Текст книги "Следы ведут в прошлое"

– А что, если ограбление не что иное, как инсценировка, цель которой – отвлечь наше внимание от истинной причины убийства? – не успокаивается Галич.

– И такое может быть. Поживем – увидим.

В половине четвертого Галич заходит в лабораторию.

– Чем порадуешь, Виктор Михайлович?

– К сожалению, ничем, – разводит руками старший лейтенант. – Этот человек в пирушке на улице Горького участия не принимал. Во всяком случае, отпечатков своих пальцев он там не оставил.

– А ты говоришь: нечем порадовать! – стараясь не выказать досады, бодро восклицает капитан. – Еще как порадовал!

– А чему, собственно, радоваться, не пойму? – удивленно таращит глаза Ковтун.

– Как чему? – в свою очередь, удивляется Галич. – А хотя бы тому, что человек, на которого падало подозрение, оказывается непричастным к преступлению. Разве это не повод для радости?

– Чудак-человек ты, Галич! – хмыкает старший лейтенант. – Слишком уж ты заморализованный, что ли. Из тебя вышел бы хороший поп или сестра милосердия. Вернее, брат милосердия. А оперативник должен быть – во! – Ковтун с силой сжимает внушительный кулак и трясет им перед носом Галича.

– А ты попробуй-ка, Виктор Михайлович, представить такую ситуацию, – говорит, хитро щурясь, капитан. – Тебя, невиновного, заподозрили в тяжелом преступлении… В руки какого следователя или оперативника ты предпочел бы попасть – того, который «во!» или того, который «брат милосердия»?

– Ты, как всегда, прав, Галич! – легко идет на попятную Ковтун. – Одного я только не пойму: как тебе с твоей заморализованностью удается ловить преступников?

– Секрет фирмы!

– И все равно я должен порадовать тебя сегодня, – не унимается Ковтун. – Так вот. На обеих коньячных бутылках оставил отпечатки своих пальцев небезызвестный тебе гражданин Марченко. Только на бутылках, заметь. Стаканов и прочих предметов он не касался. Ну, так как, обрадовал я тебя?

– И да, и нет… У этого Марченко четверо маленьких детей.

– Ну, знаешь, Галич! – притворно сердится старший лейтенант. – Тебе действительно невозможно угодить!

– И все равно спасибо за новости, – покидая лабораторию, говорит Галич. – С меня пиво.

– Ловлю на слове!

11

Рано утром прошел короткий сильный дождь, смыв уличную пыль и освежив деревья и клумбы. Асфальт уже подсыхает, но кое-где еще стоят лужицы. Небо прояснилось, и над Бережанском повисло солнце – большое, яркое и ласковое. Воздух необыкновенно чист и свеж.

В такое утро нет ничего лучше пешей прогулки. Впрочем, Галич всегда, независимо от погоды, старается ходить пешком. Тем более по утрам, когда в автобусах и троллейбусах неимоверная давка и духота, и ты ничего не видишь кроме спины впереди стоящего. То ли дело пройтись по знакомым с детства улицам!

Галич любит свой город. В особенности старую его часть, не тронутую новостройками.

У витрины книжного магазина Галич замедляет шаг, бегло просматривая названия выставленных книг. Заметив среди разноцветных обложек двухтомник Александра Грина, останавливается. Галич намеревается войти в магазин, но тут кто-то осторожно трогает его сзади за рукав. Он оборачивается и видит перед собой соседку Крячко Корецкую. В руках старушки сетка с бутылкой молока и несколькими булочками. Легкий ветерок теребит ее белую газовую косынку.

– Смотрю: вы или не вы… – говорит она, беспокойно заглядывая в глаза. – А дай-ка, думаю, все-таки подойду…

– Ну, конечно, это я, – добродушно усмехается с чуть ли не двухметровой высоты своего роста Галич – рядом с ним маленькая Корецкая похожа на девочку. – Здравствуйте, Александра Ивановна!

Видя, что старушка хочет что-то сказать, но не решается, капитан приходит ей на помощь:

– Слушаю вас внимательно, Александра Ивановна.

– Мне нужно поговорить с вами, – понизив голос, таинственно произносит Корецкая. – Это очень важно. Очень важно! – еще больше понизив голос, повторяет она. – Только давайте отойдем куда-нибудь в сторонку.

Они сворачивают за угол дома, где есть нечто похожее на скверик: небольшая асфальтированная дорожка, по сторонам которой растут кусты дикой розы и стоят две пустующие садовые скамейки.

– Вы еще не поймали его? – осторожно спрашивает Александра Ивановна, после того как они усаживаются на одной из скамеек.

– Кого – его?

– Ну… убийцу Степана Васильевича.

– Пока нет. К сожалению, мы даже не знаем еще, кто убийца.

– Значит, хорошо, что я вас встретила. Знаете… мучит совесть, что не все тогда рассказала.

– Лучше поздно, чем никогда, – замечает Галич.

– Вот именно! – пробует усмехнуться Корецкая и, снова понизив голос чуть ли не до шепота, начинает: – Ну, так вот, слушайте. Было это за день до смерти Крячко. Вечером. Я сидела у раскрытого окна и слышала, как пьяный Марченко грозился в адрес Степана Васильевича. Стучался к нему в окно и ругался – хоть уши затыкай.

– Как вы думаете, из-за чего они могли поссориться?

– Похоже, Степан Васильевич не пустил Марченко к себе. А может, не дал чего-то ему… Когда Марченко пьян, его речь становится бессвязной, малопонятной.

– И все же, что говорил Марченко?

– Грозился. «Я до тебя, жмота, доберусь еще! – кричал. – Задавлю как козявку! И не пикнешь у меня! Попадись только мне в руки! Ишь, алкашом обзывается! А сам-то ты кто? Погоди, я еще припомню тебе сегодняшний день!» Ну и слова там еще всякие… непотребные…

Корецкая умолкает и, вся как-то сжавшись, тихо добавляет:

– Вы знаете, я боюсь.

– Кого? – удивляется Галич.

– Как кого? Марченко, конечно! Что ему стоит сделать со мною то же самое, что он сделал со Степаном Васильевичем. Достаточно, чтобы он узнал о нашем с вами разговоре…

– Александра Ивановна! – укоризненно качает головой Галич. – Неужели вы думаете, что в милиции работают болтуны? Так вы хотите сказать, что Степана Васильевича удавил Марченко?

– А то кто же? – сделав большие глаза, громким шепотом восклицает старушка. Она даже розовеет от волнения. – Вы слушайте дальше! Было это в субботу. В тот вечер я сидела на балконе. Ах, да! – я уже рассказывала вам об этом в прошлый раз… Но я не сказала, что Марченко не сразу ушел из дому. Перед тем как уйти, подошел к окну Крячко и заглянул в него. Наверное, с минуту топтался под окном. Затем вернулся в дом. Минут пять его не было. Потом снова вышел и подался куда-то, на ночь глядя.

– Вы не обратили внимания: в квартире Крячко горел свет?

– Сейчас вспомню… – морщит личико Корецкая. – Окно Степана Васильевича… светилось. Точно, светилось! Это я хорошо помню. А вот перед тем, как должен был выйти Марченко, свет погас.

– Большое вам спасибо, Александра Ивановна! – проникновенно говорит Галич. – Все, что вы рассказали мне, очень важно.

– Не за что! – смущенно отзывается старушка. Ей явно не по себе, что не рассказала обо всем сразу. – Только вы уж смотрите – о нашем разговоре никому ни слова…

Галич успокаивает старую учительницу и возвращается в магазин за Грином. К счастью, двухтомник не успели распродать. Выйдя из магазина, капитан не удерживается, чтобы не полистать книгу.

Удар в левое бедро оказывается настолько неожиданным и сильным, что Галич, потеряв равновесие и нелепо взмахнув руками, падает на тротуар и растягивается во весь свой длинный рост. Одна из книг каким-то чудом остается в руках, а другая летит далеко вперед и, упав, раскрывается веером.

Галич быстро вскакивает на ноги и осматривается. Сбившие его «жигули» уже далеко и, по всей видимости, не собираются останавливаться. Задний номер машины настолько забрызган грязью, что разобрать его совершенно невозможно. Не проходит и минуты, как «жигули» скрываются за поворотом.

– И куда только милиция смотрит! – подавая пострадавшему книгу, с неподдельным возмущением восклицает тощий старичок в серой полотняной рубахе навыпуск.

Несмотря на тупую боль в бедре, сердитая реплика в адрес милиции вызывает у Галича невольную усмешку. Старичок ничего этого не замечает, а потому и дальше продолжает тем же сердитым тоном:

– Гоняют, как сумасшедшие, и нет на них никакой управы. Того и гляди – если не убьют, то сделают калекой.

– Вы номер машины не заметили? – спрашивает на всякий случай капитан.

– Как же его заметишь, если он заляпан грязью? – так и клокочет благородным гневом старичок. – Этих шоферов всех подряд судить надо! А с ними цацкаются… Развели тут, понимаешь, сопливый гуманизм…

12

– Рассказ пенсионерки в корне меняет всю ситуацию, – выслушав Галича, заключает Горейко. Но тут же спохватывается: – Хотя, постой! Как же она могла видеть, что Марченко заходил именно к Крячко, если сидела на балконе? Он мог ведь вернуться и к себе. Что ты на это скажешь?

– Скажу лишь то, что полчаса тому назад услышал от Веры Марченко. Она утверждает, что муж больше домой не возвращался. И даже в дверь не стучал – она заперлась на крючок. И к тому же свет… Перед тем как Марченко вышел на улицу, в комнате Крячко погас свет.

– Свет мог погасить и сам хозяин.

– В таком случае он наверняка запер бы дверь.

– Резонно. Слов нет, улика против Марченко серьезная. Неужели он?

– А почему бы и нет? В комнате Крячко Марченко был? – начинает загибать пальцы Галич. – Был! Отпечатки пальцев на бутылках оставил? Оставил! Перед этим угрожал Крячко? Угрожал! Дома третьи сутки не появляется? Не появляется! Улик предостаточно. Кровь из носа, а надо найти этого Марченко.

– И чем скорее, тем лучше, – вторит ему подполковник.

13

Анатолий Марченко, черный как жук, худощавый мужчина с вьющимися волосами и выразительными цыганскими глазами, босой и голый по пояс, ковыряет землю лопатой в крошечном огородике подле небольшого кирпичного домика. Он как две капли воды похож на своего младшего брата. Можно подумать, что в кармане Галича вместо фотографии непутевого мужа Веры Марченко лежит фотография ее деверя. И в голове Галича моментально созревает план…

Он подходит к низенькому штакетнику и, сделав удивленное лицо, развязно восклицает:

– Привет, Юрка! С каких это пор ты заделался землеробом?

Как и следовало ожидать, Марченко-старший поднимает голову и недоуменно смотрит на высокого дылду, который, судя по всему, успел порядком «нагрузиться».

– Вы ко мне?

– Юрка, ты что! – удивленно таращит глаза Галич. – Брось выпендриваться!

– Слушай, парень, тебе что нужно? – сдержанно выговаривает старший Марченко. – Я же, по-моему, ясно дал тебе понять, что никакой я не Юрка. Протри глаза.

– Юрка, да ты что в самом деле? – не перестает удивляться Галич. – Может, не опохмелился сегодня? Что это на тебя нашло?

Разговор этот Марченко-старшему начинает надоедать. Он с силой втыкает лопату в землю, не спеша подходит к забору и внятно спрашивает:

– Теперь-то ты видишь, что я не Юрка? Видишь или нет?

– В самом деле… – Галич недоуменно хлопает глазами. – Вроде Юрка… и не Юрка. Что за ерунда? Слушай! – Галич разводит в стороны руки, словно собирается заключить на радостях Анатолия в объятия. – Так ты, наверное, Юркин братан! А я-то думаю, чего это Юрка придуриваться вдруг начал?

– Ну, брат я, брат, – терпеливо говорит Марченко, по-прежнему не выказывая ни малейшей радости по поводу этой встречи. – Что дальше?

– Юрка у тебя?

– Нет у меня никакого Юрки! У него есть своя квартира. Там и ищи его. Понял?

– Слушай, я же серьезно! Во как нужен Юрка! – для пущей убедительности Галич черкает себя по горлу ребром ладони.

– Ты знаешь, где он живет?

– Ну… знаю. Как-никак кореш.

– Вот иди туда и ищи там, – бесстрастно чеканит Анатолий Марченко.

Как ни странно, но ни высокий рост Галича, ни его широкие плечи не производят на невзрачного Марченко-старшего ровно никакого впечатления. «Гвоздь-парень»! – с уважением думает капитан, привыкший к тому, что его внушительная комплекция вызывает у собеседников по крайней мере учтивость.

– Так в том-то и дело, что нет его дома, – доверительно говорит Галич. – Поцапался, понимаешь, с женой, она и вытурила его.

– И правильно сделала. Давно бы так!

– Ну, ты даешь… А еще родной брат! – возмущается Галич. Малость поостыв, переходит на более мирный тон: – Слушай, Верка сказала, что Юрка должен быть у тебя.

– Нет его у меня! Сколько тебе талдычить одно и то же? И вообще я его больше года уже не видел. Понял?

– Понял! Больше вопросов не имеется… – поспешно соглашается гость и тут же начинает по-новому: – Слушай, друг, так ты в натуре не знаешь, где Юрка? Говорю же тебе: во как нужен! – Галич повторяет свой жест с ладонью у горла.

– Не с кем выпить?

– Да что ты в самом деле заладил: выпить да выпить? Можно подумать, что ты не пьешь! – прикидывается обиженным Галич. Он ждет, пока мимо пройдет молодая женщина с коляской, из которой выглядывает розовая мордашка годовалого ребенка, и только после этого, понизив голос, продолжает: – Серьезное, понимаешь, дело… Выручать надо мужика. Юрку ищет милиция. Хотят засадить как тунеядца и… алкоголика. Теперь понял? Хороший ведь парень. Жаль, понимаешь. У меня есть надежная хата, куда его можно спрятать, – сам черт не сыщет!

– И хорошо сделают, если засадят! – самым что ни на есть решительным тоном заявляет Анатолий Марченко. – А если он сунется сюда, я сам вызову милицию. Вот так! Усек?

– Усек… – обиженно бормочет Галич.

– Ну и топай отсюда! И смотри, чтобы и тебя вместе с ним не забрали, – говорит Марченко и направляется к своей лопате, бросив напоследок через плечо: – Покедова!

Спохватившись, Галич кричит:

– А ты за меня не беспокойся! Руки у милиции коротки, чтобы забрать меня! Понял? Тоже мне… брат называется!

Уходя, он слышит еще, как Анатолий Марченко, ни к кому не обращаясь, брезгливо цедит:

– Развелось вас алкашей… Нет на вас погибели!

14

Несмотря на сравнительно ранее время, пивная с несколько неожиданным названием «Горячие сосиски» (горячих, равно как и холодных, сосисок там отродясь никто не видел), именуемая в просторечьи «Сосиска», битком набита народом. Разумеется, исключительно мужского пола. Единственная женщина в этом почтенном заведении – пожилая дебелая продавщица с безразличным выражением на пухлом и чрезмерно напудренном лице. Она торопливо, стараясь, чтобы как можно больше было пены, наливает в тяжелые бокалы пиво, мокрыми руками берет деньги и небрежно швыряет сдачу на прилавок, покрытый пивными лужицами. Все это она проделывает, не глядя на клиентов, с таким видом, будто оказывает им неоплатную услугу. Естественно, что после такого обслуживания редко у кого из любителей пива поворачивается язык требовать долива или точную сдачу.

На Галиче желтая футболка и потертые джинсы. Его появление в пивной ни у кого не вызывает интереса.

Получив свое пиво и не получив полную сдачу, Галич протискивается к одному из столиков, за которым стоят двое молодых мужчин с мятыми лицами и мутными глазами. Поставив на столик пиво, он достает из кармана завернутого в обрывок газеты вяленого леща и, разломив его надвое, начинает счищать кожу. По пивной распространяется дразнящий запах. Галич отправляет в рот кусочек спинки леща и медленно жует его, запивая маленькими глотками пиво. На его лице – невообразимое блаженство.

– Смотри, Петька: живут же люди! – говорит нарочито громко один из соседей по столику. – По целой рыбе сразу съедают… Поимел бы совесть – вся слюна вытечет!

Ему вторит его приятель:

– И не боится, что целый день воду хлестать придется!

– Намек понял, – отзывается Галич и отодвигает от себя одну половинку леща. – Угощайтесь, мужики.

Дважды просить не приходится – приятели мгновенно разрывают щедрый подарок на части и, щурясь от удовольствия, принимаются жевать леща и нарочито громко отхлебывать пиво. Допив, уходить тем не менее не собираются. Тот, которого зовут Петькой, облизывается, чмокает языком и мечтательно тянет:

– Хо-ро-шее пивко! Особенно под рыбку. А, Мишаня?..

– Так, может, еще по кружке сообразим? – спрашивает Мишаня.

– Я бы, конечно, не против, да только вот… – порывшись в карманах, разочарованно произносит Петька – на его ладони всего лишь несколько медяков.

– А ну-ка поглядим, что там у меня… – говорит Мишаня и сует руку в карман. Его финансы в еще более плачевном состоянии.

– Жаль… – вздыхает Петька.

– А, может, шибанем у кого?

Весь этот разговор ведется вполголоса, но с таким расчетом, чтобы каждое слово было слышно Галичу. Тот понимающе усмехается, достает из кармана скомканный рубль и протягивает его Петьке:

– Я добавляю. Тащи три пива!

– Неудобно как-то… – поспешно выхватив из рук Галича рубль, пытается изобразить на лице нечто, похожее на смущение, Петька.

– Ладно! Считай, что мы твои должники, – приходит ему на помощь Мишаня. – В следующий раз мы угощаем.

– Бросьте, мужики, ерундой заниматься! – возмущается Галич. – Не будем мелочиться.

В пивной ни на минуту не смолкает громкий хмельной говор, то и дело слышится крепкое словцо.

– Слушай, Миш, а что это Юрки не видать? – спрашивает как бы между прочим Галич.

– Ты о каком это Юрке? – настороженно спрашивает Мишаня.

– О Марченко. О каком же еще?

– Какой еще Марченко? – упирается в Галича мутным взглядом Мишаня.

– Их тут что, десяток? – недоуменно пожимает плечами Галич. – По-моему, Юрка Марченко в Бережанске один.

– Ах, Юрка! – хлопает себя по лбу Мишаня. – Тьфу ты! Как-то не врубился сразу. Котелок с перепою плохо варит. Значит, Юрка?.. А хрен его знает, где он, Юрка. Сам три дня не вижу.

– И я три дня не вижу. Может, милиция замела?

– А тебе он зачем?

– Дело есть.

– Дело, говоришь? – Мишаня умолкает, что-то соображая. В это время возвращается Петька, бережно неся перед собой три бокала пива. – Слушай, Петька, – обращается к нему приятель, – ты, случаем, не слышал, куда запропастился Юрка Марченко?

– На кой он тебе?

– Да вот… человек интересуется.

– Не знаю. Может, скопытился… Сходи к нему, узнай.

– Ходил… – неохотно отвечает Галич.

– Ну и что?

– Юрку жена вытурила из дому… И меня тоже.

– Вот стерва! – качает головой Петька. – Ну, раз нет его дома, значит, он у Хорька.

– Кто это, Хорек? Что-то знакомое, вроде…

– Ты что, друг, с Луны свалился? Он Хорька не знает… – удивляется Петька и толкает локтем в бок приятеля, призывая его в свидетели. – Да его в Бережанске каждая собака знает!

– Так я ведь не собака! – обиженно бубнит Галич.

– Да Хорьков же! Серега! Живет на Ленинградской. Там у него все ночуют – лишь бы с бутылкой приходили. Да! Вспомнил! – оживляется Петька. – Вчера ребята рассказывали, что видели Юрку в «Гастрономе» возле вокзала – покупал бутылку водяры. Видать, деньжатами обзавелся…

Дальнейший разговор с Мишаней и Петькой теряет для Галича всякий интерес и, оставив им свое пиво, он с облегчением покидает «Сосиску».

15

Звонок восьмой квартиры в доме номер пять по улице Ленинградской оказывается испорченным, и Галичу приходится долго стучать кулаком в дверь, прежде чем ее открывает сутулый мужчина неопределенного возраста с землистым небритым лицом и свалявшимися пегими волосами на голове. От него щедро исходит запах запущенного отхожего места.

– Что нужно? – протирая закисшие глаза, хмуро осведомляется хозяин. Голос у него по-стариковски дряблый и хриплый.

Галич приходит к выводу, что вежливость, равно как и все прочие приличные манеры, в этом жилище не пользуются особым почитанием, а то и вовсе считаются пороком.

– Серега Хорьков – ты? – с трудом подавляя отвращение, развязно, как и подобает «корешу» Юрки Марченко, спрашивает капитан.

– Ну, я… Что надо? – Хорьков громко икает и брезгливо морщится. Похоже, он не успел еще, несмотря на то, что сейчас за полдень, как следует проспаться, и его здорово мутит.

– Что, перебрал вчера? – спрашивает сочувственно Галич.

– Было дело… – ухватившись, чтобы не упасть, за дверной косяк, бурчит Хорьков.

Галич понимает, что неопределенность в разговоре с Хорьковым ни к чему не приведет: в любую минуту тот может захлопнуть дверь. Поэтому на всякий случай капитан ставит между дверью и порогом ногу и спрашивает:

– Юрка у тебя?

– Какой Юрка? – осторожно интересуется Хорьков.

– Какой! Какой! – передразнивает его Галич. – Малеваный! Марченко. Какой еще Юрка?

– Никакого Юрки я не знаю, – неожиданно твердо заявляет Хорьков.

– Ты, кореш, кончай валять ваньку! Тоже мне конспиратор нашелся, – начинает заводиться Галич. – Ты говори, где Юрка! Мне ребята сказали, что он у тебя кантуется.

– Какие ребята? – спрашивает, икнув, хозяин.

Чтобы не задохнуться от распространяемого Хорьковым запаха, Галичу все время приходится держать голову запрокинутой назад.

– Петька и Мишаня, Юркины дружки, – отвечает он.

– А-а… – неопределенно тянет Хорьков, ковырнув грязным пальцем в носу. В который раз смачно икнув, он добрую минуту смотрит в упор на Галича, затем враз протрезвевшим голосом спрашивает: – А ты, случаем, не из легавых будешь?

– А ты, случаем не чокнутый? – не лезет в карман за словом Галич и выразительно крутит у виска пальцем. Подумав, что этого мало, он подносит к лицу Хорька здоровенный кулак и с расстановкой произносит: – Кого обидеть вздумал? Ты хоть знаешь, козявка, с кем имеешь дело?

– Ну ты! Потише тут… – духарится Хорек, но на всякий случай делает шаг назад.

Галич решает, что самая пора переходить к более активным действиям. Он оттесняет едва держащегося на ногах хозяина внутрь тесного и грязного коридорчика и плотно прикрывает за собой дверь.

– Ты чего? – мутные глаза Хорькова расширяются и начинают беспокойно бегать по сторонам.

– Вежливые хозяева обычно приглашают гостей в комнату, – наставительно произносит Галич и уже миролюбиво добавляет: – А с Юркой мы старые кореша. Срок вместе тянули. Понял?

Следуя за бормочущим что-то хозяином, Галич попадает в полутемную комнатушку, обстановка которой состоит из железной койки, какие можно еще увидеть разве что районной больнице или солдатской казарме, изрезанного ножом стола и грязной табуретки. Повсюду раскиданы в беспорядке вещи. Заплеванный пол усеян раздавленными окурками. На кровати – замусоленный дырявый матрац. На нем – мятое байковое одеяло с обгоревшими в нескольких местах краями. Единственным украшением комнаты является приклеенная к давно не беленной стене репродукция картины Рембрандта «Даная».

«Жилище алкоголика-профессионала!» – удрученно думает Галич. Такого убогого человеческого жилья ему еще не приходилось видеть.

Хорьков тяжело опускается на скрипучую кровать и, обхватив голову руками, тихо стонет:

– У-у, че-орт! До чего же трещит чугунок! Сейчас бы стакан чернил… Так ты говоришь, кореша вы с Юркой? Что-то ничего он мне не рассказывал о таком кореше… Как тебя дразнят-то?

– Володей, – говорит Галич и веско добавляет: – Володя Косолапый.

…Вчера, созвонившись с начальником колонии, в которой отбывал срок наказания Марченко, капитан узнал, что вместе с ним там сидел известный рецидивист некто Владимир Косолапов, у которого Марченко был какое-то время чем-то вроде ординарца.

– Не знаю… – пожав плечами, мычит Хорьков. – Трепался Юрка за какого-то Косолапого… А ты чем докажешь, что ты и есть Косолапый, а не легаш?

Задвигав желваками, Галич весь напрягается и угрожающе подается к Хорькову. Тот вбирает голову в плечи и, защищаясь, подносит руки к лицу. Однако до кулаков дело не доходит. Сплюнув в сердцах на пол, гость вынимает из внутреннего кармана пиджака потрепанный блокнот и достает из него фотокарточку.

– На вот, смотри!

Хорьков смотрит на протянутый ему снимок и видит на нем своего гостя и Юрия Марченко, стоящих в обнимку у какой-то балюстрады.

…Над этим снимком фотолаборант Вася Ткачук провозился целых четыре часа. Зато и снимок получился на славу. Как говорится, комар носа не подточит. Сам Марченко не заподозрил бы подлога.

И все же Хорьков не торопится признавать в Галиче друга Марченко. Он долго рассматривает фотоснимок, и капитан начинает уже подумывать, не учуял ли хозяин что-нибудь неладное.

– Ну что? Теперь-то видишь, кто я? – торопит он Хорькова.

– Теперь вижу, – говорит Хорьков, возвращая фотокарточку. В его голосе слышится что-то вроде почтения. Он даже снисходит до того, что предлагает гостю сесть и пододвигает табуретку.

– Рад бы посидеть, да некогда. Спешу, – отказывается Галич. – Так где Юрка?

– Не знаю, – пожимает острыми худыми плечами хозяин квартиры. – Он еще вчера вечером смотался отсюда.

– Квартира, что ли, не понравилась? – насмешливо роняет капитан. – Может, в гостинице решил устроиться?

– Шутник ты, однако! – хмыкает Хорьков. – Марчик – в гостинице!

– Ну и домой он не пошел. Я был у него дома…

– А он и не собирался домой.

– Из-за жены?

– Не только… – не сразу отвечает Хорек. – Вчера вечером какой-то пацан притаранил записку, а в ней было нацарапано, что его, мол, Юрку, ищет милиция. Понял? Потому-то я и спрашивал тебя: не из легавых ли ты?

– Так это, наверное, его сын прибегал, – как бы между прочим замечает Галич, желая выведать, знала ли Вера Марченко, где скрывается ее муж, и небрежно добавляет: – Там у них соседа вроде как задавили. Так, может, Юрку подозревают…

– Марчик, он что, сына своего не знает? – кривится в пренебрежительной усмешке Хорьков. – Сказано тебе: какой-то шкет приходил.

– Н-да-а – сумрачно тянет Галич. – Дело пахнет керосином… Подзалететь может парень, как пить дать. А жаль – хороший чувак. Надо выручать. Так куда он, говоришь, рванул?

– Сколько тебе толковать, что не знаю… Сказал: срываюсь, а куда – хрен его знает!

– А записка эта, случаем, не сохранилась? – стараясь не выдать себя неверной интонацией, небрежно спрашивает капитан. – Может, там адрес какой был…

Хорьков достает из кармана висящего на спинке кровати грязного пиджака мятую пачку «Примы», но она оказывается пустой. Скривившись, вопросительно смотрит на гостя.

– Закурить не найдется?

– Кончились. Только что выбросил пачку, – врет Галич и для пущей убедительности хлопает ладонями по карманам.

– А-а, записка… – похоже, Хорьков уже забыл, о чем только что шла речь. Он подбирает с полу окурок, прикуривает его трясущимися руками, с отвращением выпускает дым, какое-то время сидит с закрытыми глазами и только после этого продолжает: – Нет записки. Там было написано, чтобы ту бумажку сразу сжечь.

– Жаль, что не сохранилась… – говорит Галич. И то сказать, образец почерка неизвестного доброжелателя Юрия Марченко был бы как нельзя кстати.

– Слушай, – тронутый удрученным видом гостя и не менее удрученным тоном его голоса говорит Хорьков, – он, в натуре, не сказал, куда идет. Но я так думаю, что рванул он к Хрине. Друг у него есть такой – Хриня. Когда-то вместе учились в одном классе. Может, знаешь?

– Откуда?

– Да говорю же тебе – Хриня! Киряло похлеще меня. А вот, где живет – убей, не знаю… Слушай! – видя, что гость собирается уходить, спохватывается Хорек. – Будь другом, подкинь рубль!

Хорьков хватает дрожащей рукой протянутый ему рубль и, забыв о Галиче, начинает торопливо одеваться.

Выйдя из комнаты, капитан на всякий случай «ошибается дверью» и заглядывает в кухню. Кухня напоминает заброшенную кладовку, в ней никого нет.

– Где тут у тебя дверь? – спрашивает Галич, заглядывая заодно в ванную и туалет.

– Слева, – заметно повеселевшим голосом отзывается Хорьков.

Оказавшись на улице, Галич полной грудью вдыхает горячий полуденный воздух, который после затхлости и вони Хорькового жилища кажется ему необыкновенно свежим, чуть ли не целебным.

16

В своем кабинете Галич, как обычно, появляется ровно без четверти девять – по нему можно сверять часы.

Через десять минут приходит инспектор уголовного розыска лейтенант Тимур Ревазович Сванадзе. У них один кабинет на двоих. Едва они успевают перекинуться парой-другой дежурных слов о здоровье, успехах и прочих делах, как их перебивает телефонный звонок. Лейтенант подносит трубку к уху и тут же передает ее Галичу.

– Тебя.

– Галич Александр Иванович? – слышится гнусавый мужской голос. Не иначе, как на том конце провода зажали пальцами нос.

– Он самый.

– Ваш телефон не прослушивается?

– Нет, – отвечает капитан и, прикрыв на секунду свободной рукой микрофон трубки, шепчет, обращаясь к Сванадзе: – Тимка, узнай, откуда звонят.

– И, пожалуйста, не тревожьте понапрасну телефонную станцию, – предупреждает мужчина на другом конце провода – можно подумать, что он всевидящий. – Я звоню из автомата.

– Что вам надо? – спрашивает, не особо церемонясь, Галич: ничего хорошего от таких разговоров ждать не приходится.

– Слушайте и не перебивайте! – торопливо гундосит мужчина. – Тут такое дело… Сегодня в восемь вечера в ресторане «Каштан» за столиком в правом дальнем углу зала вы встретитесь с одной молодой прелестной особой. Вы знаете ее… Она сообщит вам кое-что важное по делу Крячко. Думаю, ее рассказ должен заинтересовать вас. Итак: ресторан «Каштан», восемь вечера, последний столик в третьем ряду.

Галич медленно кладет трубку и упирается невидящим взглядом в висящую напротив карту-схему Бережанска.

– Что случилось, Саша? – беспокоится возвратившийся Сванадзе. – Можно подумать, что тебя пригласили на свидание сразу две девушки, и ты не знаешь, к которой податься.

Несмотря на свои тридцать с гаком, капитан Галич все еще холостой, и его друг не прочь иногда позубоскалить по этому поводу.

– Ты почти угадал, – невозмутимо произносит Галич. – Меня действительно пригласила на свидание девушка. Точнее, – от имени девушки. И не куда-нибудь, а в ресторан.

– Так это же здорово! Радоваться надо, а ты, чудак, приуныл, – на Сванадзе нисходит вдохновение. – Или тебя коробит, что не ты ей, а она тебе назначила свидание? А что ей оставалось делать? Раз гора не идет к Магомету – Магомет идет к горе. Я бы на твоем месте…

– Болтун ты, Тимка! – незлобиво роняет капитан. – Будешь много трепаться – расскажу Алле, она тебе покажет «на твоем месте». Откуда звонили?

– Из автомата, что на улице Королева.

– Стреляный воробей…

– Кто это был?

– Девять ноль-ноль! – вместо ответа говорит капитан. – Пора на оперативку, а то получим взбучку.

Дело об убийстве Крячко на сегодняшний день самое важное в отделе, и потому подполковник Горейко начинает с Галича.

– Чем порадуешь, Александр Иванович? – спрашивает он, когда все усаживаются.

– Минуту назад меня пригласили в ресторан на свидание с девушкой.

– Очень рад за тебя. Надеюсь не подведешь Бережанский угрозыск, – невозмутимо произносит Горейко.

– Постараюсь.

– Тогда рассказывай, – подполковнику не нужно объяснять, о каком свидании может идти речь.

Рассказ капитана Горейко сопровождает мелкой дробью, выбиваемой пальцами о крышку стола.

– И что ты решил? – спрашивает он, когда Галич умолкает.

– Я пойду на это свидание. Хотя меня и смущает кое-что в этой истории… Во-первых, девушка и сама могла позвонить мне. А могла и прийти сюда, в милицию. Почему бы ей не написать мне письмо или, на худой конец, анонимку. Во-вторых, не лучше ли было назначить встречу где-нибудь в парке или просто на улице? Зачем эта показуха: ресторан… и все такое?