Текст книги "Стрелок. Путь в Туркестан"
Автор книги: Иван Оченков
Жанр: Боевая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
– Будищев, – представился молодой человек, пожимая руку новому знакомому.
– Александр Викторович. Можно доктор Щербак, но лучше по имени-отчеству.
– Дмитрий Николаевич, но лучше просто Дмитрий.
– Вот и познакомились. Куда путь держите, если не секрет?
– К месту службы.
– Вероятно, в Каспийскую флотилию?
– Да. А как вы догадались?
– Это несложно. Вы моряк и едете на Восток. Получи вы назначение на Тихий океан, добрались бы, верней всего, морем. Для Севастополя это направление и вовсе неудобно. Стало быть, на Каспий. Я некоторым образом тоже туда. Получил назначение заведовать медицинской частью в тех краях.
– Понятно.
– Вы, я вижу, повоевали? – кивнул словоохотливый доктор на кресты и медали юнкера.
– Было дело.
– Значит, мы были соседи! Я заведовал врачебно-санитарным пунктом в отряде цесаревича. А вы, стало быть, на Дунайской флотилии…
– Нет. В Болховском полку.
– Вот как… и каким же образом вы из пехоты перешли на флот?
– Долгая история, Александр Викторович. Давайте как-нибудь в другой раз.
– Как угодно. Кстати, я в свое время коротко знавал вашего полкового врача.
– Гиршовского?
– Да-да, его. Прекрасный человек, не правда ли?
– Угу. Занятный дядька. Сабли с кинжалами коллекционировал.
– Совершенно справедливо. Водился за ним такой грешок.
В этот момент по коридору между двумя рядами кресел тихонько прошла молодая женщина в костюме сестры милосердия, вызвавшая немалый интерес у едущих в том же вагоне двух офицеров.
– Простите, доктор, – негромко сказала она, – но графиня Елизавета Дмитриевна хотела бы вас видеть.
– Уже иду, – отозвался тот и, легко вскочив, немедля отправился на зов.
Надо сказать, что нежданный собеседник немного утомил Дмитрия своей словоохотливостью. Хотелось немного побыть в тишине, подумать, причем лучше всего лежа. Однако позвавшая Щербака сестра всё никак не уходила, как будто хотела что-то сказать, а разложить кресло и завалиться на него в присутствии дамы было немного чересчур даже для него. Тем более что девушка показалась ему смутно знакомой.
– Вам что-нибудь нужно? – прямо спросил он, стараясь вспомнить, кого именно она напоминала.
– Это вы? – немного удивленно спросила барышня.
– Вроде бы, – улыбнулся Будищев, делая вид, что ощупывает себя.
– Вы меня, вероятно, не помните? Я Люсия – сестра Людвига.
– Какого ещё Людвига?
– Ну, вы ещё спасли его на полигоне…
– Тьфу ты… то есть, прошу прощения, баронесса, но меня сбил с толку ваш наряд!
– Ничего, – одними уголками губ улыбнулась она и исчезла за дверью.
– Фига себе, – хмыкнул про себя Дмитрий. – Интересно, с какого перепугу дочь придворного банкира и наверняка одна из самых богатых невест в России подалась в сестры милосердия? Хотя что гадать, сейчас вернется Щербак и расскажет со всеми подробностями. Уж он-то точно в курсе.
Как ни странно, кресло оказалось вполне удобным и мягким, а потому через некоторое время молодой человек задремал и проснулся только от звука присаживающегося соседа.
– Простите великодушно, – повинился доктор, – я вас, кажется, разбудил?
– Ничего страшного, – зевнул Дмитрий, – ночью выспимся.
– Тоже верно.
Некоторое время они сидели почти в тишине, разве что было слышно, как ехавшие по соседству офицеры развернули свои кресла друг к другу и начали резаться в карты. Щербак взялся за газету, а проснувшийся Будищев достал толстую тетрадь в клеенчатом переплете, в которую он записывал всё, что вспоминалось ему из будущего, и что, по его мнению, можно было внедрить и заработать на этом денег. В данный момент это были винтовки.
Хотя его опыт общения с большим начальством, ответственным за принятие на вооружение разного рода новинок, был довольно куцым, все же было понятно, что пока гром не грянет, русский генерал не перекрестится. А потому, несмотря на все достоинства, пулеметы его, да и любой иной конструкции в ближайшее время вряд ли станут широко распространены в российской императорской армии. А вот винтовки… винтовки у солдат будут в любом случае, тут уж никакой «штыколюб»[63]63
Все генералы в РИА негласно делились на «огнепоклонников», ставящих во главу угла артиллерию, и «штыколюбов», уповающих на суворовское «пуля – дура, штык – молодец». Что интересно, пулеметы не жаловали ни те, ни другие.
[Закрыть] не возразит.
И вот здесь направление прогресса он себе более или менее представлял. Принятая сейчас на вооружение в русской армии берданка, будучи совсем неплохим оружием, как ни крути, очень скоро устареет. Впрочем, как и все однозарядные системы. Значит, нужна магазинка. Единственной винтовкой этого типа, которую ему доводилось держать в руках, разбирать и даже несколько раз выстрелить, была винтовка Мосина – знаменитая трехлинейка. Конструкцию её он себе более-менее представлял, так что стоило попробовать её воссоздать. В конце концов, не зря же она прослужила верой и правдой столько лет? Даже в Чечне применялись, хотя там чего только ни встречалось, особенно у «духов»…
Занятый этими мыслями, он не сразу расслышал, как появившийся из тамбура проводник громко спросил:
– Не угодно ли чаю, господа?
Надо сказать, что устройство тогдашних вагонов значительно отличалось от тех, к которым Дмитрий привык в своем времени. И дело даже не в отсутствии разделения на отдельные купе. К примеру, ещё совсем недавно даже в вагонах первого класса не было отопления, отчего случались совершенно дикие случаи с замерзшими насмерть людьми. Потом появились печи, тепла которых, впрочем, не хватало, да и топить их частенько приходилось самим же пассажирам.
Впрочем, прогресс быстро шел вперед, и теперь к услугам путешествующей публики было паровое отопление, умывальник и даже клозет. Но вот титан в оборудовании вагона всё ещё не появился, а потому понять, откуда служители берут кипяток для чая, было решительно невозможно! Более того, должностные инструкции и грозные приказы руководства прямо запрещали этот промысел, но… что есть воля высокого начальства по сравнению с желанием подчиненных получить «на чай»? Тлен… Химера… Зеро…
– Вы как? – поинтересовался тут же отложивший в сторону газету доктор и, видя, что занятый своими мыслями сосед ещё не понял, в чем дело, пояснил: – Чаю будете?
– Чаю? – машинально переспросил Будищев. – С удовольствием!
– Вот и славно, – обрадовался попутчик и обратился к служителю: – Любезнейший, принесите и нам с господином юнкером.
– Сей секунд, ваше благородие! – отозвался тот, и буквально через минуту на их столике материализовались два стакана крепко заваренного чая в металлических подстаканниках.
Пока он ходил, Дмитрий извлек из своих запасов сверток с, испеченных заботливой Стешей, и, развернув его, сделал приглашающий жест соседу – угощайтесь.
– Какая прелесть! – обрадовался тот. – Дайте-ка попробовать, с чем они?
– С вареньем, – пояснил Будищев, накладывая в свой стакан кусочки колотого сахара и, зная, что растворяются они крайне неохотно, тут же принялся давить их ложкой.
– Любите сладкое? – с доброй усмешкой спросил Щербак, беря в руки пирожок. – Впрочем, вы ещё так молоды – вам простительно!
– Чай должен быть горячий, сладкий и крепкий, как поцелуй женщины! – возразил ему юнкер и, покончив, наконец, со своим занятием, осторожно отхлебнул.
– Да вы философ! – одобрительно засмеялся врач. – Никогда не слышал подобного афоризма[64]64
Приписывается разным людям, включая А. П. Чехова.
[Закрыть].
– Пользуйтесь.
– Всенепременно, хотя, пожалуй, с моими нынешними спутницами не стоит. Они дамы серьезные.
– Вы про сестер милосердия, садившихся в следующий вагон?
– Да. Меня некоторым образом просили присмотреть за ними в пути, тем паче что направляются они, как и я многогрешный, в Красноводск.
– И графиня?
– Вы про Елизавету Дмитриевну Милютину?
– Наверное. Та милая девушка, что вас позвала, не говорила фамилии.
– Ваша правда. Она тоже направляется вместе с нами, хоть и не является одной из них.
– А кем является?
– Ну… – замялся доктор, явно подбирая выражение. – Елизавета Дмитриевна с давних пор отдает всю себя благотворительности и определяет себя как друга сестер. Заметьте, будучи несравнимо выше их по положению в обществе, она пожелала путешествовать вместе с ним в вагоне второго класса!
– Понятно, – хмыкнул Дмитрий, – фамилия, кстати, какая-то знакомая…
– Ещё бы, – удивился его невежеству Щербак. – Она же дочь Дмитрия Алексеевича Милютина – нашего военного министра!
– Точно, – кивнул юнкер, сразу же записавший графиню в категорию скучающих барынь, от безделья занявшихся благотворительностью.
– Вы хоть своего министра фамилию помните? – с легкой иронией поинтересовался врач.
– А зачем? – усмехнулся юнкер. – Мы его так и зовем – дядька Степан![65]65
Степан Степанович Лесовский.
[Закрыть]
– Да вы, батенька – шутник!
– А что, Люсия Александровна тоже «друг сестер»?
– Кто, простите?
– Баронесса Штиглиц.
– Вы знакомы?!
Дмитрий в ответ лишь неопределенно пожал плечами, тем самым ещё больше возбудив любопытство своего собеседника.
– Однако! – хмыкнул тот. – Нет, юная баронесса как раз таки сестра милосердия. Неопытная ещё, конечно, но весьма старательная.
– Понятно, – безразлично отозвался Будищев и снова отхлебнул из своего стакана.
Щербак ещё какое-то время с легким недоумением смотрел на своего странного соседа, но развивать тему дальше не стал. Чай был весьма недурен, пирожки, столь кстати оказавшиеся у нового знакомого, вообще выше всяких похвал, так что им было чем заняться. Впрочем, в свой следующий свой визит к графине он все же рассказал той о странном попутчике, и вскоре им представилась возможность свести более близкое знакомство.
Это случилось на станции Бологое, где стоянка была дольше обычной, поскольку в тендер надо было набрать угля и воды. Пока железнодорожники были заняты своим делом, представители скучающей публики решили прогуляться по окрестностям. Причем, если большинство мужчин ограничили свое знакомство с ними посещением привокзального трактира, то дамы нашли время полюбоваться окружающими красотами.
Не успевший проголодаться Дмитрий в трактир не пошел, тем более что пирожки, испеченные заботливой Стешей, ещё не закончились. Поэтому он просто вышел на перрон и принялся наблюдать за окружающей суетой.
В этот момент поблизости появился Щербак с миловидной дамой, лет тридцати или около того, весьма примечательно одетой. Многое узнавший о мире моды от Геси, Будищев сразу же отметил, что её дорожное платье, при всей нарочитой строгости, было прекрасно сшито из довольно дорогой материи. То же можно было сказать и о накинутой поверх него накидке, отороченной мехом, шляпке с неширокими полями и лайковым перчаткам.
Встретившись с попутчиками глазами, юнкер машинально кивнул своему соседу и получил от них обоих такой же вежливый ответ. В этот момент к ним подбежал какой-то человек в форме железнодорожника и стал что-то оживленно докладывать сразу ставшему озабоченным доктору. Дослушав его, доктор хотел было извиниться перед своей спутницей и уйти за служителем, но та неожиданно пожелала пойти с ними. Эта мимолетная сценка отчего-то заинтересовала Дмитрия, и он незаметно двинулся вслед за их процессией.
Как оказалось, Щербак сопровождал не только сестер милосердия, но ещё и небольшой груз из нескольких ящиков, содержащих разного рода медикаменты, находившийся в багажном вагоне. И вот с этим грузом и случился казус. Занимавшиеся погрузкой багажа железнодорожники обнаружили безбилетного пассажира, прячущегося за этими самыми ящиками. Им оказался невысокий парень, очумело глядевший на своих конвоиров из-под козырька картуза. Одет он был как средней руки приказчик или преуспевающий мастеровой. Что до телосложения, то про таких как он говорят: не ладно скроен, да крепко сшит. Но недоуменное выражение лица сразу же выдавало в нем человека в высшей степени простодушного. Двое здоровенных служителей крепко держали его за руки, причем, судя по заплывшему глазу у одного из них, к тому были веские основания.
– Ишь что удумал, каналья! – хрипло заявил пострадавший и страдальчески поморщился.
– Сейчас я тебя поучу, как воровать! – рявкнул второй и в порыве усердия замахнулся, чтобы ударить задержанного.
Доктор, по своему характеру крайне отрицательно относившийся к рукоприкладству, хотел было вмешаться, чтобы остановить экзекуцию, но не успел.
– Уймитесь, любезный! – заявил вышедший вперед Будищев таким тоном, что проводнику и в голову не пришло его ослушаться.
Собравшиеся вокруг зрители с недоумением уставились на своего попутчика, так что ему поневоле пришлось тут же объясниться.
– Всё в порядке, господа. Я знаю этого человека, он совершенно безобиден. Это мой слуга – Фёдор. Я не хотел брать его с собой, вот он и учудил. К сожалению, с ним такое бывает.
С этими словами Дмитрий подошел к железнодорожнику с подбитым глазом и с видом крайнего расположения похлопал по плечу ладонью, между пальцев которой неведомо как оказалась трехрублевка.
– Да мы что, – тут же сдулся тот. – Мы со всем нашим удовольствием, разве что господа пожелают претензию заявить?
– Пожелаете, Александр Викторович? – повернулся к доктору Будищев.
– Ни в коем случае! – отрицательно помотал головой врач.
– Я все же настаиваю, чтобы весь багаж был осмотрен. Так сказать, во избежание.
– Разумно, – согласился врач и, извинившись перед своей спутницей, отправился вместе с железнодорожником внутрь вагона.
Милютина, не пожелав оставаться на перроне одна, вернулась на своё место, напоследок удостоив Дмитрия и его внезапно появившегося «слугу» испытующим взглядом. Те, впрочем, не обратили на неё никакого внимания, занятые разговором друг с другом.
– Спасибо, Граф, – еле слышно прошептал Шматов и благодарно посмотрел на своего спасителя.
– Федя, это что за на хрен? – поинтересовался в ответ совершенно не расположенный к сантиментам Будищев.
– Не мог я иначе, – тяжко вздохнул бывший ефрейтор. – Мы с тобой всю войну прошли, а теперь что же?
– Началось в колхозе утро! Блин, ты каким местом думал, когда такое отмочил? Ну, ладно, загорелось у тебя в одном месте, так зачем же тайком в багажный вагон лезть?!! Купи билет да и езжай, куда душа просит…
– Анна не пустила бы.
– Я офигеваю, дорогая редакция! – чуть не сплюнул от переполнявших его чувств Дмитрий, но потом смягчился и сочувственно спросил: – Замерз?
– Маненько.
– Жрать хочешь?
– Ага.
Услышав его ответ, Будищев покачал головой, затем, обернувшись к продолжавшему маячить рядом железнодорожнику, коротко бросил:
– Найдете нас в трактире! – и спокойно отправился к зданию вокзала.
* * *
Говорят, за границей уже появились особые вагоны-рестораны, в которых пассажиры могут утолить голод, не опасаясь отстать от своего поезда. Однако до России это весьма полезное нововведение ещё не дошло, а потому путешественники вынуждены были питаться в станционных буфетах и тому подобных заведениях, в одно из которых и привел своего товарища Дмитрий.
– Это что? – осторожно спросил Шматов, завидя ряд столиков, накрытых белоснежными скатертями.
– Садись давай, – велел ему Будищев и устроился рядом.
– Чего изволите? – спросил половой, подозрительно косясь на помятый пиджак Фёдора.
– Для начала рюмку водки и селедочки, – нимало не смущаясь, начал заказывать Дмитрий.
– Может, сёмги?
– Свежая?
– Обижаете!
– Тогда лучше сёмги.
– Сей секунд…
– Не торопись, любезный. На горячее солянку и котлету на косточке, да, пожалуй, ещё пяток блинов с икрой.
– Как прикажете-с, – подобострастно отвечал разбитной ярославец и вопросительно посмотрел в сторону Феди, – а вашему… э…
– Так это ему, – усмехнулся юнкер.
– А вам? – изумился половой.
– Мне чаю, и покрепче. Чего вылупился? Дуй!
– Как прикажете-с! – испарился слуга, чтобы через полминуты появиться с подносом, на котором возвышалась хрустальная рюмка на тонкой ножке, а рядом с ней блюдо, сплошь покрытое тонкими ломтиками нежнейшей сёмги, переложенной ломтиками лимона.
– Согрейся, – кивнул товарищу на водку Дмитрий.
– А ты? – робко спросил тот.
– А я в холодном вагоне не ошивался столько времени. Жахни давай, а то ещё заболеешь, чего доброго. Возись тогда с тобой!
– Хороша! – выдохнул Фёдор, опрокинув в себя содержимое рюмки.
– Закусывай.
– Ага, – послушно отозвался Шматов и потянулся к красной рыбке.
Тем временем подоспело горячее, и оголодавший за время вынужденного поста парень, безуспешно стараясь выглядеть степенно, принялся работать ложкой. Затем пришла очередь котлеты, за нею блинов, причем Федя всякий раз пытался разделить очередное блюдо с товарищем, но получив твердый отказ, вздыхал и принимался за дело. Наконец, с едой было покончено и Будищев расплатился с официантом, щедро наделив того чаевыми[66]66
В те времена официанты и метрдотели не получали жалованья за свою работу, а жили на чаевые.
[Закрыть].
– Это же какие деньжищи! – потрясенно прошептал Шматов.
– Не переживай, – скупо усмехнулся Дмитрий. – Уж поверь, ты мне всё до последней копейки отработаешь!
Тут их общение прервали убедившиеся в сохранности груза железнодорожники.
– Все в порядке, господин юнкер, – почтительно доложил старший из них. – Поскольку у пассажиров претензий нет, мы не станем заявлять на вашего слугу в полицию.
– Благодарю.
– Однако осмелюсь заметить, что его небезопасно оставлять без присмотра.
– Вы правы. Я немедленно куплю ему билет на этот поезд. Надеюсь, места ещё есть?
– Третий класс переполнен, – покачал головой проводник, – да и во втором не протолкнуться.
– Ничего страшного, – остался невозмутимым Будищев. – Пойдемте к кассам, а там что-нибудь придумаем.
– Я вас провожу!
– Буду благодарен.
Как выяснилось, железнодорожник не ошибся. Вагоны третьего класса, предназначенные для разночинного люда, были забиты под завязку. Второй, в котором путешествовала публика рангом повыше, также был занят. Единственные свободные места оказались в первом классе, для которого Шматов, прямо скажем, рылом не вышел, не говоря уж о стоимости билета. Но Дмитрий совершенно невозмутимо оплатил его полную цену, как если бы Фёдор ехал в нём из самого Питера, после чего они поспешили занять свои места. И, как оказалось, вовремя. Начальник станции зазвонил в свой колокол, машинист дал гудок, и пыхтящий как живое существо паровоз медленно стронул с места состав.
Как водится, некоторые пассажиры, увлекшиеся в соответствующих заведениях чаем, пивом или ещё кое-чем покрепче, лишь после гудка осознали, в чем дело, и бросились вслед за понемногу набиравшим скорость составом. В числе последних были и два офицера, едущих в одном с ними вагоне: капитан генерального штаба Недоманский и поручик артиллерии Станкевич. Первый из них, как и Щербак, направлялся в Красноводск, а второй к месту службы в Москву. Большую часть дороги эти два доблестных мужа развлекали себя игрой в карты, а на станции, очевидно, скрепили дружбу некоторым количеством горячительных напитков.
И вот теперь они со всех ног припустили вслед за своим вагоном. Бежать им было не слишком удобно, поскольку приходилось придерживать свои сабли, но тем не менее они не посрамили славы защитников отечества и, хоть не без помощи Будищева и его друга, забрались на подножку.
– Благодарю, господа! – немного отдышавшись, заявил поручик. – Ещё немного и опоздали бы. Дело в том, что негодяй-буфетчик, как видно, почуял в нас состоятельных клиентов и сделал все, чтобы мы задержались.
– Мы сами немного увлеклись, – примирительно отозвался капитан, вытирая пот носовым платком, – успели и ладно!
– Нет уж, опоздай я на поезд, начальнику станции пришлось бы дать мне объяснения… я бы этого так не оставил…
С этими словами они вошли внутрь вагона, и тут стало понятно, что только что помогавший им сесть в поезд мещанин тоже едет в первом классе. Капитану хватило ума или такта промолчать, а вот поручик не выдержал.
– А это ещё что за фигура?
Под «фигурой», разумеется, подразумевался Фёдор, скромно присевший на отведенное ему кресло и с благоговейным изумлением рассматривавший окружающую его роскошь. Заметив внимание офицеров, к которым он со времен действительной службы относился с граничащим со страхом почтением, Шматов тут же вскочил, мгновенно выдав в себе бывшего нижнего чина.
– З-здравия ж-желаю вашим благородиям! – немного заикаясь от волнения, отрапортовал бывший ефрейтор.
– Нет, вы только полюбуйтесь, кто теперь ездит первым классом! – возмутился Станкевич.
– Все, кто может за это заплатить, – с лёгкой иронией отозвался Будищев и, повернувшись к своему однополчанину, махнул рукой, дескать, не парься.
Федя в ответ лишь виновато улыбнулся и вернулся на свое место, оставив господ офицеров в несколько растерянных чувствах. Дело в том, что одной из привилегий офицерского корпуса в России была возможность занимать места в вагонах первого класса, заплатив лишь за второй. Касалось это, разумеется, лишь казенных дорог. И, конечно же, Даманский со Станкевичем воспользовались столь замечательной возможностью, совершенно не ожидая подобного замечания от непонятного флотского.
Следует заметить, что Будищев, будучи кондуктором, занимал промежуточное положение между нижним чином и офицером, и ему, строго говоря, по чину полагался лишь второй класс. Однако господа Барановские щедро снабдили своего компаньона средствами, так что он спокойно мог путешествовать с комфортом, не обращая внимания на размеры прогонных[67]67
Прогоны – дорожная субсидия, полагавшаяся офицерам и чиновникам Российской империи, следующим по казенной надобности. Нечто вроде современных командировочных и суточных, но, в отличие от них, весьма щедрая, особенно к высоким чинам.
[Закрыть].
– Вы очень заботливы по отношению к своему слуге, – с лёгкой иронией в голосе заметил Щербак, когда его сосед вернулся на своё место.
– Считайте нас молочными братьями, – отозвался Будищев, присаживаясь в кресло.
– Что же, это многое объясняет.
– Вот и хорошо.
– Кстати, не успел вам сказать. Графиня Милютина пожелала с вами поговорить.
– Что, прямо сейчас?
– У вас есть возражения?
– Ни одного.
– Тогда пойдемте? Ваш «слуга», кажется, вот-вот заснет и его можно оставить на некоторое время.
– Извольте.
Вагон второго класса, по сравнению с тем, в котором ехали они, оказался куда менее помпезным, но при этом более уютным и каким-то даже домашним. Для пассажиров в нем стояли обитые кожей мягкие диваны, повернутые друг к другу тет-а-тет. Сестры милосердия и их высокопоставленная спутница заняли целиком одно отделение, оградившись от нескромных взглядов занавесками. Узнав о приходе посетителей, они тут же оставили свою покровительницу одну, чтобы те могли без помех переговорить.
– Елизавета Дмитриевна, – церемонно начал доктор, – позвольте представить вам моего соседа. Юнкер флота, Будищев Дмитрий Николаевич!
– Рад знакомству, ваше сиятельство, – вежливо отозвался тот, немного недоумевая, что могло понадобиться от него дочери министра.
Ответом ему был испытующий взгляд графини. Будь он человеком иного склада, такое внимание, возможно, заставило бы его смутиться или ещё как-то выдать своё волнение, но лицо Дмитрия осталось непроницаемым.
– Я много слышала о вас, молодой человек, – начала она приятным голосом.
– Весьма польщен, – нейтрально отозвался юнкер, не зная, что именно та имеет в виду.
– Ваша тётушка очень хвалила вас, – развеяла его сомнения Милютина. – Что же до нашей маленькой Люсии, то она и вовсе полагает вас кем-то вроде античного героя.
– Антонина Дмитриевна очень добра ко мне, – отозвался Будищев.
– А вы оказались очень добры к человеку, которого назвали своим слугой. Почему?
– Видите ли, ваше сия…
– Оставьте титулование, – перебила его Милютина, – я совсем не люблю его.
– Хорошо, Елизавета Дмитриевна. Так вот, как вы, наверное, поняли, он мне вовсе не слуга. Мы были простыми солдатами и служили с ним в одном полку. Вместе попали на войну, где неоднократно оказывались в разных переделках. По нам стреляли, пытались заколоть штыками или зарубить саблями, на что мы, конечно, отвечали тем же самым. Мы с ним больше чем друзья, или даже братья. Я просто не мог не прийти к нему на помощь.
– Почему же вы назвали его слугой?
– Так было проще и быстрее.
– Что же, судя по рассказам Антонины Дмитриевны, это вполне в вашем характере. Вы теперь направляетесь на службу в Каспийскую флотилию?
– Да.
– Значит, нам по пути и мы ещё увидимся.
– У вас есть какое-то дело ко мне?
– Всего доброго, Дмитрий Николаевич! – с нажимом ответила графиня, давая понять, что аудиенция окончена, и с улыбкой обернулась к Щербаку. – Благодарю вас, Александр Викторович.
До появления Николаевской железной дороги, названной так в честь почившего в бозе императора Николая Павловича, самым скоростным средством добраться из Петербурга в Москву был дилижанс. Выбравшие этот вид транспорта путешественники вполне могли добраться в старую столицу из новой за неделю, а если лошади на всех почтовых станциях окажутся хороши, да дорога не подведет, то и за пять дней. И стоить это сомнительное удовольствие, включая дурное питание и ночевки на постоялых дворах, будет почти сто рублей. Сумма немалая!
Совсем иное дело – железная дорога, или как её уже прозвали в народе, чугунка. И времени займет всего сутки, в крайнем случае полтора, и в вагоне тепло, если он, конечно, первого или второго класса, да и цены весьма умеренные. Даже барам и тем в двадцатку станет, а уж простому люду в битком набитых зеленых вагонах, а то и на открытых платформах для совсем уж бедных, и говорить нечего… дешево!
Одна беда, если понесут лошади да перевернется экипаж, то пассажиры в большинстве своем отделаются ушибами, ну разве какой совсем уж неудачник шею сломает, но это редкость. Но вот ежели поезд с рельсов сойдет или на препятствие какое налетит, тут уж кровищи будет больше, чем на иной войне. Но главное, что достанется опять все больше по простонародью.
Известное дело, паровоз – машина шумная, а пуще того – дымная, оттого сразу за ним цепляют багажный вагон, затем почтовый, следующим, если есть, товарный, а уж потом с людьми. И первые конечно же третьего класса, с простонародьем. А чего? Они привычные, могут и потерпеть! Вот второй и первый класс, там да, там публика…
Будищев проснулся в своём вагоне первым, едва колеса сошедшего с рельс паровоза заскрипели по гравийной насыпи. Толчок, сотрясший вагон, подтвердил его догадку, что что-то идет не так, и он мгновенно оказался на ногах. А затем вокруг начался ад.
К счастью, скорость состава была относительно невелика, и он какое-то время продолжал катиться по инерции, постепенно затормаживая. Но потом локомотив всё-таки наскочил на какое-то препятствие, отчего развернулся поперек пути и встал. Но, к несчастью, лишенные жесткого каркаса вагоны продолжили движение и стали нанизываться один на другой. Железнодорожники называют это телескопированием.
Ужасный треск ломаемых конструкций, скрежет железа, крики раненых и умирающих превратили тихую и мирную ночь в земное воплощение чистилища, Но Дмитрию было не до возвышенных аллегорий. Подхватив свой саквояж, он одним ударом выбил окно. Затем с помощью ручной клади поотбивал торчащие тут и там длинные и острые как турецкие сабли осколки стекла, и довольно невежливым толчком разбудил сладко спящего Шматова.
– Что случилось? – обеспокоенно спросил только что проснувшийся Щербак.
– Крушение, – коротко ответил ему юнкер и сильным толчком отправил своего ещё не проснувшегося толком товарища в темноту ночи.
– Что вы делаете? – изумился непонимающий, что происходит, доктор и тут же полетел следом.
Следующим человеком, покинувшим вагон, был сам Будищев, решивший, что две человеческие жизни, спасенные за одну ночь – вполне достаточно для спасения души даже для такого закоренелого грешника, как он.
Легче всех перенес столь оригинальный способ эвакуации, конечно, Фёдор. По сути, он ещё спал, а потому его мышцы были расслаблены и он мягко скатился по насыпи и лишь потом проснулся и смог ужаснуться увиденному. Врач оказался несколько менее приспособлен к подобной акробатике, но тоже отделался лишь несколькими ушибами. Дмитрий же, хоть и сгруппировался в прыжке и приземлился по всем правилам, вбитым ему когда-то в подкорку сержантами, налетел-таки на какую-то корягу, ободрался до крови, отчего теперь сквозь зубы матерился. Причем многоопытный доктор, прошедший войну, вспоминая впоследствии этот момент, не мог не признать, что никогда прежде не слышал подобных выражений.
Но это было потом, а теперь они с ужасом наблюдали за тем, что творится вокруг. Багажный и почтовый вагоны были разбиты вдребезги, то же касалось и третьего класса, но вот концевым вагонам первого и второго класса, кажется, повезло. Состав почти затормозил и они только что сошли с рельс, но продолжали стоять на насыпи. Казалось даже, что им ничего не угрожает, отчего Щербак, к которому вернулось самообладание, не без юмора в голосе спросил:
– А может, не следовало торопиться покидать наши места?
Но разыгравшаяся перед ними трагедия и не думала завершаться. Два последних вагона несколько раз вздрогнули, затем раздался неприятный скрежет, и они медленно завалились набок, в противоположную от наших героев сторону.
– Если хотите, можно ещё вернуть вас назад, – хмуро буркнул спасенному Дмитрий.
– Как-нибудь в другой раз! – поспешил отказаться медик.
Впрочем, Будищева рядом с ним уже не было. И не подумав выслушивать ответ доктора, он бросился к вагону второго класса, из которого доносился истошный визг путешествовавших в нем дам. И прежде всего, сестер милосердия во главе с графиней и по совместительству родной дочерью военного министра.
Как и следовало ожидать, двери в тамбур заклинило, но бравый юнкер, не мудрствуя лукаво, бросился разбивать окна и вытаскивать на свет божий насмерть перепуганных пассажиров. В первую очередь, конечно, женщин и детей. Рядом с ним столь же самоотверженно трудился уже пришедший в себя Шматов. У Фёдора, вообще, несмотря на всю его очевидную простоту, был изрядный запас нравственной прочности. Едва завидев, что его товарищ бросился в самую гущу событий, он, не раздумывая, отправился вслед за ним.
Скоро они помогли выбраться всем путешественникам из наименее пострадавших вагонов и в оцепенении встали перед теми, кому повезло куда меньше. То, что было ещё совсем недавно третьим классом, представляло из себя груду развалин вперемежку с кровавым месивом, оставшимся от едущих в нем пассажиров. Некоторые были ещё живы, другие бились в агонии, а третьих не могло уже спасти никакое чудо и, что самое ужасное, было крайне трудно отличить одних от других.
Переглянувшись, друзья кинулись на помощь и принялись, стиснув зубы, разбирать завалы и доставать тех, кого ещё можно было попытаться спасти. Складывая их на насыпь, они раз за разом возвращались к своему занятию, и скоро от заляпавших их грязи и крови стали больше похожи на персонажей страшных сказок или диканьковских рассказов Гоголя, а не на людей.
Сразу же посерьезневший Щербак принялся оказывать помощь пострадавшим. Ему помогали пришедшие в себя сестры, а не умеющая делать перевязку графиня, сидела рядом и, как могла, утешала раненых. Особенно жалко было одного юношу-семинариста, совсем ещё мальчика с красивыми вьющимися волосами. Ему сильно придавило и покалечило ногу, но Будищев со Шматовым все же ухитрились вытащить его. Казалось, несмотря на почти гарантированное увечье, молодой человек будет жить, но тут заметили, что из живота у него торчит осколок деревянной балки и кровь из раны сочится такая черная, что увидевший её доктор только покачал головой и вернулся к тем, кому ещё можно было помочь. И вот теперь он умирал на руках у дочери министра, смотря в начинающее светлеть небо пронзительными, как на старинных иконах, глазами.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.