Текст книги "Жрец. Трилогия «Сага равнины». Книга вторая"

20

Помещение больше было похоже не на кабину лифта, а на сектор в зале собраний. Слишком просторное для троих, легко бы вместило еще целое подразделение доспехов. Ву-Волк думал взять сопровождение, но потом решил, что охранный клин экзоскелетов, марширующий по коридору, наверняка привлек бы внимание наблюдателей.

Нельзя было надеяться, что их перемещение по этажам Пирамиды останется незамеченным. Любой огонек жизни – растительной, животной, разумной – был зафиксирован внутри периметра, взят под контроль и определен в реестры чутких систем. Ву-Волк, используя свое положение, мог лишь сделать путешествие тройки беглецов менее подозрительным для людей за контрольными консолями. Статус куриала-администратора давал полную власть над всеми сервисными системами в Пирамиде. Его директиву можно было отменить лишь директивой не менее чем трех старейшин Совета Вершины, причем из трех разных Кланов.

На самом деле, беглецов было двое – Ос-Змей и Ди-Лев. Сам Ву-Волк никуда бежать не собирался. В его задачи входило организовать дерзкую авантюру, проложить путь, проконтролировать результат и минимизировать негативные последствия. Зачем он все это задумал? Он и сам не мог ответить на этот вопрос. Да и не сам он все это задумал.

– Парочка боевых ботов составили бы нам полезную компанию, – сказала Ос-Змей, когда за ними закрылась мембрана лифта.

– Возможен перехват управления директивой более высокого статуса, – терпеливо и сухо напомнил Ву-Волк.

– Ты же теперь куриал, – настаивала упрямица. – Какой статус может быть выше?

Ву-Волк промолчал. Ему хватало забот – отвлекать следящие системы, создавать ложные маршруты, рассеивать фальшь-цели по следящим контурам, создавать видимость рабочих передвижений.

– Ди-Лев, ты же гений из инженерного Клана. Что тебе стоит перепрошить матрицы? – не унималась Ос-Змей. Видимо, риск и напряженное ожидание провала сделали девушку не в меру разговорчивой.

– Я лингвист, – буркнул Ди-Лев, девушка явно ему не нравилась, он предпочел бы отправиться на это рискованное мероприятие в другой компании.

– Для меня всегда было загадкой, почему лингвистику отдали инженерам Львам, а не аналитикам Змеям.

– Инженерия бывает разной, – Ди-Лев пожал плечами, спорить он не хотел. – Конструировать можно не только боты и сервисные системы, но и человеческое мышление. Язык – это лучший инструмент для такой работы. У ботов – программный алгоритм, у людей – речь.

Ву-Волк слушал этот полудетский треп и думал о том, какую же все-таки глупость он сотворил. И зачем только отправился он к Ил-Лис после этого злосчастного заседания Совета? Искал интимной близости и душевного спокойствия, а нашел новые заботы и опасные приключения.

– Приветствую тебя, куриал-администратор! – Ил-Лис на пороге своего сектора склонилась в шутливом поклоне. – Чем может порадовать лидера Пирамиды скромный флорист?

– Развернись, – устало «приказал» Ву-Волк, и девушка, мгновенно убрав одежду, с готовностью выполнила приказ.

И вот тогда, после физической разрядки, после тихой истомы, на волне умиротворения, после первого же бокала вина, нужно было удалиться к себе на отдых. Но Ву-Волк решил остаться, о чем теперь запоздало сожалел.

– Чем озабочены были старейшины Основания? – непринужденно поинтересовалась Ил-Лис, словно спросила, что синтезировать на ужин.

– Требуют невозможного, – нехотя ответил Ву-Волк, вступая в разговор, который и привел его в результате в этот лифт – в компании двух гениальных бунтарей.

– Просят выпустить их из подземелий на плюсовые уровни? – ответила Ил-Лис за собеседника.

Ву-Волк кивнул, не желая развивать тему. Ил-Лис поняла, присела у его ног и потерлась щекой о его колено. «Настоящая кошка, а не лиса», – подумал Ву-Волк, хотя о повадках обоих клановых тотемов мог судить только по древним динамическим записям.

– И когда вот это вот все? – спросила тихо.

– Что именно?

– «Контакт! Ультиматум! Победа!» – Ил-Лис легкомысленно передразнила старейшину и не удержалась – прыснула.

– Через неделю, – Ву-Волк совсем не был расположен к разговору, он намного охотнее помолчал бы с бокалом вина и очаровательно-обнаженной кошкой-лисой у ног. Но девушка, оказавшись в компании высшего в Пирамиде должностного лица, хотела получить информацию из первых уст и не могла упустить такой возможности.

– Что ты решил? Каким видишь этот самый «контакт»? – спросила она.

– Разве я что-то решаю? – пожал плечами Ву-Волк. – Совет старейшин настаивает на жестком и быстром устранении всех проблем.

– С применением всей мощи технопарка?

– А зачем? Чтобы навести страху на поселенцев равнины, вполне достаточно малого тактического звена крылатых ботов или отделения бронеботов. Чтобы взять под контроль всю равнину, нужно просто оставить в каждом поселении по одному подразделению доспехов.

– А зачем «наводить страху»? Неужели поселенцы настолько агрессивны? Неужели с ними нельзя договориться по-хорошему? – спросила Ил-Лис с такой наивной легкостью, что Ву-волк более не сомневался: все-то она понимает, его обнаженная собеседница.

– О чем договориться? – Ву-Волка настигла какая-то глухая, усталая злость. – О том, чтобы поселенцы уступили нам свое жизненное пространство? Смирились с ролью обслуживающего персонала? Стали для нас на равнине тем, чем в Пирамиде является Основание для Вершины?

– А чем является Основание для Вершины? – Ил-Лис снизу вверх притворилась доверчиво распахнутыми ресницами глазами.

– Сервисной подсистемой. Обслугой. Которой мы лишимся на равнине. И лучшей замены, чем коренные жители, Совету не найти. Как думаешь, захочет народ равнины забыть о свободе и приступить к добровольному служению?

– Нет. Никто не захочет служить добровольно, – серьезно ответила Ил-Лис. – Тем более туземцы не часть замысла древних основателей Пирамиды. Они сами по себе. Непредвиденный фактор.

– Древняя история знает примеры добровольного служения, – Ву-Волк вспомнил наставническую специализацию. – Некогда существовало кастовое разделение общества. Одни правили и устанавливали связь с богами – жречество…

– Как Жрецы на равнине?

– Другие защищали население от врагов – воины. Третьи занимались торговлей и ремеслами. А четвертые – служили.

– Выходит, служение было не добровольным, – задумалась Ил-Лис. – Служить обязывала принадлежность к касте. Может, не все воины хотели воевать и не все купцы – торговать. Но, кроме желаний, существовали и обязанности. Жизнь в Пирамиде очень похожа на это древнее кастовое общество. Мы, Лисы, занимаемся растениями. Коты – животными. Тигры наблюдают за периметром, равниной и коридорами Пирамиды, собирают информацию. Змеи все это анализируют. А вы, Волки, всем этим руководите. Как умеете, – Ил-Лис позволила себе мило улыбнуться.

– Волки, в первую очередь, – наставники, – напомнил куриал.

– Волки возглавляют Совет, – возразила ил-Лис. – Слово Ар-Волк всегда будет последним, ты же знаешь. И куриал – не Лев и не Кот.

– Я не хотел, – нахмурился Ву-Волк.

– Никто не подходит на эту должность лучше, чем ты, – поспешно заверила Ил-Лис. – Речь не о твоей роли, речь о роли твоего Клана. И, скорее всего, так правильно, так и должно быть. Пирамида привыкла к наставничеству Волков. Вот ты говоришь о добровольном служении. И заявляешь: я не хотел становиться куриалом. Даже на самый высокий пост нас призывает не собственное желание, не добрая воля, а наш долг перед Пирамидой, наша обязанность.

– Смирился и готов, – подытожил Ву-Волк.

– И к чему ты готов, мой куриал?

Ил-Лис в мгновение преобразилась: она уже не была обнажена, тело ее покрывал мягкий костюм рыжеватого цвета, меж ягодиц свесился пушистый хвост с острым белым кончиком, а поверх волос появился головной убор с забавными лисьими ушками. Девушка-лиса прошлась у ног куриала на четырех «лапах», фыркнула и выгнула спину. Ву-Волк улыбнулся и отставил бокал, но разговор еще не был закончен.

– Готов ли куриал изменить генеральный план экспансии? – неожиданно спросила девушка-лиса, при этом перевернулась на спину, подставляя белое брюшко под свободную руку мужчины; Ву-Волк не сдержался – погладил хитрое животное, чем вызвал довольное фырканье.

– Что именно должен изменить куриал в генеральном плане? – спросил он, откладывая интимную игру и возвращаясь к вину. – Не в моей власти отменить экспансию.

– Но в твоей власти сделать ее менее кровопролитной, – подсказала девушка. – Зачем Пирамиде лишние жертвы?

– Не нужны, – согласился Ву-Волк. Одним движением он зажег панель и вывел на нее обзор равнины. – Знаешь, что это?

– Технопарк, – Ил-Лис обвела взглядом немые ряды машин.

– Технопарк – ровесник самой Пирамиды, – сказал Ву-Волк. – Здесь собраны боевые и строительные механизмы. Первые – чтобы разрушать, вторые – чтобы строить. Ни на минуту сервисные боты не прекращают осматривать каждую боевую единицу, каждый строительный агрегат, исправлять, восстанавливать ущерб, нанесенный временем, прогонять на холостом ходу, держать в полной готовности. И все зачем? – И закончил сам, не дожидаясь ответа:

– Чтобы разрушать и строить. Таков план. Таков закон. Поселенцы на равнине – это ожидаемый фактор, они включены в план экспансии. Авторы замысла предвидели, что в оставленном мире сохранится туземная жизнь. Предвидели и распорядились четко: подчинить, обратить на пользу проекту, а все, что обратить на пользу нельзя, – уничтожить. Если даже представить себе невозможное: я сумею заблокировать боевые машины, а старейшины Совета не станут снимать блокировку своей директивой – даже при таком раскладе план экспансии будет выполнен. Пирамиды космиков и океанистов сумеют стереть разумную жизнь на равнине с орбиты или из глубин океана. Необратимо и с высокой точностью. Так что путь один: контакт – ультиматум – победа.

– Жителям равнины не спастись? Ни при каких обстоятельствах? – Ил-Лис скинула «лисью шкурку», призвала кресло и ухнулась в его объятья с какой-то грубой, почти мужской тяжестью.

– Только бежать, – пожал плечами Ву-Волк.

– Бежать? Как бежать? Куда бежать?

– Как? Быстро. Бежать нужно быстро: старт экспансии через семь дней. А куда бежать? Не знаю. В горы. В ущелья. На южный склон. Туда мы тоже доберемся, но со временем, не сейчас.

– Никто на равнине даже не подозревает о скорой экспансии. Их надо предупредить, – вдруг решила Ил-Лис.

Ву-Волк глянул на собеседницу с удивлением. Взрослая же. Ведущий флорист Клана. Не глупа, иначе не подпустил бы он ее к себе – не любил Ву-Волк глупых женщин. А серьезно говорит о таких вещах, о которых разве что гимназисты шепчутся в гигиенических отсеках.

Предупредить жителей равнины о скорой экспансии можно двумя способами: послать сообщение с ботом или отправить живого гонца. Оператором такого бота-глашатая может стать только «смертник». Не в прямом смысле, конечно: смертной казни в Пирамиде нет. Но человеку, который решится пойти против воли Совета, оставить след в управляющей системе, не позавидуешь. Решение Совета будет максимально жестким, а старт экспансии будет ускорен ввиду утечки информации. Живой гонец – еще более фантастический вариант. За периметр незамеченным выбраться невозможно. А когда заметят… Человек за периметром перестает быть гражданином Пирамиды и становится целью для боевого механизма.

– Ты шутишь, – наконец понял Ву-Волк и осторожно улыбнулся.

– И не думала, – возразила Ил-Лис. – Ты будешь безучастно наблюдать, как самолеты выжигают людей на равнине?

– Я буду давать старт и контролировать успешное развитие экспансии, – усугубил Ву-Волк. – Это моя обязанность. Фактически я стану куриалом с того момента, когда контактный бот покинет периметр. Язык туземцев изучен нашими лингвистами. У наших языков общая основа, но века раздельной эволюции изменили синтаксический строй и активную лексику до неузнаваемости.

– До чьей неузнаваемости? – съязвила Ил-Лис. – Мы не узнаем их язык или они не узнают наш?

– Не будь вредной. Это не важно. Трансляция будет идти на туземном языке. Информационный бот предложит их старейшинам условия.

– У них тоже есть старейшины и Кланы?

– У них есть ремесла. Даже имена дают по ремесленной принадлежности.

– Знаю.

– Все знают, это есть в учебной программе для второй ступени. Кланов у них нет. А кто главный – пусть сами решают. Есть там какая-то женщина со странным именем Люба – таких имен не дают ни на равнине, ни в Пирамидах. Вроде, она у них старейшина. Есть еще Жрецы – то ли ремесло такое, то ли секта, то ли Клан, то ли каста. В любом случае, ультиматум будет зачитан и через час после первого контакта начнутся активные действия. И все будет зависеть от их ответа.

– И каковы условия?

– Объявим о своем существовании и предложим нашу помощь.

– Звучит довольно мирно, – признала Ил-Лис.

– Вот только не нужна им наша помощь. Равнина и Пирамида несколько тысячелетий развивались разными путями и теперь живут по разным законам. Это две отлаженных системы. Совместить их невозможно. Только подчинить одну систему другой. И сама понимаешь, Совет никогда не признает чужую систему более успешной.

– А чужая система действительно более успешна?

– Для равнины – да. Мы им не нужны. А вот они нам – очень даже.

– Зачем?

– Согласно плану экспансии, на втором этапе предусмотрен так называемый демографический взрыв. Служба контроля одномоментно повысит рождаемость в сотни раз. Равнину нужно заселять. Для этого нужны люди, много людей.

– Но на равнине уже есть люди.

– Туземцы. Не пустынники. Совет намерен за одно поколение сравнять численность населения туземцев и пустынников. Системы жизнеобеспечения Пирамиды, конечно, справятся – они рассчитаны на гораздо большее количество потребителей. Но план экспансии подразумевает переход новых поселенцев на самообеспечение. Нужно будет возделывать поля, выращивать скот, сажать плодовые деревья, строить жилища, дороги, здания общего пользования, возводить производственные парки и налаживать сервисные системы. Вот для этого нам и нужны туземцы.

– Для этого есть боты.

– Безусловно. Теоретически план предлагает задействовать местное население в качестве добровольных помощников, но в случае несогласия план рекомендует сократить популяцию туземцев до минимального уровня. Оставить лишь малую часть, необходимую для медицинских исследований. Оставить только тех, кто готов принять новые законы и уготованную роль.

– И какая роль им уготована? Только подопытных животных?

– Почему же. Предполагается создание нескольких этнических музеев, где будет в условиях локального проживания сохранены быт, обычаи, культура поселенцев равнины. В образовательных целях. Мы с уважением относимся к истории человечества, любой его части, любой его ветви, и стремимся сохранить все в нетронутом виде.

– Сокращение популяции до минимума ты называешь «нетронутым видом»? С каких пор ты стал таким жестоким циником?

– Не я называю. Так в плане экспансии обозначили авторы проекта.

Ил-Лис долго грела бокал в ладонях. Попробовала, скривилась, заменила теплое вино холодным. Облачение девушки претерпевало метаморфозы: вот снова вернулась «лисья шкурка», но тут же растаяла и сменилась провокационным мерцанием, а вот полуобнаженное тело наглухо закрыл строгий деловой костюм, но продержался не долго, ему на смену пришла дерзкая молодежная одежка. Ву-Волк подумал было попрощаться и уйти, но потом решил остаться и узнать, к чему приведет девушку молчаливое рассуждение.

– Ты должен, – наконец очнулась Ил-Лис. – Нет, ты просто обязан предупредить жителей равнины. Раз не можешь остановить это преступление против человечества.

– Против туземцев, – исправил куриал.

– Против человечества, – упрямо нажала Ил-Лис.

– Это не возможно, – Ву-Волк пропустил крамольное сопоставление миссии Пирамиды с преступлением.

– Организуй побег! – предложила Ил-Лис. – Ты же наставник! За годы ты выявил среди гимназистов десятки беглецов.

– Я и смотритель промежуточной зоны, – напомнил Ву-Волк. – Моя работа – пресекать каждый побег.

– Тем более! Как смотритель ты хорошо знаешь систему безопасности. А значит, придумаешь, как можно ее обойти.

21

Пионер присел, прижался к земле, широко расставив руки. Левую с кадуцеем он чуть завел за спину, правую с мачете, наоборот, чуть выставил вперед. Согнутые в коленях ноги были напряжены, каждая мышца была готова распрямиться в любой момент, чтобы метнуть тело в неожиданную для противника сторону. А противник был страшен. Тучная поросшая бурым мехом громада застила Солнце, возвышаясь над изготовившимся к бою Жрецом на три головы. Причем не на три человеческих, а на три раздутых, как бочонок эля, рыбоведских головы.

– Спрячь мачете, – тихо просил Толмач из-за спины. – А еще лучше – брось его в сторону. Только осторожно, без резких движений.

– Если я выброшу мачете, мы не пройдем дальше и шага, – процедил Пионер, еще крепче сжимая рукоять.

– Если ты его не выбросишь, то дальше мы пойдем без тебя, – так же сквозь зубы ответил Толмач.

– Чего он хочет? – спросил Пионер через плечо. – Почему взбесился?

– Насколько я понимаю, Ленивец хочет, чтобы ты перестал рубить подлесок, – Толмач аккуратно вернул собственный тесак в петлю на поясе.

– Нам нужна дорога, – возразил Пионер. – Без мачете не продраться. Знал бы, что рыбоведы такие непредсказуемые, убедил бы Гелертера не включать их в состав экспедиции.

– Он говорит, что желает добра, – заверил Толмач. – Не хочет, чтобы мы стали врагами Леса.

– Что там происходит? – спросил Наставник. Он замыкал колонну и в узкой просеке не мог узреть картину целиком. Из-за спин он видел только грозный оскал вставшего на дыбы Ленивца.

– Ленивец запрещает нам прорубать дорогу, – откликнулся через плечо Пионер. – Ленивцу стало жаль молодую поросль.

– И поэтому Обжора и Злюка впереди проминают грудью целые ущелья? – удивился Наставник.

– Ленивец говорит, что так можно, так Лес разрешает, – перевел Толмач.

Пионер не стал отбрасывать мачете в сторону, как советовал Толмач, Пионер вернул мачете на пояс. Ленивец тут же потерял к человеку всякий интерес и присоединился к соплеменникам. Рыбоведы пыхтели, урчали, усердно прокладывая путь в зарослях для себя и спутников Жрецов, для спутников таких маленьких и слабых, настолько немощных, что без своих ножей не могут сделать в здешних местах ни шагу. «Словно ожившие механизмы с Кладбища, – подумал Пионер. – Могучие, неумолимые, прущие напролом механизмы».

Какая же чужая жизнь окружала его здесь. Огромные звери, чей разум по-прежнему оставался для Пионера загадкой. Не понимал он рыбоведов, не мог убедить себя, что это соратники, помощники в пути, полноправные члены экспедиции, а не дрессированная скотина, как, скажем, рогач Свистуна. Лес этот, пышущий зеленью, лезущий к Солнцу, яркий, несомненно – живой. Лес словно дерзко противопоставлял себя равнине, с ее просторами до горизонта, желтой пылью, редкими рощицами медных деревьев. Но равнина дышала жизнью иной – хищной, грозной, рычащей и топочущей, парящей и прыгающей, динамичной жизнью животных, а не статичной жизнью растений. Где звери? Куда они подевались? И куда подевался черь?

Будто бы услышав призыв, черь откликнулся. Пионер с высоты полета рогача увидел игровую доску Леса, размеченную просеками на клетки и перечеркнутую вдоль линией реки. А вот и группа – продирается через крайнюю клетку там, где игровое поле упирается кромкой в скальный отвес Немого хребта.

– Нам нужно отклониться правее, – сказал Пионер. – На два часа по Солнцу. Так мы намного быстрее выйдем на ближайшую просеку.

– Черь подсказал? – уточнил Толмач. – Попробую рассказать Ленивцу, он самый разговорчивый.

Толмач издал глубокий горловой звук, как он делал всегда, когда хотел привлечь внимание рыбоведов. Никто из мохнатой троицы не оглянулся, но направление «прорыва» они все же изменили. Если Пионер правильно распознал картинку, которую представил ему Свистун, то теперь группа двигалась по кратчайшему пути к просеке. И действительно, уже без малого через час Ленивец, шедший первым, рыкнул от неожиданности и буквально выкатился на широкую полосу земли, густо поросшую травой, но свободную от деревьев.

В размытых картинках, в которые разум Пионера складывал полученные от Свистуна образы, просеки казались тонкими нитями, ножевыми надрезами на зеленом пироге Леса. Эти картинки не держались долго, расползались, как сновидения после пробуждения. Здесь же, наяву, картина была совсем иной. Просека оказалась широкой, как русло реки, вот только Пионер никогда не видел таких широких рек. И только здесь, на свободном от деревьев пространстве, Жрецы сумели осознать, насколько эти деревья велики.

– Привал! – распорядился Наставник.

Двигаться дальше не было никакой возможности. Во-первых, нельзя идти по незнакомой местности с запрокинутыми головами. Ни один из трех Жрецов не мог оторвать взгляд от могучих столпов, подпирающих небо. Голые необъятные стволы распадались на недосягаемой высоте на ярусы ветвей, каждая ветвь была толще любого из медных деревьев, что можно встретить на равнине. На каждом ярусе ветви соседних деревьев переплетались, словно это было единое растение со множеством стволов. Меж исполинами кустились растения поменьше так густо, что даже кротомышь не просочилась бы. Пионер в очередной раз проникся уважением к рыбоведам: без их помощи группа прорубалась бы сквозь заросли несколько дней.

Во-вторых, наконец был найден потерявшийся черь. Каким чудом оказался он на просеке раньше Ленивца, Обжоры и Злюки, оставалось загадкой. Черь мирно сидел на траве, чуть склонившись набок, из-за чего казалось, что он заглядывает людям за спины. Вот только глаза черя были закрыты. Он был полностью погружен в свои мысли – то ли общался с рогачом, то ли поддерживал связь с соплеменниками, оставшимися возле Радужной Стены, то ли просто спал, хотя Пионер никогда не видел спящего черя. Пока Толмач и Наставник, растянувшись на траве, отдыхали, устремившись взорами к верхушкам деревьев-исполинов, или растирали натертые ноги лечебной мазью, Пионер присел, а потом и прилег рядом с черем. «Поспать, что ли?» – подумал Пионер и тут же заснул.

Засыпал в зеленом море травы, а проснулся в зеленом море воды. Но не испугался. Наоборот – обрадовался. Как давно не нырял он! Не проносился мимо неповоротливых подводных гигантов, не вспугивал синхронные, как единый организм, косяки мерцающих светлячков! Вода обволакивала, баюкала, но спать больше не хотелось. Тело было полно энергии, движения, скорости. Он захотел в глубину – и устремился в глубину. Упругая кожа вибрировала, перетекала зыбью от шеи к ногам, благодаря чему он без каких-либо усилий скользил в изумрудной толще.

Туда, туда, где пролегает горизонт допустимого погружения, где нагретые недрами воды настолько горячи, что жгут глаза, ладони и ступни. Туда, где кончается свет и начинается тьма. Запретная тьма. Не смотреть вниз – это хорошие манеры. Плавай у поверхности, не думай о погружении. Настолько простые, привычные законы, что нет их ни в одном кодексе. И только молодняк бравирует россказнями о том, как близко удалось подобраться к горизонту. «Никто не заметил». А никому и не надо замечать, потому как никто не смотрит вниз. Тем более не плавает.

Но всякий думает о глубине. На охоте, в брачных играх, в коллективных стойлах, в созидании суши, в ловле звездных бликов или одиноко растянувшись на пружинящей поверхности Океана – никогда не угадаешь, где застанет тебя крамольная мысль о глубине. Пора покончить с этим. Скорее, туда, к горизонту погружения, пока никто не заметил.

Но заметили – не свои, сверху, а чужие, оттуда, из недр Океана. Заметили и осудили. Нельзя. Вторжение. Мир разделен. Поверхность и суша – нам, глубины – им. Кому? Да кто ж знает? Ведь никто не смотрит вниз, потому что – закон, потому что – плохие манеры.

За плохие манеры наказывают. Донный выброс ударил жаром в лицо. Уклониться, спасаться, вверх! Но поздно: успев убрать лицо, подставил грудь. Кожа на груди запульсировала, вздулась и опала морщинами. Черное пятно величиной с голову с синеватыми рубцами по периметру. Ожог. Донная метка. Древний ужас из историй для мальков. Чужак. Теперь чужак навсегда. Изгой, позор острова, беспомощный и беззащитный одиночка. Нельзя к своим. Закрыты все направления. Одно осталось – в бескрайний Океан. Жизнь без суши. Если бы он мог мечтать о несбыточном, он мечтал бы о мире, исполненном суши. Мире без воды, где нет донных меток, где нет запретной, но такой манящей пучины…

Пионер очнулся. Черь по-прежнему сидел рядом, не сменив позы. Это были его мысли, его память. Теперь Пионер понимал, почему Ворота выбросили Свистуна именно сюда, на равнину. Мир без воды – такова была его мечта, такова была одна из заданных координат для «точки прибытия». Что там ждало на глубине, за допустимым горизонтом погружения, Пионер так и не понял. Что-то страшное, что-то запретное.

Иные. Глубины зеленого Океана принадлежали им. Весь мир черя-пиявки был разделен на две части: для своих и для иных. И любая попытка переступить границу была наказуема. Ворота появляются в мирах, переживших Большое Несчастье. Может, такое разделение и стало следствием Большого Несчастья? Может, этот странный мир, где воды столько, сколько суши в мире равнины, учится жить по новой? И разделение – одно из средств, одно из «лекарств» для возрождения?

У Пионера сложилось ощущение, что странный сон о зеленом Океане он посмотрел не один. Или даже не так: словно это он сам был черем, сам преодолевал сопротивление воды, а за ним кто-то наблюдал – пристально, но равнодушно. За черем во сне наблюдали из темных глубин, и при этом кто-то смотрел сон про Пионера в теле черя… Совсем он запутался – во снах, в телах, в мирах, в наблюдателях.

Словно этот сон ему показали не просто так. Мы и они. Мир разделен. Северный склон и южный склон Немого хребта. Мысли путались.

– Путешествуешь?

Над Пионером, улыбаясь, стоял Толмач и осторожно тыкал спутника в ногу кадуцеем. Когда Пионер окончательно проснулся и привстал на локте, Толмач заулыбался еще шире.

– Все мы путешествуем, – ответил Пионер. – У нас экспедиция.

– Я о другом, – подмигнул Толмач и чуть заметно качнул кадуцеем в сторону черя. – Что видел? Как там?

– Не уверен, что понимаю, о чем ты, – насторожился Пионер.

– Пещеры видел, – Толмач зачарованно закатил глаза. – Вижу восковые борти на скальных уступах. Вижу, как выманиваю диких жужелиц медом и прячусь в реке, пока другие выскабливают мед из оставленных сот. Реку вижу, плотины, запруды. Рыба, много рыбы, голыши, пиявки громадные, женщины чистят, мы ловим.

– Ты превратился в рыбоведа, – констатировал Пионер.

– О чем я и говорю! – Толмач обрадовался взаимопониманию. – Спит человек, а сон видит рыбовед. И даже догадываюсь какой, – Толмач с подозрением посмотрел на Злюку. – Но ощущение, словно мы с ним вместе для кого-то третьего спектакль устроили. Есть такое?

– Есть такое, – Пионер кивнул нехотя. – Только рыбоведы ни при чем.

– Так я понимаю, – Толмач покивал понимающе, со значением. – Это у меня с рыбоведами связь, а тебе черь ближе. Вот и спрашиваю: как там. Интересно же. С рыбоведами все понятно: наша равнина, наши горы, наши реки, а этот, – Толмач скова качнул кадуцей в сторону Свистуна, – вообще невесть откуда явился. Видел что? Что видел? – глаза Толмача горели таким азартным любопытством, как глаза детей на площадях перед выступлением Трубадура.

– Океан, – Пионер вспомнил свою былую профессию и не смог сдержаться – поведал все.

Вскочил на ноги и создал историю, как делал это много раз десяток лет назад. Представил историю и Толмачу, и Наставнику, поведал подробно искусно, в лицах, с манящей тайной и движением, хотя вначале и не думал никому пересказывать сны. О стремительном погружении, о странных мыслях, о следящей глубине, о резкой боли ожога, о донной метке, о тоске одиночества. Об ощущении стороннего наблюдателя тоже поведал, тем более что Толмач первый упомянул о подобном впечатлении.

Толмач был в восхищении, он даже рукоплескал, чем привлек внимание Обжоры. Рыбовед почти вплотную придвинул косматую голову и долго смотрел на Жреца хищными бусинами глаз, так долго и пристально, что Пионер, все еще не поверивший в исключительно добрые намерения этих мохнатых созданий, покрепче сжал кадуцей. Обжора наконец ткнул влажным носом Толмача в живот, чем прекратил рукоплескания. Решив, что спас двуногого друга от приступа гибельных конвульсий, Обжора весело затрусил к собратьям.

– Когда вернемся, обязательно расскажете об этом Гелертеру, – посоветовал или приказал Наставник. – Черь проснулся, нам пора.

Свистун действительно очнулся от забытья, обвел невидящим взглядом окружавших его Жрецов, встал на ноги и свистнул. Через мгновенья с небес клекотом откликнулся рогач. Черь тихо двинулся на звук, словно вокруг и не было никого. Пионеру показалось, что широко разнесенные по бокам глаза черя на миг остановились на нем, на том, кто только что побывал в запретных краях, но Пионер знал, что ошибается: чери не видят людей, вернее, не воспринимают людей как самостоятельные мыслящие объекты. И еще чери не спят. Никогда.

– Думал, они поуже, – Наставник повел жезлом от дерева до дерева. – В такой просеке можно деревню разместить. Интересно, кто их проложил? И как выкорчевывали огромные пни? Это ж были бы не пни, а дома целые! Прорубай окна, двери и селись всей семьей.

– Не видел я в Лесу ни одного пня, – подметил Толмач. – И мертвых деревьев не видел. Ни одной сухой ветки, ни опавшей листвы, ни хвороста – даже костер не из чего будет сложить.

– Похоже, никто просеки не прорубал, – сказал Пионер. – Лес так изначально вырос. По разметке, по плану. Будто кто-то строил город.

– А живность всю повывел, чтобы не мешала, – весело добавил Толмач. – Ни одной зверушки. Только мы.

– Только мы, – откликнулся эхом Наставник и замолчал в раздумьях.

Рыбоведы впереди ускорились перешли на косолапую трусцу – видимо, что-то обнаружили. По одному юркнули в заросли – так показалось издалека. Через полторы сотни шагов Жрецы увидели, куда скрылись рыбоведы. Просеку под прямым углом пересекала другая, не менее широкая дорога, и мохнатая троица просто свернула за угол. Люди тоже зашагали веселее, и даже черь, не отставая, двигался в общем ритме. Вечер уже сочился между деревьев, когда экспедиция вышла на берег реки.

Реки на равнине были. Берущие начало в ледниках у вершин Немого хребта, маленькие ручьи объединялись в проворные горные потоки, которые то ныряя в подземные туннели, то снова выныривая на все более пологие склоны, постепенно растекались широкими руслами на ровных просторах и уносили воды в бескрайние дали равнины, куда люди не хаживали. Выше по течению рек селились рыбоведы, у подножия хребта обустраивали жилища поселенцы. В тех местах, где русла рек пересекал генеральный пеший тракт, от берега до берега перекидывали бревенчатые мосты.