Текст книги "Стрелок. Путь в Туркестан"

– Как вы сказали?

– Так и сказал, унтер-офицер Будищев. В минувшую войну он служил под командованием подпоручика Линдфорса, с которым мы дружны ещё со времен детства. Я тогда только что принял минный катер «Шутка», поврежденный после атаки, предпринятой накануне лейтенантом Скрыдловым. И этот унтер-офицер, впрочем, в ту пору ещё рядовой, ухитрился починить нам гальваническое оборудование, а позже участвовал в атаке турецкого парохода, а после неё в перестрелке с башибузуками, за что я представил его к знаку отличия военного ордена.

– Это правда? – обратился к Дмитрию Пилкин.

– Так точно, ваше превосходительство! – по-солдатски гаркнул тот в ответ.

– Так ты, братец, георгиевский кавалер?

– Бантист!

– Даже так. Что же не носишь награды?

– Стесняюсь, ваше превосходительство, – с покаянным видом ответил Будищев. – Только в церковь по воскресеньям и на день тезоименитства его императорского величества и надеваю.

– А ты дерзок, – усмехнулся адмирал, ничуть не обманутый нарочитой скромностью своего собеседника. – И хитер!

– Осмелюсь заметить, ваше превосходительство, – поспешил вмешаться Барановский, – что господин Будищев не только герой, но и весьма известный изобретатель. И митральеза, кою мы сегодня представили вашему благосклонному вниманию, и беспроволочный телеграф появились исключительно благодаря его таланту.

– Да что там говорить, – усмехнулся Нилов. – Гальванические звонки Будищева и те – его работа! А что же касается телеграфа, то первый образец он представил ещё во время войны, чему я сам был свидетелем вместе с уважаемым господином инженером.

– Наш пострел везде поспел! – заметил Пилкин, вызвав смешки присутствующих. – А не желаешь ли, братец, на флоте послужить?

– А что, – подхватил Верховский, – если прямо сейчас напишешь прошение, то в самом скором времени выйдешь в кондуктора![22]22
  Кондуктор – унтер-офицерское звание в РИФ. Занимали промежуточное положение между нижними чинами и офицерами. Пользовались рядом привилегий, в том числе имели собственную кают-компанию. В современном российском флоте им соответствуют мичманы.


[Закрыть]

– Ваше Превосходительство, – наивно хлопая глазами, поинтересовался Дмитрий, – а этот самый «кондуктор» старше генерала или нет?

Ответом ему был гомерический хохот собравшихся вокруг офицеров. Даже обычно невозмутимый адмирал не выдержал и тихонько хихикал, прикрыв рот рукой. Наконец, замолчав, он вытер уголки глаз от слез и почти ласково посулил Будищеву тонким голосом:

– Я тебе, сукин сын, покажу генерала!

– Рад стараться! – снова вытянулся бывший унтер, преданно поедая глазами начальство.

– Ох, уморил, подлец!

Тем временем смеявшийся вместе со всеми Нилов подошел к Верховскому и тихо тому что-то прошептал. Владимир Павлович широко распахнул глаза в ответ и, в свою очередь, шепнул пару слов своему начальнику. Пилкин перестал хихикать и удивленно переспросил:

– Графа Блудова?

Наконец смех понемногу стих. Одни офицеры заинтересованно осматривали приборы, другие прикидывали перспективы, открываемые ими, а третьи с азартом обсуждали происхождение странного изобретателя и личную жизнь его предполагаемого родителя.

– А на какое расстояние действует ваш телеграф? – спросил у Барановского молчавший до сих пор капитан второго ранга.

– Пока только до соседнего дома, – признал тот.

– Маловато. Но перспектива есть?

– Я уверен в этом, Степан Осипович.

– Мы знакомы?

– Лично нет, но почту за честь.

– Вы, верно, видели мои фотографии в журналах?

– Точно так-с.

– А ваш компаньон весьма оригинальный человек.

– Дмитрий Николаевич? Не обращайте внимания, обычный гений. Образование весьма среднее, можно даже сказать, фрагментарное, манеры тоже оставляют желать лучшего, но при всем при этом потрясающая интуиция в технике. Иной раз голову сломаешь, думая над какой-нибудь проблемой, а он подойдет эдак с усмешкой, покривится, да и сделает. Причем так, будто всю жизнь только этим и занимался.

– И ко всему этому ещё и герой войны?

– Это да.

– Храбрец, значит?

– Я бы сказал, что он человек редкого хладнокровия. Да к тому же стреляет как бог!

– Я заметил.

– Дмитрий Николаевич, – подозвал компаньона Барановский, – позволь представить тебе капитана второго ранга Макарова.

– Степан Осипович, – мягко, но решительно поправил его новый знакомый.

– Здравия желаю вашему высокоблагородию, – строго по уставу поприветствовал будущего флотоводца Дмитрий, беззастенчиво разглядывая при этом.

История никогда не была для Будищева любимым предметом. Но, как ни странно, кто такой Макаров, он помнил. Правда, портрет бородатого адмирала, висевший в музее училища, весьма мало напоминал стоящего перед ним коренастого кавторанга, но высокий лоб и живые внимательные глаза узнать было можно. В памяти быстро пронеслись основные вехи биографии Макарова. В отличие от большинства офицеров, учившихся в морском корпусе, куда брали только дворян, Степан Осипович был сыном простого матроса, дослужившегося до офицерских чинов. Только благодаря редкой удаче, он после провинциального штурманского училища был произведен в гардемарины и смог стать настоящим строевым офицером. Занимался непотопляемостью кораблей, гидрографией, спроектировал ледокол «Ермак», а потом погиб на японских минах вместе с флагманским броненосцем…

– Стало быть, не знаете, кто такие кондуктора? – весело усмехнулся капитан второго ранга.

– Знаю, – улыбнулся в ответ Дмитрий, у которого язык чесался ответить «продают билеты в трамваях», но он нечеловеческим усилием воли сдержался. – Просто название смешное.

– Занятный вы человек. И далеко пойдете, если не испортите себе жизнь дурацкими шутками!

С этими словами Макаров неожиданно подал своему собеседнику руку и, когда тот машинально протянул свою, крепко пожал её[23]23
  Офицерам было запрещено подавать руку нижним чинам.


[Закрыть].

В общем и целом поездка в Кронштадт оказалась удачной. Специалисты морского ведомства заинтересовались предложениями компаньонов, тем более что Барановского на флоте и так хорошо знали как конструктора, а Будищев на какое-то время вообще стал очень популярной личностью, правда, больше как герой анекдотов. Тем не менее его тоже запомнили.

Так что, когда Дмитрий вернулся из поездки, ему было что рассказать своим домашним. Геся со Стешей внимали ему с вежливым интересом. Сёмка же слушал своего наставника с открытым ртом, жалея, что не смог отправиться с ним и сам поглазеть вблизи на огромные корабли, вмерзшие в лёд. Примерно такую же реакцию его повествование вызвало у Фёдора.

Армейский приятель за время отсутствия Дмитрия внешне очень переменился. Глядя на его новый, хорошо сшитый костюм, его можно было принять за мастера или приказчика, и только выражение лица у того осталось таким же восторженным и наивным. Бывший унтер, разумеется, отметил эту перемену и не смог удержаться от шутки.

– Девки, гляньте, какой видный парень. Прямо жених!

– Скажешь тоже, – засмущался парень.

– Ну а что. Того и гляди, уведешь у меня Гедвигу Генриховну…

– Господь с тобой, Граф, – испугался Федя. – Рази так можно.

– Понял, – не унимался насмешник. – Ты на Степаниду глаз положил! Ах, разбойник.

– Не, – поломал всю интригу Семён. – Он с тетки Анны глаз не сводит.

– Тихо ты, шалопай! – шикнул Шматов на мальчишку, но было поздно.

– Опаньки, – расплылся в улыбке Будищев. – Так ты и впрямь зря время не терял, паразит!

– Ну что ты такое говоришь…

– Оставь его, ради бога, – вмешалась Геся. – В конце концов, наш друг не женат, а Анна тоже свободна. Почему бы им и не проявить интерес друг к другу?

– Так она тоже на него запала? – обрадовался Дмитрий. – Ай, Федька, ай молодец! Моя школа!

– Это уж вряд ли, – со значением в голосе отозвалась модистка. – Федя человек степенный и серьезный.

– Я же и говорю, жених!

– Куда мне, – вздохнул парень. – Ни работы, ни денег. А госпожа Виртанен, она такая…

– Не печалься, найдем тебе место. В мастерскую ходил?

– А как же.

– Ну и как, понравилось?

– Ага, – снова хохотнул Сёмка. – Он там все дрова переколол, и двор вычистил, ровно дворник!

– Кстати, тоже неплохая должность. К тому же, если учесть, что у Фёдора георгиевский крест имеется, то можно даже в швейцары. А что? Помимо формы и жалованья, каждый посетитель так и норовит в руку гривенник сунуть!

– Да неужто! – округлил глаза Шматов. – Это за что?

– За глаза красивые и фигуру представительную! Хотя с последним не особо…

– Будищев, как тебе не стыдно, – прервала излияния сожителя Геся. – Человеку нужно место, а ты ведешь себя как не знаю кто!

– Ладно-ладно, что вы, шуток не понимаете!

– Дурацкие шутки! Тем более что Анна вряд ли выйдет замуж за дворника или швейцара.

– А что, уже и до этого дошло?

Глаза девушки ярко блеснули, как будто говоря: не все же такие, как ты! Так что правильно все понявший Дмитрий предпочёл не заметить намека, а вот Федя на беду своего друга продолжил:

– Кабы так, – вздохнул он, – за мною бы дело не стало. Посватался бы, а коли госпожа Виртанен согласие дала, так и окрутились бы без задержки.

– А Аннушка, часом, не лютеранка? Её первый муж вроде как из чухонцев был…

– Большое дело, – пожал плечами парень. – Долго ли святое крещение принять?

– Как сказать. Батюшки они разные попадаются…

– И что? – простодушно удивился Шматов. – Сказаться больной, мол, не ровен час помру, дайте хоть перед смертью истинную веру принять. Любой поп тут же и окрестит, да и обвенчает, чтобы в грехе не жили. Всего-то и делов!

Ответом ему было красноречивое молчание. Дмитрий внезапно понял, что своей болтовней только что сам себя закопал. Геся, с одной стороны, удивилась, что их проблема могла быть решена так быстро, а с другой, усомнилась, что такой вариант раньше не приходил в голову Будищеву. Даже простой, как медный пятачок, Сёмка внезапно понял, что эта тишина неспроста, и помалкивал. И только Стеша решилась нарушить её:

– Разве хорошо умирающим называться?

– Грех, конечно, – согласился Федька и тут же убежденно добавил: – Но Господь простит!

Чувство неловкости, охватившие присутствующих, никуда от этих слов не делось, и вскоре все разошлись по своим комнатам. Быстро переодевшись для сна, Гедвига села перед зеркалом и принялась расчесывать волосы. Она уже почти закончила, когда в спальню вошел Будищев и встал за её спиной. Он, как обычно, ступал очень тихо, но девушке не нужно было слышать его шаги. Она его чувствовала.

– Знаешь, Стеша права, – внезапно сказала она, заставив Дмитрия вздрогнуть. – Я не хочу называться больной, даже если это единственный способ выйти за тебя замуж. Должна признаться, я чувствую в себе очень мало истинной веры, но все же лгать перед алтарем не желаю. Не знаю, понимаешь ли ты меня…

– Понимаю, конечно. Не такой уж я бесчувственный болван, как ты думаешь.

– Я вовсе не думаю, что ты болван, – удивилась модистка. – Просто я знаю, что ты вовсе не имеешь религиозных убеждений, а потому для тебя обмануть любого священника не составляет ни малейшей проблемы. Но я не об этом…

– Тогда о чём?

– Я не хочу также, чтобы мы лгали друг другу. И если ты не хочешь на мне жениться, то скажи это здесь и сейчас.

– Почему ты так решила?

– Я ничего не решила, я просто хочу знать.

– Да. То есть нет! То есть… блин, ты меня запутала. Короче, ты не права. Я люблю тебя и…

– Я знаю.

– Что?

– Я знаю, что ты меня любишь. Но я спрашиваю не об этом. Я спрашиваю, хочешь ли ты жениться на мне по-прежнему?

– Конечно, хочу!

– Тогда все в порядке. Я долго ждала и могу подождать ещё немного.

– Да не надо никого ждать! Завтра же найду какого-нибудь попа, дам ему денег и он нас обвенчает…

– Боже мой, какой ты всё-таки дикарь, Будищев!

– Что опять не так?

– Пост сейчас! Никто нас не станет венчать, пока он не кончится.

– Точно. А я и забыл…

– Это с тобой бывает.

– Ты о чем?

– Так, ни о чем.

– Нет уж, договаривай.

– Нечего договаривать. Просто ты очень мало думаешь об окружающих тебя людях и их чувствах.

– В смысле?

– В прямом. Вот возьми хоть Федю. Он ведь очень хороший парень. Да, простой и совсем не развитый, но сердце у него доброе. А ты смеешься над ним, как над мальчишкой. Или вот Стеша…

– А с ней что не так?

– С ней-то все так. А вот с тобой… ну скажи на милость, зачем ты подарил бедной девочке эти часы?

– Началось! Ты что, ревнуешь?

– Нет, ты все-таки действительно болван, Будищев! Ты, похоже, и впрямь не замечаешь, что она в тебя влюблена.

– Прекрати говорить глупости. Это было давно и уже прошло.

– Это не я, это ты говоришь глупости, милый. Такие чувства не проходят так просто, а твои знаки внимания заставляют её надеяться.

– Я уже, кажется, говорил, что она мне как дочь.

– Я знаю, но ты ей не отец. Ладно, всё равно уже ничего не поправить. Пошли спать.

Ночь в квартире Будищева прошла спокойно, а на утро все, казалось, позабыли про недавний разговор и после завтрака дружно направились по своим делам. Первыми были готовы, разумеется, мужчины. Фёдор с Сёмкой уже оделись и ждали Дмитрия, которому Геся помогала завязывать галстук.

– Ну вот, – удовлетворенно отозвалась девушка. – Теперь тебя можно выпустить на улицу.

– Гомосячий видок, – поморщился глава семьи, рассматривая пышный бант у себя под подбородком.

– Глупости! Ты купец, промышленник и вообще серьезный человек, а посему должен выглядеть соответствующе.

– А выгляжу как…

– Как кто?

– Как пудель с бантом на шее.

– Прекрати.

– Ладно, проехали. Стеша скоро?

– Я попросила её помочь мне в одном деле, так что поезжайте одни.

– В каком деле?

– Что за несносный допрос?!

– Опаньки, а что мы скрываем?

– Право, ты невозможен. Ну хорошо, у меня сегодня будут важные посетители, несколько склонные к эмансипации. А Степанида просто икона этого стиля. Ничего сложного, подаст чаю, улыбнется, продемонстрирует твой подарок… кстати, ты знаешь, что мастер, у которого ты их заказывал, стал продавать подобные дамские часы?

– Блин!

– Вот именно.

Крыть было нечем. Несмотря на умение Будищева зарабатывать на оригинальных идеях, частенько он их просто дарил окружающим его людям, не успев оценить коммерческую выгоду. С другой стороны, много ли выудишь с ювелира за идею? Не тот народ, чтобы зря раскошеливаться.

Оказавшись на улице, их странная троица немедленно привлекла к себе повышенное внимание. Сам Дмитрий был одет в хорошее пальто с бобровым воротником и шапку «пирожок», и если бы не развязные манеры, его можно было бы принять за настоящего барина. Сёмка, в теплой куртке на вате и башлыке поверх картуза, тоже выглядел как мальчик из хорошей семьи, отчего-то не носящий гимназическую форму, а вот Федор, надевший поверх своего костюма всё тот же полушубок, выглядел на их фоне довольно чужеродно.

– Куда прикажете, барин? – с сомнением в голосе поинтересовался случившийся рядом извозчик.

– На Выборгскую сторону, – коротко отвечал Будищев, усаживаясь в экипаж.

Семён тут же устроился рядом, а вот Шматов на мгновение замешкался, будто не зная как ему поступить. То ли моститься на господское место, то ли запрыгнуть на облучок к кучеру.

– Чего столбеешь? – прервал его мыслительный процесс Будищев. – Давай сюда, а ты – шпингалет, дуй к водителю кобылы!

– Это мерин…

– Да хоть фольксваген, вали на облучок.

Наконец все устроились, после чего извозчик махнул кнутом, и сани тронулись вперед, заскрипев полозьями по снегу. Некоторое время они ехали молча, но когда повернули на набережную, до них донеслись крики мальчишек, разносящих газеты:

– Покупайте «Ведомости»! Покупайте «Петербургский листок»! Необычайные происшествия! Имущество Путилова собираются описать за долги! Разорение крупнейшего промышленника в России! Получены новые известия о союзе Австрии и Германии! Новый кризис в Европе!

– Блин, тут недавно радио изобрели, – хмыкнул Будищев, – а они всякую хрень печатают!

– Чего изобрели? – осторожно спросил Федя, но сидевший рядом с ним приятель внезапно насторожился.

– Придержи своего мерина! – ткнул он извозчика тростью, после чего закричал разносчикам: – Эй, ребята, что там у вас про Путилова?

– Разорение крупнейшего заводчика, – обрадованно завопил чумазый мальчуган в драной кацавейке и невозможно больших башмаках.

– Держи, – сунул ему первую попавшуюся монету Дмитрий и буквально выдрал из рук газету.

Тот ошарашенно посмотрел на серебряный рубль, но сообразив, что добрый барин не требует сдачи, тут же сунул свалившееся на него богатство за щёку и пустился наутек.

– Случилось чего? – осторожно спросил Шматов.

– Случилось, – скрипнул зубами тот и велел извозчику: – Эй, дядя! Разворачивай оглобли, да гони в Сампсониевский переулок!

Уютная квартирка в Сампсониевском переулке не раз служила местом для дружных застолий и тихих семейных посиделок, но этим ясным морозным утром по ней прошел самый настоящий ураган, которого звали Дмитрий Будищев. Снеся на своем пути монументальную фигуру вышедшей ему открывать горничной, он вихрем пронесся в кабинет инженера, и, не обращая внимания на сидящего перед хозяином худосочного студента в потрепанной тужурке, грохнул кулаком по столу.

– Ты это видел?!

– Что тебя так возбудило, мой друг? – высоко поднял брови Барановский.

– Возбудило?! Да я, блин, чуть не кончил, как меня это…

– Да скажи, наконец, толком, что с тобой приключилось?

– Со мной – ничего! – ответил молодой человек и бросил компаньону газету. – На, читай!

Пожав плечами, Владимир Степанович углубился в чтение, которое заняло некоторое время, а немного успокоившийся Будищев плюхнулся в кресло, после чего протянул руку студенту.

– Дмитрий, – буркнул он.

– С-Саша, – немного заикаясь от волнения, робко ответил тот.

– Понятно, – отложил в сторону печатное издание инженер. – Я думал, ты знаешь.

– Что?!

– Тихо! – в голосе Барановского прорезались стальные нотки. – Николая Ивановича наша, с позволения сказать, пресса, склоняет на все лады очень давно. Даже Некрасов не удержался и проехался по нему. Помнишь, «ты поклялся как заразы, новых опытов бежать, но казенные заказы увлекли тебя опять»?[24]24
  Поэма «Современники».


[Закрыть]

– Я его ещё со школы терпеть не могу, – недовольно буркнул изобретатель, вызвав недоуменные взгляды собеседников. – А в чем конфликт интересов?

– Какое интересное словосочетание, – оценил инженер. – И весьма верное. А конфликт вот в чем.

Создав практически с нуля современный машиностроительный завод, Путилов столкнулся с проблемой завоза сырья и вывоза продукции. Дело в том, что Финский залив чрезвычайно мелок, и все грузы, следующие в Петербург и обратно, приходилось сначала доставлять в Кронштадт, а уже там перегружать. Всё это, разумеется, занимало немалое время, да к тому же и стоило недешево.

Деятельная натура Николая Ивановича не могла с этим смириться, и он быстро нашел выход. Нужно прокопать канал… прямо в море! И тогда корабли с большой осадкой смогут проходить в Петербургский порт и разгружаться там, что самым благоприятным образом должно было сказаться на стоимости транспортных расходов. Казалось бы, всем от воплощения этого в высшей степени амбициозного проекта будет сплошная выгода, но не тут то было! Существовало огромное количество посредников, крупных и мелких оптовиков, привыкших работать и зарабатывать в сложившихся условиях. И вот для них этот план был смерти подобен.

И началась травля. Подкупались газетчики, давались взятки чиновникам, ставились всевозможные препоны. В конце концов, противникам канала удалось добиться отказа государства от финансирования стройки. Но Путилов был не тем человеком, чтобы сдаться, и взял кредит. Однако, как это часто бывает, предварительные сметы оказались заниженными, а проект требовал все новых и новых вливаний. И перед одним из ведущих промышленников России медленно, но верно вставала перспектива банкротства.

– Однако не стоит беспокоиться раньше времени, – поспешил успокоить компаньона Барановский. – У нашего друга большие связи и ему наверняка удастся решить эти проблемы.

– Ты думаешь?

– Конечно. Давай лучше поговорим о твоем изобретении.

– А что о нем говорить, – отмахнулся Дмитрий. – Все заняты скандалом с Путиловым и на демонстрацию новых приборов никто не обратил внимания.

– А вот тут ты не прав. Посмотри на заметку на последней полосе.

– Что там?

– Александр Степанович, – обратился инженер к студенту, – сделайте одолжение, прочтите.

– Извольте, – отозвался тот и, схватив газету, прочел срывающимся от волнения голосом: – Вчера в помещении Минной офицерской школы в Кронштадте известный изобретатель Барановский продемонстрировал новинку – беспроволочный телеграф собственной конструкции. Хотя многие авторитетные ученые полагают изобретение не более чем техническим курьезом, последняя представляет немалый научный интерес…

– О, блин, а я и не заметил! – удивился Дмитрий. – Отзыв, правда, так себе, но все же.

– Да и бог с ним, – отмахнулся Владимир Степанович. – Тем более что в «Кронштадтском вестнике» и заметка побольше, и полоса первая, и ты, мой друг, назван изобретателем. Так что упоминание в прессе есть, осталось сделать доклад на физико-математическом факультете Петербургского университета. Собственно, этот молодой человек и прибыл сюда, чтобы привезти приглашение для нас с тобой. Вы, кажется, уже познакомились?

– Александр Степанович Попов, – представился студент, вогнав Будищева в ступор.

Дело в том, что он совершенно не помнил, как звали настоящего изобретателя радио. Ни Гильермо, ни Никола, ни Генрих Рудольф[25]25
  Гильермо Маркони, Никола Тесла, Генрих Рудольф Герц – ученые, изобретатели. В той или иной степени радио – их детище.


[Закрыть], ни другие имена ничего ему не говорили. В памяти осталось только «профессор Попов». А сколько их, Поповых, в России?

– Я считаю, что вы должны подать на газету в суд, – убежденно продолжал новый знакомый. – Написать о таком важном изобретении и не упомянуть его настоящего создателя… это свинство!

– Базара нет, – машинально согласился Будищев.

– Не стоит так кипятиться, – примирительным тоном заявил Барановский. – Надо обратиться в редакцию, и они опубликуют заметку с опровержением. Таким образом, будет второе упоминание в прессе, которое опять-таки не будет ничего стоить.

Пока Владимир Степанович утихомиривал разбушевавшегося Дмитрия, отставшие от старшего товарища Фёдор с Сёмкой помогали подняться и привести себя в порядок Глафире.

– Охти мне, – причитала она, – как есть убил, разбойник!

– Ну что вы, барышня, – конфузливо приговаривал Шматов, пытаясь помочь пышнотелой горничной и при этом не схватить её ненароком за какое-нибудь особенно выпуклое место. – Всё хорошо, ничего страшного не приключилось…

– Легко вам говорить, – куксилась та. – А я слабая женщина, меня всякий обидеть может…

– Да ладно тебе, Глаша, – прервал поток жалоб Семён. – Тебя конка не всякая переехать сумеет, где уж тут…

– Ах ты негодный мальчишка! – с полуоборота завелась Глафира. – Да я тебе…

– Что здесь происходит? – спросила привлеченная шумом хозяйка дома, с недоумением разглядывающая развернувшуюся перед ней драму.

– Доброго вам утречка, Паулина Андреевна, – радостно, будто родную матушку, поприветствовал её мальчик. – А мы вот с Дмитрием Николаевичем к вам зашли, а Глаша, значит, от радости чуть не упала!

– Это правда? – удивилась мадам Барановская и перевела взгляд на ошарашенную таким наглым заявлением горничную.

– Конечно, правда! – продолжал нимало не смутившись юный гальванер.

– А вы, простите, кто? – обратила она внимание на топчущегося рядом Федю.

– Шматовы мы, – сконфуженно отвечал тот. – Барышня, вишь, упала, так я пособляю…

– Это сослуживец Дмитрия Николаевича, – поспешил к нему на помощь Сёмка. – Приехал из деревни.

– Очень приятно.

– Ага, душевно рад.

– Вот что, господа, – решительно заявила хозяйка дома, сообразив, что правды тут не добьется. – Немедленно раздевайтесь и идите в гостиную, а Глаша подаст нам чай. Я же пойду к Владимиру Степановичу и поговорю с ним.

Паулина Андреевна была женщиной решительной, а потому немедля выполнила своё намеренье, но, войдя в кабинет супруга, не обнаружила там ни малейших беспорядков. Напротив, Владимир Степанович и его гости беседовали самым мирным образом. Точнее, говорил больше Будищев, а инженер и студент внимательно слушали его.

– Для того чтобы увеличить дальность передачи, – уверенно вещал Дмитрий, – нужна длинная антенна.

– Что, простите? – переспросил Попов, тщательно записывающий всё в записную книжку.

– Колебательный контур, – вспомнил правильный термин «изобретатель».

– И что эта самая антенна из себя представляет?

– Стальную проволоку, натянутую между… да чем угодно! В лесу можно на деревьях, на корабле между мачтами. В городе можно рамку деревянную сделать и поднять повыше.

– А какие размеры?

– Чем больше, тем лучше. А вот форму рамки и сечение проволоки нужно будет подбирать.

– Определить экспериментом, – понятливо кивнул будущий профессор физики. – И на какое же расстояние можно будет установить связь?

– Неограниченное! – почти прошептал Дмитрий с таким видом, будто доверял собеседнику величайшую тайну.

– Господа, у вас всё в порядке? – прервала поток красноречия хозяйка.

Все присутствующие тут же встали, приветствуя её, а Будищев вдобавок отвесил ещё и церемонный поклон, который в иных обстоятельствах можно было бы назвать шутовским.

– Паулина Андреевна, – почти искренне извинился он. – Простите великодушно. Ворвался тут к вам, как хан Батый, Глашу перепугал, молодого человека оконфузил, а все оттого…

– Полно, Дмитрий Николаевич, – мягко прервала покаянную речь мадам Барановская. – Мы всегда рады вас видеть.

– Это правда, – поспешил подтвердить её слова хозяин дома.

– В таком случае, если вы закончили, то, быть может, соблаговолите попить с нами чаю?

– С плюшками? – жалобным тоном спросил Дмитрий, придав своему лицу максимально умильное выражение.

– Разумеется, – сдерживая смех, отвечала Паулина Андреевна.

– Мне, право, неловко, – попытался отказаться студент, но его никто не стал слушать.

Хотя Барановскому почти удалось развеять опасения своего компаньона, душа того была неспокойна. Будищев привык доверять своим инстинктам, а сейчас они просто кричали, что дело нечисто. Однако как узнать, справедливы ли опасения?

Самые свежие новости, разумеется, у газетчиков. Другой вопрос – правдивы ли они, но тут Дмитрий надеялся разобраться, и потому, выйдя из дома инженера, решил отправиться в одну знакомую ему редакцию.

– А нам куда же? – робко спросил Фёдор.

– Поезжайте в мастерскую. Хотя… вот что, дружище. Не в службу, а в дружбу, пойди к Путиловскому заводу, типа работу ищешь, да потолкайся среди мастеровых. Поспрашивай, как там дела?

– Хорошо. А зачем?

– Нужно узнать есть ли заказы, вовремя ли платят жалованье, и вообще, чем люди дышат?

– Понятно.

– Может, лучше я? – недоверчиво глядя на Шматова, спросил Семён. – У меня среди тамошних учеников приятели есть. Я разом все разведаю!

– Эх ты, разведчик, – скупо усмехнулся разом переменившийся Фёдор и, посмотрев на армейского товарища, твердо сказал: – Сделаю, командир.

– Давайте оба, – решил Дмитрий. – Ты пацанву расспросишь, ты со взрослыми поговоришь, а я тоже поинтересуюсь тут в одном месте. Вот вам трояк на расходы. Мелким пряников купите, взрослым косушку, чтобы разговорить.

Протянув своим «агентам» деньги, Будищев свистнул извозчика и отправился прямиком в редакцию «Петербургского вестника». А те дружно зашагали в сторону завода. По дороге они сосредоточенно молчали. Шматов обдумывал, как ловчее выполнить данное ему поручение, а Сёмка – обидевшись на снисходительное отношение к нему.

– А почему ты его командиром назвал? – не выдержал первым мальчишка.

– Командир и есть, – пожал плечами занятый своими мыслями Фёдор. – Мы ить с ним на войне были.

– Он же не офицер?

– И что с того? Их благородие господин поручик Линдфорс без совета с Графом ничего никогда не делал. Может, потому мы и живы остались. Почти все.

– Он что, вами командовал?

– А то! Он, брат, унтером был, а это такое дело… им иной раз услужить важнее, чем ротному. Потому как у господина капитана забот много, а тут…

– И вы вместе турок били?

– Мы, Сёмушка, охотниками были. Разведчиками. Вот и сейчас в поиск идем. Понял?

– Ага.

– Тогда шагай и не мешайся.

– Это мы посмотрим, кто мешаться будет, – недовольно пробурчал про себя мальчишка, но в открытую возражать не посмел.

Ещё недавно «Петербургский вестник» был совсем уж заштатной газетенкой, лишь по недосмотру Божьему именуемой печатным изданием. Но за последний год дела пошли веселее, и теперь… нет, респектабельной газетой вроде «Ведомостей» или «Русского инвалида»[26]26
  «Русский инвалид» – печатный орган Военного министерства. Называлось так потому, что деньги, вырученные за реализацию, направлялись на содержание отставных солдат и офицеров, получивших увечья на службе.


[Закрыть] она не стала, но финансовое состояние её значительно улучшилось.

Во всяком случае, Ефим Иванович Нарышкин – один из старейших сотрудников издания – именно так и думал, заказывая у разносчика свежую кулебяку. А ведь были времена, когда и дрянному бутерброду с заветренной ветчиной радовался!

– Мосье Постников, вы будете что-нибудь заказывать? – обернулся он к молодому коллеге.

– Пожалуй.

– Что изволите, барин?

– Пирог с вязигой, если можно.

– Отчего же нельзя, со всем нашим удовольствием!

– Благодарю, любезный.

– А водки не желаете?

– Увы, – грустно заметил молодой человек. – Тот самый случай, когда желание есть, а возможности за ними не поспевают.

– Всё философствуете, Николай Николаевич, – поморщился Нарышкин, втайне надеявшийся, что его коллега окажется более платежеспособным.

– А что же остается в таком случае, – начал тот, но застыл на полуслове, заметив идущего в их сторону по коридору посетителя.

– Каком случае?

– Беру свои слова назад, милейший Ефим Иванович, – быстро заговорил Постников, воровато пряча пирог в ближайший ящик. – Сегодня мы будем обедать по высшему разряду.

– Здорово, акулы пера! – поприветствовал репортеров Будищев.

– Дмитрий Николаевич! Какими судьбами?

– Да вот шел мимо и решил навестить.

– Как это мило с вашей стороны!

– А что за дрянью у вас тут воняет?

– О! Это такая трагедия…

– Кто-то умер?

– Не исключено. Просто заходил этот каналья-разносчик, и все тут провонял своими мерзкими пирогами!

– Так вы уже пообедали?

– Нет! – почти закричал Постников. – Мы честные журналисты, а потому вынуждены влачить жалкое существование в мире, полном несправедливости. У нас нет денег даже на такую дрянь, как у этого мизерабля[27]27
  Misérable – ничтожное отверженное существо (фр.).


[Закрыть] с лотком.

– Сочувствую.

– Благодарю, друг мой. Только сопереживание прогрессивной российской общественности помогает выживать прессе в это нелегкое время. Как это у поэта, «бывали хуже времена, но не было подлей»!

– У вас какое-то дело? – вмешался Нарышкин, не выдержав словоблудия молодого коллеги.

– Да есть одно…

– Всегда рады вам помочь. Впрочем, здесь несколько неудобно говорить о серьезных вещах. Если угодно, я знаю тут неподалеку прелестный ресторанчик…

– А трактира вы тут не знаете? – поспешил урезать запросы репортера Будищев. – Неподалеку!

– Как не знать! – расцвел Ефим Иванович, предвкушая солянку и расстегаев под хлебное вино.

Трактир и впрямь был совершенно рядом. Более того, Дмитрий неоднократно бывал там с журналистами, но те с завидным постоянством пытались повысить ставки, а он не менее регулярно обламывал их ожидания. Это все давно превратилось в своеобразную игру, правил которой, впрочем, никто не нарушал.