у подножия изваяния Деметры. Так называл он это воплощение природной силы для внутренней простоты. Безусловно, Жрец знал множество имен, которыми древние в разных локациях тогда еще большого мира и у разных тогда еще многочисленных народов обозначали суть этого могучего, но спящего до нужной поры божества. Собственно, само имя Деметры включало две составляющих: «де» – «земля» и «ментро» – «мать». Мать Земля.

А поскольку земля для человека всегда была не просто почвой, а и родительницей, и кормилицей, и опорой, и надежным убежищем, и последним прибежищем, то невозможно не чувствовать самоё силу земли – это чуть ли не одно из созидательных свойств человека как представителя своего вида. Можно ли называть человеком того, кто не чувствует силу Земли?

И силу эту величали все, везде, часто и по-разному. Земля и дарует жизнь, и продолжает-поддерживает, и отбирает ее. В земле – все наши смыслы.

Для одних Земля – Мать, Туран. Человек всегда с почтением и благодарностью склонял голову перед той, кто даровал ему жизнь.

Перед тем, как плод появится на свет, его нужно выносить, отдать ему часть своих сил. Церера – «носительница плода».

Кто породил, тот и судит. Судьей, Юноной, величали Землю-Женщину.

Осудившая может и покарать. И карает. Финал один, и там будет ждать человека Сыра Земля, или Подземная Госпожа – Эрешкигаль.

Но Земля и охранит, защитит от бед – Герой защитницей, хранительницей, станет она для человека.

Всегда, всегда ощущали древние в Земле-Женщине ее ни с чем не сравнимую первобытную мощь, Шакти.

Землю-Женщину возводили на вышний, золотой трон и отождествляли с самим этим троном – Исидой.

Женщина может пылать в гневе, но может и целить раны, нести по живительным волнам. Ардви, влагой, или Афродитой, пеной, называли ее.

Как постичь все женские смыслы? Как объять разумом, что находится вне пределов и законов человеческого разума? Адити, бесконечностью называли Землю-Женщину.

Ал-Лат, госпожа, повелительница говорили о ней.

Гея, Земля, породила не только человека, но и весь мир. Матерью Мира, Джаганмантри, Пачамама называли ее.

Возможна ли Земля без Неба? Землю и Небо объединяли воедино, называя Женщину Хатхор, домом Гора, Небом.

Возможен ли свет без тьмы? Темную сторону Женщины-Земли чувствовали и признавали древние, говоря: Деви, Женщина-Дэв.

Аматэрасу-Солнце, Селена-Луна, Аврора-Звезда – все это она, Земля, Женщина-Богиня.

Что ты хочешь увидеть в женщине? Кто она для тебя? Будешь ли ты ее беречься или беречь? Убережет ли она тебя или погубит? Накажет или помилует? Как чувствуешь ее силу? Чего ждешь, то и получишь. От Земли. От Матери. От Дочери. От Женщины. От Природы. Только не говори, что ничего не чувствуешь – Деметра этого не прощает.

Теперь даже занятия с кадуцеем, физические упражнения, проводил Жрец не на площадке Ареса, а на площадке Деметры. Здесь же и вел он одинокие разговоры с самим собой, по шагу, по ступеньке ища пути к богам, к силам, к состояниям Природы. Здесь искал он вехи, малейшие указатели, распутные камни, блуждал по перекресткам, лабиринтам и, находя, по его мнению, правильное направление, ускорял шаги, бежал к цели.

Жрец любил одиночество, в парах и группах работал редко, но зато отдавался делу с полной увлеченностью. Вот и в этот раз не сразу заметил, что за его занятиями наблюдают. Или Гелертер просто умел быть незаметным до тех пор, пока сам не хотел, чтобы его заметили.

– Выбрала тебя? – Гелертер, высоко вздернув острый подбородок, смотрел, казалось, в глаза богини.

– Или я ее.

Жрец тяжело дышал после упражнений, говорить было непросто.

– Нет разницы, – улыбнулся Гелертер. – Пройдемся?

Они неспешно двинулись по ущелью – мимо величественных статуй и небольших статуэток, мимо келий служителей, площадок для занятий, мимо пещерных сводов и узких ответвлений, что уводили в многочисленные неведомые укромные уголки Последнего Храма. Навстречу попадались Жрецы, женщины, поклонами здоровались с Верховным Жрецом и его спутником. Однажды даже прокосолапил огромный рыбовед. Жрец никак не мог привыкнуть к присутствию этих созданий на территории Храма. Рыбовед двигался на четырех лапах, в сторону Гелертера и Жреца бросил недружелюбный взгляд и рыкнул так, что Жрец невольно снял кадуцей с плеча. Но, не желая, чтобы жест выглядел агрессивно, просто сделал вид, что использует кадуцей как посох.

– Это Ворчун, – улыбнулся Гелертер. – Добрейший малый. Лучший в Храме элевар. Советую заглянуть к нему в пещеру. Или нет, приходи лучше ко мне под вечер, у меня есть бочонок эля от Ворчуна в келье.

– Непременно, – с радостью согласился Жрец. – Всякий раз, когда вижу рыбоведа за «пологом Гекаты», вспоминаю о старом своем ноже.

– Думаю, не только присутствие рыбоведов в Последнем Храме удивляет тебя, – Гелертер еле заметно повел навершием кадуцея по направлению взгляда Жреца. – Женщины. Не завел еще себе подругу? Или подруг?

– Несколько раз приходили в келью гости, – признался Жрец. – Честно говоря, я пока не могу…

– Определить статус женщин в Храме? – закончил Гелертер. – Все просто. Они есть. Их много. Больше, чем Жрецов.

– Женщины Храма – Жрицы?

– О нет! – Гелертер позволил себе смешок. – Хотя некоторые боги требуют обязательного женского присутствия. Иначе не откликаются. Загрей, например. Кама, Эрос… Много их.

– Но… Как называть женщин Храма? Не могу разобраться с именами. На равнине все просто: есть Трактирщик, есть Жена Трактирщика; есть Стеклодув, есть Жена Стеклодува. Жены Жрецов?

– Да хоть так! – теперь Гелертер рассмеялся неожиданно легко и задорно для человека его возраста. – Называй их иеродулами, пифиями, надиту, весталками, менадами. Или придумай свое имя. Дай его женщине, которая рядом с тобой, и она будет носить его до тех пор, пока будет рядом с тобой. Имя женщине дает мужчина.

– Совершенно запутался, – признался Жрец.

– Все просто. Как звали твою возлюбленную с равнины?

– Люба.

– Не Жена Трубадура, а Люба?

– Она не была мне Женой.

– Сколько имен ты сменил за свою жизнь? Сейчас ты Жрец. Года два назад был Неофитом. Еще год назад – Трубадуром. До смерти твоего приемного отца – Сыном Трубадура. И, насколько я понимаю, ты вспомнил имя, которое носил до того, как оказался на равнине.

– Дмитрий, – кивнул Жрец.

– Поэтому богиня и нашла тебя. Дмитрий – посвященный Деметре. Скажи, почему звучало каждое из этих имен именно так, не иначе?

– Ходил вслед за приемным отцом, Трубадуром, был его Сыном. Когда отца сожрал могильщик, сам стал Трубадуром. От селения к селению рассказывал истории на площадях. Это была моя профессия, это было мое имя. Наставник… Тогда его звали Бухгалтер. Наставник привел меня к «пологу Гекаты», песен я больше не пел, меня принял Храм. С тех пор меня стали звать Неофитом. Это имя мне дал именно ты. Потом я обнаружил в келье сутану. Надел ее. Теперь я Жрец.

– Всякий раз смена твоего имени была связана с?..

– Со сменой профессии.

– Восхитительно! – обрадовался Гелертер. – Скажем иначе: смена имени была связана со сменой функции. Человек – животное социальное (при слове «животное» Жрец поморщился). Общество – это механизм.

– Я видел целые ряды, целые улицы механизмов на Кладбище у Пирамиды, – вспомнил Жрец.

– Именно, – кивнул Верховный Жрец. – Механизмы состоят из деталей. Каждая деталь выполняет свою функцию. Помнишь оружие, что подарила тебе Люба?

– Вольф, – ответил Жрец. – Револьвер.

– Револьвер не самый сложный механизм. Но и он состоит из многих деталей. Есть видимые: ствол, барабан, патроны, курок, спусковой крючок. А есть скрытые: всякие ползуны, пружины, собачки. Общество – очень сложный механизм, и детали в нем – люди. У каждой детали своя функция. Каждая деталь на своем месте. Даже если человек уходит в полное исихаство, в аскезу, забирается в пещеру, то и там он остается членом общества и несет свою функцию. Не всем понятную, но – важную функцию.

– Это мне понятно, – сказал Жрец, внимательно следивший за ходом мысли собеседника.

– Если деталь-человек находится на своем месте, выполняет свою функцию, то жизнь его будет складываться добротно, ладно, правильно. Но стоит возомнить себя кем-то иным, и в негодность придет и сама деталь, и весь механизм в целом. Курок нужно взводить, на спусковой крючок – жать. И тогда последует выстрел. Трубадур должен петь, Пивовар – варить пиво, Пастух – пасти мохоедов, Жрец – общаться с богами. Таков порядок.

– Мы говорили о женщинах, – напомнил Жрец.

– Мы говорим о людях, – нахмурился Верховный Жрец. – У женщин – своя функция. Сложная, важная, я бы даже сказал – великая. Быть рядом с мужчинами. Если женщина рядом с Трубадуром – она Жена Трубадура. Если рядом с Трактирщиком – она Жена Трактирщика. Не так ли завелось на равнине?

– Так, – подтвердил Жрец. – Но мы говорим о женщинах Храма.

– В Последнем Храме много профессий. Призваний. Функций. В Храме есть Охранники, Почтальоны, Глашатаи, Пионеры, Монетчики, Наставники, Служители, Миротворцы, Смотрители. Бухгалтер был, теперь его заменила твоя Люба.

– Она не моя, – понурился Жрец.

– Ученые есть, – Гелертер не обратил внимания на реплику ученика. – И среди Ученых – Физики, Филологи, Историки, Теологи. Кстати, Теолог – последнее мое имя до того, как нарекли Гелертером. Эти имена не закреплены за Жрецами навечно. Несешь Почту – ты Почтальон. Несешь вести – ты Глашатай. Разведываешь новые территории – ты Пионер. И при этом мы все равно остаемся Жрецами. Мы меняем имена, когда обретаем новое призвание, когда приступаем к выполнению новой функции. Почему у женщин должно быть иначе?

– Подробнее.

– Женщина в Храме – спутница мужчины. Спутница Жреца. Сколько, говоришь, было у тебя храмовых подруг за эти годы? – и пока Жрец мысленно загибал пальцы, Гелертер ответил за него. – Не больше десяти, я думаю. Но дело не в количестве. Как долго задерживались он рядом с тобой?

– Кто приходил на ночь. Некоторые возвращались вновь, – Жрец никак не мог понять, чего хочет от него Гелертер, зачем все эти вопросы.

– Как ты звал их?

– Никак. Приветствовал. Прощался. Благодарил.

– А пробовал хоть одной из них дать имя?

– Как-то не возникало желания… Да и какое же имя я мог дать?

– Любое. Какое женское имя приходит на ум?

– Люба.

– Ни одну из них не хотел назвать Любой?

– Люба одна. И она сейчас в Анкетной башне.

– Вот видишь: Люба для тебя одна. И это правильно. Но никто не мешает дать лучшей из приходящих к тебе женщин другое имя.

– Да какое же?

– Тебе решать. Вот хоть имя твоей покровительницы.

– Деметра?

– Любое из ее имен. Или любым словом. Обычным словом…

– Кротомышь?

– Можно и кротомышь. Так ты видишь свою женщину?

– Было сказано: любым словом.

– Кротомышь – это юркий бесхвостый норный грызун с гладким черно-серым мехом. Довольно крупный. Так ты понимаешь функцию своей женщины?

– Функцию?

– Функцию. Что женщина привнесет в твою жизнь? Вернее, что привносит? Чего ждешь от ее присутствия?

– Не знаю. Покоя, наверное.

– Покой ты обретешь в царстве богов. Да и то вряд ли. От женщины покоя не жди. Разве что на короткий срок.

– Страсти жду.

– Вот тебе и имя для женщины – Страсть. Как найдешь такую, так и назови. Или одним из имен, которым древние обозначали это божество. Например, Нанайя. Или Кадеш. Страсть… – Гелертер посмаковал слово и улыбнулся. – Женщине понравится. Правда, страсть недолговечна.

– Забота долговечна, – предложил Жрец.

– Гестия. Хорошее имя. Радость? Ждете от женщин радости? Баст. Да еще и в образе кошечки.

– Кошечки?

– Древнее такое животное. Маленький сфинкс. Только пушистый. Может, красоты, понимания, удачи, праздника, помощи ждешь от женщины? Для всего есть свое название, свое имя. Выбери любое и дай его своей спутнице. Важно лишь одно условие.

– Какое?

– Чтобы твоя женщина откликалась на это имя с удовольствием и благодарностью.

– А благодарность-то за что?

– Хороший вопрос, – похвалил Гелертер. – За то, что ты правильно почувствовал, нашел и определил ее функцию в твоем присутствии.

– Если вспомнить про револьвер, то пружина будет благодарна, если ты назовешь ее пружиной?

– Конечно. А вот если назовешь пружину спусковым крючком, она обидится. И будет права.

Собеседники и не заметили, как добрели до кельи Гелертера.

– Не забудь, – Верховный Жрец протянул руку, прощаясь, – мы расстаемся до вечера. Бочонок эля от Ворчуна и я ждем тебя.

10

За прошедший год парень успел создать свой особенный мир на отведенном ему обширном секторе научного этажа. Ву-Волк с порога определил, что мальчишка – явный эротоман. Безусловно, Клан обеспечил своего беглеца подругами-львицами. Каждый Клан воспитывал таких девушек специально для подобных обстоятельств. Веселые, покорные, молчаливые или болтливые – они могли быть такими, какими пожелает вечный узник. Единственное, чего они не могли, так это покинуть «зону заточения».

Кроме предоставленных Кланом спутниц, Ди-Лев буквально напичкал отведенное ему пространство осязаемыми голограммами из всех мыслимых и немыслимых эротических симуляторов. Некоторые симуляции имели вид весьма провокационный. Но тут судить парнишку никто не имел права, да и желания такого ни у кого бы не возникло.

Хотя какой же он теперь мальчишка? Выпуск за плечами, а следом – год плодотворной научной работы на благо Пирамиды. И, судя по отчетам, результаты его изысканий весьма впечатляли. Так что Ди-Лев теперь – взрослый состоявшийся пустынник.

Самого хозяина, бога-создателя этого фривольного мира наставник обнаружил у смотровых панелей – за работой. Бывший беглец даже не встал с рабочего кресла, даже не обернулся – поднял руку в знак приветствия, когда Ву-Волк уже с минуту стоял за его спиной.

Собственно, это не было актом неуважения. Здесь хозяином был Ди-Лев, здесь работали его правила, действовали его ритуалы. Таковы были привилегии, предоставляемые всем беглецам. Изоляция от общества, но самые комфортные условия для жизни и – главное – для творческой деятельности. Так уж получалось, что те гимназисты, которые замысливали побег и доводили свой замысел до встречи со смотрителем промежуточной зоны, всегда были самыми талантливыми из своего потока. И потому нужно было максимально эффективно использовать потенциал каждого из них.

Ву-Волк всегда навещал тех, с кем свели его почетные должностные обязанности. Часто. Не из чувства вины, конечно. О какой вине может идти речь, если он, смотритель промежуточной зоны, за семь лет обеспечил Вершину уже восьмью продуктивными творческими сотрудниками – самыми ценными для общей миссии кадрами. И каждый из бывших беглецов, замкнутый в собственный рай, творческой энергией своей ежедневно приближает пустынников к главному – к экспансии.

Минуты ожидания за спиной оператора у обзорных панелей Ву-Волк провел с огромным удовольствием. Работа Ди-Льва была действительно интересной и привлекала внимание даже далекого от лингвистики человека. Ву-Волк был специалистом по квантовой социологии и доистории, в лингвистике же чувствовал себя полным профаном. Но оторвать взгляд от обзорных панелей он не мог.

Ди-Лев же ощущал себя на «своем облаке»: он то замолкал на время, то быстро-быстро шептал загадочные формулы, которые, наверняка, были неимоверно важны для решаемых им лингвистических задач. Когда маленький божок поднятой рукой обозначил, что чужое присутствие замечено, он тем же самым жестом пригласил к общению. Теперь Ву-Волк мог говорить.

– Никак не могу привыкнуть к их виду, – честно и в который раз сказал он. – Насколько они люди?

– Настолько же, насколько мы – чери, – Ди-Лев пожал одним плечом.

– Странный термин, – сказал Ву-Волк.

– Не наш. Так их назвали поселенцы равнины. Но, на мой профессиональный взгляд, довольно точный. Человек и зверь в одном коктейле – черь.

– Это все мутации одного вида? У них один… язык?

– О нет, чери – это гетерогенный эндосоциум. И я бы не использовал термин «язык». Скорее, способ коммуникации. Способы. Если судить по блокам контроля развертывания вербально-невербальных планов, я бы выделил пять ментально-когнитивных концептов.

Ди-Лев говорил легко, свободно, без какого-либо дополнительного интеллектуального напряжения, а Ву-Волк медленно зверел, чувствуя, что сам понемногу превращается в этого самого «черя», «человеко-зверя». «Маленький гаденыш, – по-доброму думал Ву-Волк. – Наверняка мстит мне таким образом за то, что я пресек в промежуточной зоне его безумную затею выбраться за периметр». Но думал так Ву-Волк без злости, поскольку понимал, что «гаденыш» не мстил, Ди-Лев просто был увлечен своей работой и не замечал замешательство слушателя. Здесь был его мир, его право, его работа, его язык.

– Я был бы благодарен за перевод, – попросил наставник. – Со специального на бытовой.

– Что именно вызывает сложности… семантической интерпретации? – парень был действительно готов помочь, просто не знал как.

– Семантическая интерпретация сама по себе уже вызывает сложность, – улыбнулся Вы-Волк.

– В чем я усложнил?

– Во всем, – честно признался Ву-Волк. – Вербально-невербальные планы? Пять ментально-когнитивных концептов?

– Ага, – кивнул Ди-Лев, и наставнику показалось, что в кивке этом присутствовало некое чувство вины. – Попробую разложить, но нужно запастись терпением.

– Я готов, – отрапортовал Ву-волк.

– Каждый биологический вид воспринимает мир по-своему. Это связано со многими факторами. Ну, например, мы, люди, в качестве источников информации используем, в основном, зрение и слух. Наш разум по этим потокам получает львиную (тут представитель Клана Львов позволил себе усмехнуться) долю сведений, анализирует их, проводит классификации, ранжирует… Назовем это – весьма условно! – нашим ментально-когнитивным концептом. Я не нейробиолог, я лингвист. Обобщу так: чтобы передать информацию от адресанта к адресату, мы используем слово и жест. Именно потому, что зрение и слух – доминантные для нас источники получения информации.

– Бывает иначе?

– В том-то и дело. Это как раз про блоки вербально-невербальных планов. Я – вернее, исследователи до меня – мы выделили пять таких планов, пять типов черей. Они отличны не только по внешним признакам. Хотя поселенцы равнины дали им названия именно из-за внешних различий. Тонких, длинных назвали «жерди». Маленьких мохнатых назвали «меховщики». Тех, что похожи на речных пиявок, так и назвали – «пиявки». Круглых, раздутых назвали «пузыри». Еще есть «прыгуны» – так их назвали за умение игнорировать законы физики, они иначе воспринимают пространство, оно для них как бы не существует, могут менять локацию без всех этих формул s = v × t.

– Так бывает? – Ву-Волк понимал, что повторяется.

– Надо спрашивать у Львов-физиков, – отмахнулся Ди-Лев. – У меня другая специальность. Итак: жерди, меховщики, пиявки, пузыри, прыгуны. Но отличны они не только по внешним признакам. Каждый такой эндосоциум использует свои, уникальные операционно-интерпретивные единицы.

С эндосоциумом Ву-Волк справился легко – квантовая социология, все же, была одним из его профессиональных интересов. Внутреннее общество – таково было значение термина. Все чери по отношению к людям представляли единое «внутреннее общество», а в его пределах Ди-Лев только что выделил пять отдельных «внутренних обществ», эндосоциумов. А вот с «операционно-интерпретивными единицами» квантовому социологу и доисторику было справиться сложнее, в чем Ву-Волк тут же не постыдился признаться.

– Ну, скажем так. Есть некоторые кванты информации, единицы, которые каждый воспринимает, то есть интерпретирует, а потом пользуется, то есть оперирует, по-своему. Вот эта голограмма девушки, застывшей в позе коктейльного столика, для сурового Ву-Волка – просто прихоть заигравшегося мальчишки, для вот этой обнаженной львицы – это своего рода конкурентка, а для меня – обязательное условие существования в том замкнутом мире, куда я попал, благодаря успешной операции смотрителя промежуточной зоны.

– Это моя работа, – Ву-Волк не оправдывался, хотя почувствовал обиду в голосе парня.

– Нет-нет, я очень благодарен, – поторопился заверить Ди-Лев. – В конечном счете все мы, пустынники, живем в замкнутом мире Пирамиды, будь то Вершина или Основание. А здесь я по-настоящему счастлив: занимаюсь любимым делом и при этом полностью освобожден ото всех других социально-значимых действий, от чужих правил, законов, условностей. Я просто привел эту голограмму в качестве иллюстрации. Операционно-интерпретивная единица.

– Понятно, – примирительно улыбнулся Ву-Волк.

– Так вот, у разных видов черей разные единицы восприятия.

– Они по-разному видят мир, – подытожил Ву-Волк.

– Именно! И что это значит?

– Что?

– Они из разных миров. Поскольку ландшафт порождает сознание, а сознание порождает язык (или другие средства коммуникации), то столкнуться мне пришлось с рядом вопросов. Я попытался проанализировать идиоглоссы. Вернее, этноглоссы: сопоставил идиоэтнические и изоэтнические особенности…

– Прошу прощения?

– В общем, выявил лексические и нелексические особенности коммуникаций, которые происходят как в пределах одного вида черей, так и в случае взаимодействия (я не могу назвать это чистым общением) разных видов черей. И зашел в тупик. Аксиологическая полиориентированность…

– Я сейчас сойду с ума!

– Вот и у меня было такое же состояние. Дело в том, что все мы сотканы из трех компонентов: компаративистики, телеологии и аксиологии. Сразу перевожу, – Ди-Лев поспешил снять напряжение. – Из сравнений, целей и ценностей. Мы так живем: постоянно сравниваем, в зависимости от результатов сравнений ставим цели и стремимся к ним, опираясь на ценности. Вот эти последние сформированы условиями и обстоятельствами нашего существования. Эта триада составляет нашу концептосферу. Сложно? Понимаю. Если проще: поскольку чери из разных миров, то и триада эта у каждого вида своя, и концептосферы у них разные.

– Кажется, мы уже давно за пределами лингвистики.

– Да нет же! Пока лингвист не разберется с концептосферой реципиента, он никоим образом не может приступать к анализу семиотического продукта, поскольку в принципе процесс мыслеобмена определяют когезия и когерентность. Прошу прощения. Скажу иначе: знаковые системы адресант транслирует адресату в виде лексически, семантически, грамматически связанных и целостных образов.

– Не скажу, что смысла стало больше, – признался Ву-Волк.

– А смысл есть! – Ди-Лев гордо откинулся на спинку кресла и даже шлепнул по ягодице оказавшуюся рядом львицу. – Вот, например, – он поманил пальцем одну из подруг, та послушно подошла и замерла, как манекен в музее доистории. – Это тело…

– Я не тело, – рассмеялась львица. – Живая, теплая – попробуй.

– Я образно, – успокоил девушку Ди-Лев. – Побудь наглядным пособием.

– С удовольствием! – и девушка старательно вытянулась в струнку, не забыв перевести эротические блики костюма в состояние полного отсутствия одежды.

– Человеческое тело – первый, непременный объект, который видит наш глаз, а значит, начинает изучать наш мозг, – Ди-Лев свершил рукой демонстрационный жест сверху вниз вдоль обнаженного тела львицы. – Самые древние смыслы связаны именно с так называемой соматологической картой, с картой тела. Это первичный модус вербальной презентации. Руки, ноги, грудь, лицо, нос, губы, глаза – все это первичные семантемы. Кстати, сюда же мы отнесем коитальную, фаллическую лексику. Иначе говоря, именно этим объектам человек должен был придумать первые наименования. И не только человек. У черей, у всех видов, процессы поиска обозначений по соматологической карте идентичны. Семантическое восприятие предикативных систем…

– Остановись, ради экспансии! – взмолился Ву-Волк.

– Скажем так, – смилостивился лингвист и перешел на более-менее бытовой диалект, – именно от наименований частей тела мои коллеги начинали объективизировать семантику чуждых нам языков. Далее мы раскинули ассоциативно-вербальную (а во многом и невербальную) сеть, нашли ядра и периферию компарационных полей, выстроили экспликационные цепочки.

Ву-Волк совершенно отчаялся. Он опустился в кресло – рядом с «коктейльной» голограммой. Голограмма подмигнула, отчего мир совсем утратил четкость и расплылся в мутное «семантическое компарационное поле». Ди-Лев явно мстил, и месть его была немилосердна. И останавливаться мститель явно не собирался.

– И только потом мы могли перейти к изучению принципов коммуникации. Мы определили коммуникационный узус, выявили конвенциональные иллокутивные формы и перешли к абстрактным гипотетическим дискурсным конструктам. Попытались распознать лексические симбиотивы в пяти изучаемых нами идиолектных концептосферах. И пришли к таким выводам!

– К каким? – обреченно спросил Ву-Волк.

– О, это уже мое! – сказал Ди-Лев с такой гордостью, которая оправдывала весь этот подаренный ему сектор со всеми полученными им преференциями.

– Не томи, – попросил Ву-Волк, желая завершить этот утомительный диалог, а вернее – монолог молодого гения.

– Нужно понимать, что мне приходилось работать с экстралингвистическими факторами, – заговорщицки подмигнул Ди-Лев и отпустил свое «наглядное пособие».

Девушка вздохнула облегченно и тут же наполнила свой бокал какой-то сложной цветной алкосмесью. Костюм она вновь перевела в режим максимальной эротизации.

– О, я понимаю, – важно кивнул Ву-Волк.

– Не сомневаюсь, – сказал Ди-Лев так, словно действительно не сомневался в лингвистической компетенции собеседника. – Так вот, ввиду наших с черями… эээ… различий, онтогенез личностей – пяти типов разных личностей! – основан больше на интуиции, чем на претенциозных научных данных.

– Но это же тебе не помешало? – спросил с умным видом смотритель.

– Ни коим образом! – с нагловатой гордостью подтвердил Ди-Лев. – Континуумы этносознаний я определил через семантическую теорию элементарных речевых единиц, провел экстериоризацию эмосфер. Да вон, на записях мы можем наблюдать весьма занятное поведение видов, совершенно неординарное для человека. Какая яркая функционально-коммуникативная шкала! Как перемешены информативные и фатические интенции. Да? Я прав?

– Никаких сомнений.

– И вот, учитывая всю многомерность коммуникативного облика, я сделал вывод, что коммуникация, как между видами, так и внутри всех пяти видов черей, основана на экстравербальных интенциях! Все отчеты уже направлены мною в аналитическую конгрегацию.

Ди-Лев откинулся на спинку кресла с видом победителя, одна из львиц подала ему бокал. Ву-Волк обратил внимание, что это вино, белое тихое вино. И удивился: от такого гения он ожидал чего-то с огнем и фосфором. Наставнику так же был подан бокал. Вино оказалось сухим, цветочным, с мягкой кислинкой.

– Вот такая вот амбивалентность и дихотомия, – сказал Ди-Лев, подводя итог разговору.

Ву-Волк понимал, что многое в этой лингвистической тираде было явной издевкой. Уж последняя фраза точно стала тем ударом, который год назад беглец не сумел нанести по смотрителю промежуточной зоны клешней боевого экзоскелета.

– Так удалось научиться понимать их язык? – решил упростить Ву-Волк.

– Языки, – вздохнул Ди-Лев. – Средства коммуникации, поскольку язык – это все-таки слова, а здесь нет слов в нашем понимании. Но частично – да, мне удалось вычленять некоторые смысловые ядра. Правда, ничего бы у меня не вышло, если бы не помогла одна поселенка с равнины, – вдруг виновато признался Ди-Лев и снова в глазах наставника стал тем самым наивным гимназистом выпускного потока.

– Поселенка? – заинтересовался Ву-Волк.

– Да. Она единственная, кто сумела наладить контакт со всеми видами черей. Я наблюдал за ней сутками напролет. Она помогла мне выбраться из лингвистического тупика, разобраться с принципами общения черей. Живет она особняком, отдельно от других горожан. Поселенцы называют это странное здание Анкетной башней. Даже имя у нее странное, не по профессии, как у всех жителей равнины. Зовут ее Люба.