Текст книги "Стрелок. Путь в Туркестан"

Это было правдой. Если после неудачного покушения Соловьева террористы переключились было на взрывчатку, делая в подпольных мастерских адские машинки из динамита, то удачный выстрел Назимова заставил их снова вернуться к огнестрельному оружию. За каких-то полгода случилось сразу несколько покушений, стоивших жизни трем высокопоставленным жандармам, и только главная мишень террористов – император Александр II оставался пока неуязвимым. Но стрельба не утихала. Ведь одна верная пуля может решить все беды России…

Графиня Блудова никогда не вела слишком уж бурную светскую жизнь, но были в ней и блистательные приемы, и великолепные балы, и многое другое, что тешит самолюбие в молодости, но по прошествии времени уже не кажется таким важным. Что эти мимолетные радости по сравнению с вечностью? Однако успеху своего племянника старушка искренне обрадовалась, тем более что и сама была к нему причастна.

– Так ты, мон шер нёвё[34]34
  Mon cher neveu – мой милый племянник (фр.).


[Закрыть], говоришь, что будешь выступать с лекциями?

– По крайней мере, я получил такое предложение. Если честно, сам в шоке. Я ведь не очень образован.

– Пустые опасения, мой друг. Да, есть много вещей, о которых ты не имеешь порядочных понятий, но тебя ведь не зовут преподавать французскую грамматику?

– Слава богу, нет, – усмехнулся Будищев.

– Напрасно смеешься. Я помню времена, когда в гувернеры или учителя нанимались совершенно пустые люди, ничего не знающие и не умеющие, а их воспитанники потом становились сенаторами и министрами.

– Да. Вы мне об этом рассказывали.

– О, я о многом могла бы тебе поведать, но, боюсь, уже не успею. Старость.

– Не говорите так. Вы ещё о-го-го!

– Оставь эту неуклюжую лесть. Не знаю, какой ты ученый-изобретатель, но придворный бы из тебя точно не получился.

– Да какой я ученый! Так, кустарь-одиночка.

– Скромность – это похвальное качество. Однако совсем не то, что поможет тебе вернуть титул.

– Полно тетушка. Какой ещё титул?

– Графский, мой дорогой. Тот, который заслужил верной службой государю твой дед и теперь носит отец.

– Вадим Дмитриевич и слышать обо мне не хочет.

– Сам виноват. Уж больно слава о тебе худая!

– Какая есть.

– Глупости! Над репутацией, как и над образованием, надобно трудиться, тогда и слава будет добрая.

– И что же делать?

– Рано ты из армии ушел. Дослужиться бы тебе до офицерского чина… знаю-знаю, мастерских бы ты своих не открыл, и лекции тебя читать в университет не позвали бы, но все одно, человек без чина всё одно, что вовсе не человек! И даже манифест 1762 года[35]35
  Манифест о вольности дворянства.


[Закрыть] мало что изменил в этом.

– Ничего, вот стану купцом первой гильдии, пожертвую пару тысяч на благотворительность, получу орден…

– Замолчи немедленно, гадкий мальчишка! Разве можно так говорить о пожертвованиях на благое дело? Разве благотворительность измеряется деньгами или орденами? Жертвовать надо от чистого сердца!

– Простите, тетушка, я, кажется, и впрямь ляпнул что-то не то.

– Вот именно, ляпнул! Хотя, что ещё ждать от вашего поколения?

– Ну не сердитесь, – умильно улыбнулся Дмитрий.

– Вот разбойник, – не удержалась от ответной улыбки графиня. – И почему я тебя терплю?

– Любите, наверное.

– Ладно, говори, зачем пришел?

– Да, в общем, не знаю даже как сказать…

– Говори как есть. Если смогу, помогу!

– Не в этом дело. Вы и так мне очень помогли, а я не знаю, как вас отблагодарить. Может быть, есть какое-то дело, какое вы не можете никому поручить?

– О чем это ты?

– Не знаю. Просто денег у вас и без меня много. Новомодные гальванические игрушки вы не любите. Но что-то же вам нужно?

– Послушай, мон шер[36]36
  Mon chéri – мой дорогой (фр.)


[Закрыть]. Я знаю, как ты ведешь дела. У тебя работают мальчишки, которых ты обучаешь ремеслу, кормишь их, одеваешь. Поверь, в моих глазах это дорогого стоит. Ещё есть та девочка – Стеша. Признаюсь, я поначалу подозревала дурное в твоих намерениях, но тем радостней мне было осознавать, что ошиблась на твой счет. А ещё мне приятно думать, что ты – хороший человек, способный на добрые дела и сострадание к ближнему. Хочешь оказать мне услугу? Это немного странно, но обещаю, если у меня будет надобность в каком-то щекотливом деле, я тебе сообщу. А теперь ступай, я устала.

Услышав это, Будищев почтительно попрощался с графиней и отправился к себе. Странное дело. Ему было совершенно наплевать на человека, которого ошибочно считали его отцом, и вообще, на все семейство Блудовых. Но вот Антонина Дмитриевна ему нравилась. Было в этой пожилой, склонной к мистике и любящей литературу барыне что-то очень симпатичное. А ещё среди всех его многочисленных недостатков не было неблагодарности.

День выдался на редкость погожим, на небе ни облачка, и не по-зимнему ласковое солнышко ненадолго отогрело своими лучами замерзшие окна. Но ближе к вечеру опять поднялся ветер, солнце ушло за горизонт и на улицах Петербурга снова стало промозгло и зябко. Впрочем, это нисколько не мешало бурной светской жизни северной столицы. Балы сменялись зваными вечерами, за театральными представлениями следовали премьеры оперы или балета. Гвардейские офицеры устраивали пирушки, богатые господа катали на санях, запряженных рысаками, барышень. Ресторации ломились от разодетой публики, азартно и яростно предающейся увеселению.

На этом фоне в Мраморном дворце царили тишина и спокойствие. Тяжелые гардины на окнах были опущены, комнаты и коридоры скупо освещались свечами, а проводивший двух посетителей в знаменную залу слуга будто растворился за тяжелой портьерой.

– Что-то тихо, как на погосте, – вполголоса буркнул своему спутнику Будищев, но в тишине эти слова прозвучали неприятно громко, заставив того вздрогнуть.

– Ну и сравнение, – поежился Барановский, внутренне согласный со своим компаньоном.

– Долго нас будут ещё мурыжить?

– Не думаю, – неуверенно отозвался инженер.

В этот момент из темноты материализовался давешний слуга и с чопорным поклоном объявил:

– Его императорское высочество ждет вас!

В отличие о прочих помещений, в кабинете великого князя было светло от люстр, что позволяло в мельчайших подробностях рассмотреть его убранство. Стены и сводчатый потолок были полностью отделаны панелями хвойных пород, напротив окон находился изразцовый камин на витых чугунных ножках. Невысокие шкафы уставлены книгами, моделями кораблей и какими-то редкостями из заморских стран, очевидно, сувенирами. Над ними висело несколько картин, в основном морских пейзажей и портретов. Кто были эти люди, Будищев не знал, но один из них определенно напоминал молодого Петра I.

Константин Николаевич встретил их сидя за письменным столом в простом темно-зеленом форменном сюртуке с генерал-адъютантским аксельбантом и орденом Святого Георгия, полученным ещё за Венгерский поход 1848 года. Перед генерал-адмиралом высилась стопка бумаг, исписанных каллиграфическим почерком, которые тот бегло просматривал, иногда делая на полях пометки карандашом.

– Здравствуйте, господа, – ровным голосом поприветствовал он вошедших и, отложив в сторону свою работу, устремил на них внимательный взгляд усталых глаз. – Я слышал много лестного о ваших последних изобретениях. Говорят, это настоящий переворот в науке.

– Мы счастливы, что наши скромные труды стали известны вашему императорскому высочеству, – прочувствовано ответил Барановский, а стоящий рядом с ним навытяжку Будищев ограничился почтительным поклоном.

– Сообщения о вашем открытии перепечатаны всеми ведущими научными изданиями Европы.

– И Северо-Американских штатов, – поспешил добавить педантичный инженер.

– Что же, весьма отрадно, что наше Отечество будет славно не только воинскими подвигами своих сынов, но ещё и научными открытиями. Я уже докладывал об этом его величеству, и тот был весьма обрадован последним обстоятельством. Полагаю, что скоро вы оба будете отмечены монаршей милостью.

– Лучшая награда для нас – благосклонное внимание государя!

– Это похвально. Однако одним вниманием сыт не будешь, и, если у вас есть просьбы, то я, в меру своих возможностей, готов посодействовать.

– Ваше императорское высочество, – отозвался Барановский. – Внедрение всякого рода новшеств часто тормозится неготовностью к ним людей, чьей обязанностью будет эти новшества внедрять. Кроме того, эксплуатация новых приборов может выявить проблемы, не совсем очевидные при создании. И чтобы избежать подобного, мой компаньон – Дмитрий Будищев изъявил желание поступить на службу, чтобы, так сказать, держать руку на пульсе и устранять неполадки немедля по их появлению.

– Я слышал, что он не всегда так немногословен, – усмехнулся великий князь и испытующе посмотрел на скромно помалкивающего до сих пор Дмитрия.

– Так точно, ваше императорское высочество! – ещё больше вытянулся тот.

– Что же теперь молчите?

Бывший унтер немного помялся, видимо, подбирая слова, а затем вздохнул и начал обстоятельно отвечать:

– Владимир Степанович всё верно сказал. Что пулемет, что радио для нас в новинку и случиться может всякое. Так что лучше быть наготове, а то из-за какого-нибудь пустяка всё насмарку пойдет. Обидно будет, если нас иностранцы обойдут.

– Боитесь потерять прибыль?

– Нет, ваше императорское высочество. Свои деньги я и так заработаю. Не нынче, так завтра, не завтра, так послезавтра.

– А вы самоуверенны! – Усмехнулся генерал-адмирал и скосил взгляд в лежащий перед ним листок. – Оформили патенты в Англии и Франции?

– А также в Германии и Австро-Венгрии, – почтительно добавил Барановский.

– А в Америке?

– Заявку послали, но подтверждение ещё не получили. Но поскольку публикации в прессе есть, то вопроса о первенстве не возникнет.

– Наши чиновники тоже никак не отелятся, – вставил Будищев.

– Знакомо, – скупо улыбнулся Константин. – Но этих господ я, пожалуй, сумею поторопить.

– Благодарю, ваше императорское высочество.

– Не за что. Давайте лучше поговорим о вашей службе. Откровенно говоря, я в некотором затруднении. Вы – талантливый изобретатель, и принять вас на службу нижним чином мне кажется неразумным. Но и для производства в офицеры оснований нет. По крайней мере, пока.

– Я, ваше императорское высочество, не ради чина. Хотя не откажусь, конечно.

– Мне известны ваши обстоятельства. Более того, я вам вполне сочувствую и готов со своей стороны оказать протекцию. Насколько я помню, вы дослужились до унтера?

– Военного времени.

– Что, простите?

– Видите ли, ваше императорское высочество, – пожал плечами Будищев, – унтера, как и офицеры, разные бывают. Одни в мирное время хороши, чтобы солдат учить строем ходить и начальство глазами есть. Другие на войне, когда вокруг пули свистят и не до шагистики. Вот я как раз из вторых. Пока шли бои, меня терпели, но не более того.

– Весьма верное наблюдение, – кивнул великий князь. – Но, как говорится, «всякий может принести пользу, будучи употребленным на своем месте»[37]37
  Кузьма Прутков.


[Закрыть]. Подавайте прошение, а место я вам подыщу.

– И какое? – с невинным видом поинтересовался Дмитрий, заставив тем самым обмереть своего спутника.

– При минных офицерских классах, – даже ухом не повел на подобную непочтительность глава русского флота. – Вольноопределяющимся второго разряда с сохранением унтер-офицерского звания. Вы ведь оставили службу по болезни?

– Так точно, ваше императорское высочество!

– Ну и как здоровье, поправили? – в голосе генерал-адмирала мелькнули иронические нотки.

– Вот просто чувствую в себе прилив сил! – выкатив грудь, отвечал бывший унтер с той же интонацией.

– Прекрасно. Добавлю, что самое много, через два года, а скорее всего, гораздо ранее, вы будете допущены к экзамену на офицерский чин, а там как пожелаете. Хотите – служите, хотите на вольные хлеба!

Договорив, великий князь поднялся со своего места и протянул руку сначала облегченно вздохнувшему Барановскому, а затем с некоторой заминкой и Будищеву.

– Надеюсь, скоро увидеть вас офицером! Не подведите меня.

– Не подведу, ваше императорское высочество!

После этого компаньоны поспешили откланяться. Как выразился впоследствии Дмитрий, «пока ветер без сучков». Главное было сделано. Славящийся своим либерализмом Константин Николаевич пообещал им поддержку, а пустомелей генерал-адмирал, в отличие от многих своих родственников, не был. Правда, в чем конкретно может выразиться эта поддержка, Дмитрий так до конца и не уяснил.

– Не беспокойся, – поспешил развеять его сомнения Барановский. – Считай, что флотские заказы уже у нас в кармане.

– Твои бы слова да Богу в уши.

– Не будем беспокоить Господа по пустякам. Да и у нас есть более насущные проблемы. Ты уверен, что выдержишь экзамен за реальное училище?

– Да хоть в семинарию.

– Напрасно иронизируешь. Семинария, особенно учительская, тут не подойдет. Для поступления на флот нужен хотя бы второй разряд, а выпускники семинарий идут по третьему. Лучше бы, конечно, гимназию, но древние языки тебе так быстро в требуемом объеме не усвоить. Так что только реальное. Хорошо хоть директор сего богоугодного заведения присутствовал на демонстрации радио в университете и настроен вполне благожелательно. Полагаю, он сможет убедить экзаменаторов обойтись без излишней придирчивости.

– А может, ему тупо денег зарядить?

– Хорошо хоть не в табло, – усмехнулся потихоньку привыкающий к манере выражаться своего товарища Барановский.

– А что, так можно?

– Категорически не рекомендую!

– Шучу-шучу. Мне теперь предстоит очередной раз надеть погоны, минимум года на два. Вот и юморю напоследок.

– Не все так печально. Если я всё правильно понял, служить ты будешь при минных классах, где уже успел хорошо себя зарекомендовать. Жить на частной квартире, а не в казарме, и иметь самые необременительные обязанности.

– Мягко стелешь…

– Это ещё не всё. Слава о твоем изобретении скоро разлетится по всему свету, и почти наверняка ты скоро станешь почетным членом иностранных академий. Это наше начальство не сможет проигнорировать, а посему тебя и здесь наградят. Как минимум Станиславом или даже Анной в петлицу[38]38
  Имеются в виду ордена святого Станислава или святой Анны третьей степени, которыми часто награждали за небоевые заслуги.


[Закрыть]. Держать кавалера в нижних чинах, помяни мое слово, не станут, и ты скоро оденешь эполеты прапорщика, или даже гардемарина. Именно поэтому мы так спешим с зачислением тебя на службу.

– В смысле «гардемарина», – удивился Дмитрий, – меня что, в морской корпус примут? Божезбавь!

– Нет, ты не понял. Гардемарин во флоте – обычный строевой чин, тринадцатого класса[39]39
  Такое положение было в 1860–1882 годах, после чего «гардемарин» стало званием кадетов старшего курса морского корпуса.


[Закрыть]. В сущности, тот же прапорщик, но с куда более блестящими перспективами.

– Без разницы. Я флотскую карьеру делать не собираюсь.

– Это как знаешь, однако разницу между отставным мичманом и отставным подпоручиком по адмиралтейству понимают многие.

Так за беседой они добрались до набережной, где взяли извозчика и продолжили беседу.

– Ты знаешь, – доверительно шепнул компаньону Владимир Степанович, – а с тем гусаром даже удачно вышло.

– Каким гусаром?

– Ну, помнишь, в ресторане.

– И что с ним?

– Да с ним ничего особенного. Но ты знаешь, кто состоит шефом у царскосельских гусар?

– Не помню, кажется, цесаревич…

– Вот-вот, а Константин Николаевич с ним не слишком ладит. Вероятно поэтому, ему очень понравилось, как ловко ты отбрил мальчишку корнета.

– Он что, в курсе?

– Конечно. И эта одна из причин его к тебе расположения.

– А что об этом наш думает будущий царь?

– Не беспокойся. Проступок совершил Бриллинг, ему и нести ответственность. Собственно, уже.

– В смысле?

– Офицерское собрание лейб-гвардии гусарского полка отказало корнету Бриллингу в чести.

– Что это значит?

– Одно из двух, либо в отставку, либо перевод в армию.

– Кстати, а ты откуда это все знаешь?

– Так ведь у меня брат служит в желтых кирасирах[40]40
  В Русской гвардии было два кирасирских полка (если не упоминать кавалергардов и конногвардейцев). «Желтые кирасиры» Его Величества, расквартированные в Царском Селе, и «синие кирасиры» Её Величества в Гатчине. Прозвища были связаны с цветом приборного сукна на мундирах.


[Закрыть]. К слову, тяжелая кавалерия всегда немного в контрах с лёгкой, а потому они тоже довольны афронту гусар. Никогда бы не подумал, что это глупое происшествие сможет иметь подобные последствия.

– Беда за бедой, – крутнул головой Будищев, – купили быка, а он… с бородой…[41]41
  Полную версию этой поговорки нельзя привести по цензурным соображениям:)


[Закрыть]

– Всё хорошо, что хорошо кончается.

– Притормози, любезный, – крикнул кучеру Дмитрий и, обернувшись к инженеру сказал: – Знаешь, Владимир Степанович, я, пожалуй, лучше пройдусь. Как-то слишком много на меня сегодня навалилось. Да и отсюда нам не больно-то по пути.

– Как скажешь.

Дальнейший путь Будищев проделал пешком, размышляя о последних событиях, и, вероятно, потому не сразу обратил внимание на непонятно зачем появившийся в их переулке воз с сеном, вокруг которого мялись три подозрительных личности. Один, впрочем, выглядел как простой возчик, но двое других были слишком хорошо одеты, чтобы якшаться с простонародьем, но они, тем не менее, что-то оживленно обсуждали. Однако всё это Дмитрий припомнил позже, а пока он просто равнодушно миновал странную троицу, направляясь к своему двору. Тут за его спиной раздался какой-то шорох, что-то тяжелое стукнуло по голове, и все вокруг погрузилось в темноту. Последнее, что успел сделать бывший унтер, прежде чем потерял сознание, это, резко развернувшись, махнуть тростью, когда-то подаренной ему Гесей.

Очнувшись, он некоторое время не шевелился, прислушиваясь к звукам и запаху сена. Похоже, его куда-то везли, присыпав для маскировки сушеной травой. Руки были связаны за спиной, но по ощущениям, не слишком крепко. Видимо, злоумышленники торопились, а может быть, понадеялись на силу удара. Рот тоже не заткнули, но подавать голос было опасно. Если помощь не придет быстро, бандиты тут же исправят свою оплошность, и тогда будет ещё хуже.

Кто это может быть? – напряженно размышлял Дмитрий, судорожно напрягая и отпуская руки, пытаясь ослабить путы. – Полиция или жандармы не стали бы прибегать к подобному маскараду. Они действуют просто и грубо. Наряд полиции, объявление об аресте, карета для заключенных, участок или тюремный замок.

Грабители? Тоже вряд ли. В их доме для лиц, промышляющих разбоем, куда больше интересных целей, чем простой владелец мастерской. Да и не стали бы они его никуда везти. Просто стукнули бы, сняли шубу, вытащили кошелёк, да и были таковы. Похищения с целью выкупа ещё не вошли в моду. «Может, внедрить?» – зло подумал Будищев, почувствовав, что узел поддается. Шубу с него, кстати, сняли, да и бумажник во внутреннем кармане не ощущался. Зато очень хорошо чувствовался собачий холод, постепенно пробиравший до костей.

Революционеры? Может быть. Он им крепко насолил в свое время. Целую ячейку фактически разгромил. Гесю увел. Назимова недавно повесили. Остальные вынуждены прятаться. Правда, эта публика тоже не склонна к похищениям. Они, скорее бы, приготовили ведро «гремучего студня»[42]42
  Гремучий студень – мощное желеобразное взрывчатое вещество класса динамитов.


[Закрыть] да и взорвали бы ко всем чертям их дом вместе с правыми и виноватыми. Такая вот публика – никого и ничего им не жалко ради торжества справедливости.

Тем временем воз въехал в какой-то двор и остановился. Похоже, дорога подошла к концу и сейчас всё, так или иначе, прояснится. Вплоть до летального исхода.

– Что так долго? – спросил совсем рядом простуженный голос.

– Долго ждали, пока энтот нагуляется…

– Никодим где?

– Вон, лежит. Зашиб его купчина своей палочкой. С виду тростинка, а вдарил, будто конь копытом! Да живой он, живой…

– Что, по-тихому не смогли?

– Да обошлось всё! Просто резвый оказался, гад.

– Ничто, – со стоном отозвался тот, которого назвали Никодимом, слезая на землю. – Всю шкуру аспиду спущу с живого.

– Годи! – одернул его Простуженный. – Их благородие велел только посечь, да и отпустить с богом. Нам за смертоубийство не плачено.

– Ничего, я и за бесплатно готовый…

– Не смей, я сказал!

Ситуация начала проясняться, хотя и не до конца. Какому такому «благородию» он успел настолько мозоли оттоптать? Додумать эту мысль до конца не получилось, поскольку похитители разворошили сено и выволокли свою добычу на свет божий, или точнее, в вечернюю тьму.

– Он у вас случаем не помер? – обеспокоился главарь.

– Чего ему сделается! – огрызнулся возчик. – Здоровый чертяка, разве что сомлел маленько.

– Ладно, тащите его на конюшню, там разберемся.

Два бандита подхватили продолжавшего притворяться бесчувственным Дмитрия, и довольно бесцеремонно потащили его внутрь ближайшего строения, где бросили в углу на охапку прелой соломы, после чего, пнув на прощание, вышли вон.

Почувствовав, что остался один, Будищев в последний раз напрягся и, матерясь про себя от боли, освободил-таки руки. Вокруг было темно, пахло конским навозом, сеном и ещё какой-то гадостью. Растирая по очереди запястья, бывший унтер пытался вернуть рукам подвижность и одновременно напряженно вглядывался в темноту, пытаясь найти возможность улизнуть или хоть какое-нибудь оружие. Увы, ни того, ни другого не обнаруживалось, зато послышался шум шагов возвращавшихся похитителей. Пришлось возвращаться на прежнее место и притворяться всё ещё связанным.

Злоумышленники принесли с собой горящий факел, неровный свет от которого осветил место будущей трагедии. Помещение и впрямь оказалось конюшней, правда, денники были пусты. Посреди прохода стояла широкая скамья с ременными петлями на ножках, очевидно предназначенных для рук несчастных, подвергаемых истязанию. А ещё совсем недалеко от лежавшего Будищева в копну сена были воткнуты самые настоящие вилы.

– Ну что, ваше степенство, – осклабился сиплый, – очухался? Ярема, пхни его в бок, чтобы не придуривался.

Возчик с удовольствием исполнил поручение, но, к счастью, на его ногах были валенки, и сильного удара не получилось. Тем не менее Будищев мысленно добавил и этот пункт в накопившийся у него список претензий.

– Зарвался ты, купец, – продолжал разглагольствовать атаман. – Хамить начал важным господам…

– Помилосердствуйте, – дрожа всем телом, простонал бывший унтер. – Деньги, часы, всё возьмите, только не убивайте!

– Ишь как заговорил, – ухмыльнулся Простуженный. – Да были бы у тебя там хучь деньги, а то так. Мелочевка всякая. Красненькая, да два трояка с мелочью.

– Да как же это! – возмущенно воскликнул Будищев и даже перестал дрожать, несмотря на холод. – Что я вам, нищеброд какой? Там ещё две «катеньки» было и четвертной!

– Скрысятничали? – изумленно воскликнул главарь, недобро посмотрев на подельников, в особенности на Никодима.

– Да ты что, Карп! – не на шутку испугался тот. – Да врёт он всё, вот тебе крест!

– Там ещё кольцо с бриллиантом, потайном отделении было, – поспешил добавить масла в огонь Дмитрий.

– Да что же ты делаешь, окаянный! – даже взвизгнул от явной несправедливости обвинений бандит. – Не было там никакого потайного кольца!

– Годи! – властно прервал его Карп и испытующе посмотрел на жертву. – Где, говоришь, потайное отделение?

– Так в бумажнике!

– И впрямь что-то тяжелое есть, – задумчиво пробормотал атаман, взвешивая добычу на руке. – А ведь чуть не выкинул от греха…

– За рычажок потяни, всё и откроется, – жалобно простонал Дмитрий, неуклюже поднимаясь на колени. – А меня отпусти, уж сделай милость. Век буду за тебя Бога…

Сиплый тем временем, в чаянии богатой добычи, нетерпеливо потянул за рычажок, внутри щелкнул хитроумный механизм и тут же раздался выстрел. К сожалению, ствол крохотного револьвера, интегрированного в бумажник, смотрел в другую сторону и никто из бандитов не пострадал, не говоря уж о том, что малокалиберная пулька вряд ли сумела бы нанести большой урон одетым в зимнюю одежду злоумышленникам. Но вот отвлечь их внимание от казавшегося совсем неопасным пленника он смог.

Услышав выстрел, Будищев резко вскочил и, налетев всем телом на возчика, сбил того с ног. Затем, не теряя ни секунды, бросился к вилам и, подхватив их, строго по уставу изобразил «коротким коли» одному из похитителей. К несчастью, вилы оказались деревянными и сломались в теле негодяя. Впрочем, тому оказалось достаточно, а всё ещё чумевшего от неожиданности Никодима Дмитрий со всей силы огрел по голове оставшимся у него в руках держаком. Тот с треском сломался, но дело свое сделал, и уже и так пострадавший бандит беззвучно свалился на грязный пол.

– Хитер! – с почтительный изумлением в голосе отозвался оставшийся один на один с недавней жертвой главарь, после чего неуловимым движением обнажил нож. – Даже жаль будет резать…

– Может, облегчишь душу перед смертью, – поинтересовался внимательно наблюдающий за каждым движением противника Будищев, – какое-такое «благородие» меня заказало? Ведь он тебя как последнего лоха подставил!

– Как помирать будешь, скажу, – пообещал бандит и сделал выпад.

Лезвие пропороло воздух буквально в сантиметре от тела бывшего унтера, а в ответ тот с оттяжкой хлестнул Карпа по лицу, прочертив щепой глубокие царапины.

– Ах ты, гад! – взвился тот и, не помня себя от ярости, бросился вперед, страстно желая только одного – вцепиться в горло противника.

Это было ошибкой. Удар ноги, обутой в щегольской ботинок, пришелся в коленную чашечку бандита, затем последовала серия ударов кулаками в корпус, потом в челюсть, и поверженный атаман ушел в глубокий нокаут.

– Скажешь, – с трудом переведя дух, сказал Дмитрий. – Сейчас ты мне, паскуда, все расскажешь…

Впрочем, это был ещё не конец. Сбитый с ног в самом начале схватки возчик быстро пришел в себя и сначала хотел было кинуться на помощь своим подельникам. Однако, увидев, как ловко похищенный управился с теми, решил ретироваться, благо выход был недалеко, и на четвереньках пополз к нему.

– Ты куда, сволочь? – искренне удивился купец, фабрикант и изобретатель в одном лице. – Я тебя разве отпускал?

Подобрав по пути свой многострадальный бумажник и бандитский нож, Будищев быстро догнал бандита и от души врезал ему ногой под ребра. Тулуп, разумеется, несколько смягчил последствия, но замерзший Дмитрий был рад возможности согреться и пинками загнал того назад.

– Помилуйте, ваше степенство, – выл Ярема, содрогаясь от ударов, но ни встать, ни сопротивляться не посмел.

– Если жить хочешь, вяжи своих сообщников!

– Как прикажете, – угодливо закивал тот. – Сейчас все сделаем в лучшем виде!

Сноровисто, будто всю свою прежнюю жизнь только и готовился к этому поручению, возчик сначала раздел, а затем привязал вожжами к столбу Карпа и Никодима, после чего стал рядом с ними, преданно глядя в глаза новому хозяину.

– Красавчик! – с непонятным выражением на лице покачал головой Будищев, натягивая на себя полушубок главаря.

– Сразу прикажете кнутом, или, может быть, поначалу розгами?

– Сначала, друг ситный, ты мне сам всё расскажешь, – остановил его рвение Дмитрий. – Кто вы такие и с какого перепугу на меня напали?

– Да что вы, ваше степенство! – искренне изумился тот. – Неужто мы сами бы посмели на такого важного господина руку поднять?

– И кто же вас надоумил?

– Дык барин мой, – простодушно развел руками тот.

– И кто твой барин?

– Их благородие, господин гвардии корнет Бриллинг Евгений Иванович.

– Кто?!!

– Евгений Ивано…

– Этот гусар недоделанный?!!

– Грешно вам так говорить, – даже обиделся возчик. – Самый настоящий лейб-гусар. Царскосельский! Вот только исключили его из гвардии-с…

– И он на меня так за это обиделся, что приказал выпороть?!

– Этого, ваше степенство, я уж знать никак не могу! Это ваше господское дело.

– А эти тоже дворовые?

– Господь с вами! Нет, конечно. Кто этих варнаков[43]43
  Варнак – беглый каторжник. В переносном смысле – негодный человек.


[Закрыть] в приличный дом пустит?

– А кто?

– Дык разбойные людишки с Лиговки или ещё откуда. Вон тот, что вы вилами уходить изволили – Прошка – прежнего камердинера сынок. Беспутный человечишка, надо сказать, был. Но через него и вышли на этих душегубов… прикажете кнутом?

– Давай, – машинально согласился немного расслабившийся на свою беду Дмитрий.

Едва Ерема взялся за свое орудие, только что бессмысленные и по-собачьи преданные глаза хищно сверкнули. Резко развернувшись, он со свистом рассек воздух и почти уже обрушил ремень на Будищева, но тот уже сообразил, что что-то идет не так, и кувырком ушел в сторону, после чего несколько раз выстрелил из потайного револьвера в сторону бандита. А пока тот машинально пытался увернуться от них, вскочил и с силой возил в негодяя трофейный нож.

– Ловко, – похвалил разбитыми губами всё ещё привязанный к столбу Карп. – Я уж думал, он тебя подловит!

– Почти подловил, – не стал спорить Дмитрий.

– И бумажник у тебя хитрый.

– Не без того. Мне этот лопатник не первый раз жизнь спасает.

– Убьёшь?

– А ты бы оставил в живых?

– Купчишку, может, и оставил бы, – усмехнулся атаман. – А вот кабы знал, какой ты волчина… так может, и связываться не стал бы.

– Рассказывай.

– А что тут ещё скажешь? Ярёма тебе всё истинно поведал, окромя того, что это он с нами якшался, а не Прошка.

– И вас точно Бриллинг нанял?

– А у тебя что, много врагов среди дворян?

– А ты не в Одессе, чтобы вопросом на вопрос отвечать. Говори, пока я тебя на ремни не порезал!

– Точно. Ярёма у них ещё с детских лет служит. И как волю объявили, не бросил.

– Но при всем при этом и с вами знается?

– Не без того, – ухмыльнулся бандит. – Мы по его наводке не один особняк обчистили.

– Ладно. Эта часть вашей совместной биографии меня не колышет. Лучше скажи, где Бриллинга искать?

– Так уехал!

– Куда?

– А мне почем знать? Вон Ярёму покойного расспроси, если сможешь.

– Тогда, получается, ты мне не нужен…

Когда Будищев наконец-то заявился домой, его встречали встревоженные мужские и заплаканные женские лица. Встревоженные долгим отсутствием Дмитрия, Сёмка с Фёдькой выбегали его встречать и даже каким-то чудом нашли на тротуаре сломанную трость. Геся, тут же опознавшая обломки, едва не забилась в истерике, так что поиски пришлось временно прекратить и отпаивать её валерьянкой. Стеша, напротив, не стала давать волю чувствам, а внутренне собралась, как могла, утешала свою старшую подругу, а наутро твердо собралась идти в полицию. Но тут на счастье отворилась дверь, и на пороге появился сам пропавший, распространяя вокруг себя явственный запах пороха.

– Митя, – прикусила губу от неожиданности девушка, и в уголках её глаз в первый раз за ночь блеснула слезинка.

– Будищев, – простонала модистка, – на кого ты похож?!

Дмитрий с интересом взглянул в зеркало, оценил шубу в сене, кровоподтеки на лице и наливающиеся после удара по затылку синевой мешки под глазами и жизнерадостно ответил:

– Ну как на кого? На тезку своего, Харатьяна.

– Чего? – округлил глаза Фёдор.

– Я говорю, вылитый гардемарин!

* * *

Всякому матросу хорошо известно, что нет на земле такой каторжной службы, как в Кронштадте. Места там мало, а начальства так много, что иной раз кажется, что и чихнуть негде, чтобы не попасть в какое-нибудь высокоблагородие или превосходительство. Хуже, наверное, только в арестантских ротах, но туда хоть по суду отправляют, а нас за что?

Летом хоть в плавание уйти можно, причем даже на несколько лет. Там, конечно, тоже не сахар, но все же воли побольше. Да и мир посмотреть можно, в кабаках заморских погулять на славу, чтобы даже черти в аду услыхали, каков есть русский моряк. А ещё говорят, что в жарких странах бабы вот просто любого цвета, хочешь белые, хочешь желтые, хочешь красные, и даже черные как смоль. И-э-эх!